Текст книги "Я не вру, мама"

Глава 6. Первый

И вот настал самый важный день в моей жизни! Важнее всех предыдущих, важнее даже будущих дней. Ну кто скажет, что пятнадцатое сентября важнее первого? Никто! Тем более последний год мне только и говорили про первое сентября, а сегодня все собрались, чтоб напомнить!

– Сынок, – говорит папа, – первое сентября – это как Юрий Гагарин перед стартом!

– Первое сентября, – хмурит брови Бабай, – это как День Победы в сорок пятом!

– Мы все будем гордиться тобой, – целует меня в лоб Абика, – ты наш Лобачевский!

Только мама молчит, смотрит на меня и молчит. То портфель достанет, то тетрадки в него сложит, то вновь вынет – пересчитывает. Ручки, ластик, карандаши, пенал…

– А промокашку? – вскидывая руки, прерывает она свое молчание оханьем. – Мы забыли промокашку! Как он в школу пойдет без промокашки? А?!

Все, кроме меня, начинают носиться и искать промокашки, которые я давным-давно израсходовал на самолетики. Я делаю вид, что без промокашки в школу идти глупо, бесполезно, и, самое главное, – все будут сидеть с промокашками, а я без. Как бишара!

– Что он у нас, бишара, что ли? – охает мама. – Все будут сидеть с промокашками, а он без!

Папа смотрит на часы и выбегает на улицу.

Весь дом напоминает пчелиный улей. У нас ищут промокашки. Из квартиры Иваниди доносятся крики: «Я тебе говорила в этих туфлях в футбол не играть! Говорила? Что ж ты, ирод-то, наделал!» У Пиркиных дела всегда после еды, а еда у них больная тема: «Дава, школа еще никогда не была важнее завтрака, и кто скажет тебе иначе – не слушай! Ты помнишь тетю Варю, так вот тетя Варя – директор школы, и она всегда завтракает». Даже из квартиры дяди Наума доносится что-то, связанное со школой.

– Да, Светлана Ивановна, конечно! На линейке я буду обязательно в галстуке. Понял, Светлана Ивановна. Мячи, конечно, принесу! Пока! То есть до свидания, извините, не привык еще!

Ровно через час во дворе дома возле наваленной строителями кучи песка собирается наш отряд первоклашек, держащих в руках гладиолусы и портфели. На всех синие костюмы, белые рубашки, черные туфли. На Коле Иваниди кепка, которую тетя Хеба зачем-то напялила на его кудрявую голову. От этого Коля стал похож на важного карлика, который собирается жениться.

– Все в сборе? – осматривает собравшихся дядя Наум. – Тогда песню запева-а-ай! Раз – два! Шагом марш в школу!

– Совсем там с дуба рухнули, – крутит у виска тетя Хеба Иваниди, – алкаша в физруки взяли. Посмотреть бы на того, кто это придумал. Завтра же в гороно пойду.

– С другой стороны, свой человек в школе, – разумно замечает дядя Владик Пиркин, – за детьми присмотрит. Блат!

– Тоже мне блат – он уже хороший! Даром, что пиджак надел и галстук у Ставроса выпросил. Все равно схожу в гороно!

Наверное, это единственный случай на моей памяти, когда мы всем двором идем вместе, держась за руки. Я держу маму и Абику, Бабай идет рядом и держит гладиолусы, слева от него шагает тетя Хеба, дядя Ставрос и их сын Иваниди. Чуть позади нас семья Пиркиных наставляет Даву на все одиннадцать предстоящих лет учебы. Справа от них, в галстуке и пиджаке, несет за спиной сетку футбольных мячей дядя Наум. Мы идем самой лучшей дорогой от дома до школы. Той дорогой, по которой мне предстоит еще много раз пройти, стирая на ней чьи-то следы и оставляя свои. Тропинка огибает заросли полыни и кусты боярки, подводя нас все ближе и ближе к асфальтной улице. Все когда-то идут в первый раз в школу. Абика с Бабаем вели в школу мою маму, их, в свою очередь, отводили их родители, а тех…

– Куда он делся? – крутя головой по сторонам, спросила мама сразу всех, – сына в школу ведем!

– Найдется, – ответил за всех Бабай, – я его знаю!

Перед школьными воротами наша делегация сделала остановку. Мне вновь поправили воротник, Даве объяснили, кому дарить цветы, а Иваниди погрозили пальцем.

– С богом, – вздохнул дядя Наум и, перетаскивая сетку мечей через крутящийся турникет, проскользнул во двор школы.

Мы последовали за ним.

Вдоль всего парадного входа на бетонной площадке стояли празднично одетые дети. Разбившиеся по кучкам согласно своему росту школьники о чем-то живо разговаривали и смеялись. Я огляделся по сторонам, ища знакомые лица.

– Вон наши, – подтолкнул меня в плечо Коля, – и воспиталка тут уже.

– Где? – я не заметил, куда он указал пальцем.

– Да вон! У крыльца! Давай туда. Догоняй, – сказал Иваниди и юркнул в толпу, пробивая себе путь локтями.

Я посмотрел на маму. Уговор был, что на линейке я стою один. Без родителей. Это важно! Это архиважно, и мы об этом договаривались…

– Я помню, сынок, – сказала мама, – давай! Иди к друзьям!

– Спасибо, – обнял я ее и, схватив гладиолусы у Бабая, рванул следом за Иваниди. За мной побежал и Дава Пиркин. Добравшись до своей группы, мы поздоровались со всеми пацанами и даже девчонками, что случалось довольно редко. Обычно это бывало или на день рождения, или когда ты сильно обидел их. Сегодня это произошло спонтанно и, скорее всего, завтра уже не повторится. Тетя Валя, нарядная, в синем платье, вся нагруженная цветами, стояла рядом с нами и с любовью смотрела на всех. Увидев меня, она слегка улыбнулась и, получив предназначенный ей букет гладиолусов, сказала спасибо. Если это и есть школа, если так всегда и будет – то я готов стать отличником. Я готов не баловаться и дарить цветы. Здороваться и стоять со всеми в одной линейке рядом. Я согласен не врать, да и зачем врать, когда так ярко светит солнце и твои друзья светятся еще ярче. Мои мысли прервал писк микрофона: женщина с тугой, словно канат, косой вышла на середину линейки:

– Здравствуйте, дети! Меня зовут Светлана Ивановна! Я ваш завуч начальных классов! – она сделала паузу и обвела всех взглядом. – Сегодня, дети, вы вступаете в новую жизнь! Еще не совсем взрослую, но ответственную! Ответственность – это то, чему вы должны научиться с первых дней учебы! – Светлана Ивановна вновь посмотрела на нас и продолжила: – Все мы, и я в том числе, когда-то давно пошли в первый класс. Все мы учились! И сегодня это право – право учебы, право новых знаний и побед, принадлежит вам! И от вас требуется учиться, учиться и еще раз учиться, как завещал… – она в третий раз замолкла, и я понял, что молчать она будет до тех пор, пока не услышит, кто нам это завещал.

– Ленин! – раздался звонкий крик слева от меня, вся линейка мигом обернулась на возглас и, повернувшись обратно к завучу, громко закричала, – Ленин! Дедушка Ленин! Владимир Ильич!

– Ленин, – тихо прошептал я от удивления. Крик принадлежал девочке с двумя красными бантами, в белом платье с черными лямками и юбкой, в розовых колготках, с чуть скривленным правым уголком губ…

Алиса стояла в соседней шеренге и тоже смотрела на меня. Я обомлел. Значит, Анатолий Иванович сдержал свое слово, и «это» началось. Значит, слово пацана, которое я дал ему, тоже надо было держать. Наставление отца! Самурай и пацаны. Самурай держит честь, и пацаны, которые дали слово, тоже дорожат этой честью. Этим самураям тысяча лет. Пацанам – то есть мне – только шесть.

«Сможешь держать честь – значит, пацан! Значит, самурай! А нет – полицай». Еще дядя Наум добавил, мол, в будущем самураи в Японии останутся, а вот пацаны сгинут – перестройка растопчет. И мы якобы последние, кто так называет себя.

– А тех, кто не будет слушаться, – раздался голос надо моей головой, – мы оставляем на второй год! Как фамилия? С какого класса? Почему стоишь задом наперед и не слушаешь?

Я поднял голову. Светлана Ивановна держала в руках микрофон и, нависая надо мной, пыталась узнать, кто я такой и откуда. Рядом стояла тетя Валя, что-то сбивчиво объясняя ей.

– Понятно! Муратов, значит! Разберемся! – прищурив глаза, сказала завуч. – А теперь, дети, все по своим классам! Первый урок и первый звонок! Удачи вам!

Раздалась трель звонка, и линейка рассыпалась на классы. Потеряв Алису из вида, я попытался найти свой класс, проталкиваясь через толпы одинаковых костюмов. Со всех сторон лезли незнакомые лица детей, провожающих их взрослых, горы цветов и портфелей мелькали повсюду. Заметив кепку Иваниди, я побежал к нему. Дорогу мне перекрыл отец.

– Уф, – запыханно сказал он, – успел! Звонок только что был! Где портфель?

Не успел я расстегнуть портфель, как возле меня оказалась мама.

– Вы меня вдвоем убьете скоро! – чуть не плача, сказала она. – Один на первый звонок сына пропал, второй вообще на линейке в обратную сторону развернулся и уснул. Ты где был? – спросила она папу. – А ты чего там увидел? – сразу же последовал вопрос ко мне.

– Вот, – достал отец из кармана стопку тетрадок, – во всех промокашки! Успел!

– Так, – пожал я плечами. – Я пойду?

– Беги быстрее, – чуть ли не закричала мама, – на первый урок не хватало опоздать!

Я метнулся к парадному входу. Залетев на ступеньки, обернулся. Мама вытирала платком слезы, папа, держа в руках кипу тетрадок, махнул ими, и я, потянув на себя массивную дверь, вошел в школу.

– Опаздываем, – как-то иначе, чем в садике, сделала замечания тетя Валя, – проходи и садись на свободное место.

– Спасибо, тетя Валя, – сказал я, заходя в класс.

– Валентина Павловна Карамысова, – поправила она меня, – мы уже не в садике!

Я огляделся. Все передние парты были заняты. Заняты были и второй и третий ряд. Лишь на самом последнем, у стены со шкафами, имелись свободные места. Иваниди с Пиркиным сидели на первой парте, разложив перед собой тетрадки с ручками.

– Сегодняшний урок у нас посвящен Родине! Все мы знаем, что столицей нашей Родины является… Какой город? – спросила нас Валентина Павловна.

– Москва! – хором ответил класс.

– Правильно! Москва! Муратов? Ты сядешь, наконец, или нет?

Я все никак не мог выбрать себе место. Пустая парта стояла возле окна, еще одна возле стенки, но и с той и с другой парты доску не было видно нормально.

– У окна, – наконец выбрал я место, где мне предстояло учиться всю дальнейшую жизнь, – можно?

– Садись, – разрешила Валентина Павловна, – так вот. Мы с вами должны знать не только столицу нашей Родины, но и саму Родину. Наша Родина самая большая в мире и самая справедливая. Как называется наша Родина?

– Советский Союз, – снова хором ответил класс.

– Верно! И состоит она из…?

Тут класс замолчал. Из чего состоит наша Родина, точно никто не знал.

– Из городов?

– Нет!

– Из стран?

– Тоже нет! Ребята, вы можете ответ найти в названии Родины! – подсказала нам Валентина Павловна.

– Из советских! – догадался Иваниди. – Родина состоит из советских.

– Дальше. Ну… ты на верном пути, – учительница вышла к доске и начала там что-то рисовать.

– Советских Союзов? – неуверенно проговорил Иваниди.

– Республик, – закричал я, вспоминая уроки географии от Бабая, – пятнадцать республик. Греческой среди них нет!

Класс на слове «греческой» рассмеялся. Иваниди развернулся и кинул в меня ручку. Я бросил в него пенал, но промахнулся и попал в Пиркина. Дава, изобразив смертельное ранение, свалился со стула. В классе начался хаос, все стали кидаться друг в друга тетрадками, карандашами, в ход пошли портфели. Валентина Павловна от неожиданности сначала забилась в угол и ошалело смотрела на эту вакханалию, затем стала истошно орать. На крик прибежала Светлана Ивановна, следом за ней в класс ворвался дядя Наум с сеткой мячей.

– А ну-ка! – грозно прикрикнула на нас завуч. – Это что такое? Вы в школе! Мигом по местам.

Класс словно только и ждал этого окрика. Разом все успокоились и расселись по своим партам, аккуратно сложив руки перед собой.

– Кто зачинщик? – Светлана Ивановна обвела класс взглядом. – У кого хватило ума на первом уроке своей жизни устроить такое? – она остановила на мне свой взгляд. Дядя Наум, стоявший рядом с ней, сказал:

– Это от перевозбуждения у них. Искать виновных непедагогично.

– И все же, – не обращая внимания, произнесла завуч, – виновные должны быть наказаны. Кто?

Никто не хотел говорить. Молчала даже бывшая моя воспиталка тетя Валя, а теперь учительница Валентина Павловна. Молчал и класс. Но молчать это одно, а смотреть совсем другое. Когда на тебя смотрят и молчат, вывод сделать не трудно.

– Встать! – глухим басом приказала она. – За мной!

Я встал, не зная, собирать мне вещи с парты или оставить тут. Решив, что лучше все же оставить, под сочувствующие взгляды одноклассников я вышел из класса. За мной через секунду выскочил Иваниди.

– Куда? – шепотом спросил он.

– Не знаю, – так же шепотом ответил я, – наверное, выгоняют из школы.

В учительской было шумно. В одном углу за столом восседал толстый дядька и, размахивая руками, возмущался:

– Курят уже! Как паровозы. Поймал двоих за школой. Родителей вызвал. А им что – стоят, ухмыляются.

– Время такое, – сокрушенно мотала головой старушка в массивных очках, – хорошо, хоть не пьют.

– Начнут, – убедительно сказал дядька, – помяните мое слово: еще года два, и начнут!

– Куда катимся, – вздохнула старушка и, чуть приподняв очки, взглянула на нас. Дядя Наум, не выпуская сетку из рук, зашел в учительскую.

– Вот новая партия хулиганов, – развела руками Светлана Ивановна, – на первом же уроке устроили свару, драку, напугали новенькую учительницу… довели до слез.

– Она не новенькая, – сказал я.

– А есть разница, какую доводить до слез? – удивленно спросила старушка. – То есть вы считаете, молодые люди, что старых учительниц можно?

– Они больше так не будут, – вступился за нас дядя Наум. – Не будете же?

– Не будем, – согласились мы с Иваниди, – в первый и в последний раз!

– Поверим? – с надеждой обернулся к старушке и толстому дядьке дядя Наум. – Светлана Ивановна, дадим будущему шанс?

Старушка вновь приподняла очки и рассматривала дядю Наума.

– А Вы, собственно…

– Новый учитель физкультуры, – не дав ей закончить предложение, представился дядя Наум, – Наум Вячеславович Миник. Витебский педагогический. Выпуск семьдесят второго.

– Надо же, – подозрительно сказала старушка, – откуда такие кадры? Светлана Ивановна, а Альберт Михайлович?

– Альберт Михайлович уже документы свои сдал. Уезжает Альберт Михайлович! Физруков нету. Не-ту! А тут с образованием, – Светлана Ивановна подошла к столу, взяла папку с документами и стала внимательно читать ее. – В какой класс определили?

– Да, вот в какой? Везде полный комплект! В первый «Ж», там еще одно место осталось, – вытирая пот со лба, затараторил толстый дядька, – как раз в их класс и отправили, – он кивнул в нашу с Иваниди сторону.

– И писать и читать уже умеет, – добавила старушка, – вообще любопытная девочка. Вам бы на нее взглянуть, Светлана Ивановна.

– Нагляжусь еще, – резко захлопнула папку завуч. – Ну что с этими делать? Намучаемся с ними. Может, сразу в садик обратно?

Учительская поплыла перед моими глазами. Толстый дядька, старушка, завуч, физрук, отличницы, двоечники… Первое сентября, которое я ждал всю свою жизнь, заканчивалось. И заканчивалось оно совсем не так, как представляли его мои родные и я сам. Ладно, понятно, что я не Юрий Гагарин, естественно, мне далеко до Лобачевского, и даже День Победы хоть в сорок пятом, хоть в любом другом году – праздник, до которого мне еще предстоит тысячу раз проиграть, чтоб понять его смысл, но не так же проигрывать – в первый день учебы с позором в ясли!

– Не-е-т, – закричал я, – последний шанс!

– Последний шанс, – спохватился Иваниди, имея неплохой навык выпрашивания таких шансов перед батиным ремнем, – самый что ни на есть последний.

– Дадим им шанс, – соскочил со стула дядя Наум, – под мою ответственность!

Светлана Ивановна недоверчиво посмотрела сначала на нас, затем на дядю Наума, о чем-то задумалась и, прихватив с собой папку, двинулась к двери:

– Под вашу! И чтоб никаких больше драк!

– Никаких, – клятвенно заверил дядя Наум, – они у меня лучше всех будут учиться!

Пока мы шли от учительской до классного кабинета, дядя Наум учил нас жизни в школе:

– Здесь не все зависит от оценок. Понятно? Какие бы вы умные ни были – поведение важнее! Запомните: кто балуется, не слушается, ведет себя как ему вздумается – тот первый кандидат на вылет!

– А второй? – поинтересовался я.

– А второй – тот, кто задает неудобные вопросы, – подмигнул мне дядя Наум и открыл дверь в класс.

Изменения в классе были налицо. Внушительная педагогика Светланы Ивановны сыграла свою роль. За партами сидели тихо, Валентина Павловна что-то рисовала мелом на доске и не спеша объясняла классу.

– Когда кто-то хочет ответить или что-то сказать, то он…?

– Поднимает руку, – сказала Вика Разина, которая еще в садике научилась поднимать руки по команде, – вот так! – она подняла правую руку и подложила под нее левую, образуя угол.

– Правильно, – расцвела Валентина Павловна, – Вике за урок ставим пять! Заходите, – она увидела нас с Иваниди.

Мы молча прошли в класс. Иваниди, подойдя к своей парте, увидел сидящую на его месте Алию Махметову и стал недоуменно озираться по сторонам. Пиркин молча сидел рядом с Алией и делал вид, что та всю жизнь сидела рядом с ним и никакого Иваниди тут и в помине рядом не было. Алия, подражая Пиркину, тоже делала вид, что знать не знает, почему к их парте подошел этот кучерявый мальчик. Да что они… весь класс делал вид, что все так и было…

– Я запомню, – зло сказал Иваниди и пошел выбирать себе место. За моей партой сидела Алиса. В принципе, я еще в учительской понял, кто та девочка, которая умеет читать и писать. Еще бы не уметь. Семь лет. В семь лет я тоже буду уметь читать и писать, уже практически умею, диафильмы Давиду с Колей озвучиваю. Те верят…

Алиса расположилась ближе к краю, оставив мне место возле окна. Тетрадки мои она сложила в стопку, аккуратно разложив рядом с ними ручки и цветные карандаши. Пенал, который я кинул в Иваниди, лежал на краю парты.

– Привет, – сказала она мне как ни в чем не бывало, – садись. Будем учиться.

– Тоже мне, – не найдя ничего лучше, ответил я и, обойдя ее стул сзади, сел на свое место.

– Не обижайся за тот случай, – шепнула Алиса, – я не специально, понимаешь?

– Какой случай? Ты о чем? – прикинулся я, что не понимаю, о чем она говорит, – я не помню.

Уголок рта Алисы скривился, и она чуть прищурила глаза:

– Ты мне опять врешь? Ты же знаешь, мне врать нельзя, я это сразу чувствую!

– Свалилась ты на мою голову, – резко сказал я и повернулся к ней, – че пристала! Не помню! Не помню! Помню! Ты больная дура!

– Муратов! – раздался окрик Валентины Павловны. – Ты что, совсем совесть потерял? Пяти минут не прошло, а ты за старое! Вон из класса!

Второй раз за первое сентября я покидал класс. Теперь уже с вещами на выход. Урок про Родину, как вести себя на уроках, как в школе… что вообще можно, а что нельзя, я так и не услышал. Зато увидел все остальное, некоторые, наверное, из школы только один раз в жизни вылетают – на последний звонок! А мне повезло, на первом – два раза!

За школой курил дядя Наум, держа в руках все ту же сетку с мячами.

– Да ну ее, – в сердцах кинул портфель я наземь, – не хочу.

– Кого? – усмехаясь, спросил дядя Наум.

– Школу эту. То нельзя, другое тоже нельзя. Что можно?

– Быстро ты сдался, – вновь усмехнулся он, – я вот тоже мячи никак до спортзала донести не могу. Поможешь?

Мы потащили мячи в спортзал.

– Еще эта теперь рядом, – не выдержал я, – сумасшедшая.

– Кто такая? – рассыпая мячи по спортзалу, спросил дядя Наум.

– Да девчонка рядом села! – пнув мяч в ворота, пожаловался я, – такая странная вообще.

– Э… брат, – присаживаясь на лавку, вздохнул дядя Наум, – они все странные. Одни меньше, другие больше. Кто-то вообще сожрать тебя готов!

Я изумленно посмотрел на него. Неужели знает? Когда я проговорился? А слово пацана? Да нет… не мог я. Я ему вообще про Алису ничего не говорил. Папа ее, врач, с меня слово взял. Мама ее, бабушка, тоже. Нет. Не мог. Но дядя Наум ясно сейчас сказал «сожрать готовы».

– Все помешаны на вранье. Думают, им врут постоянно. Так что… ты, главное, этой Светлане Ивановне на глаза не попадайся. И этим двоим в учительской. Понял?

– А кто они?

– Стукачи.

– Кто?

– Совет общественности при школе. Активисты. Меня уже заложили. Смотри, ты тоже на примете.

– Понятно, – сказал я и схватил портфель. По всей школе раздался звонок, и здание ожило. Стали слышны шаги, топот, смех и радостные крики детей.

– Перемена, – сказал дядя Наум, – пошли на улицу.

На школьном дворе кучками стояли школьники. Кто-то играл в классики, кто-то чертил кружки мелом. Первый урок в моей жизни закончился…

– Домой отпустили, – подошел ко мне Иваниди, – щас Даву дождемся и пойдем.

Дава вышел на крыльцо с Махметовой. Алия была выше него на целую голову, мощнее и плечистей. Но это не помешало ей отдать свой портфель Пиркину. С двумя портфелями в руках Дава смахивал на интеллигентного грузчика или шофера, который за дополнительную плату решил занести багаж до дверей клиента.

– Да пошел он, – сказал я, – бабник. Сами уйдем.

Школьники стайками растекались по улице, уходя каждый в свою сторону. Улица заполнилась бело-черным цветом, бантами и радостными криками мигом повзрослевшей детворы.

– Вон новенькая идет, – указал на другую сторону улицы Иваниди, – которая с тобой сидела. Чего ты на нее орал?

– Портфель хотела, чтоб я нес!

– Правильно тогда! – одобрил Иваниди. – Сначала портфель, потом сожрут с потрохами.

– Тебе тоже дядя Наум сказал? – уже не удивляясь случайностям, перепрыгивая через лужу, спросил я. – Ты откуда это знаешь?

– Батя говорил, – важно ответил Иваниди, – я подслушал.

По той же тропинке, по которой и шли в школу, мы вернулись домой. Алиса шла параллельным курсом и не обращала на нас внимания. Дойдя до набережной, мы свернули в кусты, и я попросил Иваниди притормозить.

– Подожди, – выглянул я из кустов, – минутку!

Пока Иваниди обдирал боярку, я наблюдал, в какой двор свернет Алиса. Та прошла розовую девятиэтажку, повернула налево и остановилась возле серого пятиэтажного дома, смотрящего на центральный проспект. Покрутилась возле скамейки, срезала на бордюре прилипшую грязь с ботинок и внезапно обернулась в мою сторону. На секунду-другую мне показалось, что она меня видит. Но как? Расстояние приличное. Да и кусты! Алиса рукой разгладила юбку, развернулась и зашла в подъезд.

– Дого ешо Аишу паить бушь? – спросил Иваниди, забив себе рот ягодами.

– Выплюнь, – сказал я, – ничего не понятно.

Тот выплюнул ягоды, сломал себе ветку и стал сражаться со мной, размахивая ею, словно саблей. Мне пришлось тоже отломить кленовый побег. Сражаясь, догоняя и убегая друг за другом, мы наконец пришли домой.

– Вечером у нас праздник!

– У нас тоже, – грустно ответил Иваниди. – Но вдруг не узнают?

– Не знаю, – пожал я плечами и зашел домой.

Вечером меня поздравляли. Хвалили и радовались!

– Первый полет засчитан! – светился от счастья папа. – Муратовы в космосе!

– Засчитан! – восклицал Бабай. – Дальше будет легче!

– Наша гордость, – целовала меня в лоб Абика.

И только мама молчала. Смотрела на меня и молчала и то доставала мой портфель, то вновь убирала его на стул, задумчиво листая чистые тетрадки без промокашек…