Текст книги "Рождение машин. Неизвестная история кибернетики"

Попытки АНБ обуздать криптографию в конце 1970-х годов подтвердили сомнения тех, кто настороженно относился к тайным махинациям Вашингтона. Утечка документов Пентагона и Уотергейтский скандал в начале десятилетия подорвали доверие к правительству, особенно со стороны левых либертарианцев. Назревало сопротивление.

Ривест, Шамир и Адлеман, однако, революционерами не были. Они хотели сохранить статус-кво, а не разрушать его. «Наступает эра „электронной почты“», – справедливо полагали они. Таким образом, задачей криптографов было «убедиться, что сохранятся два важнейших свойства существующей системы „бумажной почты”: конфиденциальность и подтверждение подлинности, то есть тайна переписки должна была сохраняться, а подписи – вызывать доверие»[539]539
  Ron L. Rivest, Adi Shamir, and Leonard Adleman, «A Method for Obtaining Digital Signatures and Public-Key Cryptosystems», Communications of the ACM 21, no. 2 (February 1978): 120.


[Закрыть].

Криптография с открытым ключом позволяла сохранить тайну переписки. Отправитель зашифровывал письмо при помощи ключа – результата умножения – который получатель «выложил в открытый доступ». А получатель, и только он, использовал соответствующий закрытый ключ – исходные числа, чтобы расшифровать текст. Но возможности новой технологии этим не ограничивались. Криптография с открытым ключом позволяла поставить электронную подпись в письме, для чего следовало действовать прямо наоборот. Отправитель зашифровывал свою подпись закрытым ключом, и получатель мог подтвердить ее, воспользовавшись для расшифровки ключом, который отправитель выложил в открытый доступ. Таким образом, никто, кроме отправителя, не мог зашифровать эту подпись. Расшифровать и прочитать ее мог любой, но только одним способом: с помощью открытого ключа отправителя.

Это напоминало подпись от руки – проверить ее мог любой, а подделать – никто. Электронная почта стала даже лучше бумажной: запечатанные конверты, которые мог открыть только адресат, и подписи, защищенные от подделки, гарантировали конфиденциальность и подлинность.

А прекраснее всего было то, что слово «открытый» в фразе «шифрование с открытым ключом» имело сразу два значения: ключ находился в открытом доступе и, что не менее важно, сам метод был достаточно прост для открытого использования. Криптографический прорыв случился как раз вовремя, он совпал с массовым распространением ПК и появлением Интернета. Серьезная криптология больше не принадлежала правительствам и компаниям, она стала общественным благом. И то, что ЦПС называла несекретным шифрованием, вскоре дало толчок великому множеству идей – как реалистичных, так и утопичных, – которые сформировали облик XXI столетия.

Коктейль из компьютеров, сетей и открытых ключей получался многообещающий. Он должен был произвести огромный эффект, но какой именно – было еще не ясно. Несколько ученых, державших руку на пульсе новых технических открытий, принялись за исследование новых возможностей. Одним из этих ученых был Дэвид Чаум.

II

В 1980-х годах Чаум выглядел как типичный компьютерщик: сивая борода, копна волос, связанных в хвост, и сандалии. В то время он беспокоился, что «автоматизация платежей за товары и услуги» происходит слишком быстро. Его бросало в дрожь при мысли, что другой человек сможет увидеть, как он живет. Чаум знал, что можно сложить весьма детальную картину из отельных бронирований, поездок на транспорте, обедов в ресторанах, квитанций из видеопроката, походов в театры и на лекции, налогов и чеков за еду, лекарства, спиртное, книги, новостные, религиозные и политические материалы. «Компьютеризация, – сокрушался он в 1985 году, – отнимает у человека возможность проследить, как используется собранная о нем информация»[540]540
  David Chaum, «Security without Identification: Transaction Systems to Make Big Brother Obsolete», Communications of the ACM 28, no. 10 (October 1985): 1030.


[Закрыть].

Как через частный, так и через государственный сектор постоянно шел поток личных данных потребителей и граждан, и в огромном массиве информации было не разобрать, что верно, что неверно, а что бесполезно. Чаум беспокоился, что отдельный человек окажется беспомощен перед всевидящим оком «большого брата» или атакой хакера. «Мы наблюдаем зарождение общества личных дел, в котором с помощью компьютеров можно будет выяснить, как и где живет человек, какие у него привычки, с кем он общается, – все на основании ежедневных трат»[541]541
  Там же.


[Закрыть]. Чаум догадывался, что это мало кому придется по душе.

К счастью, шифрование с открытым ключом появилось как раз вовремя, чтобы защитить личные данные от автоматизации, компьютеризации и жадных до информации корпораций и правительств. Чаум работал над конкретными задачами: неотслеживаемая электронная почта, цифровые псевдонимы, анонимные реквизиты и просто защита конфиденциальности. Но прославило его еще одно революционное криптографическое открытие: слепая подпись.

Будь слепая подпись не цифровой, а материальной, человек должен был бы подписать письмо, уже запечатанное в конверт. То есть подпись является слепой, если она добавляется к сообщению, содержание которого уже скрыто. Потом эту подпись можно использовать, чтобы подтвердить подлинность вскрытого сообщения. Чаум предполагал использовать слепую подпись в двух случаях, и одним из них было электронное голосование. Если Алиса хочет подтвердить, что она проголосовала, но не хочет открывать, за кого, в дело вступает хитроумная система слепой электронной подписи: бюллетень можно подписать, не раскрывая своего голоса. И все это можно сделать в цифровом виде: Алиса голосует, Боб заверяет ее подпись, а Ева ничего не знает.

Но по-настоящему Чаума интересовала другая ситуация, когда могла пригодиться слепая подпись: электронные деньги. В 1983 году он предложил «совершенно новый метод шифрования», улучающий систему расчетов так, что посторонний не мог ничего узнать о получателе, времени или сумме платежа. Конфиденциальность и анонимность были такие же, как при расчете наличными на заправке или в аптеке. При этом платеж можно было подтвердить и аннулировать в случае кражи платежного средства, как с кредитной картой.

Чаум соединил преимущества обоих методов: анонимность наличного расчета и безопасность пластиковых карт. Статья «Цифровые деньги лучше бумажных», в которой он излагал свою идею, стала одной из самых значимых его работ. Но дело было не только в удобстве и безопасности. Чаум боялся, что, если зашифрованные платежи не получат широкого распространения, «тайный сбор информации» будет не остановить и, «возможно, не отменить»[542]542
  David Chaum, «Numbers Can Be a Better Form of Cash Than Paper», in Computer Security and Industrial Cryptography, ed. Bart Preneel, René Govaerts, and Joos Vandewalle, Lecture Notes in Computer Science 741 (Berlin: Springer, 1993), 174, 177.


[Закрыть].

Как у всякой порядочной субкультуры, у шифропанков был свой жаргон: псевдонимы и анонимные описатели стали просто «нимами», а себя участники движения называли «ш-панками».

Мысль Чаума была волшебно простой и впечатляющей. Стивен Леви, проницательный летописец великого криптографического диспута 1990-х годов, назвал его «Гудини от криптографии»[543]543
  Levy, Crypto, 213.


[Закрыть]. Идеи Чаума вдохновили целое движение, чьи последователи были уверены, что шифрование в корне изменит существующий порядок. Многие криптографы тех времен испытали на себе влияние такой мощной черты американской культуры, как борьба за гражданские права, с ее глубоким недоверием к властям. Контркультура, упирающая на свободу слова, наркотики и раскрепощение нравов, постоянно испытывала пределы закона. А нервная реакция АНБ на развитие криптографии как науки только усилила враждебность к правительству в зарождающемся компьютерном подполье 1980-х. Поэтому совсем не совпадение, что открытие криптографов из Сан-Франциско развилось в одну из самых влиятельных политических идей начала XXI века.

Одним из отцов-основателей нового движения стал Тимоти Мэй. Сын морского офицера, Мэй вырос в пригороде Сан-Диего[544]544
  Andy Greenberg, This Machine Kills Secrets (New York: Dutton, 2012), 55–56.


[Закрыть]. Когда Тиму было двенадцать, его отец получил назначение в Вашингтон, и семья перебралась на Восточное побережье. Тим, тогда еще совсем ребенок, вступил в местный оружейный клуб, увлечение огнестрельным оружием он пронес через всю жизнь. В его коллекции были револьвер 22-го калибра, «магнум», штурмовая винтовка AR‐15, «ругер», пара «зиг-зауэров» и другие[545]545
  Там же, 56.


[Закрыть]. Держа в руках приятно тяжелое, холодящее металлом оружие или читая книги Айн Рэнд, королевы юношески напористого либертарианства – доктрины о свободе воли, – Мэй чувствовал себя свободным и всемогущим.

Мэй запоем читал не только научную, но и художественную литературу. Он считал, что криптография – это нечто настолько новое и обещающее такие радикальные перемены, что вдохновение стоит искать не в науке, а в научной фантастике. В 1986 году он наткнулся на повесть Вернора Винджа «Истинные имена». «Ты должен это прочитать», – сказал Мэю друг, протянув затрепанную ксерокопию. Оказалось, что Виндж тоже боялся полной идентичности и прозрачности. «Мне пришло на ум, что истинное имя – это серийный номер в огромной базе данных»[546]546
  Виндж В. Истинные имена. М.: Жемчужина, 2015.


[Закрыть], – вспоминал позже Мэй. Имена – это идентификаторы, связывающие воедино разрозненные данные, похожим термином пользуются разведслужбы. Человек с доступом к базе истинных имен обладал бы властью над всеми, кто в ней числится.

Повесть Винджа, написанная в 1981 году, отразила сомнения его современника Чаума, боявшегося «общества личных дел». Мэй признал, что книга его «зачаровала». По его словам, Виндж озвучил проблемы, волновавшие тогда компьютерное сообщество: роль электронных денег, анонимность, псевдонимы, известность и противодействие правительству, пытающемуся взять киберпространство под контроль[547]547
  Тимоти Мэй в беседе с автором 17 апреля 2014 года.


[Закрыть].

Мэй был знаком с концепцией киберпространства еще до того, как оно стало известно под этим именем. Он с интересом следил за новыми тенденциями в науке и технологиях, включающими новаторскую работу Джарона Ланье о виртуальной реальности. В 1984 году на обложке сентябрьского выпуска журнала Scientific American, посвященного программному обеспечению, появилась иллюстрация Mandala, визуального языка программирования, созданного Ланье. В этом же номере была опубликована фотография, присланная Мэем, работавшим тогда в Intel:

зелено-голубой снимок части микропроцессора Intel 80186, сделанный с помощью электронного микроскопа. В том же сентябре Мэй столкнулся с Ланье в магазине Printers Inc., где собиралась тогда интеллектуальная элита полуострова Сан-Франциско. Ланье сидел через два стула от него, и они заговорили о киберпространстве[548]548
  Там же.


[Закрыть].

«Благодаря шифрованию можно забыть о большинстве законов, говорящих, что можно, а чего нельзя делать в киберпространстве»[549]549
  Timothy C. May, «True Nyms and Crypto Anarchy», in True Names and the Opening of the Cyberspace Frontier, ed. James Frenkel and Vernor Vinge (New York: Tor, 2001), 83.


[Закрыть], – утверждал Мэй. Для него, как и для других первопроходцев криптоанархизма, это была важнейшая перемена. В полном соответствии с духом киберпанка, Мэй воспринял идею «пространства» буквально: «Такая возможность – главный довод для того, чтобы хотя бы частично переместиться в киберпространство». Он считал, что бурное разрастание Всемирной паутины, защищенные каналы связи и доступность электронных денег ускорят «долгожданную колонизацию киберпространства»[550]550
  Там же.


[Закрыть].

В середине 1988 года, через десять лет после инновационного открытия Ривеста и через два года после прочтения «Истинных имен», Мэй сочинил «Манифест криптоанархиста»: «Технология для такой революции, а революция эта определенно будет и социальной, и экономической, теоретически разработана в прошлом десятилетии, – писал Мэй. – Но лишь недавно компьютерные сети и персональные компьютеры приобрели быстродействие, достаточное для практической реализации этих идей»[551]551
  Текст Тимоти Мэя «Манифест криптоанархиста» можно прочитать по ссылке: http://concepture.club/post/infopoloz/kuda-katitsja-mir-perevod-manifestov-kriptoanarhistov-i-shifropankov


[Закрыть].

Возможности представлялись исключительные. «Два человека смогут обмениваться сообщениями, заниматься бизнесом, заключать электронные контракты, не имея возможности установить Истинные Имена, то есть личности друг друга», – писал Мэй в своем манифесте, заглавными буквами отсылая к произведению любимого писателя. Потом он призвал на помощь популярный в Америке образ фронтира[552]552
  Фронтир (англ. frontier – «граница, рубеж») в истории США – зона освоения Дикого Запада, которая постепенно расширялась и перемещалась на запад, пока не достигла Тихоокеанского побережья. Бюро переписи населения США определяло фронтир как границу, за которой плотность населения была менее двух человек на квадратную милю.


[Закрыть]. Колючая проволока «позволила огораживать огромные ранчо и фермы на бескрайних просторах Запада, тем самым навсегда изменив представления о земле и правах собственности в западных штатах», и спровоцировала «войну разрезанной проволоки». Мэй был на стороне скотоводов и ковбоев, резавших проволоку. Тот же принцип работал и в цифровом пространстве – не стоило воспринимать колючую проволоку как непреложный факт.

Сравнение было странным, но впечатляющим: шифрование изменило правила игры. Так же как колючая проволока когда-то, оно поначалу казалось незначительным открытием из какой-то безвестной области математики. Однако на этот раз технология работала на поборников свободы и независимости и против тех, кто пытался отгородить свою собственность заборами. Для Мэя шифрование стало «кусачками, разрезающими колючую проволоку вокруг интеллектуальной собственности». Правительство, – с ужасом отмечал он, – старалось замедлить или остановить распространение этой технологии, и Вашингтон одобрял давление спецслужб, замаскированное защитой национальной безопасности. Мэй верил, что, как и в «Истинных именах», преступники воспользуются этим и обратят обновленные возможности себе на пользу. Но он также знал: ничто не остановит рост криптоанархизма. И свой памфлет он закончил боевым кличем: «К восстанию, ибо вам нечего терять, кроме этих изгородей из колючей проволоки!»

В «Манифесте криптоанархиста» уже виднелись семена будущей могучей политической идеологии: сама технология, а не люди, покажет, что в насилии нет нужды. Мэй распространял свой памфлет в электронном и печатном виде среди активистов-единомышленников на конференции «Крипто‐88» и Конференции хакеров того же года. Но чего-то не хватало, идея была изложена неидеально.

III

К 1992 году Тимоти Мэй и его друг Эрик Хьюз устали ждать развития существующих криптографических технологий. Да, Фил Циммерман только что выпустил собственноручно написанную программу PGP 1.0, и это была серьезная веха, ведь Циммерман, нарушив правила экспортного контроля и патентный закон, принес людям шифрование с открытым ключом. PGP приняли тепло, вокруг нее сразу же поднялась шумиха, но первая версия была не очень удобна и полна багов[553]553
  Баг на жаргоне программистов означает ошибку.


[Закрыть]. Это был далеко не предел возможностей криптографии, и Мэй с Хьюзом это знали.

Мэй и Хьюз внешне отличались друг от друга. Мэй был значительно старше, в одежде тяготел к грубому индивидуализму Дикого Запада и часто щеголял в широкополой ковбойской шляпе, этакий ковбой от криптографии. В сорок лет он ушел из Intel и поселился на ранчо в горах Санта-Круз, имея достаточно денег для безбедного существования. Еще мальчиком в 1970-х годах он читал Whole Earth Catalog, а позднее подписался на Whole Earth Review. Кроме того, он успел побывать членом «Клуба самодельных компьютеров».

Возраст Хьюза приближался к тридцати, у него были длинные светлые волосы и клочковатая борода. Он изучал математику в Беркли, а в мае 1992 года приехал в Санта-Круз в поисках жилья. С Мэем их сблизило общее увлечение криптоанархизмом. «Мы три дня напролет говорили о математике, протоколах, предметно-ориентированных языках, безопасных анонимных системах, – вспоминал Мэй. – Ну и здорово же было». Вдохновением для них послужила знаменитая колонка Мартина Гарднера в Scientific American, опубликованная 15 лет назад, в 1977 году.

«Это же просто невероятно»[554]554
  Мэй, беседа, 17 апреля 2014 года.


[Закрыть], – подумал Мэй, впервые прочитав ее.

Мэй и Хьюз набрали команду. Шестнадцать человек встречались каждую субботу в бизнес-центре, полном офисов начинающих технических компаний. В комнате был только стол для заседаний и серый ковер на полу. На одно из первых собраний пришли Стюарт Бранд, Кевин Келли и Стивен Леви из журнала Wired. Все это были типичные обитатели залива Сан-Франциско: увлеченные техникой, пропитанные контркультурой, стойкие приверженцы либертарианства.

Криптоанархизм должен был не только покончить с жестокими рынками, но и нанести удар по рынкам с неравными условиями.

Кроме того, их объединяло разочарование в медленном развитии криптографии. Со времен идей Чаума прошло уже десять лет, но до сих пор не было ни электронных денег, ни ремейлеров, ни гарантии конфиденциальности, ни защиты, встроенной в развивающееся киберпространство. Члены команды устраивали игры, где роль зашифрованных сообщений выполняли конверты, и играли чуть не по четыре часа кряду, наглядно изучая, как криптографически обеспеченная анонимность покажет себя в сфере коммерции. С помощью простых конвертов они воссоздавали псевдонимные системы репутации, подписей и даже черные онлайн-рынки.

Но уже на этих первых собраниях возник вопрос о том, что анонимностью компьютерной коммуникации могут воспользоваться преступники. «Это же идеально для требований выкупа, вымогательства, подкупа, шантажа, торговли внутренней информацией и терроризма», – сказал Мэю Келли в ходе интервью в Санта-Круз осенью 1992 года, имея в виду те ранние симуляции черных рынков. Бранд разделял эти опасения и по тем же причинам запретил анонимность в WELL. Но Мэй остался невозмутим. «А как насчет торговли информацией, которая не считается законной, например о выращивании марихуаны или самодельных абортах? – ответил он Келли. – Как насчет анонимных осведомителей, анонимных исповедей и сайтов знакомств?»

Большинство активистов приняли сторону Мэя, и в сентябре 1992 года было принято очевидное решение перенести собрания из офиса в киберпространство и создать список рассылки электронных писем. Люди тогда только начинали пользоваться электронной почтой, поэтому таким списком проще всего было объединить людей в группу. В отличие от WELL, крипто-анархисты членских взносов не брали, и, что намного важнее, записаться к ним можно было анонимно. Список был открытый, информации о членах не собирали. Любой мог подписаться на рассылку, просто отправив письмо по адресу cypherpunks-request@toad. com. Список хранился на машине Джона Гилмора, сан-францисского активиста с длинной гривой волос, жидкой бородой и большим интересом к легким наркотикам. Гилмор был одним из пяти первых работников Sun Microsystems и, как и Мэй, еще в молодости скопил достаточно денег, чтобы всю оставшуюся жизнь ни в чем не нуждаться.

Термин «шифропанк» родился случайно. «Вы просто кучка шифропанков»[555]555
  Timothy C. May, «Announcement: „Cyphernomicon“ FAQ Available», e-mail to [email protected], September 11, 1994.


[Закрыть], – на одном из первых собраний воскликнула редактор журнала Mondo 2000 Джуд Милхон, больше известная как Святая Джуд, неистовая хакерша-феминистка, прославившаяся лозунгом «Девушкам нужны модемы». В своем каламбуре Святая Джуд соединила название только набиравшего популярность жанра научной фантастики – киберпанк – со словом «шифр». Самопровозглашенным анархистам понравилось новое прозвище. «В киберпанке речь часто идет о киберпространстве и компьютерной безопасности, – пояснял потом Мэй, – поэтому связь самая прямая»[556]556
  Там же.


[Закрыть]. Он бывал в Беркли на нескольких вечеринках Mondo, которые поначалу устраивал главный редактор Кен Гоффман, а позже – его преемница Элисон Бейли Кеннеди.

В ноябре 1992 года Святая Джуд напечатала в своем киберпанковском журнале одну из первых статей о зарождающемся движении шифропанков. Она рассказала таинственную, в духе движения, историю о том, как повстречала двух шифропанков в масках на концерте группы Screaming Meemees в клубе «Черная дыра».

«Сокрытие своей личности – это последний оплот безопасности, – сказал ей один из них. – Тело можно убить, можно покалечить. Даже если у тебя нет детей, можно взять в заложники твою собственную плоть».

«С революционерами можно связаться по адресу [email protected]»[557]557
  Jude Milhon (as St. Jude), «The Cypherpunk Movement: Irresponsible Journalism», Mondo 2000, no. 8 (1992): 36–37.


[Закрыть], – писала Милхон в конце статьи.

Криптоанархизм набирал обороты, вскоре местные ячейки появились в Лондоне, Бостоне и Вашингтоне. Как у всякой порядочной субкультуры, у шифропанков был свой жаргон: псевдонимы и анонимные описатели стали просто «нимами», а себя участники движения называли «ш-панками».

Стивен Леви и Кевин Келли участвовали в самых первых собраниях ш-панков, в мае 1993 года Леви осветил новое движение во втором номере Wired. На обложке Эрик Хьюз, Тим Мэй и Джон Гилмор, все в пластиковых белых масках, держали американский флаг; Гилмор щеголял в футболке с интернет-адресом только что основанного «Фонда электронных рубежей», на лбу у каждого красовался его открытый ключ для PGP[558]558
  Смотрите обложку Wired 1.02, май/июнь 1993 года.


[Закрыть].

В том же году Келли опубликовал длинную статью о криптоанархистах в юбилейном выпуске Whole Earth Review, а основатель журнала Стюарт Бранд выступил ее внештатным редактором. Ранее в том же году был выпущен Mosaic 1.0 – первый браузер, способный отображать графику и текст на одной и той же странице. Бесплатный браузер оживил сеть, наполнив ее красочными изображениями. Телефонные линии не справлялись с нагрузкой. Whole Earth Review отметил, что с расцветом сетей нужда в шифровании стала еще ощутимее.

К ноябрю 1992 года, когда Mondo впервые упомянул о списке рассылки, в группу входило около ста человек, включая журналистов и даже нескольких людей с адресами на военном домене. mil. В списке преобладали радикальные либертарианцы, было «несколько анархо-капиталистов и даже пара социалистов»[559]559
  May, «Announcement».


[Закрыть]. Большинство работало с техникой и компьютерами, но присутствовали также политологи, специалисты по классической филологии и юристы. Через два года список насчитывал около 500 человек. Это после того, как из-за аварийного отключения машины, где хранился список членов группы, потерялась последняя версия с более чем 700 подписчиками. Среди левых и правых участников не было единства мнений, поэтому основатели группы рекомендовали членам не касаться больных тем, вроде абортов или оружия.

Поначалу списком ведал Эрик Хьюз[560]560
  Лэки заархивировал весь список и с 1995–1996 годов хранил архивы в сети. Мое исследование стало возможным во многом благодаря его архиву на cypherpunks.venona. com. Райан Лэки в письме автору от 16 февраля 2015 года.


[Закрыть], но официального лидера в списке рассылки, как и в самой группе, не было. «Нет главного – нет главы, то есть ан-арх – анархия»[561]561
  Там же.


[Закрыть], – пояснял Мэй и советовал для пущей ясности посмотреть происхождение слова «анархия». У растущего движения не было ни бюджета, ни системы голосования, ни лидеров, но оно развивалось в течение многих лет. Джон Гилмор подсчитал: с 1 декабря 1996 года по 1 марта 1999 года через рассылку прошло 24 575 сообщений, это примерно тридцать сообщений в день в течение более 800 дней[562]562
  John Gilmore, «Summary of Cypherpunks Discussion Volume and Participants», в письме к Джину Грантэму от 13 апреля 1999 года.


[Закрыть].

Научная фантастика не только дала шифропанкам имя, она подпитывала их утопические идеи. В письмах участникам, статьях и перечнях часто задаваемых вопросов Мэй рекомендовал «ознакомиться с источниками», подразумевая не научные статьи о криптографии и не либертарианские или анархистские листовки. Нет, он имел в виду художественную литературу: «1984» Джорджа Оруэлла, «Наездники шоковой волны» Джона Браннера, «Атлант расправил плечи» Айн Рэнд и, разумеется, «Истинные имена» Вернора Винджа. Повесть Винджа около 20 раз упоминается в «Шифрономиконе» – расползшемся на 300 страниц логе переписки, который больше всего подходит под определение канонического документа шифропанков и выглядит как беспорядочный перечень вопросов и ответов. Единственный научный источник, который рекомендует «Шифрономикон», – это классическая статья Чаума «Безопасность без идентификации» 1985 года издания.

Увлечение научной фантастикой привело к обсуждениям, на чем «держатся стены киберпространства», по выражению Мэя[563]563
  May, «True Nyms and Crypto Anarchy», 83.


[Закрыть]. Уильям Гибсон называл новую виртуальную сферу киберпространства консенсуальной галлюцинацией, но шифропанкам это не нравилось – новые рубежи не могут быть просто галлюцинацией. Для шифропанков киберпространство было чем-то вполне ощутимым и достаточно прочным, чтобы устоять против совокупной мощи американского правительства, агентов ФБР и шпионов АНБ. Поэтому «Истинные имена» нравились им гораздо больше «Нейроманта».

Чтобы осуществить защищенный звонок, нужен одноразовый ключ для зашифровки разговора, который также может превратить шифротекст обратно в открытый текст.

Доблестный герой Винджа – Роджер Поллак, также известный как Mr. Slippery – успешен как в материальной, так и в виртуальной реальности. Представитель среднего класса с домом в пригороде, садом и машиной, на Ином Плане он был незаменим для федов, томящихся под властью анонимных хакеров. Гибсоновский безнадежный наркоман и прохиндей Генри Дорсетт Кейс не выдерживал с ним никакого сравнения. Киберпространство – это больше, чем просто совместная иллюзия. Шифропанкам нравилось думать о бесконечном онлайновом просторе как о неизведанной территории, такой же опасной для чужаков, как плато Скалистых гор. Поэтому вполне уместно было задуматься, что же скрепляет стены киберпространства. Мэй попытался ответить на этот вопрос в одной из своих работ: «Что не дает этим мирам обрушиться, рассыпаться в киберпыль, пока пользователи копошатся внутри, а хакеры пытаются взламывать системы? Виртуальные ворота, двери и каменные стены, описанные в „Истинных именах“, – это мощные, устойчивые структуры данных, а не готовые развалиться хлипкие конструкции»[564]564
  Там же, 61.


[Закрыть].

Ответ был очевиден – шифрование «позволяло этим киберпространственным мирам существовать». Мэй считал, что поразительная математическая мощь больших простых чисел обеспечивает надежность структур этого необъятного пространства и позволяет спокойно «колонизировать» его. Он объяснял, что владеть «участком в киберпространстве» – значит запускать программы на определенных машинах и в определенных сетях и самому устанавливать правила, выстраивая стратегию доступа к данным. Если кого-то не устраивает, как ведут дела в конкретном виртуальном мире, никто его там не держит. И Мэй был убежден, что любой, кто попытается с помощью отживших правительств изменить эти правила силой, встретит достойный отпор.

Для либертарианцев криптоанархизм означал, что «люди с пушками» не смогут помешать сделке, происходящей при взаимном согласии сторон. Невозможность принуждения имела два далеко идущих последствия, которые мешали двум типам людей с пушками. Во-первых, это была полиция и федеральные правоохранительные органы, которые уже не смогли бы отследить тех, кто отказывался декларировать доход или занимался нелегальной торговлей. Государство лишалось значительной доли своих рычагов влияния. Если финансовые операции невозможно отследить, нельзя и собрать налоги, что, конечно, хорошо для обывателей, но катастрофично для правительства. «Можно быть уверенным в одном, – сказал Мэй Кевину Келли из Whole Earth Review уже в конце 1992 года, – в конце концов эта штука уничтожит налоги»[565]565
  Kelly, «Cypherpunks, e-Money», 46.


[Закрыть].

Вторая группа людей с пушками, которых затрагивало шифрование, были преступники, которые тоже лишались возможности запугивать людей, угрожая физическим насилием. Если бы, например, покупатели наркотиков превратились в невидимок не только для федералов, но и для банд, тогда рынки, где всегда господствовало насилие, стали бы мирными. Анонимно заказывать ЛСД онлайн намного безопаснее, чем ходить по сомнительным улочкам и общаться с подозрительными дилерами.

Доступное общественности надежное шифрование позволит заключать совершенно анонимные, бесследные и неотслеживаемые сделки между сторонами, которые никогда не встретятся[566]566
  May, «Announcement».


[Закрыть]. Анархистам казалось само собой разумеющимся, что такие сделки всегда будут добровольными: если нельзя отследить контакт, то нельзя никого и принудить. «Грядут большие перемены в традиционном подходе с угрозами насилием, – заявлял Мэй в «Шифрономиконе». Причем не важно, исходит угроза от правительств, преступников или компаний. – Угрозам насилием конец»[567]567
  Там же.


[Закрыть].

Криптоанархизм должен был не только покончить с жестокими рынками, но и нанести удар по рынкам с неравными условиями. Мэй очень любил проводить аналогию с гильдиями. Средневековые гильдии монополизировали информацию, например о том, как обрабатывать кожу или серебро. Когда независимые предприниматели пытались производить товары вне гильдий, «приходили люди короля и громили их лавки, потому что гильдии платили налоги королю»[568]568
  Kelly, «Cypherpunks, e-Money», 42.


[Закрыть]. Полиция, сборщики налогов и корпорации были заодно.

Печатное дело сломало эту кабальную систему, теперь кто угодно мог распространить трактат о том, как дубить кожу, и король был не в силах остановить знание, расходящееся, как лесной пожар. Однако даже в век печати, сокрушался Мэй, некоторые предприятия бдительно охраняют свои особые технологии, например производства оружия. Но теперь их эре конец: шифрование сделает общедоступными даже специальные знания и патентованную информацию. «Корпорации не смогут сохранить свои секреты, потому что продавать информацию в сетях будет очень просто»[569]569
  Kevin Kelly, Out of Control (Reading, MA: Addison-Wesley, 1995), 178.


[Закрыть], – говорил Мэй. Можно будет проводить любые операции без всяких ограничений.

«Шифрономикон» был сырым, неотредактированным и понятным далеко не каждому текстом, но послание его было ясно: конфиденциальность и соблюдение законов противопоставлены друг другу. Прения о ношении огнестрельного оружия дали новый дуализм: самозащита или защита закона. «Шифрование – те же пушки», – сформулировал Мэй, и то и другое дает «заблаговременную защиту». Некоторые наиболее внушительные лозунги шифропанков были попросту скопированы из прений об оружии, например: «Если шифрование объявить вне закона, только у людей вне закона будет шифрование». Другим популярным лозунгом стала переделка знаменитых слов Чарлтона Хестона, президента Национальной стрелковой ассоциации США: «Шифрование заберете из моих окоченевших мертвых рук»[570]570
  May, «True Nyms and Crypto Anarchy», 82.


[Закрыть].

С самого начала шифропанки были людьми действия, они не проводили собраний и обсуждений ради собраний и обсуждений. Летом 1992 года Джон Гилмор, один из трех первых шифропанков-бунтарей с обложки Wired, предпринял смелый ход против АНБ, который привлек к движению внимание всей нации.

Два криптографических труда пробудили интерес Гилмора – «Военный криптоанализ» в четырех томах, написанный Уильямом Фридманом из АНБ и выпущенный еще во время Второй мировой. И шеститомная «Криптоаналитика», опубликованная в 1956–1977 годах, ее авторами были Фридман и один из его учеников, Ламброс Калимахос. Фридман был легендарным криптографом: в 1930-х годах он принимал участие в основании Службы радиоразведки армии США, прямого предшественника АНБ. В Национальном музее криптографии США его нарекли «главой американской криптологии». Фридман ввел в оборот сам термин «криптоанализ», и в Форт-Миде его именем назван лекционный зал на 500 человек[571]571
  James Bamford, The Puzzle Palace (New York: Houghton Miflin, 1982), 47–56.


[Закрыть].

Первые два тома каждого труда были рассекречены, что позволило Гилмору их обнаружить. В начале июля 1992 года Гилмор отправил в АНБ запрос с просьбой рассекретить остальные тома, ссылаясь на Закон о свободе информации. Сам того не зная, Гилмор запросил один из основополагающих документов АНБ. Агентство, по своему обыкновению, затянуло с ответом. У Гилмора был тихий голос, и выглядел он как безобидный хиппи – в очках, как у Джона Леннона, и с безмятежной улыбкой, но остановить его было не так-то просто. Гилмор решил подать жалобу.

В этот момент с ним связался шифропанк с Восточного побережья и сказал: «Кажется, я видел что-то похожее в библиотеке»[572]572
  Не такая уж примечательная находка. Джеймс Бэмфорд публично рассказал о бумагах Фридмана в своей авторитетной книге об АНБ «Дворец загадок» (The Puzzle Palace), опубликованной в 1982 году. Джон Гилмор в беседе с автором 7 апреля 2014 года.


[Закрыть]. Оказалось, что после смерти Фридмана в 1969 году его личный архив был передан в публичную библиотеку кампуса Военного института Виргинии в Лексингтоне, и в архиве хранилась неопубликованная рукопись той самой книги. Так что шифропанк просто пошел туда, отксерокопировал гранки книги с пометками Фридмана и отправил пухлый пакет Гилмору в Калифорнию. В начале октября, через неделю после того, как почтальон бросил пакет на крыльцо Гилмора, в его ящик попало второе письмо с Восточного побережья – от АНБ. Реалистично настроенные защитники неприкосновенности частной жизни заметили, что любая база данных будет желанной целью для агрессивно настроенных разведслужб.