Текст книги "Рождение машин. Неизвестная история кибернетики"

Свою самую известную книгу, «Шаги в направлении экологии разума», Бейтсон дописывал, работая с дельфинами в Океаническом институте на Гавайях в 1971 году. «Шаги», как ласково Бейтсон и его поклонники называли книгу, имели огромный успех среди контркультурной интеллигенции. Большое влияние на автора оказали новые идеи: «Теперь я хочу поговорить о другом, после Хиросимы и Нагасаки, важном историческом событии, которое произошло в моей жизни примерно в 1946–1947 годах, – писал Бейтсон, имея в виду кибернетику. – Я думаю, что кибернетика – это самый большой кусок фрукта с древа познания, которое только смог получить человек за две тысячи лет»[347]347
  Там же, 481.


[Закрыть]. За предыдущие двадцать пять лет люди узнали, «чем является окружающая среда, чем является организм и в особенности чем является разум»[348]348
  Бейтсон Г. Шаги в направлении экологии разума. УРСС, 2005.


[Закрыть].

Примерно за двадцать лет до того, как Бейтсон написал эти строки, он встретил Росса Эшби и был заинтригован его идеями о живом и мыслящем гомеостате. В своих книгах Эшби приводит в пример человека с искусственной рукой, пытающегося починить двигатель, и скульптора, с помощью долота обрабатывающего кусок мрамора. Бейтсон пошел дальше, выбрав сильную иллюстрацию с еще большим символизмом.

«Представьте себе человека, рубящего дерево топором», – предложил он. Когда лесоруб рубит дерево, он делает это итеративно[349]349
  Итеративный подход (англ. iteration – «повторение») в разработке программного обеспечения – это выполнение работ параллельно с непрерывным анализом полученных результатов и корректировкой предыдущих этапов работы. – Прим. перев.


[Закрыть], ударяя по дереву снова и снова. Каждый раз человек изменяет последнюю зарубку, корректирует угол наклона лезвия и регулирует силу удара, ориентируясь на внешний вид зарубки, оставленной предыдущим ударом. Дерево – часть процесса, а не внешнее обстоятельство. Умственный корректирующий процесс в голове лесоруба обусловлен только деревом. С точки зрения Бейтсона, «этот самокорректирующий (то есть ментальный) процесс вызван всей системой: дерево-глаза-мозг-мышцы-топор-удар-дерево».

Уже в начале 1950-х годов Эшби и Винер предполагали, что грань между людьми и их инструментами очень условна. Долото – функциональная часть скульптора. Пилот бомбардировщика действует как сервомеханизм. Человек и машина формируют систему. Это была Кибернетика 101, самая основа. Затем Эшби отметил условность границы и между системой и окружающей средой.

Бейтсон привел эту идею к ее логическому заключению: если топор – расширение тела человека, то дерево нужно рассматривать так же, потому что едва ли человек станет использовать топор без дерева. Поэтому дерево-глаза-мозг-мышцы-топор-удар-дерево «и есть целая система, у которой имеются характеристики постоянного разума», – писал Бейтсон в «Шагах». Разум находится не внутри черепа человека, он заключен во всей системе. «Разум – константа в более крупной системе – это человек плюс окружающая среда»[350]350
  Бейтсон Г. Шаги в направлении экологии разума. УРСС, 2005, 323.


[Закрыть].

Бейтсон понимал, насколько дико это звучит для его американских и европейских читателей, которые видели свой мир в индивидуалистическом, а не в таком радикально-целостном виде: «Вовсе не так средний западный человек видит цепочку событий при рубке деревьев», – пишет Бейтсон[351]351
  Там же, 324.


[Закрыть].

Но с точки зрения кибернетики цепочка из дерева-глаз-мозга-мышц-топора-удара-дерева была элементарной и логичной мыслью. Любое эффективное поведение должно представлять собой полную схему, законченную цепочку обратной связи, поэтому любая схема, в которой ошибки корректируются, должна быть названа ментальной системой. И дерево было частью этой схемы, которая позволяла лесорубу видеть и исправлять ошибки в модификации его зарубок. Естественно, дерево было частью той же ментальной системы.

Первые владельцы компьютеров, эти молодые идеалисты, оценили слияние человека и машины, которое принесло освобождение от конформизма и консерватизма.

Любая совокупность объектов, у которых есть необходимая сложность причинно-следственных связей, «обязательно демонстрирует ментальные характеристики», обобщил Бейтсон[352]352
  Там же, 315.


[Закрыть]. Любая подобная система должна быть самокорректирующейся и автоматически прилагать усилия «для достижения гомеостатического оптимума», как и предсказывал Эшби. Система сама по себе – преобразователь, орган чувства.

Бейтсон считал неверным истолкование слова «правитель», как в инженерии, так и в политике. Обычно подразумевают, что правитель командует, управляет и контролирует часть машины или политического общества. Но это не просто упрощение, это ошибка. Правитель сам по себе является частью общности, частью более крупной системы. «Поведение правителя четко определено, – утверждал Бейтсон, – поведением остальных частей системы, окружающей среды как таковой»[353]353
  Там же, 316.


[Закрыть].

Бейтсон написал книгу по кибернетике, в которой отразил мысли всех основателей этой науки, которых знал лично по конференциям Мэйси. Он упоминал их всех во вступлении к своей книге, но никогда не цитировал Винера, Бигелоу и фон Неймана, зато часто обращался к работам Эшби. Возможно, Бейтсону был близок врач из Глостершира потому, что с 1949 по 1962 год он сам работал с пациентами, у которых были умственные расстройства. Бейтсон ссылался на Росса Эшби необычным способом, без явного цитирования: «Следуя Россу Эшби, я полагаю, что любая биологическая система (например, экологическое окружение, человеческая цивилизация и их комбинированная система) может быть описана с помощью взаимосвязанных переменных такого рода, что для каждой данной переменной существуют верхний и нижний пороги толерантности, за которыми должны возникать дискомфорт, патология и, наконец, смерть. Внутри этих границ переменная может двигаться (и двигается) для достижения адаптации»[354]354
  Там же, 501.


[Закрыть].

Бейтсон слышал и обсуждал эти идеи, еще когда расспрашивал Эшби о его гомеостате на конференции Мэйси в 1952 году, но тогда он не уловил духовную составляющую эксперимента английского ученого. Теперь Бейтсон оценил метафору: общество – это гомеостат. Все части, участвующие в эксперименте Эшби, присутствовали в социуме, динамика его процессов была обусловлена «сверхустойчивостью системы», и эта система была «самокорректирующаяся». Благодаря Эшби разница между организмом и окружающей средой стала размытой. Переменные могут изменяться только в определенных пределах. Они пересекаются, как магниты и желоба в примитивной машине из западной части Англии. Адаптация происходит в ответ на стресс и направлена на то, чтобы найти новое устойчивое состояние. «Распределение гибкости среди множества переменных системы – это вопрос огромной важности». На двери кабинета Бейтсона висел список рекомендуемой им литературы, в котором он советовал своим студентам следовать за англичанином[355]355
  За эти детали я бы хотел поблагодарить Филиппа Гуддеми, одного из бывших студентов Бейтсона. Филипп Гуддеми, «Грегори Бейтсон и Росс Эшби».


[Закрыть].

Важным был еще один вывод, сделанный Бейтсоном: некорректно говорить о том, что у компьютера или машины есть «ментальный процесс». Компьютер – это только часть более крупной схемы, которая включает в себя человека и окружающую среду, из которой информация вводится в машину и которая с помощью сообщений из компьютера поддается изменению[356]356
  Бейтсон Г. Шаги в направлении экологии разума. УРСС, 2005.


[Закрыть].

Также важным для Бейтсона было понятие контура. Он понимал его как круговое подключение или движение. Это было нечто большее, нежели цикл информации, контур включал в себя проводное и общесистемное соединение различных частей и был мостом между цепью обратной связи и сетью. Это была та самая крупная система, которая демонстрировала ментальные характеристики. «Кибернетическая эпистемология[357]357
  Эпистемология (греч. episteme – знание, logos – учение) – философско-методологическая дисциплина, в которой исследуется знание как таковое, его строение, структура, функционирование и развитие. – Прим. перев.


[Закрыть], которую я вам изложил, предлагает новый подход. Индивидуальный разум имманентен, но не только телу, а также контурам и сообщениям вне тела. Также есть больший Разум, в котором индивидуальный разум – только субсистема. Этот больший Разум можно сравнить с Богом, и он, возможно, и есть то, что некоторые люди понимают под „Богом“, однако он по-прежнему имманентен совокупной взаимосвязанной социальной системе и планетарной экологии»[358]358
  Бейтсон Г. «Шаги в направлении экологии разума. УРСС, 2005.


[Закрыть].

Бейтсон и его ученики считали, что все устоявшиеся взгляды давят и угнетают индивидов. «Возможно, на сегодня самая важная задача – это научиться думать по-новому. Позвольте сказать, что я не знаю, как думать таким образом. Интеллектуально я могу стоять здесь и давать вам аргументированное освещение этого вопроса, но если я рублю дерево, я по-прежнему думаю, что это „Грегори Бейтсон рубит дерево“. Собственная личность, его собственный разум, был по-прежнему „сам для себя исключительно конкретным объектом“»[359]359
  Там же.


[Закрыть]. Это отличается от кибернетической эпистемологии, отличается от истинного, правильного взгляда на разум, который предлагает кибернетика. Однако есть большая разница между тем, чтобы быстро охватить взглядом новый способ мышления, и тем, чтобы сделать такой способ своей привычкой.

Бейтсону нужно было выработать привычку, он искал опыт, который помог бы ему представить, что это значит – «получить привычку, корректирующую мысли». Он экспериментировал с психоделическими веществами. «Под воздействием ЛСД, который я опробовал, пропадало разделение между моей личностью и музыкой, которую я слушал», – сказал он на лекции в начале 1970-х в Нью-Йорке.

«Воспринимающий и воспринимаемое странным образом объединились в единую сущность. Это, несомненно, более правильное состояние, нежели то, в котором кажется, что „я слушаю музыку”»[360]360
  Там же.


[Закрыть]. Психоделики – это не бегство в искусственную реальность, наоборот, они освобождают наблюдателя из оков искусственной реальности. Наркотики не опускают занавеси, они их поднимают – химическое вещество помогает обнаружить более точные, правильные и целостные перспективы мира.

Стюарт Бранд прочитал «Шаги» сразу после их выхода, в 1972 году. Тогда он только закончил выпускать Whole Earth Catalog и искал книгу, которая бы рассматривала систему в целом. «Шаги» предоставляли «концептуальную связь кибернетического представления о системах с религиозным общесистемным представлением»[361]361
  Stewart Brand, Two Cybernetic Frontiers (New York: Random House, 1974), 9.


[Закрыть]. Он решил встретиться с автором, который смог достичь такой духовной просвещенности, и организовал расширенное интервью с Грегори Бейтсоном.

В 1973 году Бранд провел несколько дней у антрополога в Биг-Сур, в доме с видом на переливающийся синеватыми, зелеными и сероватыми красками Тихий океан, отражающий яркий и мягкий свет северной Калифорнии. Он был заинтригован тем, что Бейтсон говорил о «контурах», термин оказался более точным, чем «обратная связь», и больше подходил для открытых систем. Образ сети стал проявляться. Однако какого рода эта сеть, Бранд понимал не до конца. Конечно, это была не просто компьютерная сеть.

Яркая поверхность Тихого океана оказала на мысли Бранда благотворное влияние. Он представлял себе дельфинов, околдовавших его с первого взгляда, их голые тела, радующиеся теплу, а затем распадающиеся в пыль под действием времени, а затем снова становящиеся плотью. Он почти видел, как ледниковый период меняет экосистему планеты. Бранд погрузился в культуру Бали, где все было «в прекрасном кибернетическом балансе»[362]362
  Там же, 24–25.


[Закрыть].

Контуры были удивительным явлением. «Без контура, без продолжительной саморегуляции нет жизни», – писал Бранд, отражая философию Бейтсона и впечатления от той поездки[363]363
  Там же, 29.


[Закрыть]. Эта встреча породила глубокие идеи. «Каждая часть кибернетического исследования – это прыжок в удивительный мир», – писал он через год[364]364
  Там же, 7.


[Закрыть].

III

Бранд считал, что кибернетику ограничивают целостная философия Бейтсона, с одной стороны, и первая в мире компьютерная видеоигра Spacewar, с другой. Игра появилась в 1952 году и быстро распространилась по университетским кампусам и исследовательским лабораториям. Журнал Rolling Stone заказал Бранду длинную статью со скриншотами Spacewar и обширными диалогами игроков. Было восемь часов вечера, наступала ясная октябрьская ночь 1972 года, когда Бранд пришел навестить инженеров, превратившихся в геймеров, в стэнфордскую лабораторию искусственного интеллекта.

В Spacewar играли вдвоем, каждый игрок управлял своим космическим кораблем и старался разрушить корабль противника. Корабли обозначались маленькими символами на широком черном пространстве экрана, в центре которого помещалось маленькое солнце со своей собственной гравитацией. Выстрелы были показаны цепочками маленьких белых точек.

Целая субкультура – киберпанк – появилась из встречи технологий и сетевых машин с расширением сознания, психоделикой, музыкой и модой.

Игра была установлена на мощном сервере, мейнфрейме[365]365
  Мейнфрейм (также мэйнфрейм, от англ. mainframe) – большой универсальный высокопроизводительный отказоустойчивый сервер. – Прим. перев.


[Закрыть] PDP‐10, разработанном компанией Digital Equipment Corporation, DEC. Машина в полной конфигурации с разделяемой памятью, диском и принтером занимала целую комнату, весила 6 тонн и стоила около 200 000 долларов. PDP‐10 был машиной, в которой успешно применялось разделение времени, инновационный способ работы, в ходе которой несколько пользователей, каждый за своим терминалом, обращались к мощности процессора большого мейнфрейма.

Когда Бранд увидел машину в действии, он понял, что видит будущее. В сумерках, сгустившихся над Америкой, сотни компьютерных специалистов собрались в одной комнате, чтобы фактически покинуть свои тела, спроецировав свое Я на экраны с электронно-лучевой трубкой. Высококлассные инженеры добровольно заперли себя в пространстве, где часами шел космический бой не на жизнь, а на смерть, портя глаза, лихорадочно стуча пальцами по клавишам, весело убивая своих друзей и тратя впустую ценное компьютерное время своих работодателей. Происходило что-то важное[366]366
  Stewart Brand, Two Cybernetic Frontiers (New York: Random House, 1974), 39.


[Закрыть].

Эта способность выпадать из реальности напомнила Бранду его собственные эксперименты с психоделиками в 1960-х годах, в частности возникающую из-за наркотиков исключительность и интенсивность восприятия окружающей среды. Игроки погружались в игру на долгие часы, увлеченные, разъяренные, они судорожно сжимали клавиатуру и, словно в трансе, не могли оторвать взгляд от крошечного экрана с низким разрешением. Бранд так описал это: «со времен Кислотных тестов Веселых проказников[367]367
  Кислотные тесты – вечеринки с приемом ЛСД, организованные субкультурной коммуной «Веселые проказники», существовавшей с 1964 по 1966 год в Соединенных Штатах Америки. Коммуна оказала существенное влияние на популяризацию ЛСД и спровоцировала психоделическую (также называемую кислотной) революцию. – Прим. перев.


[Закрыть] я не видел таких увлеченных и занятых людей»[368]368
  Stewart Brand, Two Cybernetic Frontiers (New York: Random House, 1974), 49.


[Закрыть]. Пребывающие в наркотическом трансе, участники этих легендарных диких вечеринок были пропитаны черными огоньками флуоресцентной картины, нарисованной вспышками стробоскопов, очарованные первыми представлениями рок-группы Grateful Dead.

Редактор Whole Earth Catalog увидел культурный подтекст в этой машине. «Готовы мы к этому или нет, но компьютеры идут к людям, – гласила первая строчка в его статье для Rolling Stone. – Это хорошие новости, возможно, лучшие со времен изобретения психоделиков»[369]369
  Stewart Brand, «SPACEWAR: Fanatic Life and Symbolic Death among the Computer Bums», Rolling Stone, December 7, 1972, 58.


[Закрыть].

С точки зрения Бранда, Spacewar была «безупречным хрустальным шаром для всего того, что должно было вот-вот начаться». Он заглядывал в будущее и видел то, что пока ускользало от взглядов большинства инженеров. Игра предоставляла возможность порвать с установленными принципами силы и авторитета. Она давала возможность совершить революцию. И речь шла вовсе не о нисходящем управлении, пакетной обработке, пересылке данных и повышении эффективности производства. Игра противостояла всему этому. «Spacewar была ересью», и предвестником еще большей ереси[370]370
  Brand, Two Cybernetic Frontiers, 78.


[Закрыть].

Игра была интерактивной и поощряла пользователей, которые уже умеют программировать, создавать что-то новое. Она была новым способом взаимодействия людей и машин – связывала их посредством графического интерфейса. И это была первая компьютерная программа, которая служила сугубо для развлечения человека.

Не менеджеры и не военные создали ее, а хакеры. Игра освобождала, разрывала шаблоны и способствовала расширению разума. Это была изящная электронная версия грубой модели Бейтсона топор-дерево-инструмент – машина-глаза-мозг-мышцы-клавиатура-машина. Как позже вспоминал Бранд, большинство представителей его поколения презирало компьютеры как воплощение централизованного контроля, как инструмент военной силы в бессмысленной войне во Вьетнаме, как машину, управляющую ядерным оружием, которое может уничтожить всю человеческую цивилизацию.

Контркультура пыталась всеми способами преодолеть милитаризм, капитализм и нисходящее управление. Теперь небольшая группа предпринимателей и хакеров приветствовала компьютеры как средство освобождения. Эти машины, а не психоделические наркотики или геодезические купола, «оказались истинной широкой дорогой в будущее», – оглядывался назад Бранд в середине 1990-х годов[371]371
  Stewart Brand, «We Owe It All to the Hippies», Time 145, no. 12 (March 1, 1995): 54–56.


[Закрыть].

Редактор Whole Earth Catalog хорошо знал, что исторический взгляд критически важен для того, чтобы увидеть всю картину целиком. Хакеры, с точки зрения Бранда, приходили тремя волнами. Первая волна в 1960-х и начале 1970-х годов пришла из университетов, с только что созданных факультетов компьютерной науки. Об этих мастерах он писал в своей статье для Rolling Stone. Они развивали разделение времени вопреки интересам больших корпораций и дали большему числу простых людей доступ к суперкомпьютерам типа SAGE, фактически превратив мейнфреймы в гораздо более доступные виртуальные персональные компьютеры.

Вторая волна хакеров, нахлынувшая в конце 1970-х годов, полностью вытеснила мейнфреймы, принеся на рынок настоящие персональные компьютеры. Многие представители этой волны были приверженцами контркультуры – например, основатели Apple Стив Джобс и Стив Возняк. Они отточили свои навыки, разрабатывая и продавая «голубые коробочки», незаконные телефонные устройства для бесплатных звонков.

Затем пришла третья волна хакеров – социальных хакеров начала 1980-х годов. Кто-то должен был выразить новую философию и эстетику персональных компьютеров и зарождающихся сетевых технологий. Программные инструменты для объединения и обучения общества, так же как движение за свободное распространение программного обеспечения, предоставили многообещающую социальную платформу. Но писатели, интеллектуалы, художники и организаторы должны были разработать и перенести эти идеи в жизнь, идя рука об руку с самой технологией. Эта третья волна хакеров, выросших на контркультуре, была сосредоточена на социальной сфере, а не на технической, и обладала огромным культурным влиянием. Технология сама по себе была слишком узкой, сложной и закрытой областью. Но в комбинации с контркультурой, панками и современным искусством компьютеры как социальный инструмент были просто чудесны.

High Frontiers начал издаваться в 1984 году, это был еще один журнал с обложкой, оформленной коллажем из черно-белых картинок, напоминающей нарочито-примитивный дизайн журнала Life 1950-х годов с чертами дадаизма. Подзаголовок не оставлял никаких сомнений в ироничности периодического издания: «газета эпохи космоса о психоделиках, науке, потенциале человека, непочтительности и современном искусстве». Его основателями и редакторами стали Кен Гоффман и Марк Фрост, взявшие псевдонимы Р. Ю. Сириус и Сомерсет Мау-Мау. Первый выпуск был настолько сырым, что больше напоминал брошюру, стоил он всего 1 доллар и продавался в магазинах по продаже психоделиков на Хейт-стрит в Сан-Франциско. Издание громко провозгласило себя «официальным психоделическим журналом» летних Олимпийских игр, которые проходили в Лос-Анджелесе в 1984 году. Позже этот журнал стал пользоваться популярностью среди панков.

В первом выпуске High Frontiers редакторы рассматривали ускорение развития культуры посредством технологии, такой как компьютеры и роботы. Большие перемены откроют новые перспективы. Гофман предположил, что конопля, мескалин, псилоцибиновые грибы, спорынья на ржи и ЛСД «ускорят развитие нашего разума и очистят наши души». «Мы, в конце концов, сталкиваемся с технологией, которая неотличима от магии, предсказанной Артуром Кларком»[372]372
  Ken Goffman, «Wake Up, It’s 1984!» High Frontiers 1 (1984): 3.


[Закрыть].

Гоффмана беспокоил парадокс, который он выразил так: одно и то же научное и техническое ноу-хау может как «убить нас всех в любой полдень», так и создать век изобилия, досуга, персонального роста и исследования космоса. Но чтобы люди увидели мирный потенциал науки и технологии, им нужно перестроить свое восприятие. Гоффман призывал к «гибкости, оптимизму и щедрости духа, чтобы выбрать трансформацию планеты, а не забвение». Как раз для этого и нужны мескалин и ЛСД: «Психоделические наркотики, используемые определенным образом, – это мощное средство, помогающее устранить наши шоры восприятия»[373]373
  Там же.


[Закрыть]. Как только шоры будут сняты, обнаружится истинный уровень технологического развития.

Шлем Дарта Вейдера стал революцией – не только практической, но и концептуальной. Инженеры ВВС осознали важность пространства, создаваемого компьютером.

Теренс Кемп Маккенна, известный в среде контркультуры человек, пожертвовал немного денег на первый выпуск журнала, а его жена Кетлин помогла с оформлением. Маккенна был одним из «психоделических героев», видным пионером шаманизма, алхимии и растительных психоделиков, а также автором бестселлера «Псилоцибин: гид по выращиванию волшебных грибов». Маккенна относился к магии как к инструменту, который приводят в движение растения, наркотики, танцы или упражнения. Он столкнулся с «технологиями шаманизма» во время этноботанических экспедиций в дождевые леса Амазонки, наблюдая за племенами, использующими галлюциногенные aa-koo-he-hey. Шаманизм, с точки зрения Маккенны, – это просто последовательный метод описания мира, такой же, как наука и магия вуду.

В 1984 году Apple представила Macintosh, первый компьютер, в котором использовался графический интерфейс пользователя вместо стандартного на тот момент интерфейса командной строки. Вот-вот должна была заработать новая система доменных имен (Domain Name System, DNS), вводя в обиход домены. gov, mil, edu, org и. com. Первоначально система DNS, родившаяся из ARPANET, была призвана упростить отправку электронной почты, но вскоре около сотни многопользовательских доменов стали доступны в режиме онлайн, и доменные имена стали выполнять привычные для нас функции.

Молодой Интернет развивался быстро, однако Маккенна опережал свое время. Он видел в Интернете новую форму взаимодействия для всей планеты: «Посредством электронных схем и построения глобальной информационной системы мы обнажим наши нервные системы, и они станут патиной или кожей для всей планеты, – сказал он High Frontiers. – А феномен групп людей, принимающих наркотики или посещающих концерты рок-н-ролла, – это просто культурное предвосхищение грядущего века электроники, ставшей идентичностью»[374]374
  Terence McKenna, «Phychopharmacognosticon», High Frontiers 4 (1988): 12.


[Закрыть].

На Маккенну очень повлияла философия Стюарта Бранда, ориентированность Whole Earth Catalog на работы Винера и Эшби, а позднее и выпуск «Обозрение всей Земли» (Whole Earth Review). Маккенна отметил, что глобальные условия «информационной исключительности» стали возможны благодаря «появлению более совершенных кибернетических систем и более совершенных психоделических наркотиков»[375]375
  Там же, 11–12.


[Закрыть].

С точки зрения этноботаника, сама технология, начавшая свое развитие с исследования систем ПВО и отточенная в ходе холодной войны, вовсе не конфликтует с миром психоделической контркультуры. Напротив, технология и галлюциногены – это две стороны одной медали: «Я думаю, каждый раз, когда вы принимаете психоделические наркотики, вы предвосхищаете и ощущаете это будущее состояние электронной и фармакологической связанности», – предполагал Маккенна в 1984 году. И это вовсе не оригинальное мнение, это мировоззрение, предлагаемое целой субкультурой. 45 лет назад Норберт Винер и первые кибернетики пытались защитить свою новую науку от холизма и всех его форм, теперь High Frontiers перенес холизм на новый уровень.

Тимоти Лири, гуру контркультуры, возможно, лучше всех понял это изменившееся значение технологии. В 1959 году Лири занял академическую должность преподавателя клинической психологии в Гарвардском университете. Молодой профессор в твидовом костюме был добропорядочным и ограниченным, по его собственному определению, человеком. «Поначалу я был настроен против компьютеров», – сказал он. В 1960 году, когда начала работать система SAGE, только мощные корпорации и правительственные агентства, а не частные собственники, владели и пользовались этими дорогими машинами. «И у меня было предубеждение, что компьютеры – это такие штуки, которые сдавливают и перфорируют тебя», – вспоминал Лири[376]376
  Goffman, «Wake Up, It’s 1984!», 23.


[Закрыть].

Управляемый военными, невероятно дорогой суперкомпьютер был олицетворением как большого бизнеса, так и большого правительства, а IBM была «большим братом». Эта точка зрения была как раз тем образом, который так гениально высмеяла Apple в знаменитой одноминутной рекламе своего первого компьютера 1984, созданной Ридли Скоттом. Режиссер воссоздал серый мир романа Оруэлла «1984» и позволил светловолосой женщине с атлетическим телосложением разбить кувалдой причудливый образ угнетателей, говорящих с заключенными с большого экрана. «24 января Apple Computer представят Macintosh, – звучала финальная фраза рекламы, – и вы увидите, что 1984 – это вовсе не „1984“»[377]377
  «Apple Macintosh Ad-Aired during the SuperBowl 1984», рекламный ролик доступен по ссылке: http://youtu. be/8UZV7PDt8Lw


[Закрыть]. Руководители Apple оказались правы, персональный компьютер стал удивительно мощным средством освобождения.

Лири купил свой первый персональный компьютер в начале 1983 года. Спустя полгода он сказал в своем выступлении в Julia Morgan Theatre: «За последние шесть месяцев, работая за персональным компьютером, я узнал очень много о наркотиках и мозге». Его девятилетний сын и внуки, десяти и одиннадцати лет, учились у него. Лири усматривал сходство между активацией компьютера и приемом наркотиков. Наркотики – это код, который позволяет загружать биомашину в голове новыми способами: «Вы можете ее активировать!»[378]378
  Timothy Leary, «Access Codes & Carnival Blasts», High Frontiers, 1 (1984): 24.


[Закрыть]

Через несколько месяцев, в начале 1984 года, Лири устроил домашнюю вечеринку в честь своего компьютера. Все соответствовало времени: суматошные гости в коже и шелке, в огромных очках, с волосами неоновых цветов, потягивали белое вино и катались в лимузине. Его новый IBM PC стоял на красном лаковом закусочном столике, и гости фланировали мимо загадочной коробки молочного цвета, пришедшей из будущего. IBM выпустила эту модель два с половиной года назад, и ее начальная цена составляла 1565 доллара[379]379
  Elizabeth Mehrin, «People in the News: Timothy Leary», PC Magazine, February 7, 1984, 62.


[Закрыть].

Несколькими днями ранее, 24 января, Стив Джобс представил более чем двухтысячной аудитории Macintosh. Одетый в мешковатую рубашку, Джобс «безумно здорово» рассказал про свой компьютер, вызвав шквал аплодисментов. Лири знал, что первые владельцы компьютеров, эти молодые идеалисты, оценили слияние человека и машины, которое принесло освобождение от конформизма и консерватизма[380]380
  Timothy Leary, Chaos and Cyber Culture (Berkeley, CA: Ronin, 1994), 120.


[Закрыть]. Лири не стремился к изоляции, он был социальным человеком, поэтому его радовало отсутствие чипов или микропрограмм, имплантированных в кости черепа, которыми грозила научная фантастика. «Компьютеры – это психоделические наркотики 1980-х – абсолютно точно, – сказал своим загипнотизированным персональным компьютером гостям 63-летний Лири. – Как и психоделики, они расширяют сознание».

Самый простой способ все себе концептуально представить – это посмотреть «Звездные войны».

Лири – талантливый писатель, оратор и провокатор. Его представления о мире носили одновременно чувственный и политический характер. Он угадал в машинах силу освобождения сразу после покупки своего первого IBM PC. «Персональные компьютеры и развлекательные компьютеры, персональные наркотики и развлекательные наркотики – это просто два способа узнать, как личности забрать силу у государства». ЛСД, пошутил PC Magazine в статье о дикой вечеринке Лири, теперь будет расшифровываться как «Лири Софтверный Девелопмент» (Программная разработка Лири)[381]381
  Mehrin, «People in the News: Timothy Leary».


[Закрыть]. Но Лири оказался не таким талантливым организатором и программистом, каким себя считал, и его планы по разработке того, что он называл искусственным интеллектом с исключающим «или»[382]382
  Исключающее «или» – это логическая функция двух аргументов, каждый из которых может иметь значение «истинно» либо «ложно». Сама она принимает значение «истинно», когда только один из аргументов имеет значение «истинно». Во всех остальных случаях эта функция принимает значение «ложно». – Прим. перев.


[Закрыть], так и не претворились в жизнь.

Шел 1984 год, который так и не стал воплощением антиутопии «1984». Macintosh уже вышел на рынок. Уильям Гибсон опубликовал «Нейроманта». Появилась субкультура, определившая целую эпоху. Однако некоторые моменты остались упущенными.