Текст книги "Пророчество льда"

Увлеченный этой мыслью, я пошел к берегу, где тугие волны гоняли вдоль полоски прибоя мелкие камни. Мне предстояло действовать дальше. Было необходимо двигаться и искать дальнейший путь, но похоже, что путь искал меня сам.

Скорее почувствовал, чем увидел, то существо, что появилось передо мной. Он был прозрачен, как и сам воздух. Но по контуру телесной оболочки пространство словно искажалось. Легко можно было определить размер, но мелочи ускользали, становились неясными, менялись непрерывно. Оставаясь вроде бы неподвижным, существо пребывало в постоянном движении. Его и не было, просто упругий, ощутимый поток воздуха, но я четко мог определить место, где оно находилось. Не уверен, что видел глазами. Скорее не только глазами, уверенность в знании придавали еще какие-то чувства, неизвестные прежде. Это стихии, они появляются здесь передо мной, как бы испытывая, проверяя на прочность. Мне почему-то вспомнилось видение с бродягой, который сидел в ночной степи у костра и, как мне казалось, разговаривал с ветром и с огнем и со мной одновременно. Я не слышал слов, но слова не имели значения. Главное то, что он понимал, что делал. А понимаю ли я, что происходит со мной сейчас? Со мной ли все это происходит? И это странное существо в виде паука, и бесформенное проявление ветра, вставшее на пути, – все это не плод моей фантазии, это обитатели храма.

Сомнения, как много их возникает. Как часто мы путаем реальность и вымысел. И проходим мимо в то время когда происходящее, может быть, самый важный момент в жизни.

Если люди говорят о духах стихий, то под этим они подразумевают каких-то конкретных существ, доступных нашим чувствам, а не своему воображению или фантазии. А есть ли у фантазии чувства?

Говорят, что дух ветра может быть суров, как и дух огня бывает безжалостен. Вода и земля тоже по-своему норовисты. Мы должны как-то обозначать то, что является предметом наших мыслей. Дать имя, определение. У всех них должны быть признаки и отличия. Иначе никакой разницы просто не будет.

В легенде говорилось, что тринадцать великих духов поделили между собой пять стихий. Пятая стихия не прельщала никого и потому досталась одному. Остальным же пришлось делить свою стихию между собой. Выходит, что тот же огонь является достоянием трех духов одновременно. Интересно, тот милый паучок, который сидит у меня под сердцем, он которому из духов принадлежит? Хотя дальше в легенде сказано, что все духи, кроме одного, лишились своего дара. Как и разума, и чувств, и лиц. И были им даны уделы. То есть духов разделили, и они не встречаются между собой. А что же стихии? Если опять обратиться все к той же легенде, то теперь они принадлежат только одному духу. И имя его Ситах-Ур. Прародитель моего рода и верховный из духов, оставшийся любимцем Создателя. Любая стихия в этом мире принадлежит ему и подчинена его власти. Потому что у него есть буквы закона!

А имею ли я право претендовать на часть его могущества? По праву рождения или по причине того, что сам дух смерти называет меня господином?

Огонь сам пришел ко мне в руки. Ветер стоит передо мной, ожидая то ли приказа, то ли приглашения. Может, ждет удобного момента, чтобы растерзать меня в клочья. Сдернуть с моих костей кожу. Я не знаю, но должен попробовать выяснить это. Пусть это выглядит нелепо, но я должен.

– Есть ли у тебя ко мне дело, или ты просто преграждаешь путь?

Ответ я услышать не надеялся, и даже представить себе не мог, как он может прозвучать. Но нечто передо мной снизошло до ответа. И я его услышал. Не ушами и не через кости, как это бывает, когда выслеживаешь в горах оленя, а каким-то другим чувством, вроде бы и слухом, но особенным. Ответ звучал сам по себе, не тревожа уха и не имея протяженности. Просто как собственная мысль. Может, это я сам себе и ответил?

– Господин. У тебя есть огонь, он приносит тепло. Дай мне его, и я стану твоим спутником.

– Ты волен выбирать, и любой путь открыт.

– Путь хорош, когда ты знаешь, что ты в пути и есть цель, – ответил дух ветра. – Иначе это просто скитания без смысла.

– Думаешь, что огонь даст смысл твоим скитаниям?

– Огонь согреет меня, я раздую огонь, у нас обоих появится смысл.

– Какой же?

– Огню ярче гореть, а мне нести тепло туда, где его нет.

– И это цель?

– Все цель, если кому-то это нужно.

– Недалеко отсюда в камнях есть огонь, который тебе не надо просить у меня. Возьми его тепло.

– Он не согреет меня больше, чем твой, но его тепло так же бессмысленно, как и мои скитания.

– В чем же разница между огнем у камней и тем, что у меня?

– В этом и разница. Твой – разумен и интересен мне.

Мне показалось, что воздух вокруг стал еще намного плотней и как бы надавил на виски. Я уже не видел никого, но продолжал слышать.

– Ключ, которым ты отварил врата в этот мир, соткан из четырех стихий, но ни одной из них не принадлежит, а значит больше, чем мы все.

– Мой клинок?

– Это могло быть что угодно, в твоем мире это клинок, в других мирах нечто иное.

– А что это за мир?

– Создание. То, что было сотворено до момента, когда появилось время.

– Мне трудно это представить.

– Здесь нет места тем, кто ушел в отражение.

– Ты говоришь загадками.

– Для тебя загадки только начинаются. И ты найдешь на них ответы, когда откажешься от себя самого.

– Каким образом?

– Здесь нет разницы между временем большим и малым. И тебя здесь не может быть. Но ты здесь есть, значит равен нам. Еще у тебя ключ, значит ты выше нас. Ты не молод и не стар, значит время не властно над тобой. Ты и есть тот, кого мы ждем, ты дух, но не такой, какими были прежние. Ты Владетель.

– Владетель?!

– Да. Ты был здесь всегда и везде, в других мирах ты был тоже. Ты, как и ключ в твоих руках, соткан из стихий, но разумен. Ключ тем и отличается от простых стихий. Ты сам и есть ключ.

– От любого из миров?

– От любого, – согласился дух.

– А сколько их?

– Столько, сколько разума в самом ключе. Столько, сколько способен он открыть.

– Бесконечность.

– Это удел Создателя. Всему есть исчисление.

– Кто же тогда дает разум?

– Создатель наделил разумом все, что создано им, но после битвы духов он велел каждому занять свое место и свой удел.

– Но стихии он не ограничил.

– Желая получить от огня тепло или свет, ты даешь ему цель. Желая напоить себя или свой урожай водой, ты даешь цель. Ставя мельницу на пути ветра, ты даешь цель. Ничто не происходит само по себе.

– Выходит, сами вы не можете решать, что вам делать?

– Можем, но нам это не интересно. Огню незачем гореть, если это никому не нужно. Если этого не требует закон. Если нет цели.

– А что есть высшая цель?

– Служение закону. Если горит огонь и дает тепло всем, то ветер находит цель нести тепло дальше. Вода находит цель соединиться с воздухом и вернуться в создание свое.

– Так тебе нужен не тот простой огонь, который горит сам по себе, а разумный и призванный для какой-то цели? Я хотел согреться и вызвал его к жизни одним только своим желанием?

– И теперь у тебя есть разумный огонь. И пока он у тебя, у него есть цель. Я тоже хочу иметь цель и быть наделенным твоим разумом, служить тебе.

– Значит, Владетель любой, кто дает вам цель?

– Нет. Владеть и просто давать цель – это не одно и то же.

– В чем же разница?

– В понимании закона. Той самой первопричины, от которой все происходит.

– Я бы хотел знать закон. Но как это сделать?

– Ты его знаешь. Осталось только сложить буквы.

– Не понимаю.

– Буквы это часть ключа. Они определяют волю разума.

– Значит, закон и разум это одно и то же.

– И «да» и «нет». Разум, который остался у меня, это всего лишь буква закона. Разум камня – другая буква. Разум огня – третья. И так далее, в каждом из наших трех проявлений.

– Буквы превращаются в слова, а слова определяют цель, – подхватил я слова духа.

– Никто не зовет морозный ветер, когда хочет укрыться от холода.

– Но ведь можно дать цель, и ветер сам вызовет тепло!

– Тем и отличается Владетель, что понимает все это.

– В моем мире таких людей называют магами.

– Магия не больше чем простое знание законов. Причин и следствий. Назови такого человека как угодно, смысл не меняется.

Я присел на камень. Не потому, что я устал напряженно стоять, а просто чтобы сменить положение и не выглядеть подобно утесу за спиной. Что говорить об усталости, если я и себя еле осознавал. Я знал, что у меня есть руки и ноги, что я могу стоять или сидеть, но во всем этом не будет никакого смысла, пока я сам себе не найду веской причины что-то сделать. Я, наверное, мог бы бродить вдоль этого берега неизвестно сколько, пока не понял бы, что все вокруг не больше чем мгновение. Хоть тысячу лет, пока не пойму, что нужно найти. Значит, это не мое путешествие, а моего разума. И я, Хаттар, здесь и сейчас не существую, а только мой разум, у которого нет и не может быть земного имени.

– Назови его как хочешь.

– Мне известны двадцать пять букв. Те, что по преданию были розданы всем духам самим Создателем.

– Это так.

– Буквы складываются в слова, а слова обозначают цель. Но духи были лишены своих букв, и разума, и лица.

– Это так.

– Где же они? – воскликнул я. – Или то самое разделение и есть стихии. Которые во всех мирах. А я, знающий буквы Создателя, и есть тот оставшийся дух, которому были дарованы все творения.

– И ты, и все люди во всех мирах одновременно. Вы все и есть тот самый Ситах-Ур. Вы все одно целое и происходите от одного начала, к которому в конце и вернетесь. Вы это он. Вы – это Создатель в тот момент своей бесконечности, когда он был еще вами. Это замкнутый круг, и нет ему конца. А и если есть, то никто, кроме него, не знает о нем.

– Мы прошлое самого Создателя?

– Нет. Создатель – это ваше будущее. И в этом есть разница. Пока вы только его часть. Семя – это еще не колос, хотя и родилось в колосе, и когда-нибудь станет им снова. Так и вы. Творение Создателя, но сами еще не Он.

Я вытянул руку, и в моей ладони возник огненный цветок. Он горел так ярко и красиво, что я невольно залюбовался им. Как все оказалось просто и сложно в то же время. Я могу дать цель огню, и он будет послушно стремиться к этой цели, как и ветер, и вода, и все, из чего соткан мир. А его составляющие – эти пять начал, тесно переплетенные между собой, наделенные разумом.

Воды восстали из своих тесных берегов и бросились к моим ногам. Ветер закружил, прижался ко мне, как верный пес. Земля содрогнулась. Все словно бы смешалось в бешеном урагане, смазалось, скрылось. Я растворялся в буйстве стихий, я становился подобен им и выше. Я вобрал каждую из них в себя.

– Мои слова лед!

Мгновение – и бушующие вокруг стихии замерли, повинуясь приказу своего господина. Я дал каждому свой удел, свое место и букву. Я теперь Владетель всех букв и главной из них, имя которой и есть сам Создатель.

Море, на него можно смотреть бесконечно. Тихое или штормовое, все равно. Монотонность плещущих волн умиротворяет, приковывает, успокаивает. Влажный ветер сдувает всю реальность происходящего, и остаешься только ты и море, вне времени, вне событий. Почти то же самое происходит, когда смотришь на костер или в глубину звездного неба. Кажется, что на секунду оторвешь взгляд – и пропустишь что-то интересное, важное. Еще мгновение – и вечная стихия откроет тебе сокровенную тайну, коснется тебя, одарит истиной, и поэтому ты прикован взглядом, как завороженный, вглядываясь в жизнь стихий.

Во мне словно бы раскрылась книга. Книга, содержащая в себе ответы на все вопросы, которые я только способен задать. Книга знаний, которая всегда была во мне, а я не мог прочесть в ней ни слова и смотрел совсем не в ту сторону. Искал ответы на стороне в то самое время, когда они все уже были.

Я узнавал сразу и причину и следствие. Я узнавал цель и путь, ведущий к ней. Я вспоминал все, что было и будет, растворялся в мирах и обретал их сущность. Я трансформировался и скользил между отражениями и всюду видел цель и пути, но число их было так велико, что мне не было смысла задерживаться на них. Я впитывал силу всего создания, обретая его мудрость и значение и понимая в тот же самый миг: все это было во мне и прежде, никогда не исчезало. Только скрывалось от разума под тонкой вуалью зримого пространства, как острое оружие скрыто от глаз и рук неокрепшего младенца, не способного еще отдавать отчет своим действиям. Во мне плясали отражения тысяч отражений миров, которые лишь вскользь касались моего сознания и прятались, как кристалл, где-то в глубине. Оставались, как мимолетные отпечатки, яркими пятнами и темными кляксами. Горячие и холодные, живые и мертвые. Все те миры, ключом к которым являлся я сам, а значит, и скользил среди этих миров так, словно они являются частью меня самого.

Позорный столб за моей спиной был пуст. Это меня не удивило. Тем не менее я невольно ощупал то место на груди, где должна была быть рана от арбалетной стрелы. Ничего. Так все и должно быть, я знал.

Мой дом по какой-то причине остался нетронут огнем. Он стоял вдали от остальных и был выше по склону. Искры пожара не поднимались туда. Пройдя по пустой и разграбленной комнате, я понял, что мне не стоило сюда заходить. Ничего из этого мира мне больше не требовалось. А этот мой визит не больше чем дань телу, которое умерло совсем недавно на позорном столбе. Словно прошелся по собственному склепу. Такие неприятные были ощущения.

Теперь это место казалось мне и знакомым, и таким далеким, словно не был здесь сотни лет, и за все это время предметы успели состариться до неузнаваемости. Я понимал, что все они сильно изменились только по одной причине: я стал видеть их иначе, не так, как прежде, а в целом. Словно и будущее и прошлое предмета одновременно. Теперь я видел вино в кувшине, и яд в нем был так же легко заметен, как песок и грязь в чистой воде. Я видел истинную суть вещей, не их внешний облик, а нечто скрытое от глаз, но доступное совсем другому взгляду. В мгновение моя собственная смерть показалась такой нелепой и смешной, словно детский страх темного подвала. Эпизод комической истории. Я даже готов был посмеяться над невежеством, что проявлял до этого.

Смерти не существовало вовсе. Если человек и есть зерно будущего Создателя, то смерть – это ступеньки на его пути. Это шаги к цели. И нельзя смерть рассматривать как кару или муку. Смерть – это продолжение пути, и ей надо только радоваться и ждать ее. И не просто ждать, а быть готовым поднять на новую ступень знания, которые смог прорастить в себе из семени, вложенного Создателем.

Я двинул рукой, желая пронзить пространство, отодвинуть, как покров, и сделал шаг. Мне нечего больше делать в этом месте. Оно стало чужим и совсем незнакомым. Оно перестало быть прежним, как и я сам.

Дорога тянулась до самого перевала. Ее светлая полоска пропадала в пелене густых облаков, укутавших седые вершины. Здесь, в низовьях реки, у самой долины, шел дождь, но холодный и мелкий, вот-вот готовый превратиться в снег. Отряд ехал медленно, копыта лошадей скользили в грязи, а тяжелые всадники с трудом удерживались в седле. Сильный ветер не казался мне холодным и хлестким, но мои чувства – это не чувства обычного человека, состоящего из плоти и крови. Людям на этой дороге было тяжело, и каждый шаг смертельно опасен.

Встал за высоким осколком скалы, и меня не будет заметно сразу, но это не мешало видеть все вокруг, так будто никаких препятствий и не было вовсе.

Голос ветра возник уверенно, как и недавно, давящим на виски чувством и поразительной ясностью. Заговорили и огонь, и земля, и вода одновременно, и мне стоило усилий усмирить их порыв. Они читали мои мысли, копались в сознании и чувствах, но я контролировал себя.

– Убить! Месть! – звучал слаженный хор стихий.

– Зачем? Так я сокращу их путь, и они будут отброшены назад и не смогут закончить всего, что положено им судьбой. Не пристало мне пятнать себя тем же грехом, которым они запятнали себя. Чем же тогда я буду отличаться?

Стихии замерли, затаились, но готовность свою к действиям не ослабили.

Когда я вышел из-за камня, до отряда оставалось шагов десять, не больше. Кони словно взбесились и, перепуганные, встали на дыбы, еле удерживаемые своими наездниками. Пешие лучники бросились наутек, карабкаясь на четвереньках вверх по раскисшему склону.

– Хаттар!

– Добрый вечер тебе, Саул. Ты ушел, и мы не успели с тобой как следует закончить наш разговор.

– Этого не можешь быть ты! Ты умер, и я видел это собственными глазами.

– И сделал это собственными руками, – напомнил я. – Не хотел признать моих успехов в науке, может, теперь признаешь, что это скорее магия?!

– И что мне теперь? Опасаться твоей мести? Праведного гнева?

Стихии словно сошли с ума и стали рваться наружу, но я сдержал их порыв. Могу себе представить, что произойдет, дай я им волю.

– Месть?! Нет, Саул. Ты оружие в руках Виктора, а у меня нет претензий к оружию. Мне нужен его владелец. Ты сам никогда не отличался большим умом, но силой тебя духи не обидели. Так что я просто хочу спросить, зачем все это понадобилось тебе. Ведь право на трон у тебя такое же, как и у Виктора. Почему ты служишь ему? Может, ты ждешь удобного момента?

Саул спешился и, отстегнув от пояса меч, передал его одному из своих офицеров.

– Виктор нажил себе множество врагов, – ответил мой брат, подойдя ближе, – и займи я его место сейчас, все они станут и моими врагами. Так что время не самое подходящее. Силы нашей армии не бесконечны, и Виктор подорвал их, основательно ввязавшись в драку с кочевниками и боевыми магами Маракары.

– Словом, ты не хочешь расхлебывать кашу, которую он заварил, но не прочь отломить себе кусок пожирней от всех его побед.

– И не быть виновным в его поражениях, – поддержал мою догадку Саул.

– Где Марк?

– Ты убил его. Мы давно тебя не видели и успели забыть твою любовь к отравленному оружию.

– Сам решил расправиться со мной? Жаль его.

– Я потому и взял в руки арбалет, когда увидел Марка, брошенного тобой в сторону. Понял, что бедняга не выживет, и не стал понапрасну тратить наших офицеров на церемонию твоего низложения. Тем более зная, что ты не пощадишь ни одного из них.

– Братоубийство теперь так называется? Низложение?!

– Мы никогда тебя не считали своим братом, Хаттар. Ты был любимчиком отца, но далек от нас.

Саул подошел совсем близко, и мне показалось, что он хочет прикоснуться ко мне. Как бы убедить себя в том, что он разговаривает не с призраком, а действительно со мной.

– Старейшины всегда говорили, что ты помечен духами, но мы не воспринимали это всерьез. Даже когда Виктор взял власть в свои руки, он вспоминал о тебе как об уроде. Выродке в племени.

– Тем не менее я должен поблагодарить тебя за то, что ты проявил смелость убить меня собственноручно. Ты сам еще не знаешь, что сделал, но настанет время, и это станет понятным и тебе. А Виктора я навещу сам, нам есть о чем поговорить.

Легким движением руки раздвинув пространство, я снова исчез из отражения, скользнув сквозь тонкую материю пределов, унесенный вдаль на крыльях ветра.

Передо мной было море. Все тот же утес и пустынная полоска берега. Все миры были перед взором моим, когда я появлялся в этом месте. Теперь это мой новый дом, где я буду находиться, далекий от проблем и тревог. Я смотрю в эти застывшие отражения, и они меняются по моей воле так, как мне бы этого хотелось. Знания теперь истекают из меня так же естественно, как любое другое умение. Если вдруг возникает вопрос, то и ответ становится очевидным. Если необходимо что-то сделать, то и умение приходит тут же. Мановение руки, произнесенная буква, скольжение вне времени и пространства, как танец на пятнах солнечных бликов.

* * *

Зал библиотеки. Полки с книгами практически разрушены, часть книг разбросана по полу, другие превратилась в топливо камина. Закат смотрел оранжевым, окровавленным диском солнца в пыльное окно, единственное на этом этаже. В подвалах и нижних ярусах хранилища окон не было совсем. Запущеннее и разгром, вот, что предстало передо мной. От прежнего кладезя знаний не осталось и следа. Всюду виднелись стойки с оружием, царапины на стенах, обломки. Словно Виктор специально использовал эту комнату как турнирный зал. Идея разрушить библиотеку отца всегда горела в его устремлениях, и теперь он осуществил ее сполна. Бедный Виктор. Умение побеждать не держится на одном только искусстве владеть оружием. Как он не поймет этого?! Не зря это называют наукой, а не умением. Одной только силы и жестокости недостаточно чтобы удержать герб княжеской власти. Видимо, ему это не дано понять, и он будет биться до самого конца, неся огромные потери и проклиная все и всех. Обвиняя в неудачах кого угодно, кроме себя самого.

Не было уверенности, что я застану Виктора в замке. Хотя я и не стремился к этому. Мне вдруг просто захотелось посетить это место. Давно я здесь не был и теперь с ужасом наблюдал все те изменения, которые произошли. Во времена, когда правил мой отец, людей не заковывали в клетки на главной площади и не выставляли на копьях головы павших врагов, обращенных лицами в сторону, откуда они пришли. Этот обычай устрашения он явно перенял от магов Маракары. Что ж, и за это придется заплатить сполна.

Что-то подсказывало мне, что Виктор в замке. Словно грязный и зловонный запах, повисший в воздухе. Некуда ему было деваться из родовых стен, когда его лучшие офицеры в трех днях пути от этого места заняты устранением меня как потенциальной угрозы. Предстоящая битва могла его ослабить, дать мне шанс воспользоваться поражением и занять это место. Посчитать на ход вперед ему еще хватало ума.

Мягко, неслышно, как привидение, я прошел вдоль стены и приоткрыл дверь на лестницу. Крутые ступеньки убегали за поворот, в большой тронный зал, где обычно собиралась вся придворная знать.

Так оно и было в этот момент. Изгаженный, хуже чем скотный двор, зал совета предстал передо мной в запустении. От былой роскоши княжеского замка не осталось и следа. Теперь это не мой дом. Да и никогда не был, пожалуй, так, не больше чем временное пристанище.

Виктор сидел на троне. Ну разумеется, где ему еще было сидеть. В испачканной вином рубашке не первой свежести. В шелковых брюках и без сапог. Правая рука выше локтя была замотана окровавленной тряпкой, в левой он держал кубок. Зал был полон людей. Они сидели за столами, стояли вдоль стен и все говорили о чем-то своем, стараясь вести себя как можно тише. Мелкая знать, наемники и сотники его войска. Доспехи и оружие на них были совсем не парадные. И давно нуждались в хорошей чистке. Как хорошо, что я сразу не стал участвовать в этих глупых походах. Не могу себя представить среди этих людей. Терпеливых, угрюмых, ждущих неизвестно чего. То ли смерти с проклятием на устах, то ли добычи, которую можно утащить в свое логово и припрятать подальше от глаз завистливых родственников и соседей.

Я встал за спинкой трона, оставаясь все еще не замеченным. Думал, что сказать Виктору. Здесь, в этом смрадном месте, похожем на грязный притон, он наказал себя сам. Добровольно обрек на жалкое существование, и дни его сочтены. Больше ему не устоять ни в одной битве. Он раздавлен и унижен самим собой, своим мнимым величием и алчностью. Несчастный. Мне его даже жаль.

Стихия ветра во мне зашевелилась, когда я обратился к ней. Она готова была выполнить любое пожелание.

– Мне кажется, здесь душно и зловонно.

– Да мой господин.

– А проветри-ка ты здесь все как следует, да посильней.

Ураган ударил в стены с такой силой, что даже я сам не ожидал. Двери и окна распахнулись, и холодный ветер взметнул пыль и грязь с пола, задирая плащи вельмож, прижимая их к стенам, сваливая на камни. Порыв ветра метался из стороны в сторону, снося все на пути. Переворачивал столы и скамьи, дергая полотна истлевших гобеленов и флагов. Бил посуду и светильники. Раздувал тлеющие в каминах и жаровнях угли, пуская по залу сизый дым вперемешку с пылью.

– Довольно.

Все стихло мгновенно, словно никакого ветра и не было вовсе. Остались только взлохмаченные им горстки перепуганных людей да еще больший разгром.

– По какому поводу праздник? – спросил я, делая шаг вперед. – Или, быть может, это поминки? Мои, например.

Наверное, лицо Виктора в это мгновение стало бледней, чем мое. Он несколько мгновений не мог понять, что же произошло, когда сразу после неожиданного порыва ветра я появился из-за трона укутанный в свои белые меха.

– Хат… Хаттар?!

– Не ждал? Хотя, по словам Саула, ты пригласил меня в гости. Не видно что-то твоего гостеприимства.

– Ты стал боевым магом Марака?!

– Ах. Да, да, да, я совсем забыл, что у тебя боязнь всех необычных явлений. Ведь ты ввязался в драку с одним из самых жестоких и могущественных колдунов и его темной армией. Силы этого противника бледнеют, на фоне того, какой урок могу преподнести тебе я.

– Чего ты хочешь?! – захрипел Виктор, вжимаясь в мягкие подушки.

– Хочу я? Что ты! Когда я говорил тебе это слово – хочу? Мне ничего не нужно от тебя. И когда армия Маракары сотрет с лица земли твою свиту, я смогу убедить Марака забыть о землях провинции и не совать свой нос в мои дела. В отличие от тебя, он выслушает мои советы и не станет засылать убийц. Потому, что поймет сразу, что все его попытки избавиться от меня не принесут никакой пользы. И кто тогда останется на этом троне?

– Где Саул и Марк?

– Марка я убил, хотя, если честно, не помню, как я это сделал, а Саул едет сюда и если сможет, то доберется дней за пять, не меньше.

– Не понимаю, как же ты смог…

– И не поймешь, Виктор. Не старайся.

– Не вздумай за моей спиной вести переговоры с Мараком о мире!

– А иначе что?

Виктор не тратил время на слова. Он соскочил с трона и выхватил меч. К нему на подмогу бросились еще трое, но я не стал дожидаться продолжения.

– Остановись! Тебя интересовало, куда делся Марк. Теперь ты знаешь, но вместе с ним в мир теней отправились еще семь офицеров твоего двора, так что не советую устраивать здесь дуэль!

– Я разорву тебя на части!

– Не смеши, это нелепо. Как ты можешь навредить мне? Саул попробовал – и добавил седых волос в свою лысеющую копну. Не повторяй его ошибки.

Но, похоже, Виктор совершенно не слушал меня и даже не пытался понять смысла слов.

От несущегося на меня клинка я даже не стал уклоняться. Просто повел рукой, коснувшись пространства, и вмиг оказался на берегу моря у высокого утеса, где было так свежо и тихо, где можно было забыть всю мирскую суету и стать самим собой.

Как нелепо. Либо Виктор совсем потерял рассудок, либо стал непомерно жесток и готов растерзать любого, кто смеет ему перечить. Как его убедить закончить войну? Как сказать, что шансов на победу, даже если я повлияю на ход событий, нет и не будет? А вмешиваться в эту грязь и кровь, в эти амбиции и тщеславие я не собираюсь. Это не моя битва. Как и любая в этом мире. Я не могу применять свою силу и знание для самоутверждения, нарушая тем самым великий закон Создателя. Мне придется платить за такой проступок вдвойне. Я поднялся выше, и падать придется глубже и платить больше. Подобное – подобному. Зачем я вообще появился в этой крепости и стал поучать безумца? Надеюсь, что смогу остановить? Море сомнений. Нет. Никто и ничто не сможет его остановить до самой смерти, которая уже стучится в его ворота. Раньше на день или позже – не имеет теперь никакого значения. Он обречен. И он, и земли, и весь этот мир станут частью Маракары, я не в силах что-либо сделать. Я не вправе.

Коснувшись, как нежного шелка, материи пространства, я вновь возник за спиной брата, который как раз в это самое мгновение еле удержал меч в руках и пребывал в полном недоумении от моего исчезновения.

– Виктор! Прекрати. Воевать со мной – это все равно что биться с метелью, так сказал мой друг, неожиданно ставший врагом. Ты не сможешь причинить мне вреда, каких бы усилий ни приложил для этого.

– Злобный колдун! Ты продался с потрохами этому дьяволу Мараку!

– Замри!

Лицо Виктора застыло в ужасной гримасе, тело обмякло, но осталось стоять. Слегка парализованный стихией земли и льда, он стоял неподвижно, как и вся его свита.

– Я не имею ничего против тебя, Виктор. Ты сам выбрал путь и только тебе идти по нему до конца. Я не пытаюсь напугать. Хотел предупредить, но ты не способен слушать, так что впредь я не стану вмешиваться в твои мысли и действия. Сколько бы узлов ты ни навязал на своей петле, она все равно затянется на шее. Хочешь воевать – твое право. Найдешь тех, кто пойдет вслед за тобой – ищи. Но помни, никто и никогда не мог одержать победы одной только силой и жестокостью. Ты пренебрег этим и решил откусить больше, чем способен проглотить. Я не стану помогать ни тебе, ни твоему врагу, я просто ухожу, и надеюсь, что не вернусь сюда скоро. Так что считай мое здесь появление данью уважения традиции. Я пришел попрощаться. Большей частью с домом, с которым меня теперь ничто не связывает, но коль уж ты здесь, то и с тобой заодно. Прощай.

Паралич спал с него как тяжелые цепи. Он чуть не рухнул на загаженный пол, но устоял, опершись на оружие.

– Хаттар! Безумец, ищущий смысла жизни с самого первого момента своего существования! Крадущий жизнь у всех, кто попадается на твоем грешном пути! Сколько жертв ты принес на алтарь темных духов, чтобы заполучить свою власть и могущество?! Скольких ты еще готов принести в жертву?! – Виктор почти рычал, от бессилия выкрикивая эти слова. Он был близок к истерике.

– Ты так ничего и не понял.

Я исчез так же внезапно, как и появился. Мне было обидно, и в то же время будто тяжелый камень упал с души. Я сделал все возможное, чтобы остановить его. Большего делать просто не требовалось, да и не имело смысла. Иначе его судьба переплетется с моей, и тогда я долго не смогу избавиться от его грязи.

Что ж, может, в последний момент его жизни вдруг поймет смысл моих слов и сумеет удержаться от падения в пропасть, из которой придется выбираться не одну сотню лет, в каждом из отражений.

У меня совсем не было сожаления, что все-таки посетил свой бывший дом, хоть и состоялся неприятный разговор с братом. Я знал, что должен был это сделать.

На этот раз, стоя на берегу моря, мне захотелось превратиться в птицу, которая будет парить высоко над землей. Я всю жизнь мечтал о таком вот свободном полете, отбросив все земные проблемы. Взмыть в небо, и часами лежать крылом на упругих струях ветра, сдувая с себя налет мирской суеты и пыли.

 
Сокол, вольная птица,
В небе летит высоком.
Куда он стремится?
Над кем он кружится?
Сокол, вольная птица.
 
 
Может, он видел страны
С небом лазурно-синим,
Где ветра не тревожат туманы.
Высокие пики, вулканы.
И горных ущелий шрамы.
 
 
И встречала его зарница,
Холодом кости ломая.
На золота блеск не прельстится.
Не станет за золото биться
Сокол, вольная птица.
 

Слова возникали во мне сами собой. Словно я прочитывал их с пустых страниц той самой книги, которую мне дал когда-то дух смерти. А может, он сам сейчас читал эти строки, и они звучали во мне, замыкаясь в кольцо таинственного заклинания. Не имеет значения, но я был так рад, что обрел такую свободу и легкость, что перестал таскать на себе тяжелое бремя земных проблем. И могу легко взмыть в небо, оставаясь там, сколько угодно.