Текст книги "Девилз-Крик"

Однако в комнате появилось что-то новое. Во-первых, подписанная и пронумерованная репродукция его картины «Полуночное крещение», которую он послал ей и которая теперь висела на стене возле окна. Бабушка поместила ее в красивую деревянную раму, которая, учитывая ее размер, наверное, стоила ей нескольких сотен долларов.

Во-вторых, ее старое бюро. Пульсирующий свет шел сквозь планки его крышки.

Джек пересек комнату и надавил на крышку, но та не поддалась. Прижав к ней кончики пальцев, Джек почувствовал исходящую от нее легкую вибрацию. Все бюро гудело в такт пульсирующему свету. Толкнув крышку в очередной раз, Джек заметил в ее центре замочную скважину. Из металлического отверстия сочился свет. Джек провел по скважине пальцем, вспоминая деревянную шкатулку, которую получил в офисе Чака.

– Ладно, Бабуль. Что ты там спрятала?

Через пять минут, порывшись в карманах брошенных джинсов, Джек вернулся с ключом в руке. Ему очень хотелось привести голову в порядок. Он устал, было уже поздно, а завтра его ждала целая прорва дел. Джек вставил ключ в скважину и стал поворачивать, пока замок не поддался. В следующую секунду крышка откатилась вверх, и у Джека перехватило дыхание.

Во рту пересохло. «Нет, – сказал он себе. – Это не настоящее. Мне снится кошмар. Этого не может быть».

На поверхности бюро рядом с мятым блокнотом стоял каменный идол, похожий на непристойно ухмыляющегося ребенка. Джек прекрасно знал эту ухмылку. Она с детства преследовала его во сне. Пульсирующий голубой свет исходил от грязной поверхности изваяния.

Джек опустился на колени и уставился на древнюю вещь, утомленный рассудок переполняли вопросы. Что она здесь делает? Почему Бабуля Джини хранила эту ужасную вещь? С ней у него были связаны лишь страшные воспоминания детства – проповеди в старой церкви, то, как он находился в яме вместе со своим отцом, где тот надругался над ним в свете этого зловещего куска камня.

Прошло какое-то время, прежде чем Джек осознал, что плачет. Слезы заполнили глаза, и предметы на бюро расплылись. Он вытер лицо, поднял записную книжку и закрыл крышку.

«Почему ты хотела, чтобы я нашел это, Бабуля?»

Он прислонился к краю кровати и прижал записную книжку к груди, как защитный знак. Тихие всхлипы сотрясли тело, его переполняли эмоции, которые он не испытывал уже несколько лет. И впервые с детства Джек Тремли почувствовал настоящий страх.

7

Бен лежал один в темноте палатки и пытался заснуть, слушая стрекот сверчков. Праздные мысли блуждали в местах, куда им не следовало заходить. В местах вроде школьной раздевалки, где переодевались и принимали душ девчонки из легкоатлетической команды. Он вспомнил тот день, когда увидел, как Рэйчел Мэтьюз делает растяжку в тренажерном зале. Вспомнил ее ноги, крепкие и гладкие, покрытые блестящей пленкой пота.

Представил, как сейчас она ходит где-то в лесу с Райли, как они целуются взасос и трогают друг друга. Содрогнулся всем телом и внезапно покраснел, почувствовав жар и твердость у себя между ног. Ему захотелось потрогать себя там, возможно, поработать кулаком, как он делал дома, но вовремя остановился.

«Нет, – сказал он себе. – Это неправильно. Только не здесь».

Но ему хотелось. Боже, как же ему хотелось. Не то чтобы Рэйчел Мэтьюз нравилась ему. Вовсе нет. Она очень неприятно смеялась, слишком сильно душилась и не обладала задницей, заслуживающей упоминания. Но ее ноги буквально убивали его всякий раз, когда она проходила мимо в классе биологии…

Хруст.

Этот звук отвлек Бена, и он выдернул руки из спального мешка. Сердце громко колотилось в груди, отдаваясь в горле и голове. Неужели Райли вернулся так быстро? Ему меньше всего хотелось, чтобы он застукал его за дрочкой в их палатке. Бен втянул в себя воздух и стал ждать, стараясь расслышать, как друг приближается и наконец расстегивает палатку.

Прошло несколько минут, а в лесу вокруг него было по-прежнему тихо.

«Наверное, какой-нибудь зверь», – подумал он, снова засовывая руку в тепло своих трусов. Но тот внезапный звук и страх быть застуканным прогнали похоть, и желание пропало. Разочарованный, Бен перевернулся на бок и закрыл глаза, слушая колыбельную песню сверчков.

Его мысли уплыли прочь от загорелых ног Рэйчел Мэтьюз в более темные сферы и принялись кружить, увлекая за собой рассудок. Он вспомнил историю, которую его брат Дэниел рассказал час назад у костра. Из темноты за сомкнутыми веками появился медлительный, ползучий страх, вызванный назойливой идеей, что часть этой байки может оказаться правдой.

«Не будь дураком, – пожурил он себя. – Ты слишком взрослый, чтобы верить в страшилу».

На что надоедливый, пытливый голосок пискнул откуда-то из недр его головы:

«А что насчет Дьявола?»

Ах да, Дьявол. Изначальный страшила. Он слышал множество историй о Люцифере в подвале Первой баптистской церкви, от падения Адама и Евы до искушения Христа в пустыне. Местные евангелисты изо всех сил старались с младенчества вселить в Бена страх перед главным злом, но пока он взрослел, эти угрозы вечных мук тускнели и теряли свои силы. Когда он докопался до сути дела, Дьявол уже не так сильно пугал его.

С другой стороны, угроза, которая исходила от Джейкоба Мастерса…

Бену показалось, что с другого конца лагеря до него донесся смех Тоби. Вздохнув, он вслепую потянулся в темноте за своим рюкзаком.

Очередной резкий хруст заставил его вздрогнуть. Бен сел прямо, сердце у него скакало бешеным галопом. Одна сторона палатки завибрировала от порыва ветра, зашелестели листья деревьев. Он подумал перевернуться на другой бок, но на этот раз очередной звук привлек его внимание. Шорох мелкой гальки, когда ее взрыхляют чьи-то волочащиеся ноги – такой же звук был, когда он неоднократно пинал почву возле палатки накануне днем.

Бен затаил дыхание и прислушался. Откуда-то сверху донеслось уханье совы. Прошло какое-то время, но не было слышно ничего, кроме замедляющегося стука сердца и шелеста мертвых листьев на ветру. Сверчки замолкли.

Наверное, кто-то из детей ходил по нужде.

Предположение было достаточно разумным, чтобы утомленный рассудок наконец успокоился, И Бен уже собирался снова улечься, когда очередной звук заставил застыть кровь у него в жилах.

Ветер донес приглушенные крики боли, после чего вновь последовали звуки волочения. Холодный шип страха вонзился Бену в живот. Почему Райли не возвращается? Почему ушел? Он бы знал, что делать. Бен съежился в темноте, как испуганное животное. Ему хотелось перевернуться на другой бок, закрыть глаза и понадеяться на то, что все это – дурной сон, вызванный глупой страшилкой его брата.

«А может, там кто-то пострадал? – подумал он. – Может, кто-то из пошедших по нужде детей споткнулся и упал? Возможно, Кенни Симпсон. В школе он был таким растяпой».

«Просто взгляни, – сказал он себе. – Открой палатку, помаши фонариком, посмотри, что там такое, и все на этом. Может, там вообще ничего нет. Может, это енот. Вот увидишь. Просто возьми фонарик…»

Он так и сделал, прикрыл рукой линзу и включил.

«…расстегни палатку…»

Он потянул за ползунок молнии, морщась при каждом издаваемом металлическими зубчиками треске, который громко раздавался в тишине. Расстегнув дверь настолько, что можно было открыть откидное полотнище, Бен втянул в себя воздух.

«…сосчитай до трех…»

– Один, – прошептал он, голос больше напоминал шипение воздуха, проходящего сквозь стиснутые зубы. – Два, три.

«…и посмотри. Это же очень легко».

Бен выдохнул – его грудь яростно содрогалась от колотящегося сердца – и поднял входное полотнище. Луч фонарика, зажатого в трясущейся руке, метался между двух соседних палаток. Успокоившись, Бен направил свет на другие палатки. Стал переводить луч с одной на другую, пока тот не попал на палатку Тоби. Дыхание у него перехватило, а сердце замерло.

Входное полотнище было открыто и лениво покачивалось на легком ветру. На земле виднелись две глубокие борозды, уходящие от палатки в ночную тьму.

Бен вспомнил, что нужно дышать, и сердце возобновило свой бешеный ритм. Дрожа всем телом, он протянул руку и расстегнул полотнище палатки до конца. Оно с громким шелестом откинулось наружу, и Бен поморщился.

«У тебя все получится, – сказал он себе. – Обуйся и беги со всех ног к палатке Дэниела. Разбуди его. Позвони в полицию. Вызови помощь».

Но когда он натянул кроссовки и осмотрел борозды на земле, то понял, что они ведут в том же направлении, где находится палатка брата. Сердце у него екнуло. Ему придется идти той же тропой, рискуя столкнуться с тем, что забрало его друга.

Щеки вспыхнули огнем. Откуда он знает, что его друга забрали? Не спешит ли с выводами? Бен пристально посмотрел на глубокие борозды. Представил, какую головомойку устроит ему Дэниел, если он разбудит его ради какой-то глупости. А потом рассмотрел возможность, что он прав и что Тоби утащил в лес призрак, безумец, дикий зверь или все, вместе взятые. Бен дал волю воображению, сидя в проеме палатки, дрожа, как испуганный ребенок, и теряя время.

– Прекрати, – сказал он вслух, не обращая внимания на дрожь в голосе. – Иди за Дэниелом.

Бен выбрался на прохладный ночной воздух. Голые руки покрылись гусиной кожей, а абсолютная тишина леса поразила его. Слышен был лишь свист ветра да шелест листьев на деревьях, а сверху смотрело немигающее око луны.

Откуда-то из темноты донеслись приглушенные звуки.

Дрожа, Бен направил луч фонарика на землю и двинулся вдоль отмеченной бороздами тропинки в сторону палатки брата.

«Это глупо, – сказал он себе. – Ничего не случилось. Ты – бродящий в темноте идиот, который собирается всерьез разозлить своего брата, разбудив его. Здесь ничего нет…»

Луч фонарика высветил на поляне возле кострища две фигуры. Одна склонилась над другой. Бен вспомнил, что нужно дышать, и собирался уже позвать Дэниела, когда вдруг понял, что потерял голос. Вместо крика изо рта вырвалась струя теплого воздуха.

В луче фонарика светился рукав неоново-зеленой толстовки Тоби. Левая нога друга была босой и неконтролируемо дергалась, в то время как другая, более крупная фигура удерживала его на земле. Даже в свете фонарика страшилище будто пропитывала тьма, а его одежда была рваной, обугленной, и черной до невозможности, словно под ней скрывалась самая суть пустоты.

Упырь повернулся к Бену, на свет, и зарычал.

Бен в ужасе застыл на месте, изо всех сил стараясь не дать мочевому пузырю опорожниться. Страшила, настолько древний, что в это было трудно поверить, уставился на него светящимися бледно-голубыми глазами. Черные черви копошились в отверстиях у него на лице, и в темном комке склизкой земли, который он засовывал Тоби в рот.

Бен встретился взглядом с темной фигурой и попытался закричать. Не было никакого страшилы, не было никакого дьявола. Был лишь сгоревший священник из глупой байки его брата. Джейкоб Мастерс, лидер безумного лесного культа, склонившийся над телом его друга. Из его лба и щек тянулись, извиваясь, толстые щупальца. Крошащиеся зубы сомкнулись в жуткой улыбке, которая иссушила разум Бена.

– Грешник, – прохрипел упырь.

Бен Тасвелл закрыл глаза и попытался закричать, но упавшая на него тень зажала ему рот холодной и липкой рукой.

Глава девятая

1

В небольшом двухэтажном доме в центральной части Гордон-Хилла у Оззи Белла зазвонил телефон. Сьюзан зашевелилась у него за спиной, ткнула ногой в бедро, пробуждая ото сна. Оззи открыл глаза и поморщился. Запястье все еще было приковано к спинке кровати, и рука онемела.

– Возьми телефон, – пробормотал он, но Сьюзан, замычав, уткнулась лицом в подушку. Он подождал в надежде, что звонящий сдастся.

Оззи открыл глаза. Который час? Он спал достаточно, чтобы прийти в себя после пьянки и жесткого секса. Мысль о Сьюзан, сидящей на нем сверху, вызвала покалывание в промежности, но ощущение было мимолетным. Переполненный мочевой пузырь звал на помощь. Телефон прозвонил еще раз и затих.

Крутя онемевшими пальцами, Оззи потянулся свободной рукой за ключом на тумбочке. Кисть стала ватной и какой-то чужой, похожей на перчатку, закрепленную на мертвой руке чучела. Когда он отстегнул наручник, прилившая к конечности кровь вызвала колющую боль в кончиках пальцев, заставив его поморщиться и втянуть в себя воздух. Он подождал, когда неприятное ощущение утихнет, после чего выбрался из кровати и побежал в ванную.

Сьюзан в его отсутствие не пошевелилась. Из-под скомканного одеяла торчала ее голая задница, демонстрируя татуировку с изображением черной змеи прямо над правой ягодицей. И ему захотелось отвесить ей хорошего шлепка за то, что она оставила его прикованным к стойке кровати.

Пронзительная трель телефона отвлекла его, и он нахмурился, увидев на вспыхнувшем экране имя звонящего.

– Проклятье. – Оззи сел на край кровати и ответил на звонок. – Блин, надеюсь, у тебя что-то важное, Маркус. А то я тут пытаюсь воспользоваться своим скудным личным временем, если понимаешь, о чем я.

В последнем он сомневался. Офицер Маркус Грэй только закончил школу и был зеленее садового ужа, как раньше говорил его папаша. Этот мальчишка стал офицером только по его милости, поскольку Оззи был в долгу перед его отцом, Харланом Грэем. Это был первый и единственный раз, когда Оззи выписал чек, который не мог обналичить, и прочувствовал это на собственной шкуре. Сынок Харлана Грея был тупым, как дерево.

– Простите, шеф, но нам на 911 только что поступил звонок от Дэнни Тасвелла. Раньше, пару лет назад, я учился с ним в школе, но не суть. Значит, он позвонил и сказал, что кто-то напал на его младшего брата и…

– Помедленнее, – вздохнул Оззи. Он пожалел, что у него нет при себе «косяка». – Давай сначала.

– Э, простите, шеф. Дэнни Тасвелл и Гленда Мартин – я тоже учился с ней в школе – привезли на Холли-Бэй целый автобус с детьми на какое-то церковное мероприятие выходного дня. Десять минут назад нам на 911 позвонил Дэнни и сказал, что кто-то вышел из леса и напал на сына Джонни Гилпина и на младшего брата Дэниела, Бена.

Оззи, прищурившись, посмотрел на часы. Четверть третьего утра.

– Мы послали туда патруль?

– Да, сэр. Фугейт и Кокс уже в пути.

– Обувайся. Сегодня мы едем в лес.

Отключив связь, он бросил телефон на кровать.

«Кто-то вышел из леса, – мысленно произнес он. – Возможно, какой-то наркоман, не сумевший справиться со своим дерьмом».

Оззи подумал о тех двух кретинах с дальнего склона Мур-Хилла. Вэйлон пообещал ему подогнать к воскресенью партию мета. Оззи сомневался, что этот вырожденец способен вскипятить воду, не говоря уже о том, чтобы сварить мет, но Зик вполне смог бы справиться с задачей. Возможно, продукт будет не совсем чистым, но растущее число стауфордских наркоманов не волновала чистота, если кайф был годным. А ему лучше знать, поскольку большую их часть он задерживал лично.

Улыбаясь, Оззи сделал мысленную пометку, чтобы позже связаться с Вэйлоном и Зиком. Одевшись, сел рядом со Сьюзан и провел рукой ей по спине.

– Привет.

Пошевельнувшись, та повернулась на бок и приподняла голову. Ее веки, затрепетав, разомкнулись.

– Что стряслось?

– Нужно идти на работу. На каких-то детей напали возле озера.

– Тогда будь осторожен.

– Хорошо, дорогуша. – Он наклонился и поцеловал ее, шаря рукой под одеялом. Ущипнул ее за сосок. Сьюзан прикусила нижнюю губу.

– Не начинай то, что не можешь закончить, шеф.

– Я настроен серьезно, – сказал он. – А пока погрей для меня постельку. Вернусь через пару часиков.

2

В нескольких милях к северу, если ехать по старому 25-му шоссе, недалеко от Мемориального моста Тома Тирстона, над пустой парковкой гудели и жужжали флуоресцентные лампы заправки «Гарвис Гэс-н-Гоу». В витрине мигала красная неоновая вывеска, возвещая о продаже лотерейных билетов, рядом мерцали два светящихся логотипа пивных марок «Будвайзер» и «Курс». В дальнем конце прилегающего к фронтону тротуара стояли три телефонных будки – пережитки ушедшей эпохи, когда еще существовали такие понятия, как звонки за счет абонента и модемный Интернет. Простирающаяся во всю стену лавки витрина была заклеена плакатами с рекламой сигарет, пропановых баллонов и предоплаченных карт для мобильников.

В недрах этого одинокого островка торговли стоял за прилавком и изнывал от скуки сын владельца.

Дэвид Гарви отвел взгляд от комикса. Сперва посмотрел на часы – полтретьего утра, затем на парковку, которая пустовала с тех пор, как пару часов назад по ней проехали на роликах несколько школьников, празднующих победу Стауфорда в сегодняшнем футбольном матче. Работать оставалось три с половиной часа – в шесть его сменит Кристал.

Он перелистнул последнюю страницу и перевернул комикс, чтобы посмотреть на обложку. Дэвид взял его со стеллажа с журналами, поскольку обложка привлекла внимание. Вместо привычных нарисованных от руки супергероев, ярких и гротескных, там была изображена какая-то мрачная картина. Надпись на обложке гласила: «Приглашенный художник Джек Тремли». Имя Дэвиду показалось знакомым, но он не мог понять почему. Он собирался уже вытащить телефон и погуглить, когда его внимание привлекло какое-то движение.

Через парковку брела невысокая фигура в грязной серой толстовке и черных спортивных штанах. Голову венчала яркая неоново-желтая бейсболка, из-под которой струились густые седые кудри. Дэвид закатил глаза, увидев идущего к магазину сутулого мужчину.

– Только не снова, – прошептал он и двинулся вокруг прилавка к входной двери.

Это была уже пятая ночь за неделю, когда Гэри «Скиппи» Доусон навещал Дэвида на заправке. Его сверстники часто называли Скиппи городским талисманом, машущим идиотом, который приветствовал всех и каждого, когда гулял по улицам города. Сколько Дэвид себя помнил, о Скиппи ходили разные слухи, начиная заговорщицкими («Я слышал, что его забраковали в каком-то церэушном эксперименте. МК-чего-то там») и заканчивая медицинскими («Разве ты не знаешь? Этому парню сделали лоботомию. Вырезали ему, типа, три четверти мозга»). Но на самом деле история любимого стауфордского дурачка была куда трагичнее. Некогда звездный защитник местной футбольной команды, Скиппи однажды вечером после игры попал на мотоцикле в страшную аварию. Он был без шлема, и повреждение мозга, которое он получил, было необратимым и обширным.

Дэвид открыл дверь и поприветствовал Скиппи улыбкой.

– Скип, что ты здесь делаешь так поздно? Разве мы не говорили об этом прошлой ночью?

«И позапрошлой, – мысленно добавил он. – И позапозапрошлой».

Скиппи снял бейсболку и почесал голову. Усмехнулся, продемонстрировав щель между передними зубами.

– Знаю, мистер Грэви, но просто нужно еще раз проверить телефоны. Иногда я слышу, как они звонят мне, когда я пытаюсь уснуть.

Дэвид ухмыльнулся. Уже несколько ночей он был «мистером Грэви», хотя иногда старик Скиппи произносил его фамилию правильно. Налетевший легкий ветерок отбросил спутанные кудри Доусона с плеч назад.

– Знаю, Скип, но я продолжаю говорить тебе, что эти телефоны не зазвонят в обозримом будущем. Черт, думаю, они уже не звонили, когда я учился в начальной школе.

– Но они зазвонят, мистер Грэви. Рано или поздно. Вот увидите.

Дэвид взглянул на ряд таксофонов и покачал головой. Отец не раз упоминал, что ему необходимо их убрать, но пока у него находились более важные дела. На этой неделе около четырех часов утра Дэвид застал Скиппи у телефонов. Тот ходил от одной трубки к другой и спрашивал, есть ли там кто-нибудь. Никакие доводы не могли удержать сумасшедшего от проверки телефонов, и Дэвид праздно задавался вопросом, не слышит ли Скиппи что-то, доступное только ему. «Будто телефон звонит у него в голове, – думал он. – Бедолага, и с ним так всю жизнь».

Сотрудники стауфордского дома престарелых, вероятно, гадали, где сейчас находится Доусон.

– Скип, я позвоню твоей сиделке, хорошо? А ты посиди смирно. Действительно, почему бы тебе не зайти со мной внутрь…

Вдруг один из таксофонов зазвонил, в ночи разнесся пронзительный, древний звук, который Дэвид не слышал с детства. Мужчины удивленно переглянулись, хотя Скиппи Доусон куда сильнее обрадовался, чем его собеседник. Старик запрыгал на месте, изношенные подошвы кроссовок издавали скрип, перемежаемый его хриплым сдавленным смехом. По спине у Дэвида пополз холодок страха. Он замер на месте, стоя одной ногой на парковке, а другой на тротуаре. Телефонные линии были отключены десять лет назад.

– Вы не ответите на звонок, мистер Грэви? Уверен, это вас.

Дэвид сердито зыркнул на Скиппи. «Не перекладывай это на меня, ты, недоразвитый говнюк. Черт, зачем кому-то звонить мне? Это же тебе интересно».

По правде говоря, Дэвиду самому было как минимум немного интересно, а еще очень хотелось заглушить этот пронзительный звук, разносящийся в ночи.

– Может, тебе ответить, Скип? – Дэвид посмотрел на старика и выдавил улыбку. – Ты же ради этого приходишь сюда каждую ночь.

– Но я уже знаю, что мне скажут, мистер Грэви.

Лицо у Дэвида вытянулось, знакомый холодок снова пополз вверх по спине.

– И что же, Скип? Не хочешь поведать мне?

Скиппи ухмыльнулся и покачал головой.

– Не-а, мистер Грэви. Вы должны взять трубку.

Телефон прозвонил еще раз, придавая вес загадочному приказу Доусона. Нахмурившись, Дэвид Гарви двинулся вдоль тротуара и подошел к таксофону. От оглушающего звука у него кружилась голова, а мир вокруг окрасился в тревожные цвета.

Дэвид замешкался, втянул в себя воздух и снял трубку. Звонки прекратились. Он поднес ее к уху и встретился со Скиппи взглядом.

– Алло?

Ему ответило молчание. Молчание и громкий треск помех, царапающий ухо. А потом из этого шипения раздался глухой, едва сдерживающий радость голос, который наполнил рассудок Дэвида ужасом.

– Он жив, – прошептал голос, сопровождаемый скрипами и пронзительным, похожим на завывания детским смехом. – Он жив.

Связь оборвалась, но эти звуки продолжали раздаваться у него в голове, уйдя в бесконечный цикл. Он жив, он жив, он жив. Дэвид повесил трубку и прислонился к стене магазина, рассеянно потирая лоб. В голове поселилось гудящее давление, пульсирующее в такт сердцу.

– Теперь вы знаете, мистер Грэви, – Скиппи смеялся и прыгал от радости. – Скоро все узнают! Он жив! Он жив!

Пророческие слова Доусона растворились в ночи, когда тот трусцой пересек парковку и скрылся в тени, удалившись в сторону города. Дэвид проводил его взглядом, радуясь одиночеству и одновременно боясь его. Затем с опаской посмотрел на ряд таксофонов и вернулся в магазин.

Через пять минут запер двери и выключил свет. Он придумает, как оправдаться утром перед отцом.

3

Бобби Тейт включил прикроватную лампу и нащупал очки. Ему приснился жуткий кошмар, гобелен адских ужасов и агонии, но, открыв глаза и включив свет, он изгнал темных призраков из памяти. Остался лишь страх. Но было кое-что еще, что его бодрствующему разуму не сразу удалось осознать.

Телефон. Звонил телефон.

Бобби посмотрел на прикроватную тумбочку, и сердце едва не выскочило у него из груди. Экран засветился, объявив о входящем звонке от Райли. Потянувшись к телефону, Бобби посмотрел на часы. 2:37 ночи.

«О боже, – мысленно произнес он. Живот наполнился тошнотворным и тяжелым, как бетон, страхом. – Пожалуйста, хоть бы с ним ничего не случилось. Пожалуйста, Господи, пусть с моим сыном все будет хорошо».

Затаив дыхание, Бобби поднес телефон к уху.

– Пап?

Дрожащий голос Райли был для него сродни ангельскому пению. «О, слава тебе, Господи».

– Я слушаю, Райли. Что случилось? Все в порядке?

– Нет, – ответил Райли, его голос стал выше на октаву. – Нет, это Бен. И Тоби. Они… Пап, их нет.

Бобби сел прямо, отбросил ногами одеяло и опустил ноги на холодный деревянный пол.

– Что значит «их нет»?

– То и значит, что их нет.

От надтреснутого голоса сына у Бобби участилось сердцебиение. Дерзкий пятнадцатилетний бунтарь, с которым он боролся ранее, превратился в испуганного шестилетнего мальчишку, которого он так любил и по которому так скучал. От страха Райли отцовские инстинкты Бобби усилились. Ему необходимо одеться и ехать за сыном. Тот нуждается в нем, нуждается в своем отце прямо сейчас и…

– Кто-то пришел в лагерь и забрал их.

– Забрал? – Бобби принялся прокручивать в голове это слово. – Райли, разве вы были не в одной палатке? Расскажи, что именно случилось?

В трубке повисло молчание. Бобби слышал, как сын дышит, думая, что ответить. И пока в голове у него медленно складывалась картина, в животе будто разверзалась яма. Он закрыл глаза и мысленно произнес молитву Богу, безмерно надеясь, что ошибается.

– Это я виноват, пап.

У Бобби словно оборвалось все внутри. Он открыл глаза и стиснул зубы.

– Слушаю, сынок.

– Меня не было в палатке. Я вышел… наружу. В лес. С Рэйчел Мэтьюз.

– Райли Джеймс, – прошипел Бобби, не успев сдержать гнев, прежде чем тот вырвался наружу. Он подождал какое-то время, чтобы собраться с мыслями, а от щек отхлынул жар. – Послушай, мы поговорим обо всем этом, когда вернешься домой. Я заберу тебя.

– Мне пока нельзя уехать. Копы уже в пути. Я должен дать показания.

Бобби вздохнул. «Конечно, – подумал он. – Оззи Белл оторвется там по полной. А когда Дон и Харриет узнают, что их дочь делала с моим сыном… о Господи, пожалуйста, даруй мне милость и терпение».

– Если бы я был там, пап, я б что-нибудь сделал. Я мог бы.

– Сынок, сейчас я хочу, чтобы ты был сильным, хорошо? Тебе нужно сфокусироваться на том, что ты помнишь, на всем, что видел, и рассказать это полиции, когда они прибудут. Мы поговорим о… о том, что ты делал, когда вернешься домой. Через пару минут я выезжаю за тобой. Где именно вы разбили лагерь?

Райли сказал ему, и после короткого обмена нежностями Бобби отключил связь. В голове у него метались вопросы и опасения. Но усиливала водоворот гнева, страха и разочарования нарастающая тревога из-за того, насколько близко они находятся от Девилз-Крика, где раньше стояла старая церковь.

От этого факта на поверхность вышли давно погребенные в недрах его разума воспоминания. И когда он встал, чтобы одеться, фрагменты кошмара медленно обрели четкость. В темноте были руки, тянущиеся, чтобы сорвать саван из пыли и пепла и явить голубые факелы, горящие в яме под старым фундаментом. Призрачные отголоски детского смеха заполнили пещеру. Накатывая волнами, звучал старый церковный гимн.

«Дайте мне ту старинную веру, ее мне хватит вполне».

По спине Бобби Тейта медленно пополз холодок, перебирая своими паучьими лапками. Он содрогнулся, избавляясь от ощущения, убеждая себя, что эта песня – всего лишь эхо кошмара. Через несколько минут Бобби ехал в сторону западного края города и лежащего за ним сумеречного леса. Тревога следовала за ним, как заблудшая собака, постоянно бежала на несколько шагов позади, верная своей решимости. Куда бы ни направлялся Бобби Тейт, это старое беспокойство неизменно преследовало его.

4

На вершине Гордон-Хилла гудела радиовышка Z105.1, вещая на город свой дьявольский контент. Рев гитар, грохот барабанов и рычание вокалистов неслись в эфир, заражая его всеми видами «метала». Радиосигнал был не единственным источником жизни; в маленькой студии сидела диджей третьей смены Синди Фаррис, изо всех сил стараясь просветить массы Стауфорда музыкой «Ведьминого часа».

Когда песня затихла, Синди облизнула губы и наклонилась к микрофону.

– Вечер добрый, Стауфорд. Это были Faith No More, чтобы нагнать вам адреналина. Не знаю, как вы, дамочки, но от голоса Майка Паттона я просто таю, если понимаете, о чем я. Вижу, моя панель горит от желающих сделать заявку, так что как насчет того, чтобы мы им ответили? – Синди нажала на мигающую красную лампочку на телефонной консоли. – Следующий дозвонившийся, ты в эфире. Добро пожаловать на «Ведьмин час». Что тебе сегодня поставить?

В наушниках раздался хриплый голос.

– О, привет, Синди, как дела, детка?

Она закатила глаза, взяла ручку и поставила галочку рядом со строчкой «пьяные поклонники» у себя в блокноте.

– Дела хорошо, красавчик. Что тебе сегодня поставить?

– Сыграй лучше на моем смычке…

Синди отключила связь, и придвинула к себе телефон.

– И спасибо тебе, великодушный гость, за прекрасное исполнение песни «Не одиноко ли тебе сегодня». Следующий звонящий, ты в эфире.

К ее облегчению, в наушниках раздался женский голос.

– Привет, Синди. Можешь поставить «Дырочки в ткани» в исполнении Yellow Kings?

– Конечно, – улыбаясь, ответила Синди. – Всегда готова поставить что-нибудь от этих павших стауфордских солдат. Как тебя зовут, милая?

– Мэнди. Можно посвятить ее моему брату, Томми?

– Хорошо, Мэнди. – Синди отключила связь и поставила заявку в очередь. – Это песня от стауфордских Yellow Kings, упокой господь их душу. Мэнди посвящает эту песню Томми. Ребята, вы бросили вызов южным пустошам, поэтому она звучит для вас.

Красная лампочка «ПРЯМОЙ ЭФИР», замигав, погасла, и зазвучала песня. Выходя из студии, Синди остановилась, чтобы полюбоваться пробковой доской, висящей в коридоре. К ней, под вывеской с надписью «Стена Позора», были приколоты десятки писем. Послания с угрозами и оскорблениями – некоторые подписанные, но большинство анонимные – все они были переполнены одинаковой религиозной риторикой, обещаниями адского огня и серы и требованиями прекратить дьявольский промысел.

– Назойливые мухи, – пробормотала Синди и пошла в туалет. Она выросла в северной части штата, и, хотя там царило фарисейство христианских конфессий, в ее родном Ньюпорте даже близко не было ничего такого, как в Стауфорде. Город представлял собой улей религиозной жизни, с как минимум тремя церквями в каждом районе. Никогда в жизни она не видела так много баптистских и пятидесятнических центров. Радиостанция наслушалась от них всех, но больше всего – от Первой баптистской церкви, конгрегации Бобби Тейта.

В первые две недели работы на радиостанции до Синди дошли слухи, что Стефани каким-то образом связана с Бобби, но спрашивать ее об этом у нее не хватило духу. Синди достаточно знала о маленьких городках, чтобы понимать, что она слишком мало живет там, чтобы встревать в пересуды. К тому же она восхищалась Стефани, уважала ее и немного побаивалась. Любой, у кого хватило храбрости создать рок-радиостанцию на блестящей пряжке Библейского пояса[8]8
  Регион в США, в котором одним из основных аспектов культуры является евангельский протестантизм. Ядром Библейского пояса традиционно являются южные штаты.


[Закрыть], заслуживал восхищения. Любой, у кого хватило мужества встать и бросить вызов религиозным массам, требующим закрытия станции, был тем, кого следовало побаиваться.

Стефани распалила огонь пару недель назад, когда дала интервью Майклу Лоту, журналисту из «Стауфорд Трибьюн», на тему очевидного успеха станции вопреки крикам недоброжелателей. «Пора Стауфорду взглянуть на свое отражение, – заявила она. – А зеркало перед ним держит именно радио „Рога“».