Текст книги "Рождение машин. Неизвестная история кибернетики"

Ссылаясь на 798-й отдел 18-го раздела Кодекса США, агентство сообщило Гилмору, что публикация секретных криптологических данных – это нарушение федерального уголовного права. Гилмор понял, что попал в переплет. На руках у него оказались секретные документы, и распространить их – даже просто показать экспертам – означает совершить преступление. Но АНБ не знало, что бумаги у него. Гилмор тщательно взвесил все варианты и решил отправить копии документов в федеральный окружной суд в запечатанном конверте. Однако шифропанки не очень-то доверяли суду, они верили в математику, а не в закон, поэтому сначала Гилмор сделал несколько копий секретной книги и спрятал их в самых невероятных местах[573]573
  Гилмор, беседа, 7 апреля 2014 года.


[Закрыть].

Какое-то время казалось, что беды не миновать – адвокат из Министерства юстиции, представлявший интересы АНБ, потребовал, чтобы Гилмор отдал незаконные копии, и пригрозил силовым воздействием своих оперативников либо агентов ФБР. Шифропанки, особенно адвокат Гилмора Ли Тьен, встревожились. Их волновала не только личная свобода, но свобода в масштабах страны. На научных конференциях криптографов ходили слухи, что АНБ уже прошерстило Нью-Йоркскую публичную библиотеку и заново засекретило документы, ставшие доступными для публики, а в 1983 году изъяло из открытого доступа личную переписку Фридмана. Быстрая передача дела в суд только подтвердила подозрения о том, что власти присвоили себе право утаить любой документ. «Если бы они обыскали дома всех, у кого были такие документы, – вспоминал Гилмор в кафе в Хейт-Эшбери, – они смогли бы засекретить что угодно»[574]574
  Там же.


[Закрыть].

К тому времени шифропанки уже начали понимать, чего боится АНБ. Они видели, что его служащие способны подправлять законы и вести политические игры, но еще они знали, что секретное агентство ненавидит огласку. Поэтому Гилмор обратился к журналистам, которых он знал по списку шифропанков. Одним из самых известных журналистов Сан-Франциско того времени был Джон Маркофф из газеты The New York Times. Гилмор связался с ним, и вскоре в газете вышла статья под заголовком «Разведка США неожиданно прекращает дело о найденных секретных документах»[575]575
  John Markoff, «In Retreat, U. S. Spy Agency Shrugs at Found Secret Data», New York Times, November 28, 1992.


[Закрыть].

План Гилмора сработал, дело получило широкую огласку, и агентству пришлось рассекретить бумаги Фридмана. Адвокаты АНБ не стали связываться с адвокатом Гилмора, чтобы сообщить ему, что они уступают, вместо этого они уведомили Маркоффа. «Я узнал об этом от Маркоффа, – вспоминал Гилмор. – Они не хотели раздувать эту историю»[576]576
  Гилмор, беседа, 7 апреля 2014 года.


[Закрыть].

Сама книга Фридмана ничего не дала шифропанкам: на ее страницах не было ничего, что могло бы как-то повлиять на разработку криптографических инструментов. Но этот эпизод стал заметной психологической победой и подтвердил две вещи: что «АНБ – враг» и что этот враг не всесилен. Даже группка длинноволосых хиппи могла одержать победу над мощной военной машиной. И это было всего лишь начало 1992 года, когда шифропанки только набирали силу.

Общество пребывало в убеждении, что шифропанки пишут программы, однако это было верно лишь отчасти. Программы писали далеко не все, кто числился в списке, а только 10 % шифропанков, и всего 5 % работало над проектами, связанными с шифрованием. Они рано заинтересовались анонимностью, первейшей проблемой конфиденциальности в цифровом веке, которая, по крайней мере тогда, не имела никакого отношения к шифрованию.

То, что мощное шифрование стало доступно любому обывателю, было большим шагом вперед для сохранения конфиденциальности в Сети, но никак не решало главную проблему анонимности получателя.

Перевод открытого текста в шифротекст надежно защищал письмо – кто бы ни открыл конверт, он не мог прочесть его содержимое. Но шифрование не могло скрыть сведений, что стояли на самом конверте: адреса отправителя и получателя, а также данные о том, когда и как было отправлено письмо. Личности собеседников оставались открытыми. Шифрование скрывало содержимое пакета, но не его заголовок – то, что позднее назовут метаданными. Протокол PGP, ставший доступным широкой публике, не защищал метаданные, то есть гарантировал конфиденциальность, но не анонимность.

Шифропанки нашли решение этой проблемы, им стали ремейлеры, специальные серверы, которые автоматически убирали с письма адрес отправителя, заменяли его несуществующим адресом вроде [email protected] и перенаправляли письмо получателю. Это было то же самое, что написать письмо без обратного адреса или позвонить из телефона-автомата и говорить искаженным голосом. Для пущей безопасности можно было выстроить цепочку из ремейлеров, на тот случай, если какой-нибудь из них сохраняет лог, по которому можно вычислить отправителя. Судебные предписания и иски были бесполезны против машин, автоматически забывающих информацию. Но встроить PGP в ремейлеры было непросто, по крайней мере поначалу.

В 1992 году Эрик Хьюз и Хэл Финни написали первые ремейлеры на языках программирования Perl и C, а к 1996 году их было запущено уже несколько десятков. Ремейлеры можно было использовать по-разному, например анонимно разослать по общедоступному списку рассылки закрытую информацию. Так были «выпущены» ранее не публиковавшиеся шифры, раскрыты некоторые правительственные тайны и секреты Церкви сайентологии.

К концу 1992 года все больше людей пользовались PGP, и первые ремейлеры вышли в онлайн. Первого декабря 1992 года, через два дня после того, как Гилмор одержал свою символическую победу над АНБ, Джон Перри Барлоу, один из основателей «Фонда электронных рубежей», обратился к собранию сотрудников разведки и национальной обороны в Маклине, штат Виргиния: «Мне кажется, вас, разведчиков, это коснется так же, как и всех остальных». Барлоу знал, что спецслужбы работают по четким правилам, отделяющим внутренние дела от внешних. «Вам нельзя вести наблюдение внутри страны, – сказал он. – Но в киберпространстве граница между внутренним и внешним, да и вообще между двумя любыми странами, между ими и нами, очень размыта. Если она вообще существует»[577]577
  John Perry Barlow, «Remarks», in First International Symposium: «National Security & National Competitiveness: Open Source Solutions»: Proceedings, vol. 2 (Reston, VA: Open Source Solutions, 1992), 182–183.


[Закрыть].

Для Барлоу и шифропанков винджевское пророчество о безграничном киберпространстве, держащемся на больших простых числах, было чудесным сном, постепенно воплощающимся в реальность. Для правительственных чиновников, озабоченных вопросами национальной безопасности, это был мрачный кошмар. Поэтому в апреле 1993 года Белый дом под руководством Билла Клинтона решил, что раз они не могут остановить распространение шифрования, то, может быть, у них получится его контролировать. Правительство предложило новый федеральный криптографический стандарт.

Он получил официальное название «стандарт шифрования с депонированием ключей» и позволял шифровать информацию, передаваемую дистанционно, особенно передачу речи по мобильным телефонам. Для реализации стандарта было создано целое семейство криптопроцессоров, широко известных под общим названием «микросхема Clipper». Разработку этой системы вело могущественное ведомство радиоразведки, АНБ. Внедрением федерального стандарта должен был заняться Национальный институт стандартов и технологий.

Подвох был в том, что, когда между двумя приборами устанавливалось защищенное соединение, у правоохранительных органов сохранялся доступ к ключу, который использовался для шифровки данных. То есть канал связи защищен, но ФБР в случае необходимости может прочесть письмо или прослушать разговор. К счастью, техническое воплощение этой идеи оказалось намного сложнее, чем представлялось правительству.

Инженеры АНБ придумали, как им казалось, ловкий ход. Чтобы осуществить защищенный звонок, нужен одноразовый ключ для зашифровки разговора, который также может превратить шифротекст обратно в открытый текст. АНБ нужно было получить доступ к ключу без взлома телефонного аппарата, для этого они создали поле доступа правоохранительных органов (Law Enforcement Access Field, LEAF), где сохранялась копия ключа. Сохраненный ключ по-прежнему считался конфиденциальным и также шифровался с помощью вшитого в микросхему Clipper закрытого ключа, чьи половинки передавались на хранение двум правительственным организациям. Так у федералов появлялся запасной ключ для зашифрованного трафика. Белый дом утверждал, что Clipper решает дилемму: обеспечивает американцам защищенные каналы связи и не мешает правоохранительным органам прослушивать разговоры, когда это законно и оправданно.

Нельзя уничтожить анонимность. Когда ты используешь псевдоним в первый раз, это та же самая анонимность, ведь за ним не стоит никакой истории.

Шифропанки, разумеется, заявили, что это полнейшая чепуха. Идея Clipper была не просто противоречивой, она несла в себе немалую угрозу. Невесомый чип дал участникам растущего движения долгожданную весомую причину для протеста. Сама идея, что правительство, каким бы конституционным оно ни было, сможет хранить у себя копии всех секретных ключей, казалась шифропанкам нелепой. «Шифрование = пушки» значило теперь, что администрация Клинтона столкнулась с объединенной яростью людей, ратующих за Первую и Вторую поправки, за свободу слова и вооруженную самозащиту. Ученые из Беркли ощущали себя сродни активистам Национальной стрелковой ассоциации. «Что, если бы Гитлер и Гиммлер воспользовались „депонированием ключей”, узнали, с кем связываются евреи, и всех их схватили и убили?» – риторически вопрошал в своем письме Мэй[578]578
  Timothy May, «Stopping Crime» Necessarily Means Invasiveness», e-mail to [email protected], October 17, 1996, May, «True Nyms and Crypto Anarchy», 81.


[Закрыть].

Граффити-художники подхватили инициативу, и весной 1994 года на двери гаража на углу Шестнадцатой и Гаррисон-стрит в Сан-Франциско появилась надпись «Останови Clipper – к черту АНБ». Реалистично настроенные защитники неприкосновенности частной жизни заметили, что любая база данных депонирования ключей будет желанной целью для агрессивно настроенных разведслужб. LEAF и Clipper представлялись активистам санкционированной правительством лазейкой в защищенные системы. «Фонд электронных рубежей» утверждал, что депонирование ключей – это самая настоящая «выдача ключей».

Одним из самых популярных анти-АНБ лозунгов начала 1990-х годов был «Большой Брат внутри», это пародия на известный слоган одного из крупнейших производителей чипсетов: «Intel внутри». Также был разработан логотип для футболок и значков «На борьбу с Clipper» с цитатой из «Манифеста криптоанархиста» Мэя: «К восстанию, ибо вам нечего терять, кроме этих изгородей из колючей проволоки!» Одну из самых внушительных фраз произнес Джон Перри Барлоу: «Можете взять мой алгоритм шифрования, – гремел он, – когда оторвете мои окоченевшие мертвые пальцы от закрытого ключа»[579]579
  Philip Elmer-DeWitt, «Who Should Keep the Keys?», Time, March 14, 1994, 90.


[Закрыть].

Но не граффити и не меткое словцо погубило правительственную микросхему, это сделал взлом. Удар нанес один из шифропанков, Мэтт Блейз, работавший в AT&T. Алгоритм шифрования Clipper, Skipjack, был строго засекречен. Правительство поставляло его только в тщательно проверенных модулях, защищенных от несанкционированного вмешательства, а оборудование – только через одобренных поставщиков. Одним из этих поставщиков и была AT&T. Компания позволила Блейзу протестировать чип, и он обнаружил, что LEAF, запасной ключ правительства, несовершенен и уязвим для взлома. В августе 1994 года он опубликовал результаты своего исследования в ставшей знаменитой статье[580]580
  Matt Blaze, «Protocol Failure in the Escrowed Encryption Standard», in Proceedings of the 2nd ACM Conference on Computer & Communications Security, November 02–04, 1994 (New York: Association for Computing Machinery), 59–67.


[Закрыть]. Ирония заключалась в том, что, по данным Блейза, Clipper можно было сделать неуязвимым, правда тогда правоохранительные органы лишались к нему доступа. Вскоре проект Clipper был свернут, а шифропанки записали на свой счет очередную победу в споре с правительством.

Некоторые шифропанки с переменным успехом воевали с правительством в суде. В трех случаях рассматривался вопрос, подпадают ли программный код и машинный язык под свободу слова. В 1994 году Фил Карн, бывший инженер Bell Labs, подал иск против Госдепартамента США, утверждая, что запрет на вывоз дискеты с книгой Брюса Шнайера «Прикладная криптография» нарушает Первую поправку. Дело он проиграл. В 1996 году член списка рассылки шифропанков Питер Джунгер, преподаватель юридического факультета Западного резервного университета Кейза, возбудил дело против Министерства торговли за то, что против него были применены экспортные правила, потому что он преподавал компьютерное право в Соединенных Штатах, но в конечном счете также не добился успеха.

Но важнее всего оказались несколько дел, начатых Дэниелом Бернштейном, известных как «Бернштейн против Соединенных Штатов». Молодой математик, которого представлял «Фонд электронных рубежей», подал иск против Госдепартамента, который запрещал без лицензии на торговлю оружием публиковать простую шифровальную программу. В конце столетия, 6 мая 1999 года, Апелляционный суд девятого округа США впервые постановил, что программный код подпадает под защиту Конституции, что знаменовало собой конец ненавистного режима экспортного контроля шифрования.

IV

Стюарт Бранд по-прежнему скептически относился к онлайн-анонимности. Первого апреля 1994 года, когда споры вокруг Clipper достигли накала, некто сообщил в группе новостей о том, что первопроходец криптографии Фил Циммерман арестован и может быть отпущен под залог в размере 1 миллиона долларов[581]581
  Tommy the Tourist, «Please Read: Philip Zimmerman Arrested», e-mail to [email protected], April 1, 1994.


[Закрыть]. Бранда эта шутка не рассмешила, и два дня спустя он написал шифропанкам: «Шутка о Циммермане только укрепляет мое предубеждение против онлайн-анонимности. Когда она проявляется во всей своей красе, как здесь, это страшно раздражает»[582]582
  Stewart Brand, «Re: Philip Zimmerman Arrested [Not!]», e-mail to [email protected], April 3, 1994.


[Закрыть]. Бранд пользовался огромным авторитетом среди подписчиков, поэтому основатели рассылки были не в восторге от его язвительного комментария. «Нельзя уничтожить анонимность, – написал Хьюз на следующее утро. Он подчеркнул, что нет большой разницы, говорить ли анонимно или под псевдонимом. – Когда ты используешь псевдоним в первый раз, это та же самая анонимность, ведь за ним не стоит никакой истории»[583]583
  Eric Hughes, «Philip Zimmerman Arrested [Not!]», e-mail to Stewart Brand, April 4, 1994.


[Закрыть]. Это был сильный аргумент.

Участникам движения нравилось отмечать, что отцы-основатели исповедовали идеи шифропанков: Александр Гамильтон, Джеймс Мэдисон и Джон Джей еще в конце XVII века выпустили сборник статей «Федералист», требуя ратификации Конституции США. Шифропанки даже сравнивали себя с отцами-основателями: Гилмор говорил, что Мэй – это Томас Джефферсон, «писатель», а Хьюз скорее Бенджамин Франклин, «ученый»[584]584
  Гилмор, беседа, 7 апреля 2014 года.


[Закрыть]. Одним словом, Хьюз сказал Бранду, что выступать против анонимности недостойно американца[585]585
  Hughes, «Philip Zimmerman Arrested [Not!]».


[Закрыть], однако прав оказался Бранд. Вскоре возникло несколько влиятельных идей, которые раскололи криптоанархизм и развели в разные стороны пути самопровозглашенных отцов-основателей онлайн-анонимности, и без того не склонных к компромиссам. Одной из этих идей, возможно наиболее пророческой, стал BlackNet.

BlackNet был анти-WELL, машиной ненависти и позора, аморальной по самой своей сути и полностью анонимной, без физического адреса. О ее рождении объявил (как и следовало ожидать) анонимный голос из пустоты киберпространства. 18 августа 1993 года по списку рассылки шифропанков через ремейлер пришло письмо «Введение в BlackNet». Начиналось оно намеренно зловеще, с ноткой иронии, явной для большинства адресатов: «Ваше имя привлекло наше внимание. У нас есть причины полагать, что вас заинтересуют товары и услуги, которые предлагает наша новая организация, BlackNet. Мы занимаемся покупкой, продажей, торговлей и другими операциями с информацией во всех ее формах»[586]586
  «Introduction to BlackNet», e-mail to cypherpunks@toad. com, August 18, 1993.


[Закрыть].

Анонимный автор указал, что BlackNet будет использовать криптосистемы с открытым ключом, чтобы гарантировать клиентам полную и абсолютную безопасность. Он писал, что этот рынок в киберпространстве никак не сможет идентифицировать своих покупателей, «если вы не скажете нам, кто вы (не делайте этого!)».

BlackNet и сам не стремился к огласке: «Не важно, где мы находимся в реальном мире. Важно, где мы находимся в киберпространстве». Таинственный анонимный голос назвал вымышленный адрес: nowhere@ cyberspace.nil. Это была явная шутка, понятная только своим: домена верхнего уровня. nil не существовало. Но далее в письме шло зловещее: «С нами можно связаться (желательно через цепочку анонимных ремейлеров), зашифровав письмо нашим открытым ключом (см. ниже) и разместив его в одном из мест в киберпространстве, которые мы отслеживаем». Этими местами были две группы в Usenet – alt.extropians и alt. fan.david-sternlight – и, разумеется, список рассылки шифропанков. Это уже не походило на шутку.

Стало бы намного труднее привязать все эти кусочки информации к человеку, как в старые добрые времена, когда все расплачивались наличными.

BlackNet был задуман как «номинально» деидеологизированный, но автор письма ясно дал понять, что считает государства, экспортное законодательство, патентное право и национальную безопасность «реликтами докиберпространственной эры». Все это, по его словам, служило одной гнусной цели: распространить влияние государства и насадить «империалистический, колонизаторский государственный фашизм»[587]587
  Там же.


[Закрыть].

Затем в письме говорилось, что BlackNet собирается заняться накоплением своих «информационных запасов» и заинтересован в том, чтобы приобрести различные коммерческие тайны «или что-то еще подходящее». Особенно BlackNet интересовали секреты производства («полупроводники»), методы нанотехнологий («втулочный подшипник Меркла»), химическое производство («фуллерены и укладка белка») и чертежи самых разных предметов, начиная от детских игрушек и заканчивая крылатыми ракетами («3DO»). И, разумеется, внутренняя информация компаний, например о слияниях и поглощениях. «Присоединяйтесь к нашему революционному – и прибыльному – начинанию»[588]588
  Там же.


[Закрыть], – так заканчивалось письмо.

Мэй взял на себя ответственность за BlackNet, который придумал летом 1993 года как пример того, во что может вылиться анонимность, как «упражнение в диверсионной онтологии»[589]589
  May, «True Nyms and Crypto Anarchy», 57.


[Закрыть]. Его целью было обеспечить полностью анонимный, неотслеживаемый, двусторонний обмен информацией, используя пул открытых сообщений в качестве главного канала. Отправитель пользуется цепочкой ремейлеров, чтобы анонимно и без следа оставить в пуле сообщение, зашифрованное открытым ключом получателя. Получатель, и только он, скачивает сообщение, расшифровывает, читает и отвечает тем же путем.

Мэй заявил, что придумал BlackNet исключительно для образовательных и исследовательских целей, однако интересы, которые он перечислил, в частности коммерческие тайны, казались слишком уж подробными для шутки. И, что гораздо более любопытно, сама идея BlackNet очень походила на бизнес-план, который мог сработать.

Ал Биллингс, изучавший антропологию в Вашингтонском университете, ответил по списку всего через несколько часов после того, как пришло приглашение: «Это должно было случиться, – сказал он. – Даже если это неправда, то скоро будет. Я только за»[590]590
  Al Billings, «BlackNet», e-mail to [email protected], August 18, 1993.


[Закрыть].

«Мне кажется, это неправда или, по крайней мере, задумывалось неправдой, – ответил другой шифропанк, уловивший скрытую иронию. – Я считаю, что это шутка, но автору скоро начнут приходить настоящие ответы. Может, оно и оправдается»[591]591
  Christian D. Odhner, «Re: BlackNet», e-mail to [email protected], August 18, 1993.


[Закрыть]. Оба угадали.

По словам Пола Лиланда, оксфордского криптографа и специалиста по теории чисел, Мэй создал «экспериментальный образец схемы торговли информацией с криптографически защищенной анонимностью торгующих»[592]592
  Paul Leyland, «The BlackNet 384-Bit PGP Key Has Been BROKEN», posting to alt.security.pgp, June 26, 1995.


[Закрыть].

Издатели Wired, кажется, обмана не разгадали – в ноябрьском выпуске 1993 года о BlackNet написали как о действующем сообществе. Несколькими месяцами позже, в феврале 1994 года, Ланс Детвейлер, бывший студент-информатик из Колорадо, ставший шифропанком-троллем, опубликовал объявление о BlackNet в более чем 20 новостных группах и списках рассылки, так что его увидело несколько тысяч людей[593]593
  Timothy May, «Who Is L. Detweiler», e-mail to [email protected], January 11, 1994.


[Закрыть].

Некоторые копии добрались и до секретных сетей. Национальная лаборатория Оук-Ридж выпустила информационный бюллетень для своих служащих, рекомендуя сообщать вышестоящим лицам о любых контактах с BlackNet. Мэй действительно стал получать настоящие ответы и странные предложения, в том числе предложение продать информацию о том, как ЦРУ шантажировало дипломатов из африканских стран[594]594
  Timothy May, «Untraceable Digital Cash, Information Markets, and BlackNet» (paper presented at the Seventh Conference on Computers, Freedom, and Privacy, Burlingame, CA, March 11–14, 1997).


[Закрыть]. Мэй расшифровал это сообщение закрытым ключом BlackNet, убрал его подальше и не стал отвечать[595]595
  Greenberg, This Machine Kills Secrets, 91.


[Закрыть].

Одной из главных сфер интересов BlackNet, намеченных Мэем, был экономический шпионаж. К весне 1994 года эта идея распространилась по форумам, группам новостей и бывшей тогда еще в новинку Всемирной паутине – интерфейсе, отображаемом в окне браузера, со ссылками, по которым можно переходить (для большинства пользователей Всемирная паутина стала синонимом Интернета). ФБР серьезно восприняло угрозу промышленного шпионажа, организованного посредством BlackNet, и начало расследование. Анонимное сообщение, разосланное по списку, извещало, что два федеральных агента допрашивали Детвейлера в Денвере по поводу BlackNet, и даже верно называло имя одного из агентов[596]596
  Агента звали Джеффри Дил, и он работал в группе компьютерного анализа ФБР в области Денвера.


[Закрыть].

Федералы связались также с Мэем и другими шифропанками. Мэй, обеспокоенный нежелательным вниманием и тем, что его идеей было очень легко злоупотребить, снова и снова подчеркивал, что это не он прислал шифропанкам то первое письмо. Правительство зря так беспокоилось, BlackNet не стал пулом сообщений для обмена информацией. Не хватило важнейшей составляющей – электронных денег, которые тогда существовали только в качестве концепта.

Вскоре по списку разошелся еще более жуткий проект: открытый список на уничтожение политиков, портал для заказных убийств. Идея принадлежала бывшему инженеру Intel Джиму Беллу, одному из самых радикальных шифропанков[597]597
  Мэй, беседа, 17 апреля 2014 года.


[Закрыть]. В августе 1992 года Белл прочел в Scientific American статью Чаума, озаглавленную «Достижение электронной конфиденциальности». Чаум, руководивший тогда криптографической исследовательской группой в Амстердамском университете, нарисовал мрачную картину: позвонил ли ты по телефону, воспользовался кредитной карточкой, подписался на журнал, заплатил налоги – все эти кусочки информации могут быть собраны в «досье твоей жизни: не только историю твоих болезней и доходов, но и того, что ты покупаешь, куда ездишь и с кем общаешься»[598]598
  David Chaum, «Achieving Electronic Privacy», Scientific American, August 1992, 96.


[Закрыть].

Эта пугающая мысль и идея Чаума о том, как достичь электронной конфиденциальности, вдохновили Белла самым невероятным образом. Чаум предложил использовать в качестве идентификаторов не настоящие имена или номера социального страхования, а «цифровые псевдонимы». В таком случае стало бы намного труднее привязать все эти кусочки информации к человеку, как в старые добрые времена, когда все расплачивались наличными.

В киберпространстве исчезнут угрозы физического насилия, которые были альфой и омегой политики с незапамятных времен.

«Несколько месяцев назад мне пришла в голову по-настоящему „революционная” идея, – писал Белл в апреле 1995 года, – и я в шутку назвал ее „политикой убийства”»[599]599
  Jim Bell, «Assassination Politics», essay in 10 parts (New York: Cryptome, 1996).


[Закрыть]. Вот только сочинение в десяти частях под названием «Политика убийства» не походило на розыгрыш. По мнению Белла, Чаум не о том думал: он спрашивал, как свободы обычной жизни можно воспроизвести в Интернете, Белла же куда больше занимал обратный вопрос: «Как перенести свободу, которую дает нам Интернет, в обычную жизнь?» Чаум предлагал строить киберпространство по образцу реального мира, Белл предложил построить реальный мир по образцу киберпространства. Эта перестановка и породила новое видение мира.

Белл придумал рынок заказных убийств. Прежде всего, нужно было создать законную организацию, которая объявила бы денежный приз за верно «предсказанную» смерть определенного человека. В список на уничтожение попадали те, кто по умолчанию нарушил права обывателей, – «обычно служащие правительства, работники госаппарата или назначенные на правительственную должность люди»[600]600
  Там же, 1.


[Закрыть].

Белл не снимал с человека, нанимающего убийцу для невинного человека, ответственности за убийство. Но Белл-то целился в заведомо виновных. Он не первым прибегнул бы к насилию, это был равноценный ответ государству, которое обладало монополией на насилие, ведь и сбор налогов, и охрана закона сами по себе требовали применения силы. «Получая зарплату украденными у налогоплательщиков деньгами» и будучи связан с полицией, служащий правительства уже нарушал «принцип ненападения». Поэтому «любые действия против него не считаются применением силы по либертарианским принципам»[601]601
  Там же.


[Закрыть]. Убийство служащих правительства, как заявлял Белл, – это законная форма самозащиты. Шифрование сравнялось с пушками в самом прямом смысле.

Надежное шифрование сделало законные убийства возможными – по крайней мере, так считал Белл. В основе его политики убийства лежал список на уничтожение, который находился в ведении организации. Этот список должен был быть открыт для публики. В нем было две колонки: одна – с именем служащего правительства, другая – с суммой, назначенной за его «предсказанную» смерть. (Белл всегда ставил «предсказанная» в кавычки – кому-то ведь нужно было осуществить это предсказание.) Любой, кто имел зуб на одного из политиков или правительственных агентов, мог назначить небольшую (или большую) сумму на его жизнь. «Если хотя бы 0,1 % всего населения страны заплатят по доллару за то, чтобы убить какую-нибудь сволочь из правительства, то выйдет 250 000 долларов награды за его голову»[602]602
  Там же.


[Закрыть], – объяснял Белл. Достаточно большая награда по законам рынка станет стимулом для наемных убийц.

Система Белла должна была работать примерно так. «Угадывающий» создает файл со своей «догадкой» – именем политика или чиновника и временем его убийства – зашифровывает его своим закрытым ключом, так чтобы никто не смог прочитать или изменить его содержимое. Затем кладет запечатанный конверт и некоторую сумму электронных денег в другой конверт, который зашифровывается открытым ключом организации, выдающей призы, чтобы только она смогла его расшифровать. Деньги, по мысли Белла, нужны были для того, чтобы избежать большого количества разрозненных догадок.

Как только убийство совершено, о чем сообщают СМИ, победитель отправляет в организацию запечатанный конверт с двумя ключами, открытым и закрытым. Организация использует закрытый ключ, чтобы подтвердить, что победитель действительно угадал верно. Но как победитель получит свой приз? В конверте должен быть еще один открытый ключ, парный закрытый к которому есть только у победителя. Этот открытый ключ нужен для того, чтобы передать деньги победителю, разместив их онлайн, где всякий сможет их увидеть, но только победитель сможет скачать и расшифровать. И все эти ходы будет невозможно отследить. «Абсолютная анонимность, абсолютная секретность и абсолютная безопасность»[603]603
  Там же.


[Закрыть], – похвалялся Белл.

Идея Белла была действительно революционной. Он верил, что жизнь уже не будет прежней: «Как это изменит политическую обстановку в Америке? Проще ответить на другой вопрос: „Что останется по-старому?“ Мы больше не будем избирать людей, которые резко меняют политический и экономический курс и начинают заваливать нас налогами и законами, а когда мы идем против них, нанимают убийц»[604]604
  Там же.


[Закрыть].

Отношение к Беллу было двояким. Джефф Гордон, инспектор Налогового управления США, сравнивал его с террористом Тимоти Маквеем, который в апреле 1995 года взорвал федеральное здание в центре Оклахома-Сити, убив 168 человек. С другой стороны, Джон Янг, шифропанк и архитектор, в 1996 году создавший первый разоблачительный портал Cryptome, номинировал Белла на премию «Крайслер» в области дизайна за создание «информационного проекта подотчетности правительства».

Криптоанархизм, хоть и добился некоторых успехов, постепенно сходил на нет. Он оставлял после себя граффити, поток бессвязных писем, статьи в журналах, интервью, сумбурный, неупорядоченный «Шифрономикон» и ни одной полноценной книги. Шифропанки писали программы, а не книги. Мэй, самопровозглашенный писатель от движения, попытался и потерпел неудачу[605]605
  Мэй, беседа, 17 апреля 2014 года.


[Закрыть].

Тогда книгу написали за них – в 1997 году Simon & Schuster, один из крупных нью-йоркских издательских домов, выпустил «Суверенную личность». Это была странная книга, полная апокалиптических, но оптимистичных предсказаний. Ее авторы, вдохновленные политической философией шифропанков, оставили за бортом их жаргон и мудреные рассуждения о криптографии, но сохранили дерзость: киберпространство, утверждали они, уничтожит государства.

Лорд Уильям Рис-Могг был выдающейся, хоть и весьма противоречивой фигурой в британском обществе. В 1967–1981 годах он был редактором The Times, председателем Совета по искусствам Великобритании и вице-председателем Би-би-си, а в 1988 году стал пожизненным пэром Палаты лордов, получив титул барона Рис-Могга из Хинтон-Блюэтт в графстве Эйвон. Его соавтором стал Джеймс Дэйл Дэвидсон, консервативный финансовый журналист из Америки, основатель правозащитной организации «Национальный союз налогоплательщиков».

«По мере того как экономическая деятельность будет перетекать в киберпространство, монопольная власть государства внутри его границ будет терять свое значение, – предсказывали Рис-Могг и Дэвидсон. – Пропускная способность каналов связи не оставит шанса территориальной юрисдикции государства»[606]606
  James Dale Davidson and William Rees-Mogg, The Sovereign Individual (New York: Simon & Schuster, 1997), 178–179.


[Закрыть]. Чтобы доказать свои прогнозы, ученые мужи апеллировали к словам бывшего вайомингского скотовода и наркомана Джона Перри Барлоу. По их мнению, он был прав, утверждая, что «Интернет, где нет властей и не действуют законы, ставит под вопрос саму идею государства»[607]607
  Там же, 197.


[Закрыть].

Вслед за Мэем и шифропанками они заявляли, что угроза государственного принуждения окажется неэффективной в онлайне, где ей будет противостоять мощное шифрование. «Виртуальная реальность киберпространства будет настолько недосягаема для притеснителей, насколько можно себе представить»[608]608
  Там же, 15.


[Закрыть]. Массовое принуждение с помощью полиции или армии уже не даст того эффекта, что давало со времен Великой французской революции. Люди больше не потерпят власти государства над собой. Эра принуждения окончена: теперь каждый сам себе господин.

Вскоре значительная доля мировой торговли перейдет в киберпространство, на новую территорию, где старые правительства будут иметь не больше власти, чем на дне морском или на внешних планетах Солнечной системы. «В киберпространстве исчезнут угрозы физического насилия, которые были альфой и омегой политики с незапамятных времен»[609]609
  Там же, 23.


[Закрыть].

Важнейшей причиной надвигающейся революции авторы называли электронные деньги. Киберденьги могли урезать возможности государства контролировать жителей. В ближайшем будущем все коммерческие транзакции перейдут во Всемирную паутину и будут оплачиваться неотслеживаемыми электронными деньгами. Собирать налоги станет трудно, а то и невозможно, и государство значительно уменьшится в размерах, а то и исчезнет вовсе. Как сформулировали это Рис-Могг и Дэвидсон, добавив своеобразную отсылку к Леннону и Маккартни: «Киберпространство – это величайшая оффшорная территория. Экономика без налогов. Бермуда в небесах с алмазами»[610]610
  Там же, 24.


[Закрыть][611]611
  Фраза «Бермуда в небесах с алмазами» является отсылкой к названию песни группы The Beatles «Люси в небесах с алмазами». – Прим. перев.


[Закрыть].