Текст книги "Тайная жизнь морга. Откровения гробовщиков"

9. Запаска и суеверный автомеханик

Рассказ любительницы джиу-джитсу

Когда я училась в школе похоронного дела, мою соседку по комнате изнасиловали. С тех пор у меня с собой всегда был перцовый баллончик, эффективность которого, как я теперь понимаю, могла бы сравниться с использованием садового шланга при тушении лесного пожара. К тому времени, как я бы оценила степень опасности, перерыла весь хлам у себя в сумочке в поисках проклятого баллончика, а затем прицелилась и брызнула в потенциального обидчика, мои шансы выжить были бы нулевыми. Но на тот момент это помогало мне чувствовать себя защищенной. После колледжа я искала себе хобби, надеясь развеяться после работы, и начала заниматься бразильским джиу-джитсу, отчасти с целью узнать что-то новое, отчасти для поддержания формы, отчасти в качестве альтернативы перцовому баллончику.

Джиу-джитсу – это боевое искусство, которое практиковали древние воины-самураи. В нем используются удары, пинки, броски и захваты на полу. Бразильское джиу-джитсу – производная от него, и здесь акцент в большей степени делается на броски и борьбу в партере[16]16
  То есть лежа на земле. – Прим. ред.


[Закрыть]. Более 90 процентов уличных драк заканчиваются на земле, поэтому так важно знать, как повалить противника и потом контролировать его. Я не разгуливала по улицам в поисках стычек. Мне просто было комфортно в ситуациях, в которых другие женщины чувствовали бы себя иначе. Например, когда я оказалась одна на обочине магистрали I-25 в темноте, с фургоном, забитым мертвыми телами.

Я работала в похоронном бюро неподалеку от Санта-Фе. Люди, незнакомые с этой местностью, понятия не имели о моем городке, поэтому мне приходилось говорить всем, что я из Санта-Фе. На самом деле это было милое поселение, приютившееся на краю пустыни среди гор Сангре-де-Кристо. Я прожила на Юго-Западе всю свою жизнь и никогда не мечтала о переезде. Слишком люблю эти места.

Тот рабочий день выдался напряженным – помимо трех похорон, поступило еще два обращения из Альбукерке, что в часе езды от нашего городка. К нам нередко обращались семьи, чьи близкие ушли из жизни в больницах на территории Альбукерке. Там находятся прекрасные медицинские учреждения, а также лучшие отделения травматологии в радиусе нескольких сотен миль.

Дело было зимой, и день клонился к закату, поэтому, когда я погрузила в фургон урну для кремации, уже стемнело. На обратном пути из Альбукерке я собиралась остановиться у нашей реторты – так на профессиональном жаргоне называют крематорий – на другом конце города и выгрузить тело там. Покойного следовало подготовить к кремации уже на следующее утро. В фургоне были установлены две встроенные стальные полки, почти как в автомобилях «Скорой помощи» времен Первой мировой, поэтому в нем можно было перевозить до четырех тел одновременно. Коллега помог мне поставить урну на одну из полок и загрузить две пустые каталки, после чего я отправилась в дорогу.

До Альбукерке я добралась без помех, потому что в это время основной трафик следовал из города, а я двигалась в противоположном направлении. Остановившись у Пресвитерианского госпиталя, я забрала первое тело, а потом двинулась в больницу Университета Нью-Мексико за вторым. Поскольку было уже поздно и мне пришлось ждать охрану, чтобы меня впустили в оба морга, на все у меня ушло порядка двух часов. Было около 20:30, когда я, проголодавшись, решила заскочить в кафе, чтобы перекусить. Приткнув фургон на стоянке, я быстренько прикинула, сколько мне понадобится времени, чтобы покончить с делами, и позвонила своему бойфренду.

Я сообщила ему, что немного задерживаюсь и, возможно, вернусь не раньше десяти, поэтому будет здорово, если он отвезет няню домой. Фредди, как и я, иногда работал допоздна. Он сказал, что вышел из офиса пару минут назад. Мы обменялись традиционным «я люблю тебя» и распрощались.

Намереваясь как можно быстрее воссоединиться с Фредди и дочерью, я забралась в фургон и, снова выехав на трассу I-25, направилась на север. Внезапно машина наскочила на что-то на дороге, и ее довольно сильно тряхнуло. Фургон подбросило, и я попыталась разглядеть в зеркале заднего вида, что это было, но не смогла. «Ничего страшного», – мелькнуло в голове, и я сразу же забыла о случившемся. Проехав по шоссе еще примерно пять миль[17]17
  Около 8 км. – Прим. ред.


[Закрыть], я услышала шум. Он нарастал, и в конце концов стало казаться, что прямо надо мной летит вертолет. Шина лопнула со звуком разорвавшейся бомбы.

Автомобиль жутко занесло, но мне удалось удержать руль и съехать на обочину. Я вышла и проверила колесо с левой стороны. Шина была разодрана в клочья. Резины на дымящемся диске почти не осталось. «Просто класс! – От огорчения я лягнула фургон. – Похоже, сегодня вечером Фредди придется попрактиковаться в педагогике!»

Достав телефон, я позвонила в службу помощи на дорогах. Диспетчер заверил меня, что специалист готов выехать, посоветовал успокоиться и оставаться на связи. Я повесила трубку и залезла в теплый фургон. В ожидании подмоги я позвонила своему напарнику в бюро и описала ситуацию, сказав, что опоздаю примерно на час. Первоначально предполагалось, что я заберу тела из больниц, а он займется бальзамированием. Услышав, что я не успею прибыть до одиннадцати, коллега предложил оставить тела в нашем морге, а он позаботится о них утром.

От скуки я почти час переключала радиоканалы, пока наконец не увидела фары автомобиля, затормозившего позади меня. Я выскочила на холод и побежала к задней части фургона, на ходу кутаясь в пальто. Человек в белом пикапе включил аварийку и вышел из машины. Это был пожилой джентльмен, вероятно не желавший сидеть без дела на пенсии.

– Привет! – крикнула я. Он сжимал в руке пару дорожных сигнальных фонарей.

– Здрасте, мисс, – ответил он. – Я так понял, у вас колесо пробито?

– Да, левого переднего просто нет.

Он улыбнулся, показав кривые зубы. На нем была фланелевая рубашка и бейсболка. Сразу видно – человек привык работать на холоде.

– Пару минут, и будете на ходу, мисс. – Он зажег фонари и бросил их на отбойную полосу рядом с фургоном.

– О, спасибо, сэр, – сказала я. – Денек выдался длинным, и хотелось бы уже попасть домой.

– Сейчас поглядим. – Он обошел фургон и потрогал шину. – М-да. Лопнула. К счастью, вы не погнули диск, поэтому ничего страшного. Если ось в порядке, то вам и буксир не понадобится.

У меня вырвался вздох облегчения.

– Если я правильно помню, запаска у такой машины за передними сиденьями, в грузовой части, под полом.

– Окей, – сказала я и открыла задние дверцы.

Мужчина заглянул в кузов.

– Что это? – спросил он, почесав скрюченным пальцем седой подбородок.

– Просто пара тел, – быстро ответила я. – Сейчас уберу их с дороги, чтобы вы могли достать шину.

Старик отшатнулся:

– Я не притронусь к этому фургону!

– Что? – в недоумении переспросила я. – Не смешите. Я вытащу тела, а вы сделаете свою работу. Вам не придется к ним прикасаться.

…Не смешите. Я вытащу тела, а вы сделаете свою работу. Вам не придется к ним прикасаться.

– Я туда не полезу! – воскликнул он. – Там мертвецы!

Моя благодарность быстро сменилась разочарованием:

– Зачем тогда вы здесь, если не собираетесь помогать?

– Не собираюсь я ничего делать рядом с трупами. – Он шагнул в направлении своего пикапа.

Я вскипела:

– Тогда убирайтесь к черту! Сама все сделаю!

Раньше мне не приходилось менять колеса, тем более у здоровенного фургона, но я не собиралась сидеть сложа руки и терпеть этого кретина.

Я выкатила обе тележки с телами на обочину автострады. Проезжавшие мимо машины слегка замедляли скорость. У дороги разворачивалась странная сцена, и водители пытались рассмотреть, в чем дело. Я залезла в кузов фургона, подняла одну из панелей пола, вытащила шину и домкрат. Шина выглядела иначе, чем остальные. Она была меньше и не внушала особого доверия – похоже на колесо-докатку.

Я прокатила запаску между навесными стальными полками и вылезла из фургона. Мои темно-серые костюмные брюки перепачкались в грязи и масле. Я с раздражением отметила, что мужчина сидит в своем пикапе и наблюдает. Загрузив обратно обе тележки, я подошла к пикапу и постучала в окно. Он опустил стекло.

– Вот, – сказала я. – Трупов там нет, делайте свою работу.

Он посмотрел на меня и произнес:

– Я же сказал, что не подойду к фургону с покойниками.

– Ладно, а я сказала, убирайтесь к черту. Зачем вы мне сдались, если ничем не помогаете?

– Не могу. Я должен остаться. Такие правила.

– А в правилах говорится, что вы должны просиживать задницу и ничего не делать? – Я бросила на него гневный взгляд и пошагала обратно к запаске и домкрату. Притащив их к передней части фургона, я встала на четвереньки и заглянула под шасси. Найдя подходящее, на мой взгляд, место для установки домкрата, я начала им орудовать. Когда диск оторвался от земли на несколько дюймов, я взяла гаечный ключ и стала откручивать болты, удерживавшие старую шину.

– Неправильно делаешь! – крикнул старик из своего пикапа.

Я проигнорировала его. Болты не поддавались, и мне приходилось стараться изо всех сил. Фургон опасно покачивался. Я остановилась и подождала, пока он замрет, потом надавила на ключ, приложив еще большее усилие. «Эти болты вообще не снимаются», – подумала я, совершая финальный рывок. Домкрат выскочил из-под фургона, и тот рухнул вниз. Мне чудом удалось вовремя отскочить. Плюхнувшись на землю, я отползла на несколько футов, дрожа от осознания, что была на волосок от смерти.

– Надо ослабить крепление, прежде чем поднимать фургон! – крикнул старый хрыч из пикапа.

«Спасибо, скотина!» – подумала я, вставая на ноги и отряхивая одежду.

Я достала ключ оттуда, куда его забросила, и обнаружила, что, приноровившись, смогу всем своим весом навалиться на болты. Ослабив все пять, я снова подняла фургон домкратом. Потом, водрузив запаску на диск, опустила машину. Запаска казалась чуть спущенной, но я не собиралась просить насос у этого негодяя.

Затянув болты, я медленно вырулила обратно на шоссе. Прежде чем уехать, я опустила стекло и показала старику средний палец. До самого бюро я тащилась со скоростью тридцать пять миль в час[18]18
  Около 56 км/час. – Прим. ред.


[Закрыть].

Обратная дорога была долгой.

10. «Плюсик в карму»

Рассказ велосипедиста

Лет десять тому назад посреди ночи мне поступил звонок. Для моей работы в ночных звонках нет ничего необычного, но тот раз стал исключением. Состоялся примерно такой разговор.

– Похоронное бюро Фримена. Гейб слушает.

– Да, – произнес дрожащий голос на другом конце линии. – Меня зовут Бетти Дрейк. Мне неловко вас беспокоить, но я не знаю, кому еще позвонить. – Она умолкла и заплакала.

– У вас кто-то умер? – спросил я, все еще лежа в кровати рядом с женой и не включая свет.

– Да… нет. Это наша собака, Ясный.

– О, – произнес я. – Соболезную.

– Спасибо, – сказала Бетти. – Мы услышали какой-то шум около часа назад, пошли с мужем на кухню и там нашли его… мертвым! – Она снова зарыдала. Я молчал. Бетти собралась с духом и продолжила:

– Мы только недавно переехали и не знали, куда позвонить. Муж предложил поискать в телефонной книге похоронное бюро. На прежнем месте мы знали похоронщика. Двенадцать лет назад он приезжал, чтобы забрать нашу предыдущую собаку. А тут мы нашли в «желтых страницах» ваш номер и позвонили.

– Вы хотите, чтобы я приехал за вашей собакой? – уточнил я.

– Ну да. Если вы этим занимаетесь.

«Нет, я этим не занимаюсь, – подумал я. – Но черт с вами».

– Я готов приехать и забрать вашего питомца, – сказал я вслух. – Какая порода?

Женщина уточнила и продиктовала адрес. Пообещав быть в течение часа, я повесил трубку, а затем набрал номер коллеги:

– Привет, Том, ты меня сейчас убьешь, но…

Поговорив с Томом, я полежал в кровати еще минуту, говоря про себя: «Не смотри на часы, не смотри на часы». Но все-таки посмотрел и застонал. Жена просто перевернулась на другой бок и продолжила спать.

Мы с Томом прибыли в дом Дрейков через сорок пять минут и нашли там плачущую миссис Дрейк и печального мистера Дрейка. Они были пожилой парой: думаю, обоим уже минуло шестьдесят пять. Миссис Дрейк провела нас на кухню, где на полу лежала одна из самых красивых собак из тех, что мне довелось увидеть в своей жизни, – хаски черно-белого окраса.

– Мы никогда не могли иметь детей, – сказала миссис Дрейк. – Поэтому собаки для нас как… – Она не смогла закончить фразу.

Мистер Дрейк опустился на колени рядом с псом и легонько похлопал по меху на его шее.

– Вы когда-нибудь прыгали?

– Что, простите? – растерянно спросил я.

– Прыгали с парашютом?

– Нет, – ответил я, не понимая, к чему он клонит. – Ни разу.

– Мы звали его Ясный, – сказал он. – По документам он Ясный День, из-за цвета глаз. Они были в точности такие же, как небо в самый подходящий для прыжков с парашютом день. Такой день называют «исключительно ясным».

Не зная, что сказать, я просто молчал.

– Я служил десантником. Привык прыгать, – произнес мистер Дрейк, впервые взглянув на меня снизу вверх.

Я кивнул.

– Потом я занялся спортом. Когда Бетти принесла нашего парня домой из питомника, я увидел эти глаза и сразу понял, как мы его назовем. У кого-нибудь из вас, ребята, есть собаки?

Том и я утвердительно мотнули головами. У напарника был шоколадный лабрадор, а у меня йоркширский терьер, поэтому мы знали, что значит привязаться к собаке. Люди, у которых нет питомцев, не осознают, насколько значимо их присутствие в доме, причем каждое животное – это уникальная личность. Они становятся членами вашей семьи.

Мы выразили Дрейкам свои соболезнования, и хозяин дома вывел продолжавшую плакать супругу из кухни, а мы погрузили восьмидесятифунтового[19]19
  Примерно 36 кг. – Прим. ред.


[Закрыть] пса на каталку и повезли его в похоронное бюро. Дрейки стояли на крыльце и смотрели нам вслед. Миссис Дрейк обхватила себя руками, а муж приобнял ее за плечи.

На следующий день я отвез Ясного в крематорий для животных, а спустя время переложил его прах из небольшой пластиковой коробки в голубую стальную урну.

Я был очень занят, и прошло две недели, прежде чем мне удалось доставить урну миссис Дрейк. Когда она увидела сосуд и имя «Ясный День» на табличке, то снова начала плакать.

– Мне показалось, цвет подходящий, – сказал я ей.

Она кивнула. Через некоторое время ей наконец удалось взять себя в руки и произнести:

– Сколько я вам должна?

– Нисколько. Считайте это услугой, которую один собачник оказал другому.

«Считайте это услугой, которую один собачник оказал другому…»

– Спасибо вам большое. – Она опять разрыдалась. – Могу я пригласить вас зайти?

Я отказался, сославшись на занятость. Когда я уже развернулся, чтобы уйти, миссис Дрейк призналась:

– Знаете, мы так по нему скучаем. Спасибо вам от всего сердца, Гейб. Вы нам очень помогли.

Поблагодарив ее за добрые слова, я распрощался, получив «плюсик в карму».

Я не собираюсь здесь рассказывать, что за доброе дело человеку «обязательно воздастся». У меня и в мыслях не было получить что-то от Дрейков. Но за десять лет, прошедших с того момента, когда я посреди ночи приехал в их дом за Ясным, умерли родители миссис Дрейк, и оба раза женщина обращалась ко мне, помня мою доброту. А недавно, когда не стало мистера Дрейка, она позвонила опять. И мы поставили голубую урну в его гроб.

– Мне кажется, так будет правильно, – сказала миссис Дрейк.

И я с ней согласился.

11. Предел возможностей

Рассказ офицера

Я вырос в городе. Мое любимое время года – зима. Нет ничего прекраснее снежного городского пейзажа. Белизна набрасывает на грязь и уродство чистый покров, смягчает острые углы, а горожане ищут убежища в своих огромных домах, оставляя улицы пустыми. Единственная проблема заключается в том, что снег, черт его побери, жутко усложняет работу. Так случилось и однажды вечером, когда я уже почти покончил с делами. Но обо всем по порядку.

Я сделал карьеру пехотного офицера. Начинал офицерскую службу со звания второго лейтенанта, участвовал в боях, вышел в отставку с серебряными дубовыми листьями – в чине подполковника. Мне довелось попутешествовать по миру, и я повидал разное. И хорошее, и плохое. Но все это было чрезвычайно познавательно. Военная карьера вытащила восемнадцатилетнего трудного подростка из неблагополучного района, дала ему возможность получить образование, подарила жизнь. Я с содроганием думаю о том, что было бы со мной, если бы не армия. Возможно, меня ждала бы тюрьма или еще что похуже.

Когда я вышел в отставку в возрасте пятидесяти четырех лет, то не знал, чем заниматься дальше. Я продолжал вставать в пять утра, коротко стричься и по-армейски скатывать носки, не понимая, как быть, когда никто не отдает тебе приказов. Ведь все, что я умел, – это выполнять приказы. Жена в конце концов выставила меня из дома. Я сводил ее с ума.

Я закончил ряд курсов, был волонтером и даже попробовал новое хобби – акварельную живопись. Выяснилось, что я ненавижу акварель. Краски вечно сливались, и в результате, кроме коричневой мешанины и повышенного давления, ничего добиться не удавалось. На курсах мне было скучно, а волонтерство… Скажем так, мне казалось, что я слишком стар, чтобы изменить мир, или слишком устал. Трудно выразить. Чувствовал себя кораблем без рулевого в шторм.

А потом умерла моя мать, и все изменилось.

Мы обратились в похоронное бюро, с которым наша семья имела дело годами, – «Пикеринг и сыновья». Они приехали ко мне домой, где мама жила вместе с нами, и увезли ее. На следующий день я зашел к ним в офис и встретился с директором бюро, Томасом Пикерингом, чтобы подготовить все к похоронам.

Мамина смерть не стала для нас неожиданностью. Ей было много лет, и просто пришло время. Она прожила непростую жизнь матери-одиночки, пытаясь прокормить себя и своего сына уборкой гостиничных номеров. Мы с женой планировали похоронить ее на участке кладбища, который в дальнейшем собирались использовать и для себя. Без суеты, без шума. Я поделился с Томасом Пикерингом V своими планами, а потом мы просто немного поболтали. Мне вспомнилось, как мальчишкой я жил рядом с их прежним офисом, мыл машины его дедушки, Томаса Пикеринга III, и выполнял другие мелкие поручения, чтобы заработать немного денег и потом спустить их в дешевом магазине. Потом я признался мистеру Пикерингу, что если бы не влип в неприятности и не пошел в армию, пытаясь избежать тюремного срока, то вполне мог бы стать похоронщиком.

Это было шуткой лишь наполовину.

– Никогда не бывает слишком поздно, – заметил мистер Пикеринг и протянул свою визитку.

Это была красивая карточка: имитирующий каллиграфию шрифт и фамильный герб на кремовом фоне.

– Мы постоянно привлекаем сотрудников на неполный рабочий день, помощь нужна всегда.

– Даже не знаю, сэр…

– Пожалуйста, просто Том, – перебил он.

Я засмеялся:

– Простите. Сила привычки. Возвращаясь к тому, о чем я говорил. Мне через несколько лет исполнится шестьдесят. Полагаю, вам нужны крепкие молодые помощники для такой работы.

Он пожал плечами:

– Конечно, определенная сила нужна, но люди постарше тоже неплохо справляются. К тому же на них можно положиться, чего не скажешь о большинстве молодых. В пятницу вечером я позвонил одному из двадцатилетних, и что, вы думаете, он сказал мне?

– Он был пьян?

– Вот именно! – воскликнул Том и хлопнул по столу. Он погладил свою седую бородку, посмотрел на меня и подмигнул:

– Не то чтобы я вообще против алкоголя, но нельзя перевозить тело, когда ты нетрезв. Это непрофессионально и опасно.

Я внимательно слушал его.

– Ладно, Николас, если вы когда-нибудь решите начать новую карьеру или просто надумаете чем-то заняться, позвоните. Буду рад принять вас в свою команду. И кстати, – заметил он, указав на меня пальцем через свой огромный стол красного дерева, – вы себя недооцениваете. Смотритесь бодрым и подтянутым, не хуже любого двадцатилетнего из тех парней, кто тут работает.

Что правда, то правда: армия приучила меня к постоянной физической нагрузке, в результате я оставался достаточно гибким и обходился без пуза, которое давно отрастили многие мои ровесники.

Я положил его визитку в карман рубашки. Мы оплатили счет и через несколько дней похоронили мать.

Визитка Тома пару месяцев пролежала на моем столе. Я предпринял еще несколько тщетных попыток освоить акварель и провел уйму скучных часов на курсах в центре обучения пожилых людей под дурацким названием «Перст судьбы: земельное рабство американских индейцев», прежде чем наконец набрался смелости и взялся за телефон. Том пригласил меня сразу же. Вскоре я уже занимался перевозкой тел. Неделю работал, неделю отдыхал. Когда я «на службе», мой пейджер при мне круглые сутки. Мы с моим напарником дежурим по очереди, сменяя друг друга. Одно тело перевозит он, следующее я. Если это вывоз из дома, то мы едем вместе.

…Ежедневно я оказываюсь в разных местах и ситуациях, постоянно встречаюсь с людьми. Мне никогда не бывает скучно, как если бы я вернулся в старую добрую армию.

Наконец-то у меня появилось дело!

Прелесть этой работы в том, что я могу просто сесть в фургон и ехать. Дел достаточно, чтобы чувствовать себя занятым ровно настолько, насколько ты к этому готов, будучи на пенсии. Иногда я отправляюсь в путь, чтобы забрать или доставить тело нашим партнерам (это происходит, когда бальзамированием занимается другое похоронное бюро) или вывезти покойного в катафалке за город для захоронения. Ежедневно я оказываюсь в разных местах и ситуациях, постоянно встречаюсь с людьми. Мне никогда не бывает скучно, как если бы я вернулся в старую добрую армию.

Лишь однажды я почти решился покончить с этим занятием. Это произошло пару лет назад, накануне Рождества. Меня отправили в дом престарелых, расположенный в нашем городе. Я терпеть не могу там работать из-за постоянных проблем с парковкой. Вдобавок ко всему Рождество явно обещало быть снежным. Разыгралась настоящая метель.

Этот конкретный дом престарелых располагался в жилом квартале с очень плотной застройкой, и места для парковки там катастрофически не хватало. Пандус, предназначенный для «Скорой», тянулся от заднего входа в здание до тротуара улицы с односторонним движением. В обычной ситуации меня бы беспокоило только то, что я припарковался посреди улицы и перекрываю движение, но снегопад заставлял меня нервничать еще больше. Снег и лед очень усложняли управление каталкой, а нормально спуститься по скользкому пандусу с весом как минимум в сотню фунтов было практически невозможно. Радовало одно – звонок поступил в одиннадцать вечера, а значит, машин на дорогах будет мало.

Я подъехал к дому престарелых, припарковал фургон посреди улицы и заглушил мотор, хотя в связи с морозом не мешало оставить его работающим. Я включил аварийку, закатил тележку на пандус и позвонил. Заспанная и недружелюбная на вид сиделка швырнула мне документы и указала на дверь, где находилась миссис Джардин. Деликатно выражаясь, миссис Джардин была крупной женщиной. Я переложил ее на каталку, потуже затянул ремни и вышел обратно в непогоду. Персонал пансионата не посыпал пандус солью. Держась одной рукой за перила и позволяя каталке за счет своего веса тянуть меня вниз, я потихоньку благополучно спустился.

Я был так доволен своей удачей в преодолении препятствия, что совсем позабыл о ветре. А зря. Когда я спустил передний край тележки с края тротуара, она попала на обледенелый участок мостовой и ее начало страшно заносить вправо. Я отчаянно хватался за заднюю часть каталки, пытаясь остановить движение, но из-за большого веса покойной она буквально вырвалась из моих рук. Сила, которую я прилагал, чтобы вытянуть тележку, внезапно осталась без противодействия, и я упал назад. Секунда, и я уже сижу на заснеженном тротуаре. «Вот черт!» – вырвалось у меня, когда я, словно в замедленной съемке, увидел, как передние колеса разворачиваются к поребрику и бьются о него. В следующую секунду ноги миссис Джардин сползли с каталки, а потом тело с глухим звуком повалилось на бок в растущий сугроб.

Я еще немного посидел на промерзшем заснеженном тротуаре, силясь осмыслить драматическую ситуацию, разыгравшуюся на моих глазах. Наконец я встал, отряхнулся и попытался поднять тележку. Но она была слишком тяжелой, и задача оказалась непосильной для меня. И вот я стою на пустынной городской улице посреди ночи с опрокинутой каталкой, а мой фургон блокирует дорогу… в снегопад.

Быстро приняв решение, я взбежал вверх по пандусу и позвонил в дверь. Открыла та же сердитая сиделка, и мне пришлось объяснить ей ситуацию.

Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего.

– Дорогуша, – сказала она, – я только что вышла с больничного. И ни при каких обстоятельствах не пойду поднимать что-то настолько тяжелое. Раз уж миссис Джардин покинула это здание, я за нее больше не отвечаю.

– Что? – Я не мог поверить в такое бессердечие.

Сиделка поджала губы.

– Здесь хоть кто-нибудь может мне помочь? – Практически перейдя на крик, я треснул кулаком по стойке и вытаращил глаза. Тут я понял, что надо остановиться и успокоиться.

Сиделке, казалось, было все равно. Она поправила прядь волос и уставилась в потолок, глубоко задумавшись.

– Нет. Не думаю, что кто-то здесь станет помогать вам посреди ночи.

– О боже. – Я представил, как перепрыгиваю через стойку и сжимаю пальцами ее дряблую шею.

– Хотя минуточку… – промолвила она. – Джамаль. Он сможет вам помочь.

Я было воспрял духом, но она быстро спустила меня с небес на землю:

– Нет, подождите, он же позвонил и сказал, что не приедет из-за снежной бури.

Прекрасно, ничего не скажешь. Я не знал никого в городе, кто мог бы выручить меня прямо сейчас. Придется звонить напарнику и ждать, когда он приедет. Это около двадцати минут.

– Могу я воспользоваться вашим телефоном? – спросил я.

Когда сиделка подала мне телефон, я почти выхватил аппарат из ее рук. Диспетчер в похоронном бюро, услышав мой рассказ, пробормотал: «Иисусе…» Мне захотелось его придушить. Он отсыпается там, в теплом офисе, и еще смеет осуждать меня! Однако я сумел взять себя в руки и бросил трубку, только когда диспетчер пообещал позвонить моему напарнику.

Я побрел назад к фургону и при этом так злился на себя, что едва сдерживался, чтобы не заорать в полный голос. Мне важно, чтобы все шло по плану. Думаю, это армейская привычка. Когда я портачу и план летит к чертям, это приводит меня в ярость. Но в тот момент я был бессилен. Единственное, что я мог сделать для миссис Джардин, это стряхнуть снег, который намело на тележку. Затем я сел в фургон и стал ждать своего товарища.

Сзади подъезжали машины, они мигали и сигналили. И каждый раз мне приходилось выходить и сообщать водителям, что им придется развернуться и уехать. Я не мог оставить миссис Джардин одну ни на секунду. Я прождал напарника сорок пять минут, быстрее он доехать не смог из-за снега и гололеда. Позже он рассказал, что хотел повеселиться над ситуацией, но, поймав мой убийственный взгляд, передумал.

На следующий день Том вызвал меня в офис. У меня не было сомнений – он собирается меня уволить. Говоря откровенно, я и сам так расстроился, что готов был со всем этим покончить.

– Николас, – начал Том, – я узнал о небольшом ночном инциденте. – Он оперся подбородком на сплетенные пальцы. Его серьезное лицо озарилось озорной улыбкой. – Я так понял, тебе пришлось пережить маленькое приключение?

– Да, – ответил я, неподвижно сидя на стуле перед его столом. – Настоящий кошмар.

Он засмеялся.

– А в чем дело?

– Ты бы видел свое лицо!

– А что с ним?

– Ты так серьезен. – Том продолжал хохотать. – Воображаю себе это зрелище! Улица перекрыта… на тротуаре мертвое тело… медсестра посылает тебя к черту. – Он весь трясся от смеха. – Николас, ты слишком серьезен!

– Я старался действовать профессионально, насколько это было возможно…

Том перебил меня:

– Помню, однажды, спускаясь, я опрокинул каталку в кусты. Пандус был без рельсов, и я подкатил ее прямо к краю. – У него на глазах выступили слезы. – Колесо наскочило на камень, тележка внезапно повернула, и я потерял контроль. Парень, как же мой отец был зол на меня в тот день! Он долго не разговаривал со мной. А ты сидишь тут и расстраиваешься, что поскользнулся на льду! Что? Ты думал, я собираюсь тебя уволить?

– Ну, в общем-то да…

– Николас, тебе надо немного расслабиться. Я понимаю, что ты всегда стараешься сделать все как можно лучше, но эта работа настолько непредсказуема, что иногда нужно посмеяться, чтобы не зарыдать. Главное, ты сам не пострадал этой ночью. Ту сиделку надо бы четвертовать, но что ты мог поделать? Ну правда, Николас, что? Ты действовал правильно, и большего я и не жду. Вот бы мне еще пару таких сотрудников, как ты.

– Спасибо. Наверное, ты прав, – согласился я.

В тот день я вышел из его кабинета немного сбитым с толку, но успокоенным. Я извлек важный урок относительно моих возможностей. Девизом моего 7-го пехотного полка было Volens et potens, то есть «Готовы и способны». Моим новым девизом стала цитата из Горация: Mors ultima linea rerum est, что означает «Смерть – последний предел вещей». Работа со смертью показала мне мои личные пределы.

И я по-прежнему ненавижу акварель.