Текст книги "Казнь Шерлока Холмса"

Возвращение

У меня гора упала с плеч, когда я понял, что Шерлок Холмс жив, однако тревога не утихла окончательно. Если наши подозрения касательно незнакомца, стоявшего напротив клуба «Диоген», были верны, то жизни моего друга по-прежнему угрожала опасность. Однако я знал: когда Холмс ведет войну со своими врагами, не следует ему мешать. Как только констебль увел за собой таинственного нищего, соглядатай, дежуривший на другой стороне улицы, покинул свой пост. Думаю, на сей раз мы победили. Хорошо, что я удержался от желания заключить Холмса в дружеские объятия. Иначе мы оба сейчас плыли бы вниз по Темзе с перерезанным горлом.

Неудивительно, что он не спешил связаться со мной. Нашим противникам не составило бы труда перехватить письмо, подкупив бесчестного почтальона, или (это еще более вероятно) устроить в сортировочную контору своего человека по фальшивой рекомендации. Записка, нацарапанная на полях или вложенная между страницами газеты, которую каждое утро бросали в наш почтовый ящик, также была бы прочтена.

Если я первым делом подумал о письме или о приписке на номере «Морнинг пост», то рассуждения наших недругов, скорее всего, совпадали с моими. Однако человек, хорошо осведомленный о гениальном уме Холмса, должен был знать: он умеет передавать важные и весьма обстоятельные сообщения тайно, привлекая внимание адресата к недостающим в картине деталям. Помню, как он предложил мне задуматься над тем, что делала собака в ночь убийства. «Но она ничего не делала!» – возразил я. «Вот именно, – ответил Холмс. – В этом-то и загадка».

Наутро после встречи на Пэлл-Мэлл я сел завтракать и, открыв газету, ожидавшую меня на столе, не поверил собственным глазам: это была не «Морнинг пост», а «Таймс», причем позавчерашняя. Взглянув на первую страницу, я увидел отчетливую надпись: «Бейкер-стрит, № 221б». Случалось, мальчишки-разносчики по рассеянности доставляли нам не тот экземпляр. Но в ящик попал выпуск двухдневной давности, а это не могло быть простой ошибкой.

Если вы знакомы с обстоятельствами расследования убийства в Лористон-гарденс, описанного в повести «Этюд в багровых тонах», или же читали историю о знаке четырех, вам наверняка известно о «нерегулярной армии Бейкер-стрит», неизменно подчинявшейся моему другу. Уличные мальчишки являлись по первому зову Холмса: стоило ему послать за ними Билли, маленького слугу миссис Хадсон, и через десять минут на лестнице уже раздавались громкие детские голоса и шлепанье босых ног. Под испуганные возгласы нашей хозяйки в гостиную вваливалась орава оборвышей. И если секундой ранее они вели себя крайне шумно и неучтиво, то присутствие Холмса делало их весьма сообразительными и послушными.

Юные разбойники нередко становились нашими глазами и ушами. Однажды они доказали, что могут отслеживать движение судов по Темзе лучше инспекторов Скотленд-Ярда. Безусловно, парнишке из этой шустрой ватаги ничего не стоило прокрасться в контору, откуда по Бейкер-стрит разносили газеты. А за мерзавцем, шпионившим за Холмсом, наверняка наблюдали двадцать пар глаз, подмечавших каждый жест, каждый шаг. Как известно, самый отъявленный негодяй и даже крупная, хорошо организованная банда бывают обречены, если им противостоят люди доброй воли. Маленькие сорвиголовы помогали Холмсу не только с целью получить полусоверен, но и ради увлекательного приключения, которое сулила работа под началом знаменитого сыщика.

Я раскрыл газету, догадываясь, кто и как мне ее передал. Но в ней не содержалось ни послания, ни приписки – только указанный адрес. Я встал и перетряхнул все листы. Ничего не выпало. Тогда я снова уселся на место и принялся штудировать номер. Ага, в нем недостает одной страницы. На это вряд ли обратит внимание тот, кто ищет пометы на полях или между строками. То, что страница отрезана, тоже не вызовет подозрений, поскольку между двойными листами сегодняшних газет нередко дополнительно вкладывают одинарный.

Бросив завтрак и не допив кофе, я выбежал из дому, нанял кеб возле Риджентс-парка и отправился прямиком в свой клуб «Ист-Индия» на Сент-Джеймс-сквер. Он выписывает все лондонские газеты, утренние и вечерние, а также многие из лучших провинциальных изданий. Отыскав нужную страницу позавчерашней «Таймс», под сводкой результатов крикетных матчей я увидел статью из раздела «События в Англии». Очевидно, в этой публикации и заключалось посланное мне сообщение:

«Электрический взрыв. В Сити снова взорвалось здание

Появились новые сведения об обстоятельствах электрического взрыва, прогремевшего в лондонском Сити ранним утром прошлого четверга. В окрестностях Ньюгейта и прежде случались подобные происшествия. О последнем из них вы могли прочесть в выпуске от 6 января сего года: на Ньюгейт-стрит, напротив церкви Гроба Господня, заметили дым, идущий от электрораспределительных коробок, которые затем вспыхнули, вызвав возгорание. Теперь же в заброшенном здании Ньюгейтской тюрьмы произошел взрыв куда мощнее. Вопреки более ранней информации, никто не пострадал. Как оказалось, рабочие подрядной организации еще не прибыли на место. Благодаря скорее этому обстоятельству, нежели бдительности электрической компании, удалось избежать смертей и серьезных ранений. От взрыва на Ньюгейт-стрит потрескались стекла в нескольких окнах, одна витрина разбилась. Горожане увидели высокий столб дыма, поднимавшийся над плацем тюрьмы. Любого человека, оказавшегося там в момент происшествия, ждала неизбежная гибель.

Предполагалось, что электрическое освещение (удобство, которое имелось лишь в нескольких тюремных помещениях) уже отключено. В данном случае это не было выполнено. Кроме того, продолжалась поставка водяного газа, которую осуществляла Олдгейтская угольно-коксовая компания. По всей вероятности, взрыв вызвала электрическая искра. В настоящее время электрическая компания Чаринг-Кросса и Сити производит работы по отключению тюремных построек от распределительной коробки на Ньюгейт-стрит.

Как сообщают агенты фирмы-подрядчика, разрушительные последствия взрыва затронули лишь принадлежащее тюрьме небольшое строение, которое подлежало сносу в ближайшие недели. Пламя удалось быстро погасить, не прибегая к помощи лондонской пожарной бригады. Тем не менее событие наводит на тревожные размышления о нарушениях правил безопасности, что имело место при оказании услуг абонентам электрической компании Чаринг-Кросса и Сити. Также недопустима подача водяного газа, обладающего большой летучестью, в старые, плохо вентилируемые постройки. На очередном собрании домовладельцев пожарный комитет Криплгейта представит отчет о случившемся. Причины взрыва будут обсуждаться в следующую среду на ежемесячном заседании суда городского совета, которое состоится в лондонской ратуше».

Подробности этого дела я узнал из уст моего друга. Оказывается, газ, заполнявший камеру висельников, взорвался от соприкосновения с пламенем фонарей как раз в тот момент, когда Холмс шел навстречу своей свободе по Ньюгейт-стрит. Был и другой факт, недоступный газетным репортерам: от взрыва на плац вылетели окна и дверь, а также несколько футов стены. Но даже из статейки «Таймс» я почерпнул в сотню раз больше сведений, чем рядовой читатель, ведь мне, военному медику, не раз приходилось сталкиваться с ранениями, полученными в артиллерийском бою. Сомнений не было, взрыв подобной силы наверняка убил бы всех, кто находился в камере, и многих оказавшихся поблизости. Сидя на диване в библиотеке перед горящим камином, я понимал: передо мной косвенный рассказ о том, как Шерлоку Холмсу удалось пройти самое суровое из бесчисленных испытаний, каким его подвергала судьба. Все ли враги уничтожены? По меньшей мере один – тот, кого мы видели на Пэлл-Мэлл, – продолжает выслеживать Холмса. Знают ли эти негодяи, что их узник спасся? Если они не совсем глупы и осознают, с кем имеют дело, они не припишут происшедшее несчастному случаю. Но ход мыслей может быть таков: пленнику было нечего терять и он принял решение бежать или погибнуть, забрав с собой своих мучителей.

Отмечу без ложной скромности, что прежде, чем Холмс поведал мне о своих злоключениях, я подошел к истине довольно близко. Как врач, я понимал: на месте взрыва водяного газа наверняка обнаружили человеческие останки, однако определить, есть ли среди них труп заключенного, должно быть, весьма непросто. Я тогда не знал, что мой друг надел на ногу мертвому Креллину браслет с цепью. Возможно, обгоревшее до неузнаваемости тело надзирателя приняли за погибшего Холмса. Пока мне оставалось лишь вернуться на Бейкер-стрит и ждать новых вестей.

На следующее утро я снова получил «Таймс». Газета, как и накануне, оказалась позавчерашней, но вырванных страниц в ней не было. Отодвинув от себя завтрак, я с огромным вниманием приступил к чтению. В колонках новостей не содержалось ничего, представляющего хотя бы малейший интерес. Я стал водить пальцем по столбцам с некрологами. Когда я достиг нижних строк первого из них, мое сердце подпрыгнуло и остановилось. Угол страницы был оторван. На первый взгляд могло показаться, что кусочек бумаги застрял в почтовом ящике или кто-то отщипнул его по неосторожности. Взяв экземпляр «Таймс» в библиотеке клуба, я нашел недостающий некролог, который, конечно же, отрезали неслучайно:

«Генри Кайюс Милвертон, Уиндлшем, Суррей, скоропостижно скончался в Клермонте, Кейптаун, 14-го числа сего месяца. Погребение праха и поминальная служба состоятся в церкви Св. Георга, Уиндлшем. День похорон будет объявлен».

Нам с Холмсом доводилось иметь дело со многими преступниками, но с полдюжины имен мы не забудем никогда. Милвертон из их числа. Того Милвертона, о котором говорилось в траурном объявлении, я не знал. И все-таки без труда понял, что хотел сказать мне мой друг с помощью этого некролога: кем бы ни был покойник, смерть настигла его не в Капской провинции Южной Африки, а гораздо ближе к дому! Сообщение в «Таймс» явно публиковалось для тех любопытных, кто мучился вопросом: куда же бесследно испарился их знакомый? Знали бы они, как недалеки от истины! Конечно, я не мог подтвердить свою догадку, но чутье подсказывало: Генри Кайюс Милвертон разлетелся на куски при взрыве в Ньюгейтской тюрьме.

Следующим вечером меня неожиданно посетил Майкрофт Холмс. Он был, с одной стороны, раздражен игрой, которую, по его мнению, вел его брат, с другой – не на шутку обеспокоен.

– Я говорил с Лестрейдом, – сказал он сердито, сбрасывая пальто и садясь у огня. – Инспектор и его люди стоят ниже нас в правительственной иерархии и должны нам подчиняться. Это бывает довольно кстати. И все же то, что Шерлок валяет дурака на глазах у всего Лондона, никак не на пользу моей репутации. – В чрезвычайном волнении Майкрофт Холмс вскочил с места. Сделав круг по комнате, он, взмахнув рукой, остановился у стола с химическими приборами, которые на протяжении нескольких недель находились в печальном бездействии. – Почему бы брату не успокоиться и не заняться чем-нибудь стоящим? Что он находит во всей этой дребедени? Однажды нам с вами придется расплачиваться за его эскапады!

– Хотелось бы мне, чтобы он сейчас был здесь и смог объяснить вам, чем полюбилась ему эта профессия, – грустно ответил я.

Майкрофт, казалось, немного смягчился. Он налил в стакан виски из графина, плеснул каплю сельтерской и снова сел.

– Я пришел к вам, Ватсон, из-за того, что наговорил мне Лестрейд. На мой взгляд, это звучит как небылица из журнала для школьников, но вы все-таки послушайте.

– Пожалуйста, рассказывайте.

– Хорошо. Так вот, Лестрейд упомянул о преступлении, которое расследовал несколько лет назад. В Англии были убиты трое. Все из одной семьи – Опеншо.

– Дело пяти апельсиновых зернышек. [3]

Майкрофт Холмс состроил гримасу:

– Называйте как хотите. Впрочем, да, Лестрейд сказал, что перед смертью каждый из убитых, по слухам, получил конверт с пятью апельсиновыми зернами. Это был знак, который предупреждал: «Прощайся с жизнью!» Чепуха! Наивная школярская выдумка!

– Ну так что же?

– Преступники прибыли из Америки, из штата Джорджия. Все они оказались членами ку-клукс-клана, а возглавлял эту банду капитан Джеймс Кэлхун.

– Верно, – кивнул я. – После убийства Опеншо он бежал из Англии. Но в ту же осень его корабль «Одинокая звезда» попал в шторм, пересекая Атлантику. От судна остался только ахтерштевень, который потом подобрали посреди океана.

– А вот и нет! – Майкрофт Холмс хлопнул себя по колену.

– Что вы имеете в виду? Пожалуйста, объясните, – осторожно сказал я.

– По словам Лестрейда, все должны были считать, будто корабль затонул. На самом же деле Кэлхун благополучно вернулся в Америку. Но теперь он мертв.

– Не понимаю.

Майкрофт Холмс вздохнул, словно досадуя на мою несообразительность.

– Лестрейд узнал об этом от казначейского чиновника, с которым поддерживает связь по долгу службы. Несмотря на вашу с Шерлоком версию, в американском департаменте финансов никогда не верили, что капитан погиб в море. Ахтерштевень! Все это немудрено было подстроить! С тех пор Кэлхун действовал под вымышленными именами, и ультраправые его старательно покрывали. А тот казначейский инкогнито затесался среди куклуксклановцев и проник на заседание их генерального совета – или как там они называют свое сборище. Он узнал Кэлхуна среди присутствующих.

– Но теперь его нет в живых?

Майкрофт Холмс вытянул ноги к огню точно так же, как делал его брат.

– Да, Кэлхун погиб, причем совсем недавно. Любопытно, что это, как сказал Лестрейд, произошло здесь, в Англии.

В ту минуту я будто бы услышал голос Шерлока Холмса, призывавший меня хранить благоразумное молчание.

– Странная история, – пробормотал я, удержавшись от иных комментариев.

Майкрофт рассмеялся, что было не в его манере, и с раздражением ткнул кочергой в камин.

– Она еще удивительнее, чем вы можете вообразить. Если верить Лестрейду, Кэлхун отправился на тот свет в Лондоне. Вероятно, это преднамеренное убийство, однако тело не найдено.

Ах вот как! Я немедленно вспомнил о Генри Кайюсе Милвертоне, после которого осталась лишь горстка пепла, однако ни словом не обмолвился об этом. Мое объяснение прозвучало довольно беспомощно:

– Ваш брат лишь предположил, что Кэлхун погиб при кораблекрушении, но никогда не считал это доказанным фактом.

Майкрофт Холмс насмешливо приподнял густые брови:

– Говорите, он только предположил? Шерлок никогда не ограничивается догадками – так он уверен в себе и своей неуязвимости! Думаю, вам стоит при встрече рассказать ему о нашем разговоре. Кстати, доктор, вы точно не знаете, где скрывается мой брат?

– Мне ничего не известно, – скромно сказал я.

Мой посетитель поднялся, с грохотом отодвинув кресло.

– Просто безобразие, что он ломает комедию на виду у всего Лондона. Подумать только! Однорукий нищий! Скажите вашему другу, что этот чертов маскарад вредит не ему одному. К вам он, кажется, прислушивается. И еще: человеку его положения не пристало якшаться с Лестрейдом и ему подобными. Непременно передайте мои слова Шерлоку, когда увидитесь с ним.

– Не сомневайтесь. Передам.

На этом наша беседа закончилась. Майкрофт, тяжело ступая, спустился по лестнице. Кучер с лошадью в течение всего визита терпеливо ожидали его у входа. С присущей ему респектабельностью мой гость сел в кеб и направился в свой маленький мирок, где солнце каждое утро всходит над Уайтхолльским дворцом[10]10
  Королевский дворец (почти полностью сгорел в 1698 году), давший название улице, на которой расположены правительственные учреждения.


[Закрыть] и каждый вечер садится на Сент-Джеймс-стрит. Все, что было вне этих пределов, казалось Майкрофту Холмсу погруженным в беспросветный мрак.

Итак, двое таких субъектов, как Генри Кайюс Милвертон и Джеймс Кэлхун, сгинули в одно и то же время при невыясненных обстоятельствах. Это навело меня на мысль, что в истории со взрывом в Ньюгейтской тюрьме явно оставалось много пробелов. На следующее утро я не получил «Таймс». Как обычно, мне доставили свежий номер «Морнинг пост». Я прочитал его за кофе с гренками, свернул и хотел было отложить в сторону, но вовремя заметил, что на первой странице вместо «Бейкер-стрит, № 221б» был указан карандашом другой адрес: «Денмарк-сквер, № 23». Мне приходилось бывать там в студенческие годы. Денмарк-сквер находится близ Сити-роуд, в той части улицы, где она спускается к Финсбери-Пейвмент. Это место нельзя назвать самым красивым и чистым в городе: ряды одинаковых обветшалых домов обступают клочок земли, поросший пыльной травой, с несколькими чахлыми деревцами посредине. Взяв на полке папку с картами Лондона, на 53-м листе я отыскал дом № 23, расположенный в юго-восточном углу площади. На оборотной стороне, в списке указанных на карте заведений, значилось, что первый этаж интересующего меня здания принадлежит фирме «Джеймс Покок и сын: починка фортепьяно и других музыкальных инструментов».

Должно быть, здесь-то я и найду Шерлока Холмса. Скрывается он там, удерживают его силой или же он просто ожидает моего прихода? Несомненно, лучше отправиться туда не мешкая. Иначе может быть слишком поздно. Через час я спустился на станцию метро, чтобы сесть в поезд, идущий от Бейкер-стрит до Ливерпуль-стрит. В подземке висел табачный дым и было так людно, что я не мог определить, следят ли за мной. Состав с грохотом покатился по глубокому тоннелю с облицованными камнем стенами. Над нами тянулись кварталы складских помещений и газовых заводов, чьи высокие трубы напоминали минареты. Огнедышащее горло открытой реторты алело, как жерло вулкана. Сити-роуд, застроенная грязными некрашеными зданиями, была наводнена громоздкими телегами. В захудалых устричных барах и маленьких пивнушках с немытыми окнами без штор царило утреннее оживление.

Я свернул на Денмарк-сквер. В высоких неухоженных домах, окружавших площадь, когда-то проживала вполне процветающая публика: адвокаты, биржевые маклеры, торговцы индийским каучуком и норвежским лесом. Теперь нарядные фасады заросли сажей, а в каждой комнате над мастерскими первых этажей ютилось по семейству. В центре площади было некое подобие газона с вытоптанной до земли травой. Над ним покачивались два голых каштана, которые, судя по всему, не собирались распускаться. Я сел на скамью, стоявшую посреди этого пропыленного пустыря. Слежки за собой я не замечал, однако это вовсе не значило, будто за мной не наблюдают.

Я достал газету и принялся читать. С Сити-роуд доносился несмолкающий шум повозок, кебов и двухпенсовых омнибусов. Из окон музыкальной лавки лились гаммы и арпеджио. Бо́льшую часть прибыли подобным заведениям приносит починка скрипок, и я не удивился, когда мастер стал настраивать струны, а потом заиграл, все громче и увереннее. Потеряв интерес к чтению, я подумал, как удивительно слышать столь благородные звуки в таком убогом месте. Но что это была за музыка? Безусловно, сочинение Баха. Мелодии вились и переплетались, образуя причудливую ткань величественного контрапункта. Я без труда узнал манеру игры и возблагодарил небо за то, что Шерлок Холмс никому, кроме меня, ни врагам, ни союзникам, не открывал своего музыкального таланта. Сейчас на Денмарк-сквер пела не его любимая скрипка, творение Страдивари, но я знал, что мой друг способен извлекать божественные звуки даже из самого дешевого инструмента. Как бы то ни было, концерт предназначался не для того, чтобы подбодрить и успокоить меня. Если Холмс вел расследование, то каждый его шаг, каждый его жест имел одну-единственную цель. [4]

Великолепная фуга брала начало от простой темы. Она то исчезала, то прорастала снова, и я поймал себя на ощущении, что произведение смутно мне знакомо. Но название ускользало от меня. «Я слышал эту пьесу раньше, готов поклясться! – сказал я про себя. – Просто я малосведущ в музыке и не отличаю одну фугу Баха от другой. Вероятно, ее исполняли в Сент-Джеймс-холле, куда мы ходили вместе с Холмсом».

Сложная и бесконечно щедрая композиция наливалась соком и становилась все мягче – близился финал. Словно вечерние облака, темы растворялись друг в друге, сливаясь в триумфальном созвучии. Наконец минорная тональность уступила место торжествующему мажорному аккорду, который медленно растаял. Неуловимый мотив опять зазвучал в одиночестве. Теперь я узнал его и, слушая, стал тихо подпевать:

 
Фунтик риса за два пенни, сливы на отвар…
Вот и денежки ушли – тащи сюртук в ломбард!
 

Только Холмс мог соткать роскошную материю из такой грубой нити! Подивившись одаренности своего друга, я вдруг вспомнил следующую строчку этого детского стишка:

 
Вверх и вниз по Сити-роуд, в «Орел» и из «Орла»…
 

«Орел»! Отсюда было рукой подать до знаменитой таверны на Сити-роуд. Я частенько захаживал в нее в молодые годы, когда был практикантом в больнице Святого Варфоломея, старейшей в Лондоне. Увеселительное заведение славилось своим музыкальным залом, оркестром, играющим в саду, волшебными зеркалами, канатными плясуньями-француженками и маленькими фокусниками. Бывало, сидя в «Орле», мы с приятелями громко распевали немудреную песенку – именно ее только что так виртуозно исполнил Холмс. Ведь я не раз делился с ним воспоминаниями о студенческих днях…

Делая вид, будто просто коротал здесь время, я встал и кружным путем отправился на Шепердс-Уок, к знакомому зданию, верхние этажи которого облицованы желтоватым лондонским кирпичом, а черный цоколь украшают золоченые надписи и блестящие зеркальные стекла. Миновав вестибюль с выложенными керамической плиткой стенами и зелеными мраморными колоннами, я проследовал к длинной буфетной стойке. В таверне было довольно пусто. Никто из посетителей даже отдаленно не напоминал Холмса.

Вдруг какой-то человек, сидевший за столом один, поднялся с места. Это был тучный краснолицый мужчина. Его яркая рыжая шевелюра с годами слегка потускнела. В ту секунду, когда он проходил мимо меня, я не узнал его, за что впоследствии возблагодарил судьбу. Иначе я машинально поприветствовал бы его, тем самым выдав себя. С тех пор как мы в последний раз виделись, прошло несколько лет, и сейчас я понял, кто он, не столько по лицу, сколько по выражению глаз. Мистер Джабез Уилсон! Годами я вел журнал наших с Холмсом расследований, и одна из первых записей касалась Союза рыжих, который был создан изобретательными злодеями, замышлявшими дерзкое преступление. Мой друг спас Джабеза Уилсона от невольного участия в ограблении банка и обеспечил ему скромное вознаграждение от страховщиков. Тогда мистер Уилсон навеки объявил себя должником Холмса. Вовсе не удивительно, что теперь, в трудную для своего благодетеля пору, он приютил его у себя, в доме № 23 на Денмарк-сквер. [5]

Мы разошлись как незнакомцы. Я присел за стол со стаканом эля и стал слушать пианиста, наигрывавшего «О Дейзи! Ответь мне!». На кожаном сиденье соседнего стула лежал раскрытый номер «Рейсинг таймс». Я взглянул на газету, не беря ее в руки. В списке участников челтнемских скачек была подчеркнута кличка лошади – Noli Me Tangere. Я не сомневался, что это сделано рукой мистера Уилсона. Евангельская фраза означает в переводе с латинского «не прикасайся ко мне» или, как гласит девиз пехотного полка американской армии, «не подходи ко мне».

Итак, я понял, чего хотел мой друг. Я допил свой эль, затем достал часы и, взглянув на циферблат, заспешил вниз по Сити-роуд с видом человека, опаздывающего на встречу. У двери с медной табличкой, на которой красовалась надпись «Глазной врач», я остановился, заглянул в приемную и осведомился, может ли доктор меня осмотреть.

Потратив полчаса и одну гинею, я снова вышел на улицу. Проходя мимо часовни Уэсли и статуи ее великого основателя[11]11
  Часовню построил Джон Уэсли, английский теолог XVIII века, основатель методизма.


[Закрыть], я увидел сиротку, торговавшую цветами. Перед ней на холодных камнях были разложены не распроданные за день фиалки и желтофиоли, розы и гвоздики, расцветшие в парнике прежде назначенного природой срока. Одетая в незатейливое темное платье с узором, девочка выглядела скромно, но опрятно, однако ее обувь явно знавала лучшие времена. Юной цветочнице было лет пятнадцать, а босоногому созданию, крутившемуся рядом, должно быть сестренке, – около одиннадцати. Скорее всего, эти дети жили в доходном доме где-нибудь на Друри-лейн и делили комнату с двумя-тремя другими семьями. Старшая девочка подошла ко мне и прокричала:

– Купите цветочки, прекрасные весенние цветочки! Всего два пенса за бутоньерку! Два пенса нам на ночлег – не на выпивку!

Я и не сомневался в том, что бедняжка нуждается в деньгах, но прежде, чем я успел ей это сказать, она подскочила ко мне и дотронулась до моей щеки.

– Видите, какая холодная у меня рука! – проговорила цветочница, деловито прикалывая к лацкану моего сюртука белую гвоздику, и добавила, на сей раз со смешком: – Только будьте осторожны, когда станете снимать цветок!

– Вот, возьми, моя бедная девочка.

Порывшись в кармане, я положил на ее протянутую ладонь соверен. Продавщица изумленно посмотрела на него.

– Да благословит вас небо, сэр! – вскрикнула она и повернулась к своей маленькой сестре.

Завладев таким богатством, они могли складывать свой товар и не сомневаться, что вечером получат и кров, и горячий ужин.

«Только будьте осторожны, когда станете снимать цветок…» Едва ли не у всех солдат «нерегулярной уличной армии» имелись сестры и кузины под стать им самим. «Пусть меня застрелят, если это не одна из них», – подумал я.

Обуздав нетерпение, я вышел из закопченных кирпичных стен метрополитена на Бейкер-стрит и направился к дому так неспешно, будто в запасе у меня была целая вечность. За мной по пятам никто не шел, но за нашей парадной дверью следили наверняка. Очутившись в гостиной, я задернул шторы, зажег газ и наконец-то вытащил из петлицы гвоздику. Стебелек был обернут серебристой фольгой. Развернув ее, я обнаружил тоненькую полоску бумаги, исписанную микроскопическими буквами, – первая прямая весточка, полученная от Шерлока Холмса со дня его исчезновения.

Мой дорогой Ватсон!

Пишу эти строки с чувством признательности к нашему рыжеволосому другу. Как Вы уже, наверное, догадались, я бежал из плена. Генри Милвертон и Джеймс Кэлхун погибли в тот самый час, который, по их замыслу, должен был стать последним в моей жизни. Выжили двое приспешников. Опасайтесь разжалованного унтер-офицера, флотского палача, старшины Алкера. И пожалуйста, пошлите мне завтра с первой же почтой коробку из-под туфель, обернутую коричневой бумагой и перевязанную голубой лентой с восковой печатью, по адресу: «Лондон, почтовое отделение Сити-роуд, до востребования». Сделайте это совершенно открыто. Наши жизни по-прежнему в опасности. Noli me tangere.

В ту ночь я почти не спал, размышляя над тем, как отправить Холмсу посылку, чтобы враги увидели написанный на ней адрес, но не заподозрили, что я нарочно привлекаю их внимание. В подобные минуты мне особенно недоставало советов моего друга. Вдруг я больше не интересен шпионам и они перестали за мной следить? Но нет, на сей счет можно быть спокойным: до тех пор пока Холмс снова не попал к ним в руки, моя персона важна – я скорее, чем кто-либо другой, могу вывести их к нему.

Дул по-летнему теплый ветер, наполняющий воздух ароматом цветения. Я шагал по Бейкер-стрит, держа под мышкой завернутую в коричневую бумагу коробку из-под обуви. Ярлыка с адресом на ней еще не было. Повсюду шли приготовления к главному событию сезона – коронации нашего нового монарха Эдуарда VII. Витрины канцелярских и сувенирных лавок пестрели карточками, напечатанными огромным тиражом: все они казались на удивление большими и эффектными. На каждой изображался кто-либо из членов венценосной семьи: король Эдуард, королева Александра, принц или принцесса – в малиновом или ярко-синем парадном одеянии с золотой лентой. В Риджентс-парке в исполнении военного оркестра гремел торжественный марш сэра Эдварда Элгара. Вскоре коронационную оду на стихи доктора Бенсона из Итона должны были подхватить все хоры огромной империи: «Земля надежд и славы, родина свободы…»

В почтовой конторе я купил гуммированную этикетку и, наклеив ее на сверток, крупными буквами стал выводить указанный моим другом адрес. Прежде чем я успел закончить, какой-то человек протиснулся сквозь толпу, приблизился к деревянному столу, за которым я сидел, и задел мой локоть – готов поклясться, намеренно. Дрогнувшее перо перечеркнуло написанное. Я резко обернулся и увидел краснолицего толстяка с рыжими волосами, поблекшими с возрастом. Мистер Джабез Уилсон из Союза рыжих снова не показал виду, что мы знакомы. Приподняв шляпу, он лишь пробормотал: «Виноват. Прошу прощения, сэр. Мне, право, очень жаль».

Глядя вслед мистеру Уилсону, опять исчезнувшему в толчее, я понял: Холмс приоткрыл для меня дверь. Мне стало ясно, что я должен делать. Беззвучно ворча, будто бы в крайнем раздражении, я сорвал испорченную этикетку, скомкал ее и швырнул в проволочную корзину для мусора, стоявшую в углу. Купил новый ярлык и, наконец-то передав посылку почтовому служащему, направился к выходу. Солнце лилось на крыши с востока и согревало стены домов, приближая лето. Остановившись на крыльце, я вдруг развернулся, словно что-то забыв, и снова подошел к прилавку. Купил дюжину конвертов кремового цвета с тисненой голубой маркой и громко спросил, точно ли посылка, отправленная мною в половине десятого утра, будет доставлена на Сити-роуд до конца дня. Служащий заверил, что можно не беспокоиться. Я двинулся к двери и, будто бы желая обойти очередь, приблизился к мусорной корзине. Несколькими минутами ранее, кидая в нее испорченный ярлык, я заметил, что она почти пуста: на дне валялись лишь два сложенных листка бумаги да огрызок яблока, выброшенный мальчишкой-посыльным. Листки и огрызок были на месте. Но скомканная этикетка с адресом Холмса исчезла.

Ко времени получения почты я, в дорожном костюме и шляпе, явился в кафе на углу Сити-роуд и Денмарк-сквер. На противоположной стороне улицы находилась контора, куда должны были доставить мою посылку. Поодаль, за пыльным газоном, виднелся дом № 23. Нацепив на нос приобретенные у оптика роговые очки с простыми стеклами, я вел пристальное наблюдение за происходящим вокруг и, не щадя желудка, поглощал одну чашку кофе за другой. Люди входили и выходили через тяжелую дверь, по разные стороны которой висели таблички с надписями «Толкайте» и «Тяните». Но посетители меня не интересовали: я высматривал коричневый сверток, перевязанный голубой лентой. Нести его мог кто угодно, мужчина или женщина. Скорее всего, за посылкой должен был прийти мистер Джабез Уилсон, если только Алкер или другой преступник не опередит его, выдав себя за адресата.

Напрасное ожидание тянулось почти до пяти часов пополудни. Вдруг, к своему крайнему недоумению, я увидел самого Шерлока Холмса. Он был в темном костюме и шляпе и уверенно шагал через Денмарк-сквер к почтовой конторе, явно привлекая к себе внимание. Почему он, несколько дней тщательно скрывавшийся, вдруг решил себя выдать?