Текст книги "Симон Визенталь. Жизнь и легенды"

3. «ОДЕССА»

В мае 1945 года, за день или два до освобождения Визенталя из Маутхаузена, Эйхман побывал в деревне Альтаусзее, а через несколько дней был арестован американским патрулем. Его посадили в лагерь тюремного типа, но он выдал себя там за другого и сбежал сразу после того, как его помощник Дитер Вислицени упомянул имя Эйхмана в своих показаниях в Нюрнберге. С помощью друзей из СС он сумел спрятаться (сначала на юге, а потом на севере Германии), работал лесорубом, выращивал кур, а в начале пятидесятых годов тайком перешел границу Италии и добрался до Генуи, где один францисканский монах раздобыл ему паспорт на имя Рикардо Клемента и въездную визу в Аргентину.

Точно так же поступили и другие нацистские преступники, которые с помощью также различных людей, учреждений и структур (выскопоставленных католических функционеров, правительств Аргентины и других государств, разнообразных разведывательных организаций, включая американские и т. д.) перебрались в другие страны. Некоторые люди помогали им за деньги, другие – потому что рассчитывали извлечь из этого какую-то выгоду, кое-кто оказывал им гуманитарную помощь как беженцам (зачастую даже не зная, кому они помогают), а приверженцы нацистской идеологии делали это сознательно. Однако в целом это история очень запутанная и окутанная покровом тайны. Впоследствии попытки установить истину предпринимались неоднократно, но вся правда о том, как многие нацисты сумели сбежать, на свет до сих пор так и не вышла.

Вскоре после войны прошел слух о том, что существует некая тайная организация под названием «ОДЕССА», помогающая нацистским преступникам перебираться в далекие страны, и Визенталь приложил много усилий, чтобы об этой организации узнал весь мир. Скорее всего, он верил в ее существование вполне искренне, однако от кого именно о ней узнал, так никогда и не рассказал, и даже спустя много лет продолжал называть источник своей информации кодовой кличкой «Ганс». Он писал, что «Ганс» был преуспевающим западногерманским промышленником и просил его настоящего имени не раскрывать.

Они познакомились в 1948 году, в Нюрнберге. Обстоятельства, при которых «Ганс» рассказал Визенталю об организации, в разных версиях этой истории отличаются, но во всех говорится, что это была организация ветеранов СС, сокращенно именовавшаяся по-немецки «ODESSA»[5]5
  Аббревиатура немецкого названия «Organization der entlassenen SS-Angehörigen» («Организация бывших членов СС»).


[Закрыть], что она занималась тайной переправкой нацистских преступников в те или иные пункты назначения (главным образом, в Южную Америку), что эта организация была подпольной, имела связи по всему миру и действовала как хорошо отлаженный механизм. Позднее «Ганс» прислал к Визенталю своего человека, сообщившего ему некоторые дополнительные подробности, а именно что «ОДЕССА» откололась от организации аналогичного типа под названием «Паук», штаб которой находился в сирийском посольстве в Риме, и что в Риме проживает австрийский епископ Алоис Гудал, помогающий тайно переправлять нацистских преступников за границу.

По словам Визенталя, среди главарей этой организации были нацистские преступники, которых он впоследствии искал долгие годы, в частности изобретатель «грузовиков смерти», где евреев убивали выхлопными газами, Вальтер Рауф.

Поскольку Визенталь принимал участие в операциях организации «Бриха», это помогло ему понять, как «ОДЕССА» провозила нацистских преступников через границы: в грузовиках, заваливая сверху газетами, подобно тому, как пересекали границы сотни тысяч других беженцев, включая евреев, отправлявшихся в Палестину. Визенталь вычислил маршрут, по которому нацисты бежали из Германии в Италию, и обнаружил, что они использовали те же самые горные тропы, по которым водили евреев активисты «Брихи», и те же постоялые дворы, так что иногда евреи и нацисты – сами того не зная – жили одновременно в одних и тех же местах (например, нацисты – в подвале, а евреи – на первом этаже), причем и те и другие, опасаясь, что их могут обнаружить, старались вести себя очень тихо.

Не исключено, что Визенталь так настаивал на существовании «ОДЕССА» еще и потому, что американская разведка тоже допускала, что эта организация не фикция. В конце 1946 года американцы получили информацию, что некоторые называют ее «Скорцени» – по имени знаменитого эсэсовца Отто Скорцени. Правда, американцы отнеслись к этим сведениям с осторожностью, посчитав, что организация использует имя Скорцени только для помпы, а на самом деле он ее руководителем не является. Тем не менее слухи об «ОДЕССА» приходили из самых разных источников, хотя никто толком сказать не мог, о чем именно шла речь. В одном из тогдашних американских отчетов высказывалось предположение, что вывозом нацистов занимались коммунисты, и даже перечислялись несколько залихватских кличек членов организации (вроде «Кровавого Джонни»), а в другом говорилось, что Советский Союз снабжал нацистов не только деньгами, но и наркотиками. Кстати, в том же отчете сообщалось, что на коммунистов работала некая больная сифилисом проститутка, пытавшаяся заражать американских солдат.

Один американский разведчик, работавший в Южной Германии, в городе Бамберге, доложил своему начальству, что доказательств существования «ОДЕССА» обнаружить не смог, и высказал предположение, что эта «организация» могла быть плодом чьего-то воображения, а возможно, и сознательным розыгрышем. Дело о ней он предложил закрыть.

Доказательств существования такой организации так и не было найдено; тем не менее несколько нацистских лидеров действительно исчезли, и в самом предположении, что нацисты помогали друг другу бежать и получали помощь со стороны, ничего невозможного нет. Через несколько лет после смерти епископа Гудала были опубликованы его воспоминания, и оказалось, что он и в самом деле помогал скрываться нацистским преступникам. В любом случае, пока не было доказано, что они умерли, их – как и в случае с Эйхманом – приходилось считать живыми.

4. Первый охотничий сезон

В 1947 году Визенталь случайно познакомился с одним специалистом по генеалогии и заказал ему родословную семейства Ферингер. Он хотел разыскать капо из концлагеря Плашув Тони Ферингера по кличке Блондин Тони. Он вообще уделял много времени поиску преступников, издевавшихся лично над ним. В результате обнаружилось сразу несколько Ферингеров, и один из них, двадцати четырех лет, подошел под описание. Визенталь говорит, что подослал к нему фотографа, который тайком сделал снимок, и по фотографии Визенталь его сразу опознал. Ферингер предстал перед судом, где Визенталь выступил в качестве свидетеля обвинения, был осужден на семь лет и через три года умер в тюрьме.

Тувья Фридман, создавший в Вене первый Центр документации, писал руководству «Яд-Вашем», что уже к концу 1952 года Визенталь сумел разыскать сотни военных преступников, представших перед судом. Много лет спустя Визенталь написал Фридману письмо, в котором сообщил, что их было примерно двести.

Визенталь и Фридман находились друг с другом в постоянном – почти ежедневном – контакте и, помимо всего прочего, вместе искали евреев, работавших в «юденратах». В 1947 году Фридман послал Визенталю более восьмидесяти писем, а Визенталь Фридману – около ста. Оба они писали в деловито-формальном стиле (обычно по-немецки, но иногда и по-польски), оба делали это на официальных бланках, и оба подписывались «с сионским приветом». Содержание писем было в основном одним и тем же: они обменивались информацией о евреях, сумевших выжить, и о людях, подозреваемых в военных преступлениях, просили друг друга выяснить те или иные подробности относительно дел, которыми занимались, или взять у кого-то показания.

У Фридмана было четверо или пятеро помощников, а Визенталю помогали двое или трое добровольцев, но большую часть работы оба делали самостоятельно. Впрочем, находить свидетелей преступлений нацистов было, по-видимому, не так уж и сложно: часто люди обращались к ним по собственной инициативе. Так, два бывших узника концалегеря «Гуссен-2» сообщили Визенталю, что в гостинице «Пост» в Бад-Халле работает поваром один из охранников лагеря по кличке Ганзел. Он был очень жестоким: избивал заключенных, убивал, а особенно любил будить их, измученных каторжным трудом, по ночам и подвергать издевательствам. Визенталь проинформировал об этом полицию и Фридмана.

В общей сложности в тот год они сообщили друг другу примерно двести пятьдесят имен подозреваемых. Позднее Фридман говорил, что один только его Центр обнаружил около шестидесяти преступников и что некоторые из них предстали перед судом в Австрии или, подобно Муреру, были выданы Советскому Союзу.

Уже в тот период Визенталю были известны имена нескольких самых жестоких военных преступников, в частности коменданта лагеря смерти Треблинка Франца Штангля и доктора Йозефа Менгеле.

Менгеле был врачом, прославившимся, помимо всего прочего, своими чудовищными медицинскими экспериментами над узниками Освенцима, и его имя было к тому времени уже широко известно. Примерно через год после окончания войны газета еврейской общины даже сообщила о его аресте и попросила читателей присылать свидетельства, но эта информация оказалась неточной. Летом 1945 года американцы действительно Менгеле арестовали, но опознать его не сумели и через несколько недель отпустили.

Однако Штангль, в отличие от Менгеле, знаменит не был, и даже сам Визенталь впервые наткнулся на его имя лишь в 1948 году, когда просматривал список старших эсэсовских офицеров, представленных к наградам. Позднее один западногерманский журналист, вернувшийся из поездки по арабским странам, сказал ему, что Штангль живет в Дамаске.

Кроме Менгеле и Штангля, Визенталь очень хотел поймать также одного из ближайших сподвижников Адольфа Гитлера Мартина Бормана.

В процессе поисков Визенталю часто приходилось взаимодействовать с прокуратурами Австрии и ФРГ, а также обращаться в действовавшие тогда в Австрии «народные суды». Эти суды были созданы после того, как 8 мая 1945 года – через три дня после освобождения концлагеря Маутхаузен – временное правительство Австрии приняло решение объявить нацизм вне закона. Через несколько недель был принят соответствующий закон.

Процессы над военными преступниками сопровождались горячими спорами о способности человека вершить справедливый суд. «Я знаю, – говорил Визенталь, – что адекватного наказания для нацистских преступлений нет. Приговоры могут быть только символическими, потому что нет пенитенциарной системы, подходящей для таких чудовищных преступлений».

Еще одна проблема состояла в том, что, в отличие от израильского закона о наказании нацистов и их приспешников, законодательства Австрии и ФРГ не считали нацистские преступления чем-то исключительным. Они относились к таким преступлениям как к обычным уголовным и судили преступников на основаниих рядовых статей уголовного кодекса. Поэтому Визенталь считал, что показания военных преступников важнее, чем полученные ими наказания. «Суды, – говорил он, – необходимы нам как исторический урок и как предостережение будущим убийцам».

Но уже через два с половиной года он чувствовал глубокое разочарование. Он ходил от прокурора к прокурору, от судьи к судье, от следователя к следователю, но никто из них этой темой заниматься не хотел. А тем временем беженцы Австрию покидали, разъезжаясь по всему земному шару, и с каждым годом брать у них показания становилось все труднее и труднее.

Статистика хорошо объясняет причину разочарования Визенталя. В Австрии и ФРГ на военных преступников было заведено около четверти миллиона дел, но лишь в десятой части случаев дело дошло до обвинительных заключений и менее половины из них закончились вынесением обвинительного приговора. При этом подавляющее большинство осужденных преступников были приговорены к коротким срокам тюремного заключения. Несколько десятков смертных приговоров, в большинстве своем не приведенных в исполнение, и пожизненных заключений, тонули в море закрытых дел, смягчений приговоров, оправданий и помилований.

Глубокую горечь вызывало у Визенталя также поведение оккупационных войск. Их военные трибуналы вынесли смертные приговоры нескольким сотням нацистских преступников, но вскоре после войны свою деятельность прекратили.

Когда Визенталь сотрудничал с американцами, он участвовал в подготовке судебных процессов, проводившихся в бывшем концлагере Дахау, где судили, в том числе, преступников из Маутхаузена, и по его подсчетам было допрошено около двух тысяч подозреваемых. Однако лишь около двухсот из них предстали перед судом, более ста были оправданы (за отсутствием доказательств или свидетелей), и большинство осужденных позднее из тюрем выпущены.

«Холодная война» привела к тому, что американцы потеряли к нацистам интерес. Уже в 1951 году они смягчили целый ряд приговоров, включая смертные, а некоторых преступников помиловали и выпустили. Им хотелось укрепить свои позиции в ФРГ, и многих нацистов они даже стали брать к себе на службу.

Доктор Карл Йозеф Фишер, служивший, как установил Визенталь, врачом в Освенциме и двух других концлагерях, был найден и арестован, но почему-то отпущен. Визенталь написал Зильбершайну, что кто-то, по-видимому, за его освобождение заплатил. При этом американские власти, судя по всему, вообще не намеревались отдавать Фишера под суд. Однако когда Визенталь хотел организовать по этому поводу демонстрацию, американцы велели ему оставить это дело в покое. Тогда он послал письмо протеста австрийскому министру юстиции.

Кроме того, американцы выдавали много въездных виз военным преступникам из России, Украины, Литвы и Эстонии. Визенталь протестовал и против этого, и его протесты публиковались в газетах.

Что касается англичан, то они делали для наказания военных преступников еще меньше.

«Самыми глупыми нацистами были те, кто после падения Третьего рейха покончили с собой», – сказал как-то Визенталь, и даже его, человека, который был убежден в недопустимости мести, в тот период начала посещать мысль, что сразу после освобождения нацистов следовало просто-напросто перебить. «К величайшему сожалению, – писал он, – в этом есть своя правда».

Формальное сотрудничество Визенталя с американскими оккупационными властями продолжалось менее двух лет, и расстались они, судя по всему, не слишком дружелюбно. Американские солдаты, победившие нацистов и освободившие узников концлагерей, вернулись домой, а те, кто пришли им на смену, не проявляли такой же степени сочувствия перемещенным лицам. У Визенталя сложилось впечатление, что они больше любовались красивыми пейзажами и развлекались с местными девушками, чем искали нацистских преступников.

В отчете американской разведки, составленном в июле 1955 года, говорится, что Визенталь не относится к американцам всерьез и считает их детьми, играющими в мировую политику. По его мнению, судьба даровала им огромную власть, но они используют ее неразумно и полагаться на них нельзя, поскольку они меняют свои взгляды, как флюгер, в зависимости от того, куда ветер дует, и находятся под слишком большим влиянием немцев.

Визенталь рассказывает, что как-то раз один из американцев спросил его, почему он не эмигрирует в Америку. «Такие люди, как вы, – сказал он, – могут сделать у нас хорошую карьеру. Нашими дорогами управляют красные и зеленые огни светофоров, но всем остальным заправляют евреи». Визенталь оскорбился, и, по его словам, именно это побудило его с американцами порвать. Тем не менее в глубине души он так и не перестал ими восхищаться.

Разочарование Визенталя было таким сильным еще и потому, что искать военных преступников прекратили не только американцы, англичане, немцы и австрийцы, но даже еврейские организации. «В первые годы после войны, – писал он, – мы уснули. Мы занимались чем угодно, только не поиском военных преступников. Ведь как известно, у евреев не было на это денег». По его оценке, от наказания сумели уйти девяносто процентов преступников, и «когда-нибудь, – говорил он, – нам придется за это оправдываться».

В Австрии розыском военных преступников не занимался даже Всемирный еврейский конгресс, и один из его руководителей, Оскар Карбах, объяснил Визенталю, что на то были причины политического свойства. Австрия, по его словам, нужна была всему миру как нейтральная страна, где можно было устраивать встречи между представителями Западного и Восточного блоков, а на фоне чудовищных процессов над нацистскими преступниками работа международных организаций, включая ООН, была бы невозможна.

Хотя Карбах этого и не написал, но нейтральная Вена была также идеальной площадкой для шпионской деятельности. В таком «плацдарме» нуждались все. «Я не удивлюсь, – писал он, – если в будущем какой-нибудь историк обнаружит, что австрийцы получили четкий приказ не относиться к судам над военными преступниками всерьез», – и добавил, что Визенталю, наверное, известно об этом лучше него самого.

5. Провал

Сообщив израильскому консулу, что Эйхман живет в Аргентине, Визенталь находился на седьмом небе от счастья: он был уверен, что Израиль начнет действовать немедленно. Он представлял себе, как к нему придут и попросят адрес информатора в Буэнос-Айресе, как он еще раз навестит барона Маста и как барон не только не откажется помочь, но, возможно, даже даст ему рекомендательное письмо, после чего кто-нибудь сразу отправится в Буэнос-Айрес, чтобы найти Эйхмана. Может быть, думал Визенталь, это будет израильский разведчик, а может быть, какой-нибудь южноамериканский еврей, действующий по поручению Всемирного еврейского конгресса. Свое дело Визенталь сделал, но он понимал, что продолжать искать Эйхмана самостоятельно больше не сможет: для этого требовалось вмешательство государственных инстанций. Однако прошел год, но не произошло ровным счетом ничего.

В марте 1954 года в Линц приехал консул Эшель и сказал Визенталю, что президент Всемирного еврейского конгресса Нахум Гольдман просит прислать ему отчет о ходе расследования по делу Эйхмана. С этой просьбой Гольдман обратился к консулу еще несколькими месяцами ранее, пояснив, что она исходит от американской разведки, и израильский дипломат пообещал ему поговорить с Визенталем, однако сделать этого так и не собрался и в результате получил от Гольдмана еще одно письмо, где тот упрекал его за медлительность. «Американскую разведку, – писал Гольдман, – интересует любая информация по этому делу, которую консул может ей предоставить».

Визенталь поспешил изложить все, что ему было известно об Эйхмане. Гольдман был человек очень влиятельный, и со столь важной персоной ему еще никогда контактировать не приходилось. При этом, понимая, какая большая ответственность на нем лежит, Визенталь постарался быть осторожным в формулировках. «Я, – писал он, – разумеется, не могу поручиться на сто процентов, что Эйхман действительно находится в Аргентине или что он находился там в 1953 году, но все признаки убеждают меня в том, что дело обстоит именно так».

Внезапный интерес ЦРУ к Эйхману объяснялся, естественно, не тем, что оно вдруг испытало страстное желание свершить справедливость, а скорее причинами иного – в первую очередь политического – свойства. Спровоцирован этот интерес был отчасти и самим Визенталем, когда он заявил, что Эйхман поддерживает тесные связи с палестинским муфтием (о чем говорил также в свое время Всемирный еврейский конгресс), в связи с чем родилась теория, что нацистские военные преступники прячутся в арабских странах, чтобы продолжать оттуда делать то, что они начали в Освенциме. Однако не все, что публиковалось на эту тему, соответствовало действительности, и по крайней мере одно известие такого рода – как не без доли лукавства признался Визенталь в письме своему знакомому – было сфабриковано. «Сообщение о том, что Эйхман находится в Каире, – писал он, – было высосано из пальца». Родилась эта утка, по его словам, так. Однажды в гости к нему пришел его старый приятель, корреспондент информационного агентства Юнайтед Пресс, и, решив, что пришло наконец время «подыскать для арабов подходящего союзника», они сочинили новость о том, что Эйхман позвонил своей семье из Каира. В своем письме Визенталь не без удовольствия рассказывает, как с австрийского радио новость перекочевала в израильские газеты и как – с помощью других информационных агентств – она быстро разнеслась по всему миру, от Берлина до Москвы. «Думаю, – с гордостью заключает он, – что тем самым я оказал еврейскому делу важную пропагандистскую услугу».

В июне 1953 года была опубликована еще одна новость такого рода. Согласно ей, Эйхмана в компании с бывшим муфтием видели в районе Дамаска. Это сообщение привлекло внимание главы нью-йоркской ешивы «Мир» раввина Авраама Калмановича, и он сразу же обратился к президенту США Дуайту Эйзенхауэру с эмоциальным письмом, в котором попросил Эйхмана арестовать.

Ешива «Мир» существовала уже более ста лет и считалась одной из лучших в Восточной Европе, а сам Калманович еще в возрасте двадцати с небольшим был признан выдающимся знатоком Торы и духовным лидером. В 1940 году ему удалось добраться до Нью-Йорка, и он сумел организовать оттуда переправку учащихся ешивы в Японию и Китай, а после войны добился для них разрешения на приезд в Нью-Йорк, и ешива возобновила свою работу.

Одновременно с письмом президенту США Калманович направил также послание американскому государственному секретарю, и на оба своих послания получил один ответ. «Как известно, – говорилось в нем, – Соединенные Штаты Америки не имеют права арестовывать людей в других странах, а где находится Эйхман и что он делает, неизвестно; поэтому у нас нет никаких оснований обращаться по этому поводу к какому-либо государству или предпринимать в этом отношении что бы то ни было другое».

Калмановича, однако, этот ответ не удовлетворил, и в результате на свет появилась пухлая папка, заполненная его перепиской с американским Министерством иностранных дел. «Этот человек, – писал раввин сотруднику министерства, приславшему ему ответ, – является серьезной угрозой для всех народов мира, борющихся за демократию». Главным тезисом Калмановича было утверждение, что, вступив в союз с арабами, Эйхман представляет опасность для Государства Израиль.

Но письмами президенту и в министерство Калманович не ограничился. Он также уговорил целый ряд сенаторов и членов конгресса обратиться к директору ЦРУ Аллену Даллесу. Обращений – как письменных, так и по телефону – поступало все больше, и Калмановича пригласили для беседы с одним из сотрудников ЦРУ. Но хотя раввин говорил очень страстно и предупреждал об опасности второго Холокоста, чиновники отреагировали на его тирады с ледяным равнодушием. Тем не менее, поскольку за Калмановича хлопотали сенаторы и конгрессмены, обидеть раввина категорическим отказом в ЦРУ не решились.

Нахум Гольдман оказался замешан в эту историю либо потому, что ему написал по этому поводу Калманович, либо потому, что к нему обратился один из тех политиков, которых раввин пытался заинтересовать, но, судя по всему, он тоже отнесся к этому делу как к досадной головной боли, и, когда Калманович написал ему, что Эйхман – главный фактор, из-за которого арабские страны нападают на Израиль, особого впечатления на него это, по-видимому, не произвело. Тем не менее связи Калмановича в ЦРУ возымели эффект, и в результате Гольдман попросил-таки израильского консула в Австрии прислать ему информацию об Эйхмане.

Получив отчет Визенталя, Гольдман передал его Калмановичу, а на следующий день сообщил ему, что получил также информацию из Берлина, согласной которой Эйхман находится в Сирии. Особо надежной он эти сведения не считал, но попросил передать соответствующим инстанциям в Вашингтоне и их тоже. Калманович направил все материалы Аллену Даллесу. В сопроводительном письме он, правда, назвал только Сирию, а про Аргентину умолчал, но в письме, которое параллельно послал в Министерство иностранных дел, упомянул оба этих государства.

Таким образом, начиная с этого момента, и в США могли знать, что Эйхман скрывался в Аргентине: ведь письмо Визенталя находилось теперь в распоряжении американцев. Однако в Вашингтоне поступили так же, как в Тель-Авиве: подшили материал в папку, но хода делу не дали. Тем не менее никаких оснований утверждать, что американцы не желали ловить Эйхмана сознательно, нет. Просто, как и у израильтян, у них были другие приоритеты.

Визенталь обо всем этом ничего не знал. Просьба лидера сионистского движения, переданная ему израильским консулом, вселила в его сердце большие надежды. Скоро, думал он, дело наконец-то сдвинется с мертвой точки, и поимка Эйхмана – теперь уже вопрос нескольких дней. Но прошло две недели, а ответ из Нью-Йорка все не приходил. Визенталь недоумевал. Может, его письмо пропало по дороге? Или затерялся посланный ему ответ?

Прошло четыре недели, а Нью-Йорк по-прежнему молчал. Тем не менее Визенталь все еще продолжал надеяться, что Гольдман пришлет к нему своего агента и они вместе поедут к барону Масту, чтобы узнать адрес информатора из Буэнос-Айреса. Несколько раз он обращался к консулу, и тот советовал ему запастись терпением. Однако постепенно его терпение начало иссякать. «Девять лет я трудился над тем, чтобы найти Эйхмана, – писал он позднее. – Я действовал в одиночку и почти без посторонней помощи. И вот, когда доктор Гольдман проявил к моей деятельности интерес и изъявил готовность Эйхмана поймать, я предоставил в его распоряжение все свои материалы, добытые за все эти годы кропотливым трудом и ценой страшного нервного напряжения». Гнев Визенталя не знал границ. «Я, – писал он, – делал ошибки и даже глупости, не раз терпел неудачи, но теперь наконец-то добился успеха! Я знал, где находится Эйхман и где он работает. Я добрался до человека, знакомого с человеком, видевшим Эйхмана своими глазами и знавшим еще одного человека, который даже с Эйхманом разговаривал. Действовать, таким образом, нужно было немедленно, и имелись серьезные шансы на успех. А в ответ – полная тишина».

Можно только догадываться, что бы сказал Визенталь, если бы узнал, как обошлись с его письмом Гольдману в ЦРУ. Это был шестистраничный документ, написанный по-немецки. Визенталь изложил в нем биографию Эйхмана, рассказал о своих попытках его поймать, а на предпоследней странице объяснил, почему считает, что тот находится в Аргентине. К письму он приложил копию личного дела Эйхмана с многочисленными документами, тоже на немецком языке.

В архиве ЦРУ перевода письма Визенталя на английский язык нет, и вполне возможно, что прав начальник Отдела особых расследований американского Министерства юстиции Эли Розенбаум, считающий, что этого письма никто не читал. Исер Харэль тоже впоследствии утверждал, что копии письма Визенталя Гольдману никогда не видел.

В сентябре 1954 года прошел слух, что боевая ячейка израильских мстителей Эйхмана убила. По-видимому, источником этого слуха послужила ошибочная информация, опубликованная в израильской газете «Гаарец». Визенталь поспешил сообщить Гольдману, что это неправда. Он очень нервничал, начал учить испанский язык, купил карту Аргентины и следил за всеми поступавшими оттуда новостями. По его собственным словам, это было настоящее «аргентинское безумие». И тут он получил письмо из Нью-Йорка от какого-то раввина, с которым знаком не был и имя которого ему ничего не говорило. Калманович писал ему, что получил от Гольдмана присланные им материалы и просил сообщить ему адрес Эйхмана в Аргентине, как если бы это была какая-то малозначительная деталь, которую Визенталь почему-то забыл указать. Визенталь ответил, что адрес можно выяснить, послав кого-нибудь в Буэнос-Айрес; это, писал он, обойдется максимум в пятьсот долларов, а то и меньше. Однако Калманович ответил, что сначала хотел бы получить более конкретную информацию. Так они до поздней осени 1954 года друг с другом и переписывались, однако, кроме раввина, Визенталю больше никто не написал и он, по его словам, понял, что искать Эйхмана никто не собирается. «Я, – пишет он, – был потрясен до глубины души». Гольдману он этого так и не простил.

Казалось бы, даже из чистого любопытства Визенталь мог – и даже должен был – еще раз поговорить с бароном Мастом, но, пока он ждал, что поисками Эйхмана займутся израильтяне или Всемирный еврейский конгресс, или кто-нибудь, по крайней мере, проинструктирует его, что ему делать, он старался от каких-либо самостоятельных шагов воздерживаться. По его словам, однажды он увидел барона в каком-то кафе, но подходить к нему не стал. Лишь спустя несколько лет он все же поехал к Масту еще раз, но ему сказали, что тот уже, к сожалению, умер.

В одном из черновиков своего рассказа о погоне за Эйхманом Визенталь пишет, что молчание Гольдмана привело его к решению закрыть Центр документации и прекратить поиски нацистских преступников. «Для меня, – пишет он, – с этим было покончено». Через два года после этого он упаковал свой архив в два ящика и послал их в Иерусалим, в мемориал «Яд-Вашем». В ящиках были сотни папок, десятки тысяч документов, картотека с именами трех тысяч уцелевших узников концлагерей и книги. С сотрудниками мемориала он был знаком лично и находился в хороших отношениях. За свой архив он хотел получить деньги и поручил договориться об этом Тувье Фридману, который жил уже тогда в Израиле и был одним из сотрудников мемориала. Фридман выполнил поручение Визенталя добросовестно и оценил архив в пять тысяч долларов. Сам Визенталь считал, что тот стоит меньше. Он написал, что если бы мог себе это позволить, то отдал бы архив бесплатно, и попросил за него две тысячи четыреста долларов, включая упаковку и пересылку. «Яд-Вашем» предложил две тысячи. Фридман, со своей стороны, попросил Визенталя помочь ему продать еврейской общине Вены собранные им исторические документы, и на этой почве они поссорились.

Через несколько дней после отправки архива в Иерусалим Визенталь получил письмо от сотрудника Всемирного еврейского конгресса Нехемии Робинсона, который спрашивал, можно ли на Фридмана положиться. Судя по всему, Фридман пытался устроиться в конгресс на работу. Визенталь ответил, что Фридман самоотверженно занимался поиском нацистских преступников и, «несмотря на свои ограниченные умственные способности», работал – дабы «восполнить недостающее» – с энтузиазмом и прилежно. Формулировки Визенталь всегда выбирал тщательно, так же он поступил и на этот раз. Из его письма явствовало, что главную работу делал он, Визенталь, а Фридман только «восполнял недостающее» (несмотря на всю свою ограниченность).