Текст книги "Крестовые походы. Войны Средневековья за Святую землю"

Добравшись до Кипра, Людовик IX не устремился очертя голову в бой, а посвятил зиму и весну организации войск и выработке стратегии. К экспедиции присоединились отряды из латинской Палестины, в которые вошли представители франкской знати и всех трех военных орденов, а также почтенный иерусалимский патриарх Роберт Нантский, которому было уже около восьмидесяти, но он вместе с папским легатом Одо де Шатору заботился о духовном состоянии армии. Право Людовика возглавить армию никто не оспаривал.

На этой стадии (или раньше) было принято твердое решение провести египетскую кампанию. Причина – сохраняющаяся уязвимость режима султана аль-Салиха Айюбида. Представляется, что целью Людовика был захват всего Египта. Чем терять время в переговорах, или до нападения, или когда будут захвачены первые территории, он задумал сокрушить самое сердце власти Айюбидов, а затем использовать Нильский регион как новую базу для возвращения Святой земли. Это был весьма амбициозный, но выполнимый план. После некоторых споров относительно того, какой город атаковать – Александрию или Дамьетту, была выбрана Дамьетта, и, таким образом, Крестовый поход Людовика IX отправился по следам Пятого крестового похода.

Экспедиция прибыла на Кипр с признанным лидером и согласованной целью – а это два многообещающих фактора. Но задержка тоже имела свою цену. Информация о прибытии Людовика дошла до аль-Салиха и позволила ему подготовиться к защите Египта. Болезнь (возможно, какая-то форма малярии) также унесла жизни примерно 260 латинских баронов и рыцарей – около ¹/₁₀ общих сил – еще до начала кампании. Что касается других, затянувшийся период бездействия исчерпал их финансовые ресурсы. Как и у многих его соотечественников, у Жуанвиля почти закончились деньги, и ему нечем было платить рыцарям.

К концу весны, однако, подготовка была завершена. 13 мая 1249 года могучий флот из 120 больших галер и тысячи маленьких судов поднял паруса и отошел от Кипра. Жуанвиль записал: «Казалось, все море, насколько хватало глаз, было покрыто полотном корабельных парусов». Штормы и неблагоприятные ветра разбросали флотилию, и потребовалось двадцать три дня, чтобы достичь египетского побережья. Ближе к концу путешествия крестоносцы встретили группу из четырех мусульманских галер. Три были сразу потоплены огненными стрелами и камнями из катапульт, но один корабль, хотя и сильно поврежденный, ушел и, вероятно, передал информацию о подходе латинского флота мусульманам на североафриканском побережье[370]370
  John of Joinville. P. 72.


[Закрыть].

В начале июня корабли латинян бросили якоря у Дамьетты. Участники Пятого крестового похода смогли высадиться на берег севернее города и западнее Нила незамеченными. Людям Людовика повезло меньше. На побережье их ожидали тысячи солдат Айюбидов, которыми командовал Фахр ад-Дин, эмир, ведший переговоры с Фридрихом II в 1220-х годах и теперь ставший одним из ведущих генералов аль-Салиха. В устье Нила также стояла мусульманская флотилия. Столкнувшись с таким сильным сопротивлением, Людовик собрал военный совет на «Монжуа», и было принято решение устроить массовую высадку на следующее утро. Король и его советники, должно быть, осознавали, что идут на большой риск, организуя дерзкую десантную операцию – первую в истории Крестовых походов. Отсутствие координации между кораблями, подходящими к берегу, могло подвергнуть оказавшихся в изоляции франкских воинов смертельной опасности. И если наступательный порыв начальной атаки ослабеет, а на берегу еще не будет захвачен плацдарм, тогда первая атака экспедиции может стать последней.

В субботу 5 июня, лишь только поднялось солнце, тысячи латинян на судах начали истово молиться. Всем было велено накануне ночью исповедаться. На «Монжуа» Людовик посетил мессу, как делал это каждое утро. Затем латиняне принялись пересаживаться с больших транспортных судов на лодки с меньшей осадкой. Жан де Жуанвиль и его люди спрыгнули в баркас, который едва не затонул от перегрузки. Позже Жан имел возможность наблюдать, как один невезучий рыцарь неправильно выбрал время для прыжка – когда баркас уже отошел от борта судна, – упал в воду и утонул.

Жуанвиль ярко и живо описал сцену высадки. Когда король появился перед Дамьеттой, «мы увидели множество воинов султана, построения которых протянулись вдоль берега. Зрелище это ослепляло, потому что войска султана блистали золотом, и там, где на них падало солнце, их оружие ослепительно сверкало. Грохот, который эта армия извлекала из своих барабанов и «сарацинских рогов», было просто невозможно слушать». Вокруг него сотни мелких судов подходили к берегу, многие из них были ярко окрашены, разрисованы гербами, на них развевались флаги.

Баркас Жана де Жуанвиля одним из первых достиг земли. Он высадил своих людей перед большим отрядом турок в том месте, где стояло шесть тысяч всадников.

«Едва только они увидели, как мы выходим на берег, как сразу, пришпоривая коней, рванулись к нам. Что же до нас, когда мы увидели их приближение, то воткнули острые концы щитов в песок, твердо укрепили в земле копья с остриями, направленными на врага. Увидев, что наши копья готовы пропороть животы их коням, вражеские конники развернулись в обратную сторону». Пережив первую атаку, отряд Жана выстоял до высадки на берег тысяч других латинян[371]371
  John of Joinville. P. 72–76


[Закрыть].

На берегу завязалось ожесточенное сражение. Мусульмане обрушили на латинян град стрел и копий. Скоро стало ясно, что не все франкские лодки достаточно мелкие, чтобы подойти к берегу. В этот ужасный момент существовала реальная возможность того, что атака захлебнется, но приказы были строгими и однозначными – высаживаться на берег. Некоторые крестоносцы, рвавшиеся в бой, выпрыгивали из лодок слишком рано и тонули. Другие оказывались по пояс или даже по грудь в воде, но сразу начинали шагать вперед. Многие рыцари пытались высадить на берег своих лошадей, чтобы можно было сражаться верхом, а христианские арбалетчики обеспечивали прикрытие, причем стрелы летели так плотно и так быстро, что это казалось чудом. Вдоль всего берега шли бои, но франкские рыцари довольно скоро организовались в отряды, и, когда были захвачены плацдармы на берегу, атаки мусульман утратили эффективность.

Латиняне одерживали верх. Король Людовик следил за ходом сражения со своего баркаса, стоя рядом с Одо де Шатору. По плану король должен был оставаться там из соображений безопасности. Но когда Капетинг увидел королевское знамя – орифламму – на земле Египта, «он стал быстрыми шагами мерить палубу своей галеры и, что бы ни говорил присутствующий при нем папский легат, отказался быть в отдалении от эмблемы своего государства. Он спрыгнул в море, погрузившись в воду до подмышек, и с висящим на шее щитом, с копьем в руке и со шлемом на голове двинулся вперед, пока не присоединился к своим воинам на берегу. Выйдя на землю, король посмотрел на врагов, спросил, кто они такие, и получил ответ, что это сарацины. Он взял копье под мышку, прикрылся щитом и был готов броситься на них, если бы здравомыслящие люди, окружавшие короля, не остановили его».

Сражение продолжалось до полудня, но оборона Айюбидов была плохо организована, и мусульманам не хватало решительности. Фахр ад-Дин постепенно отступал в глубь территории к Дамьетте. Утверждают, что мусульмане потеряли 500 человек, включая трех эмиров, и очень много лошадей, зато потери франков были небольшими. Вообще высадка оказалась удивительно успешной. Многие крестоносцы считали, что их привел к победе Господь и они сражались как «сильные воины Бога»[372]372
  Matthew Paris. Chronica Majora. Vol. 6: Additamenta. P. 158; Continuation R. P. 590; John of Joinville. P. 78; Six lettres aux croisades / Archives de l’Orient Latin. Vol. 1. Ed. P. Riant. 1881. P. 389.


[Закрыть].

Дальше дела пошли еще лучше. Король Людовик, должно быть, готовился к тяжелой осаде Дамьетты, зная о печальном восемнадцатимесячном опыте участников Пятого крестового похода. В конце дня он приказал перевозить на берег запасы, готовясь укрепить свои позиции и, если возникнет необходимость, отразить контратаку. Но уже на следующий день франки с изумлением обнаружили, что мусульмане покинули Дамьетту. Над городом были видны столбы дыма, и отправленные туда разведчики, вернувшись, сообщили, что гарнизон бежал – частично по суше, частично по Нилу. Одним ударом Людовик достиг первой цели своей кампании, захватил плацдарм на Ниле и открыл путь в Египет. Это был самый удивительный начальный успех за всю историю Крестовых походов. В умах Людовика и его сторонников навсегда запечатлелся образ Айюбидов, под жарким африканским солнцем бегущих с побережья, а потом оставивших Дамьетту. Для франков это было на редкость привлекательное зрелище, показавшее, что мусульманский мир находится на пороге краха. Оно стало предвестником окончательной победы христиан.

Крестоносцы предположили, что их успех в начале июня 1249 года объяснялся их военным превосходством и ослабленным состоянием исламского мира. Но хотя в этих представлениях была немалая доля истины, они не учитывали целый ряд аспектов реальности. Решение Фахр ад-Дина покинуть поле боя 5 июня, судя по всему, не было следствием яростной атаки латинян. На самом деле он оставил побережье, а потом повел египетскую полевую армию на юг мимо Дамьетты, потому что у него были другие планы. Городской гарнизон был известен своей храбростью, но солдаты побоялись оказаться покинутыми и тоже скрылись ночью. Перейдя на юг, все эти силы перегруппировались в главном лагере Айюбидов, где султан аль-Салих из последних сил пытался удержать власть.

После триумфа мусульман при Ла-Форби в 1244 году аль-Салих отвернулся от хорезмийцев. Посчитав эту орду дикими наемниками, слишком опасными и неуправляемыми, чтобы им можно было доверять, он не пустил своих бывших союзников в Египет. Они были оставлены грабить Палестину и Сирию, и их неистовая дикость, не имевшая какой-либо конкретной цели, постепенно «перегорела». В 1246 году они потерпели поражение от коалиции сирийских мусульман. В последующие годы аль-Салих собирался взять контроль над Дамаском и оккупировать другие части Палестины.

Однако примерно в это время султан заболел чахоткой. К 1249 году его здоровье быстро ухудшалось, и передвигаться ему приходилось на носилках. Поэтому в одном отношении время, выбранное для похода Людовика IX, оказалось удачным – оно совпало с периодом максимальной слабости высшего эшелона власти Айюбидов. Аль-Салих умирал, но на его место было немало желающих, и среди них Фахр ад-Дин. Поэтому эмир с такой готовностью покинул Дамьетту в начале лета 1249 года – он опасался, что, если сражение с франками на побережье затянется на неопределенное время, он может лишиться возможности захватить власть, когда султан наконец умрет. Исход столкновения на побережье привел аль-Салиха в ярость. Он, вероятно, подозревал о действительной причине поспешного отступления Фахр ад-Дина, но ему не хватило уверенности в своих силах, чтобы открыто покарать столь выдающегося эмира. Гарнизону Дамьетты повезло меньше – султан приказал всех повесить[373]373
  Humphreys. From Saladin to the Mongols. P. 239–307.


[Закрыть].

Атмосфера недоверия, предательства и вражды была всего лишь одним проявлением более масштабного недомогания, поразившего империю Айюбидов во всем Леванте. После долгих десятилетий господства династия, созданная Саладином и его братом аль-Адилем, медленно, но верно двигалась к распаду, подталкиваемая неэффективным лидерством и парализованная междоусобными интригами. Но все это вовсе не означало, что франкское завоевание Египта или Святой земли не встретит сопротивления. На самом деле, даже если оставить мечты Фахр ад-Дина о славе и величии, в Египте быстро возвышалась другая необычайно мощная сила – мамлюки.

Мамлюки – солдаты-рабы – использовались мусульманскими правителями Леванта на протяжении многих веков и играли важную роль в армиях Зангидов и Айюбидов XII и XIII веков. Эти абсолютно преданные и высокопрофессиональные воины стали продуктом сложной системы рабства и военной подготовки. Большинство из них были тюрками из русских степей, расположенных далеко на севере за Черным морем, пойманными еще детьми (обычно от восьми до двенадцати лет) хорошо организованными бандами работорговцев. Их продавали исламским хозяевам на Ближнем и Среднем Востоке, внушали мусульманскую веру и потом обучали искусству войны.

Мамлюки ценились не только за непревзойденное военное мастерство, но и за преданность. Поскольку их благосостояние и выживание были напрямую связаны с одним хозяином, они обычно хранили ему абсолютную верность – необычная черта в болоте всеобщего вероломства, коварства и интриг, коим являлась исламская политика. Говоря о похвальной надежности мамлюков, сельджукский правитель XI века заметил, что «один преданный раб лучше, чем 300 сыновей; потому что последние желают смерти отца, а первый – долгой жизни хозяина». Это может прозвучать странно, но их преданность также была продуктом относительно радужных перспектив, ведь многие мамлюки получали командные посты, свободу и богатство.

Правители от Нур ад-Дина до аль-Камиля использовали мамлюков на самых разных должностях, начиная от «королевских» телохранителей и до боевых генералов, но ни один султан не полагался на их службу больше чем аль-Салих. После 1240 года он стал относиться с большим недоверием и подозрительностью к другим слугам и солдатам и построил большую армию мамлюков. Элитное ядро этой силы составлял полк численностью тысяча воинов, известный как Бахрия (Bahriyya) (имя взято от гарнизона в районе Каира на острове, который по-арабски называется бахр аль-Нил, или «море Нила»). Один мусульманский современник записал, что Бахрия быстро «стала могущественной силой, обладающей огромной храбростью, и мусульмане получали от нее большую пользу». В какой-то степени создание аль-Салихом этого отборного отряда, равно как и более широкое использование отрядов мамлюков вообще, имело большой смысл. Выживание его шатающегося политического режима вскоре стало зависеть от поддержки Бахрии. Но в случае смерти аль-Салиха лояльность мамлюков его преемнику не была гарантирована. Эти опытные воины даже могли задаться вопросом, не лучше ли им вести, чем оставаться ведомыми.

Но пока равновесие сохранялось. Аль-Салих прожил все лето и осень 1249 года, создал хорошо защищенную базу для операций своей армии близ укрепленного города Мансура – ту же позицию занимали его предшественники Айюбиды во время Пятого крестового похода. Поскольку позиции мусульманской армии были хорошо укреплены и ее ряды пополнила Бахрия, было очевидно, что Крестовый поход короля Людовика встретит намного более серьезное сопротивление, чем в Дамьетте, если осмелится пойти на юг вдоль Нила[374]374
  Al-Mulk N. The Book of Government or Rules for Kings / Trans. H. Darke. London, 1960. P. 121; Ibn Wasil. The Seventh Crusade / Trans. P. Jackson. P. 134; Ayalon D. Le régiment Bahriyya dans l’armee mamelouke / Revue des Études Islamiques. Vol. 19. 1951. P. 133–141; Humphreys R.S. The emergence of the Mamluk army / Studia Islamica. Vol. 45. 1977. P. 67–99.


[Закрыть].

Вслед за франкской оккупацией Дамьетты последовал еще один период осторожного бездействия со стороны Людовика. Капетинг не был заинтересован в использовании Дамьетты как козыря в сделке для получения территориальных уступок в Палестине – он стремился покорить весь Египет Айю бидов, а потом, когда сопротивление мусульман будет поколеблено, повернуть на восток к Иерусалиму. Эта стратегия означала, что в какой-то момент Крестовый поход двинется в глубь страны. Король, судя по всему, знал о проблемах, с которыми столкнулись в Египте кардинал Пелагий и Жан де Бриенн двадцатью одним годом ранее, да и некоторые христианские очевидцы, присутствовавшие в Дамьетте в 1249 году, недвусмысленно упоминали о трудностях Пятого крестового похода. Поэтому, учитывая приближающийся разлив Нила, Людовик даже не пытался выступить на юг. Вместо этого экспедиция стала ждать.

Три месяца Людовик и его советники обсуждали следующий шаг кампании. В качестве ее возможной цели рассматривался порт Александрия, но один из братьев короля – Роберт д’Артуа – очевидно, рекомендовал прямое вторжение в глубь страны на юг, утверждая: «Чтобы убить змею, надо прежде всего снести ей голову». А так как армия аль-Салиха Айюбида теперь занимала позиции в районе Мансуры, Крестовому походу Людовика придется столкнуться с такой же стратегической проблемой, как армии Пелагия. Но опыт высадки в Дамьетте указал на слабость мусульман, и, если добиться успеха на Ниле, прибыль может быть весьма ощутимой. Мусульманский хронист признавал опасность и написал, что «если армия Айюбидов при Мансуре будет отброшена хотя бы на шаг назад, весь Египет будет завоеван в самое короткое время»[375]375
  John of Joinville. P. 90; Ibn Wasil. The Seventh Crusade / Trans. P. Jackson. Aldershot, 2007. P. 141.


[Закрыть].

Около 20 ноября 1249 года, когда разлившиеся воды Нила стали спадать, армия Людовика начала наступление вдоль восточного берега великой реки. Если провести сравнение с Пелагием, король обладал лучшим – хотя и далеко не полным – пониманием топографии дельты и лучше представлял, что его ждет впереди. Он шел вдоль реки, по которой следовал флот из «многих больших и малых судов, груженных продовольствием, оружием, машинами, броней и всем, что нужно на войне». Скорость была медленной, ветер дул с юга, и было очень трудно плыть против течения, но несколько «прощупывающих» атак Айюбидов – средневековая разведка боем – были с легкостью отбиты, и христиане постепенно приближались к Мансуре.

Ближе к завершающему этапу путешествия Людовик – как и Пелагий до него – должен был пройти мимо точки, где канал Махалла соединяется с Нилом, но этот важный водный путь не был упомянут в повествованиях христиан о наступлении, и франки не делали попыток заблокировать или охранять его. На первый взгляд это кажется абсолютной небрежностью и неосмотрительностью, учитывая решающую роль, которую сыграл канал в 1221 году. Но вероятнее всего, ни Людовик и его современники, ни участники Пятого крестового похода так и не поняли, каким образом аль-Камиль сумел провести флот к северному участку Нила. И даже если бы французский король в 1249 году потратил время на разведку канала, после пика наводнения его воды, скорее всего, были несудоходными.

В любом случае франки продолжили свой марш и 21 декабря оказались на позиции, идентичной той, что занимали участники Пятого крестового похода, – севернее вилки между Нилом и рекой Танис. Айюбиды разбили большой лагерь на противоположном – южном берегу Танис и расквартировали свои главные силы чуть дальше к югу. Мамлюки Бахрии тем временем находились в Мансуре (которая с 1221 года выросла из обычного лагеря в укрепленное поселение). Пока Людовик со своей армией двигался из Дамьетты, события при дворе Айюбидов развивались довольно быстро. После долгой борьбы с болезнью 22 ноября скончался аль-Салих. Фахр ад-Дин вошел в союз с одной из вдов покойного султана – Шаджар (Шаджарат) аль-Дурр. Согласно мусульманским источникам, пара делала все возможное, чтобы скрыть информацию о кончине султана: его тело было тайно унесено и была подделана подпись на документе, которым вся полнота командования армией передавалась Фахр ад-Дину. Султану каждый раз за трапезой ставили прибор, но потом объявляли, что он слишком плохо себя чувствует, чтобы выйти к столу.

Что касается Шаджар аль-Дурр, этот обман должен был сохранить видимость единства Айюбидов перед лицом Людовика и Крестового похода, таким образом она рассчитывала выиграть время, чтобы урегулировать вопрос с преемником султана. Для этой цели командир мамлюков Бахрии Актай был отправлен в Месопотамию, чтобы привезти сына и наследника аль-Салиха – аль-Муаззам Тураншаха, чтобы взять в свои руки правление в Египте. Фахр ад-Дин согласился на этот план и чтобы избежать подозрений, и потому, что таким образом со сцены устранялся потенциальный соперник – Актай. Но в душе Фахр ад-Дин, вероятно, надеялся, что, учитывая огромные расстояния и необходимость пересечь вражеские территории, или послание не дойдет до Тураншаха, или наследник не сумеет добраться до Египта. По словам одного мусульманского хрониста, Фахр ад-Дин «нацелился на единоличное и деспотическое правление».

Несмотря на все запутанные интриги, новость о кончине аль-Салиха все же просочилась, вызвав тревогу и беспорядки в Каире. Скоро и Людовик узнал, что, как он позже заявил, «султан Египта окончил свою презренную жизнь», и это увеличило надежды французского короля на победу[376]376
  Rothelin Continuation. P. 596; Ibn Wasil. The Seventh Crusade. P. 133–140; Historiae Francorum Scriptores ad Ipsius Gentis Origine / Ed. A. du Chesne. Vol. 5. Paris, 1649. P. 428.


[Закрыть].

Теперь перед крестоносцами стояла нелегкая задача – преодолеть барьер, который представляла собой река Танис с очень быстрым течением. Людовик собирался построить нечто вроде дамбы «из дерева и земли» через реку. Чтобы достичь этой цели, король поручил своему «главному инженеру» Жослену де Корно выполнить план, состоящий из двух этапов. Сначала были построены два «кошачьих домика» – передвижные башни с вытянутыми «кошками» – защитными экранами, под прикрытием которых могло вестись строительство. Одновременно с побережья были доставлены восемнадцать камнеметательных машин для обеспечения огневого прикрытия. Когда эти хитроумные приспособления были собраны и установлены на позиции, начался второй, более сложный и опасный этап – сооружение самой насыпи.

К несчастью для франков, в египетской армии тоже имелось шестнадцать баллист на южном берегу Таниса. Как только крестоносцы оказались в радиусе их действия, Фахр ад-Дин приказал вести постоянный обстрел. Камни, дротики, стрелы летели дождем. Как и многие мусульманские армии до них, Айюбиды в Мансуре имели огромное технологическое преимущество над латинянами – большой запас легковоспламеняющегося греческого огня. Фахр ад-Дин обстреливал деревянные башни латинян греческим огнем. Жану де Жуанвилю было приказано на протяжении нескольких ночей охранять одну из уязвимых башен. Позднее он откровенно описал, какой ужас испытали он и его люди, наблюдая за греческим огнем, «когда он летел в нас, походил на огромную бочку с уксусом, за которой тянулся огненный хвост длиной с древко копья. Звук, который он издавал в полете, напоминал раскаты грома с неба; казалось, что это дракон прорезает воздух. Свет, который шел от этой огромной пылающей массы, был так ярок, что весь лагерь представал как на ладони, словно днем». Как-то раз в начале 1250 года, когда Жан и его люди не были на дежурстве, обстрел Айюбидов наконец оказался успешным, и башни загорелись. Благодарный за то, что это произошло не в его дежурство, Жан написал: «Я и мои рыцари благодарили Господа, что Он уберег нас, ибо будь мы ночью на страже, то сгорели бы живьем»[377]377
  Rothelin Continuation. P. 600; Matthew Paris. Chronica Majora. Vol. 6: Ad di tamenta. P. 195; John of Joinville. P. 100–102.


[Закрыть].

Даже при наличии «кошачьих домиков» попытки сделать насыпь были неудачными, потому что быстрое течение реки разрушало конструкцию. На первой неделе февраля Людовик велел прекратить ненужный труд, и дух армии резко упал, поскольку Крестовый поход, казалось, зашел в тупик. Однажды к Людовику пришел бедуин (в других источниках его называют дезертиром из египетской армии) и сказал, что может показать надежный брод, который обеспечит доступ на южный берег реки. У Людовика возродилась надежда, и он объявил, что немедленно воспользуется бродом для внезапного нападения на лагерь Айюбидов.

Понимая, что операция связана с колоссальным риском и, если латиняне будут окружены и схвачены на противоположном берегу реки Танис, последствия могут быть ужасными, Людовик действовал осторожно. Чтобы избежать обнаружения, было решено переправляться до рассвета. Глубина брода и необходимость действовать быстро не позволили использовать пехоту, и для участия в переправе были выбраны только конные рыцари и сержанты. А чтобы обеспечить строгую дисциплину, эти люди были выбраны из числа доверенного французского контингента Людовика, а также рыцарей тамплиеров и госпитальеров. Франки Утремера и тевтонские рыцари оставались в лагере для его защиты. Было очень важно, чтобы вся ударная группа успела добраться до южного берега и перегруппироваться до начала атаки. Поэтому Людовик приказал ни в коем случае не нарушать строй[378]378
  Rothelin Continuation. P. 602.


[Закрыть].