Текст книги "Ариадна Стим. Механический гений сыска"

01110

Я провел еще пару часов в темном углу цеха. Ночной смене до меня не было никакого дела, и, лежа на пустых ящиках, я, как мог, отдыхал после дневной работы. Когда часы показали десять, я наконец покинул цех и быстро пересек пустой фабричный двор. Никого. Только скрипят станки в кирпичных коробках цехов, но там, куда я направляюсь, темно и пусто.

Здание фабричной конторы, узорчатое, украшенное декоративными башенками, не светит ни единым окном. Еще раз оглядевшись, я быстро перебежал двор, прижимаясь к покрытой сажей стене. Убедившись, что вокруг никого нет, я решил повторить путь преступника, оставившего яд в кабинете Кошкина. Как и рассказывал промышленник, кроме главного входа в его кабинет с улицы вела пожарная лестница, и я быстро поднялся по изъеденным кислотной росой ступеням. Добравшись до второго этажа, шагнул на железную решетку балкона. Дверь в кабинет Кошкина была закрыта, но в куртке на этот случай уже лежал моток проволоки, отвертка и нож. В случае совсем плохого исхода дела был под курткой и молоток. Мимолетно посмотрев на замок и найдя прошлые следы взлома, я поудобнее встал на колени и принялся за его вскрытие. Кашляя от удушливого дыма, пробивающегося под респиратор, я потратил добрых десять минут, чтоб заставить неподатливый замок открыться. Стерев со лба пот, я с трудом поднялся на ноги и шагнул в кабинет Кошкина. Свежесть, холодный фильтрованный воздух, деревья в кадках и лозы, ползущие по стенам. Бронзовые панели и пружинистый ворс ковровых дорожек. Холод. Обжигающий холод приставленного к затылку ствола и оглушительно громкий щелчок взводимого курка.

01111

Кабинет Кошкина тонул в холодном электрическом свете. Ковровые дорожки чернели от месива уличной грязи. Я потирал руки, с которых только сейчас сняли веревки, а вокруг, на обтянутых изумрудным атласом стульях, сидели мрачные фабричные охранники, держащие в синих от татуировок руках кто короткое трехствольное ружье, а кто обычный револьвер. Лица, на которых легко угадывалось богатое бандитское прошлое, сплошь разочарованные – на столе блестел в свете ламп мой полицейский жетон, а начальник охраны с огромным раздражением смотрел на срочно вызванного управляющего, что как раз клал трубку после долгого и явно неприятного разговора с фабрикантом.

– Что ж вы так, где попало шляетесь, ваше благородие, мы же все тут люди простые, могли вам и черепушку раскроить, уделали бы сейчас тут все мозгами, вышло бы неудобно. А то стукач наш из местных срисовал, что упырек какой-то к шефу лезет, мы и кинулись проблему решать, могли ж и не разобраться вовремя.

В голосе начальника охраны не было и тени сожаления. Смотрел он предельно нагло и насмешливо, явно радуясь, что удалось повалять по земле полицейского.

– Лучше бы вы раньше так фабрику охраняли. Глядишь, и расследования вести не пришлось. Когда Кошкин яд нашел, кто-нибудь тут был из охраны?

– Конечно, был. Василий Львович никогда по фабрике без нас не ходит. Вот Хорь с ним ходил в то утро.

Здоровенный мужик, держащий на коленях трехстволку, кивнул.

– Дверь в кабинет была закрыта?

– Точно так.

– Что дальше было, когда открыли?

– Сперва меня отпустить Василий Львович хотел, а потом побелел весь и к столу кинулся – яд увидел.

– А ты что?

– А что я? За ребятами нашими скакнул.

Я встал, мрачно смотря на светлые ковры и паркет, испачканные следами ворвавшихся с улицы охранников.

– Если преступник пришел с пожарной лестницы, почему следов не было?

– Как не было? В такую-то погоду? Упырек этот ночью лез, без света, так что и не заметил, как нагрязнил. Земля со двора на паркете была, вода, даже следочек возле двери.

– Что? След был?

– Что, не рассказал Василий Львович? – Начальник охраны вдруг сипло рассмеялся. – Естественно, шеф наш об этом и на исповеди б умолчал. Он же у нас детективы любит, все в газетах о расследованиях читает, все говорит, что сыщиком бы стал, если б капиталец не имел. Да только как мы уже в кабинет пришли, след-то он и затоптал, пока на лестницу выходил, чтоб улики искать.

Я устало покачал головой:

– Вы хоть как след выглядел, помните?

Хорь развел руками:

– Куда там, я ж от двери его заметил.

– Сумасшедший дом, – наконец подвел я итог всему происходящему.

Еще немного расспросив охрану, я, абсолютно разочарованный услышанным, велел им разойтись.

10000

За окном просторного кабинета управляющего горела огнями прожекторов дымная ночь. Сидя за столом, полным смятых лотерейных билетов и газет, мы пили чай с розой, прикусывая его фабричными помадками.

– Значит, Виктор, мне нужно приказать Стимофею Петровичу утром отправиться с вами в котельную?

– Да, мне требуется осмотреть место, где действовал саботажник. Нужно изучить котел. Кстати, я верно помню, что он не был застрахован?

– Увы. Мы озаботились страховкой только после того, как паропровод рванул. До этого все экономили. Ну и в результате на такие деньжищи влетели… Ладно, не будем о грустном, давайте лучше еще по чашечке чаю одолеем.

Мы продолжили чаепитие, и я пригляделся к столу.

– А вы работу, я вижу, ищете новую?

Управляющий замер, его глаза забегали.

– Как вы догадались?

Я лишь указал на газеты с объявлениями и стопку незапечатанных конвертов с торчащими из них письмами.

– В таких газетах можно искать три вещи: работу, комнаты или брак. Если бы вы искали брака, то почему в конвертах только письма и не видно пластин обскуры с вашими портретами. Комнаты… Их снимают лично, без долгой переписки. Так что вы увольняетесь, выходит?

– Не увольняюсь. Просто ищу работу. А что делать? Фабрика заложена и перезаложена!

Я поднял бровь. Это было для меня новостью.

– Но я думал, что дела Василия Львовича идут хорошо. Конфеты у него прекрасные.

– Скажешь чего, конфеты. Основную прибыль фабрике всегда давали не конфеты и помадки, а производство сахара. На торговле сахаром такие деньги крутятся, вам и представить страшно. Но с каждым годом мы сдаем позиции. Производство ничем не отличается от того, что было при деде Василия Львовича. Другие заводы осваивают сахар-песок, прессованный рафинад, а мы как лили сахарные головы, так и льем.

– Но позвольте, если завод терпит убытки, почему вы не улучшаете производство?

– А какие на это деньги надо, вы не думали? У нас что? Свеклу нарезали, сок выпустили, в чанах выпарили до густоты его, да оставили сироп по формам стекать, все, готова сахарная голова. Из всей высокой технологии только печь известняковая во дворе, чтобы негашеной известью и углекислым газом от примесей сок очищать, и то только из-за того, что уж без этой печи совсем никак было.

А нам сатураторы хорошие нужны, вакуум-аппараты, центрифуги, чаны, где сироп варят, надо менять на нормальные паровые котлы, конвейер запустить. Очистку воды сделать, паропроводы поменять. Да что паропроводы, крыша в цеху течет, полы прогнили, даже на это деньги не выдают. Да еще и станки купить не получается.

– Почему?

– А как мы купим станки? Вы знаете, сколько они стоят? А к ним уже кого попало не поставишь. Зарплата квалифицированного рабочего, амортизация оборудования, обслуживание станка, выплата по кредиту, вот и получается, что проще дюжину крестьян бывших нанять, чтоб они конфеты в фантики заворачивали, чем заниматься инвестициями. А в результате у нас все устарело вдрызг. Год за годом одни проблемы на фабрике. Конкуренты жрут. Вы думаете, у Василия Львовича для красоты пожарная лестница при кабинете? Недели не проходит, чтоб он по ней от кредиторов не скрывался. Триста тысяч долга. Так еще теперь и аварии. Те заказы, что у нас оставались, сорваны полностью. А сахарная свекла? Из-за эпидемии Гнили в Оболоцке знаете, как на нее цена взлетела в этом году? А из-за саботажа мы не одну тонну потеряли – не успели вовремя переработать. Снова у Василия Львовича убытки.

– И что он дальше планирует?

– Да кто знает? Протянуть время, наверно. Получить крупный государственный подряд на поставки. Иначе, боюсь, банкротство.

– Да, жизнь у вас…

– Не сахар у нас жизнь, Виктор, совсем не сахар. Не поймаете саботажника – и фабрику ждет полное разорение.

10001

До утра оставалась лишь пара часов, и было ясно, что идти спать бесполезно. Я попросил управляющего об одной услуге, после чего мы на локомобиле отправились в сыскное отделение. Нужно было кое-что уточнить.

Быстро миновав пустые коридоры, я зашел в свой кабинет. Из-под двери, как и всегда, бил синий свет.

– Виктор, чем обязана? Я думала, вы все еще отдыхаете. И у вас какой-то помятый вид. – Ариадна наклонила голову, принявшись с интересом меня рассматривать. – Я бы сказала, что вы сильно устали.

– Устал, ты права. Надо бы выпить настойки из сибирского кофейного корня. Хотя нет. Не сегодня. А то я такими темпами к нему пристращусь… Впрочем, послушай, сперва другое: я взял из фабричной картотеки копии личных дел всех сотрудников. Парослав рассказывал тебе о диверсиях на фабрике? Да? Отлично. Нужно проанализировать дела и посмотреть, у кого из сотрудников хватило бы технических знаний, чтобы устроить диверсии, а у кого нет. Дежурные скоро принесут коробки.

О, а что это у тебя на столе? Не похоже на справочник.

– Парослав Симеонович по моей просьбе дал мне деньги. Я решила, что смогу лучше понять людей, если начну читать вашу литературу. И, знаете, да. Кажется, это помогает. – Она показала мне книгу. – Конечно, вещь незамысловатая, но что еще ожидать от людей.

Я присмотрелся к обложке.

– «Влияние электрической активности нейронов на топологические особенности растущих нейронных сетей»? Серьезно? Ну нет. Ариадна, чтоб научиться понимать людей, надо другое читать. Я куплю тебе художественной литературы. Из классики. Там об отношениях людей все отлично написано. Подберу тебе что-нибудь интересное.

– Виктор, если мне понадобится ознакомиться с нелепыми вымышленными историями, передаваемыми посредством неумело скомбинированного ограниченного человеческого словарного запаса, я попрошу поручика Бедова рассказать мне о его амурных победах. А чтобы понять мышление людей, надо изучать техническую литературу. Вы как порой что ляпнете, так я вообще начинаю удивляться, как люди смогли создать настолько совершенную машину, как я. Хотя это объясняет, почему у меня постоянно случаются погрешности в решениях.

Я холодно посмотрел на машину передо мной.

– Знаешь, ты раньше не была такой высокомерной. Мне это не нравится.

Ариадна наклонила голову, словно извиняясь.

– О, простите, Виктор, должно быть, когда меня из-за вас перебирали в Инженерной коллегии, что-то в моей вычислительной машине настроили неверно. Как хорошо, что вы это заметили. Что же делать? Впрочем, я знаю: давайте вновь отправим меня к инженерам и попросим вскрыть мою голову. Добавим пару шестерен сюда, уберем пару шестерен отсюда. Ну что, вы позаботитесь о докладе в Коллегию? Вы же очень заботливы в этом вопросе. Знаете, Виктор, я много о вас думала, пока ток по электродам бил мне в мозг, перестраивая логические связи. А вы, вы думали обо мне?

Ариадна улыбнулась, очень живо имитируя насмешку, после чего продолжила свой монолог бесконечным потоком слов, лавиной наваливающихся одно на другое. Она откровенно наслаждалась моментом. Это было уже последней каплей. Усталость всех последних дней, злость и раздражение прорвались наружу. Мой взгляд автоматически метнулся к столу, где была заперта черная книга с кодами. Всего пара приказов. Просто приказать заткнуться, выполнять работу и никогда, никогда больше не вспоминать о том, что произошло с ней в Инженерной коллегии. А лучше и вовсе приказать стереть ей все это из памяти.

Я напряженно смотрел на ящик стола. Книга была там.

– Ариадна, пожалуйста, я очень сильно устал…

– Устали? Сильно? Но вы же сами знаете, что делать, чтобы прекратить это.

Насмешка не сходила с ее лица. Не выдержав, я шагнул к столу. Моя рука коснулась холодной латунной ручки. Я замер.

– Что же вы остановились, Виктор? Если вам что-то не нравится, вы же всегда можете все исправить. Откройте ящик. Достаньте и используйте. Это же ваше право. Вы этого хотите, я знаю. Давайте. Откройте и сделайте. И вам сразу станет легче.

Пальцы сжались на металле.

– Давайте, ну же. Кого вы обманываете. Вы все равно сделаете это рано или поздно.

Ящик стола со скрипом начал выдвигаться наружу. В лунном свете блеснула черная кожа обложки.

– Смелее. Кто вас осудит? Никто же не будет знать, что вы сделали. Да? Укорить вас будет некому.

Я видел ее глаза. В них была и злость, и страх, и какое-то странное чувство, будто это были глаза человека, вставшего на самый край крыши и пытливо смотрящего в раскинувшуюся под ним пропасть.

Я резко захлопнул ящик и отдернул руку. Я чувствовал глубокий стыд за то, что чуть не сделал с ней.

– Ариадна. Прости. Я правда очень сильно устал. Я очень тебя прошу, давай мы остановимся. Оба. Я не хочу делать этого с тобой. И, пожалуйста, прошу, не будем вспоминать про этот момент.

Ариадна повернула голову и посмотрела на меня как ни в чем не бывало.

– Делать со мной что? Вспоминать о чем? Простить за что? Вы здоровы, Виктор? Я совсем вас не понимаю.

Ариадна легко подошла к столу и, распахнув ящик, сдвинув книгу с кодами, достала флакон концентрата сибирского кофейного корня.

– Мы разве не об этом с вами говорили? Что вам надо все же достать его и выпить. Вы очень невыспавшимся выглядите. Давайте я вам налью. И если вы так стыдитесь его пить, зачем держите при себе? Хорошо, Виктор, мы не будем об этом вспоминать. Вы странный, извините уж за прямоту. Со сколькими людьми я ни работала, но более странного человека не встречала.

10010

Дымное зимнее утро только занималось над Фабричной стороной, когда мы вошли в котельную, где действовал преступник.

Стимофей Петрович с фонариком осматривал пышущие жаром машины. Чаще всего он просто кивал себе, и мы шли мимо, но порой он хмурился и делал пометки карандашом на своей планшетке.

– Вы на шахте служили? – задал я вопрос, смотря на исписанную корявым почерком бумагу.

Стимофей Петрович посмотрел на меня с уважением.

– Как понял, что не на красильном производстве?

– У вас на цепочке от часов амулеты костяные, такие обычно на Урале встретить можно. И дрожь рук явно не алкогольная или нервная. Похоже на тяжелые металлы скорее.

– Да, пятнадцать лет в свое время отдал. Пока коммунары с шахты наши войска не выбили. – Стимофей Петрович покачал головой. – Но вот зато здесь место найти удалось.

– Но с такими руками не тяжело работать?

– Ко всему привыкаешь. Здесь же не часовая лавка, а для тонкой работы у меня подчиненные имеются.

Мы как раз проходили мимо черного остова сломанного котла, и я сменил тему:

– А тут что? Будем чинить?

Стимофей Петрович только вздохнул и положил руку на холодный металл.

– Нет, этот на демонтаж. Внутри все трубки пережгло. – Видя в моих глазах вопрос, ремонтник кивнул на кочегара. – Тут саботаж случился с месяц назад. Пока Сидора Михалыча в контору вызывали, кто-то внутрь проник и воду из котла спустил.

– А предохранитель?

– А что предохранитель? Сломали его. В общем, пока Сидор Михалыч туда-сюда ходил, трубки в котле уже и перегорели все. Котел-то старый, много ли ему надо. А неизвестный сбежал, растаял без следа.

– Неизвестный, неизвестный… – Старый кочегар перестал бросать уголь в полыхающие топки и тяжело оперся на лопату. – Все знают, кто это был. Только говорить боятся.

– И кто же? – Я напрягся.

– Да кто-кто? Знамо дело. Прывид это.

– Кто?

– Ну, прызрак. Душа погубленная. Кто ж еще-то дикость такую может на фабрике чинить. Изломал котел и провалился сквозь землю.

Я сощурился, не понимая, издевается кочегар надо мной или говорит всерьез.

– Значит, по-вашему, призрак сперва уничтожил насос, потом котел, а затем затащил под крышу сахарного цеха бутыль кислоты и испортил паропровод?

– Почему это затащил? Вы газет не читаете? Что ни день, то где-нибудь в городе прывиды то стулья вертят, то столы летать заставляют. Вот он и кислоту взял и по воздуху вознес, аки Сатана Симеона Волхва, да паропровод и начал кропить ею, до полного его изничтожения.

Стимофей Петрович страдальчески вздохнул.

– Не обращайте внимания, Сидор Михалыч как всегда пьян.

– Пьян. Вот вам крест, пьян. А как тут пьяному не быть? Когда прывид рядом шастает. Я теперь каждый день пью, успокоения души для.

Кочегар вновь занялся углем, а мы отошли в дальний угол. Стимофей Петрович вздохнул и машинально достал из-под пиджака связку амулетов, вырезанных из птичьих костей.

– Вы байки эти не слушайте, Виктор, работники у нас темные, необразованные. Не существует никаких привидений. Это наукой доказано. Ясно как день, что это фантом действовал.

Я выдохнул:

– Какой еще фантом?

– Фантом, молодой человек, это душа еще живого человека, скитающаяся по Земле. А призраки – это бабкины сказки. Вот в чем разница.

– И чей же фантом портит оборудование?

– Как чей? Лизы Рассветовой.

Я повнимательнее посмотрел на начальника бригады.

– Рассветова? Кто это?

– Ну уж не взыщите, на эту тему мы с вами разговаривать не будем. Мы же с вами образованные люди и, надеюсь, понимаем, что если поминать лихо, то и не долго, чтоб оно среди ночи явилось.

10011

Из котельной я вышел ободренным и все время до отбоя потратил на расспросы рабочих, однако каждый раз при упоминании Рассветовой меня встречало только молчание и хмурые взгляды. Лишь в конце смены мне в конце концов улыбнулась удача.

В сахарном цеху я разговорил старика-рабочего, что сливал из чана выпаренный, густой как мед сок сахарной свеклы. Обожженными руками он лил сироп в похожие на снаряды формы, после чего их бережно уносили на склад, где им предстояло остыть, превращаясь в литые многокилограммовые сахарные куски.

Я угостил рабочего заранее купленными в фабричной лавке папиросами, и мы предусмотрительно отошли в угол, подальше от расставленных в цеху бочек, керосином из которых травили здесь мышей. Я заговорил о Лизе, и старик, поозиравшись, тихо начал рассказывать о девушке, что пришла год назад в упаковочный цех. Была она, по словам рабочего, сущим ангелом во плоти, и никто даже не мог представить, какое зло с ней случится. К сожалению, услышать продолжение рассказа я не смог.

Сброшенная откуда-то сверху тяжелая кувалда со свистом рассекла воздух, грохнувшись на пол в метре от нас. Доски настила влажно хрустнули, ударив по ногам снопом гнилой щепы. Ошалевший старик кинулся прочь. Я поднял голову, ожидая увидеть на затянутых паром мостках силуэт убегающего негодяя, но там, нагло облокотившись о перила, продолжал стоять и ехидно улыбаться Иван Паяло.

Не медля, я вскочил на шатающуюся лестницу и бросился к нему.

– Витек, ты сейчас совершил очень большую ошибку, – бросил мне Иван, когда я наконец оказался перед ним. – Ты мог мне кувалду принести назад, тебе ж по пути было. Недопетрил, что ли?

– Ты хоть понимаешь, что это была попытка убийства?

– Да какого убийства? Я ж, Витек, ее случайно выронил. – Иван шагнул вперед, нависая надо мной всей своей тушей. – Хотел бы тебе череп проломить, кинул бы поточнее. Петришь?

Прикинув, не сбить ли пыл ремонтника хорошим ударом с правой, я все же воздержался от драки над кипящими чанами и просто смерил рабочего холодным взглядом.

– Иван, ты ж не саботажник. Весишь слишком много, чтоб тебя балка, ведущая к паропроводу, выдержала. А судя по развязному характеру и тому, что ты единственный на все жилые казармы смог позволить себе железную кровать, ты, скорее всего, и есть тот стукач, про которого говорила охрана.

– А ты умный, господин полицейский, не зря наши ребята из охраны меня предупредили сегодня. Слишком умный. Но саботажника ловить ты брось. Иначе несчастный случай – вот клянусь боженькой и всеми серафимами-херувимами – я тебе все ж устрою. Ставки слишком высоки.

– И какие же ставки?

Иван огляделся, будто на мостках мог быть кто-то еще, и вдруг выпалил:

– Шкап.

– Шкап?

– Он самый. На ножках. Мне управляющий сказал, что если найду саботажника, то он разрешит мне шкап в своем углу поставить.

Я наклонил голову, не понимая.

– Тетеря ты, Витек, а еще полицейский. Ну, ты представь, у нас мебель лишняя в бараках запрещена. Порядок быть обязан. Ничего нельзя ставить без разрешения начальства. А тут у меня свой шкап будет. Да я всех девок одну за другой к себе в кровать переложу с таким козырем!

– А Лакрицина?

Иван нехорошо осклабился.

– А куда она от меня денется-то… Уйдет, что ли? – Он рассмеялся, но я так и не понял причины.

Появившаяся Зубцова оборвала наш диалог. Грубыми и совершенно не женскими словами она сообщила все, что думает о нашем тунеядстве, и мы были вынуждены вновь взяться за ремонт.