Текст книги "Рождение машин. Неизвестная история кибернетики"

IV

14 февраля 1962 года президент Джон Ф. Кеннеди провел пресс-конференцию в Государственном департаменте. Один из журналистов спросил молодого президента о влиянии компьютеров и автоматизации на занятость населения – американская общественность была обеспокоена сокращением рабочих мест.

«Господин президент, Министерство труда оценило, что приблизительно 1,8 миллиона человек ежегодно будут заменяться машинами. Насколько важной вы считаете эту проблему – автоматизацию?» «Мы обнаружили, что в последующие десять лет нам нужно будет создавать 25 тысяч рабочих мест еженедельно, чтобы помочь тем, кого заменили машины, – ответил Кеннеди. – Я считаю поддержку полной занятости населения в то время, когда автоматы, безусловно, будут заменять людей, одной из крупнейших проблем 1960-х годов»[168]168
  John F. Kennedy, «News Conference 24», February 14, 1962, 11.00 a. m., Accession Number JFKWHA‐073, John F. Kennedy Presidential Library and Museum.


[Закрыть].

Автоматизированное будущее еще не наступило, но это не значит, что его нельзя было предсказать. «Кибернетические системы действуют с точностью и скоростью, недоступной человеку. Кроме того, они работают с помощью таких методов, которые не может использовать человек»[169]169
  Donald N. Michael, Cybernation: The Silent Conquest (Santa Barbara, CA: Center for the Study of Democratic Institutions, 1962), 6.


[Закрыть].

Это цитата из статьи Дональда Майкла, сотрудника Брукингского института, статья называлась «Кибернетизация: тихий захват». В начале 1960-х слово «кибернетизация» было общепринятым термином для описания компьютеризированной автоматики в промышленности. Майкл описал машины в терминах апокалипсиса: «Они могут принимать решение на основе простых инструкций. Они могут хранить и искать в своей памяти подходящие данные, которые либо были запрограммированы в них вместе с инструкциями, либо были получены в процессе обработки новых данных, то есть они могут обучаться на основе прошлого опыта в своей среде. Они могут получать информацию из большего числа сенсоров и кодов, чем люди. Они начинают чувствовать и осознавать»[170]170
  Там же.


[Закрыть]. Майкла беспокоили «думающие машины»[171]171
  Там же, 9.


[Закрыть]. В течение следующих двух десятилетий исследовательские лаборатории будут штамповать машины, способные к настоящему мышлению, и никто не знает, как и где этот процесс опережения машинами людей будет остановлен. «Потенциальные возможности этих устройств не ограничены, – писал Майкл. – Кибернетические системы будут эмансипировать и порабощать человечество».

Последний параграф статьи был зловеще озаглавлен «После опережения». Майкл мрачно предсказывал, что через 20 лет большинство людей будут вынуждены принять, что машины могут мыслить лучше, чем они. Думающие компьютеры будут такими сложными, что даже выпускники колледжей не смогут в них разобраться[172]172
  Там же, 44


[Закрыть]. А те, кто будет достаточно талантлив, чтобы работать с этими машинами, должны будут учиться с самого детства и тренироваться так же интенсивно, как балерины в классическом балете.

Воннегут говорил: «Появится небольшое, почти изолированное сообщество людей, у которых будут самые современные компьютеры». И Майкл подхватывал этот прогноз, предвидя, что эти привилегированные кибернетики установят особые отношения со своими машинами, которые будут непонятны простому человеку. Но что же будет с остальным обществом?

Статья Майкла была опубликована на первой полосе The New York Times и широко освещалась во всех самых влиятельных газетах страны[173]173
  Смотрите, например, «Rule Cyberneteira», Washington Post, February 12, 1962, A14.


[Закрыть]. Майкл считал, что экономические преимущества автоматизации делают кибернетику неизбежной, а среди ее вероятных последствий называл то, что она «безусловно, не будет способствовать поддержанию духа капиталистической экономики»[174]174
  «Report on Automation Predicts Job Losses and Social Unrest», New York Times, January 29, 1962, 1.


[Закрыть].

Однако нашлись и сторонники автоматизации. Идею киберкультуры впервые в 1963 году озвучила математик Элис Мэри Хилтон. Ее точка зрения для того времени была уникальной и удивительной. Она признавала, что автоматизация радикальна, даже революционна, более того, она утверждала, что называть результаты автоматизации второй индустриальной революцией – означает мыслить слишком узко. Автоматизация – это не просто промышленная механизация, не усиление физической силы, а шаг к расширению ментальных возможностей человека. Она заявляла, что в XIX веке завершилось только доисторическое развитие, а век XX перевел человечество на действительно новый этап развития: освобождения от повторяющихся задач. Творческие умы смогут мыслить поистине свободно, а все остальное будут производить машины, «исключительно машины без вмешательства и труда человека»[175]175
  Alice Mary Hilton, Logic, Computing Machines, and Automation (Washington, DC: Spartan Books, 1963), XVI.


[Закрыть].

Промышленная революция в XIX веке была недостаточно масштабной по сравнению с нынешней, лучше взять в качестве аналогии аграрную революцию. Способность выращивать различные культуры и домашний скот превратила собирателей и примитивных охотников в производителей продуктов питания и способствовала организации коммуникаций. Выращивание растений и домашних животных освободило немного энергии людей и привело к созданию цивилизации. Автоматизация производства будет производить подобный эффект: теперь вся энергия человечества будет освобождена от задачи выживания. Вместо аграрной революции человечество теперь имеет дело с кибернетической.

Хилтон, необыкновенно красноречивый математик, стала самым убедительным вдохновителем этой революции. Она попыталась объяснить ее позитивные последствия в книге «Логика, вычислительные машины и автоматизация», опубликованной в 1963 году. «Люди смогут стать полностью цивилизованными в мире, освобожденном от рутинной работы, в мире, в котором больше не будет угрозы, что джунгли проглотят нас, где нам не нужно будет больше бояться, что любой неверный шаг толкнет нас в вязкие болота, где никому не нужно будет стегать других кнутом по спинам, чтобы те продолжали тянуть плуг, и бояться, что в следующий раз плуг придется тянуть самому, если на мгновение притупить бдительность. В эпоху кибернетики все плуги будут тянуть себя сами, и жареные курицы будут сами прыгать прямо в наши тарелки»[176]176
  Там же.


[Закрыть].

Оптимизм Хилтон бил через край. Страстно желая помочь придать будущему какие-то определенные очертания, она обратилась к Норберту Винеру, ища совета и помощи, но профессор оставался скептиком. Пятого марта 1963 года он написал Хилтон короткую записку, выражая свое неодобрение: «Мне не нравится название „киберкультура”, – писал он. – Этот термин просто отражает одно из направлений современной жизни. Мне кажется, это выражение указывает неверный путь и звучит, как трамвай, поставленный на ржавые рельсы»[177]177
  Из письма Норберта Винера к Элис Мэри Хилтон. 8 марта 1963 года. Из частного архива Барбары Ховард, дочери Элис Хилтон.


[Закрыть]. Однако, несмотря на свой скептицизм, Винер согласился быть консультантом Хилтон и редактором ее новых книг[178]178
  Из письма Элис Мэри Хилтон к миссис Норберт Винер. 23 марта 1964 года. Из частного архива Барбары Ховард, дочери Элис Хилтон.


[Закрыть].

Хилтон была неутомимым организатором и защитником своих идей, она проводила обучение и создала сеть активистов на территории США и за их пределами. Для нее и ее сторонников Норберт Винер стал поп-звездой, идолом и источником вдохновения. Тем большим ударом для нее стал некролог на первой странице The New York Times: «Доктор Норберт Винер, известный как отец автоматизации, умер в возрасте 69 лет». А рядом была фотография Винера на фоне сложных математических формул, нацарапанных на доске[179]179
  «Dr. Norbert Wiener Dead at 69; Known as Father of Automation», New York Times, March 19, 1964, 1.


[Закрыть]. Винер умер накануне, 18 марта 1964 года, в Стокгольме.

Через несколько дней Хилтон написала длинное скорбное письмо вдове великого человека, в котором рассказала о пустоте, возникшей от потери учителя. Хилтон считала Винера не просто одним из величайших мыслителей столетия, а пророком: «Он жил как пророк, почитаемый своими учениками и игнорируемый большинством». Но Хилтон верила, что «все его пророчества – истина»[180]180
  Из письма Элис Хилтон к миссис Норберт Винер, 23 марта 1964 года.


[Закрыть].

Даже когда интеллект машины никоим образом не превосходит разум человека, машины зачастую могут превосходить способности человека в выполнении определенных задач.

К тому времени споры по поводу автоматизации были накалены до предела. С 1961 года в стране начала расти безработица, достигнув необычайно высокого уровня. Многие винили компьютеры в массовых увольнениях. Через четыре дня после смерти Винера, 22 марта 1964 года, Особый комитет тройной революции подготовил отчет президенту США Линдону Джонсону. В число 32 членов комитета входили технологи, экономисты, дипломаты, историки, известные руководители частных компаний, социальные критики, ведущие трудовые активисты и борцы за права человека, а также лауреат Нобелевской премии Лайнус Полинг и Хилтон. Тройная революция – это «кибернетическая революция», революция вооружения и революция в области прав человека. Только два коротких параграфа отчета на 13 страницах были посвящены острым вопросам ядерного вооружения и движения в защиту прав человека. Главная проблема, поднятая в отчете, была связана с кибернетизацией. Авторы описывали ее так: «Наступила новая эра производства. Принципы ее организации настолько же отличаются от промышленной эры, насколько сама промышленная эра отличается от аграрной. Кибернетическая революция станет результатом комбинации компьютеров и автоматических саморегулирующихся машин. Это приведет к тому, что появится система практически неограниченной производительности, которая будет требовать все меньше человеческого труда»[181]181
  Robert MacBride, The Automated State (New York: Chilton, 1967), 192.


[Закрыть].

Производительность «человеко-часа» росла на 3,5 % ежегодно, начиная «с 1960 года, когда впервые был отмечен видимый скачок кибернетической революции»[182]182
  Там же, 168


[Закрыть]. Результат был парадоксален: увеличение производства рука об руку шло с массовым сокращением рабочих мест и безработицей. Чтобы переломить ситуацию, нужно было пересмотреть фундаментальные основы экономики страны.

Авторы отчета предупреждали, что скоро взаимосвязь работы и дохода не будет такой прямой. Вся промышленная и капиталистическая система предполагает, что эффективность производства товаров будет непрестанно повышаться, что непременно вызовет перекос. Товаров становится все больше, а занятость населения, и вместе с ней способность потреблять товары, падает. «Радикально новые условия требуют радикально новых стратегий», – сообщил комитет президенту. Связь между работой и доходом «сейчас действует как главное препятствие для практически неограниченной возможности кибернетической производственной системы»[183]183
  Там же, 192.


[Закрыть].

Но есть и положительные моменты – кибернетизация означает, что общество более не будет принуждать личность к «монотонному и бессмысленному труду». Технология позволит гражданам сделать свой собственный выбор.

Через три месяца, 19–21 июня 1964 года, в Нью-Йорке, в том же отеле, где десятилетием ранее Эшби и Бейтсон обсуждали гомеостат, Элис Мэри Хилтон провела крупнейшую в истории кибернетическую конференцию.

Хилтон заявила, что недавно возникшая научная дисциплина кибернетика разделила участь своего основателя, она слишком быстро стала популярной, и ее часто неправильно понимали. Хилтон посвятила Норберту Винеру, «чья мудрость и гуманизм – основа, на которой должна быть построена эпоха киберкультуры»[184]184
  Alice Mary Hilton, The Evolving Society (New York: ICR Press, 1966), посвящение.


[Закрыть], свою новую книгу «Развивающееся общество». Винер и Хилтон проповедовали кардинально противоположные взгляды на кибернетику. Хилтон старалась справиться с темными страхами, которые так успешно нагнетал в прессе Винер. Она жаловалась, что «ужасные монстры, придуманные репортерами, были на самом деле крайне некибернетическими». Вымышленные машины разрушения не обладали даже простейшей обратной связью: «Механические монстры не являются частью системы, которую они пожирают, и поэтому не могут считаться кибернетическими, – писала Хилтон в своей книге, хотя аргументы ее звучали не вполне убедительно. – С точки зрения философии нет сомнения, что существует только одна замкнутая система, Вселенная, поскольку все во Вселенной неразрывно связано друг с другом»[185]185
  Hilton, Evolving Society, XII.


[Закрыть].

Однако автоматизация давно перестала быть философской проблемой амбициозных математиков. Кибернетизация вызывала огромное беспокойство со стороны левого движения и защитников гражданских прав[186]186
  «Cybernation – Automation – Computerization: 3 Big Words That Could Mean Your Job», Baltimore Afro-American, March 13, 1965, A3.


[Закрыть]. Изменения на рынке труда грозили ударить в первую очередь по «синим воротничкам» и беднейшим слоям населения Америки, особенно афроамериканцам. Мартин Лютер Кинг уделял большое внимание этому вопросу. «Федеральное правительство должно участвовать в решении проблем с безработицей в эпоху автоматизации и кибернетизации», – заявил знаменитый лидер движения в защиту гражданских прав человека через несколько недель после конференции Хилтон[187]187
  «Dr. King Explains How, Why He Came to New York», New York Amsterdam News, August 8, 1964.


[Закрыть].

Правда, Джеймс Богс, работник автомобильной промышленности и член Особого комитета тройной революции, не разделял опасений Кинга. «Афроамериканцы всегда были на задворках американской экономики, – говорил он на конференции Хилтон, – их последними нанимают и первыми увольняют». Поэтому они окажутся в более выгодном положении, когда сломаются изжившие себя экономические традиции. Богс был уверен, что «благодаря их прошлому опыту лишений, они лучше подготовлены к жизни и лидерству в новом кибернетическом обществе, чем белые»[188]188
  James Boggs, «The Negro and Cybernation», in Hilton, Evolving Society, 172.


[Закрыть]. При этом он признавал, что не стоит ожидать, что белые быстро признают равенство афроамериканцев «в области политической ориентации или человеческих отношений».

Возможно, самым известным участником конференции Хилтон была политический философ Ханна Арендт. Она согласилась с общим мнением по поводу автоматизации, но посмотрела на нее с точки зрения своей науки. Кибернетизация призывает к переоценке того, что значит мышление: «Мы должны задаться вопросом, что является интеллектуальной деятельностью как таковой?» Арендт продолжила обсуждением разницы между праздностью и досугом и пришла к выводу, что даже библейские заповеди скоро будут оспорены. «Работай в поте лица своего», например, хорошо подходила для аграрного общества, «плодись и размножайся» было правилом, имеющим значение в плохо населенной стране. Теперь оба правила устарели. И «оба они опасны для кибернетического общества, которому угрожают демографический взрыв и перепроизводство»[189]189
  Hannah Arendt, «On the Human Condition», in Hilton, Evolving Society, 219.


[Закрыть].

Хилтон отметала эти доводы. Она отмечала, что автоматизация по-прежнему требует участия человека, поэтому увеличение производства создает рабочие места. Но Хилтон мечтала о других системах управления, у ее машин будущего не было человеко-машинного интерфейса. «Кибернетизированные машины работают сами по себе, а люди здесь излишни»[190]190
  «Cyberculture and Girls», New Yorker, July 4, 1964, 21.


[Закрыть].

Даже Маршалл Маклюэн, канадский философ и литературный критик, известный своей теорией «глобальной деревни»[191]191
  Глобальная деревня – образ современного мира, в котором люди имеют быстрый и легкий доступ к информации и поэтому возрастает роль информации в жизни общества. Образ мира как электронного общества. – Прим. перев.


[Закрыть], был поражен кибернетикой. В ноябре 1964 года, на вершине своей славы, он представил доклад «Кибернетика и культура» на симпозиуме, посвященном социальному влиянию кибернетики. В своей презентации Маклюэн заявил: «Промышленный век привел к фрагментации и дезинтеграции общества, а электронная эра кибернетики приведет его к унификации и интеграции». Маклюэн рассматривал «все человеческие культуры как кибернетические системы»[192]192
  Marshall McLuhan, «Cybernation and Culture», The Social Impact of Cybernetics (Notre Dame, IN: University of Notre Dame Press, 1966), 98.


[Закрыть].

C помощью машины контролируемого противодействия можно было бы решить целый ряд проблем: можно было автоматизировать сон, потребление и вывод жидкости, сердечно-сосудистую активность и температуру тела.

На том же симпозиуме Джон Диболд рассказал о стремительном росте кибернетических систем и компьютеров: в 1946 году было только 12 компьютеров, которые выполняли всю компьютерную работу в США. Через год их число составило 50. «Сегодня у нас 20 тысяч компьютеров, – добавил Диболд, – и вскоре мы удвоим это количество»[193]193
  John Diebold, «Goals to Match Our Means», Social Impact of Cybernetics, 4.


[Закрыть]. Действительно, спустя четыре года в частных компаниях, правительственных агентствах и университетах работало примерно 50 тысяч компьютеров[194]194
  Curtis Gerald, Computers and the Art of Computation (Reading, MA: Addison-Wesley, 1972), 319.


[Закрыть].

Самый дешевый мини-компьютер по-прежнему стоил как автомобиль.

К концу десятилетия страх и очарование автоматизацией немного утихли. Пророки мрачного исхода технической революции, возглавляемые Винером, предсказывали роботизированные заводы, массовую безработицу, исчезновение прослойки «синих воротничков», потерю человеческого достоинства и кнопочную ядерную войну с машинами, принимающими решения относительно жизни и смерти. Мечтатели вслед за Хилтон видели беспрецедентные возможности, конец нудной работы, повышенную ценность человеческого достоинства, доступный досуг и комфортную жизнь в мире и согласии.

Ажиотаж вокруг автоматизации частично был вызван неправильной интерпретацией показателей занятости. Безработица в США менялась циклически на протяжении 1950-х, с 4,2 % в начале десятилетия до 5,8 % в конце[195]195
  Gregory R. Woirol, The Technological Unemployment and Structural Unemployment Debates (Westport, CT: Greenwood, 1996), 78.


[Закрыть]. К концу десятилетия экономисты начали выражать опасения по поводу структурной безработицы, но с 1961-го по 1969-й показатели занятости в сфере производства товаров возросли на 19 %, а в сфере обслуживания – почти на 30 %. Всем стало ясно, что компьютеры и системы управления создают новые рабочие места. Крупнейший торговый журнал «Автоматизация» (Automatization) провел исследование 3440 промышленных заводов. 11 % из них использовали современные технологии, такие как компьютерное управление, и только на 10,4 % этих автоматизированных заводов было сокращение персонала; в 41,5 % случаев не было никаких изменений; около половины всех автоматизированных компаний наняли новых сотрудников[196]196
  David Fouquet, «Automation Held Threat to US Value Code», Washington Post, May 12, 1964, A24.


[Закрыть].

Паника вокруг автоматизации 1960-х годов была спровоцирована двумя явлениями. Первым из них была холодная война. Вторая мировая показала, что нация с лучшими производственными мощностями скорее победит. Успехи Sperry в производстве оружия были предвестием приближающейся холодной войны в тылу. США должны были превосходить по производительности Советский Союз, а производственный механизм, который давал силы Америке, был намного эффективнее с автоматизацией. Диболд считал автоматизацию защитным средством против коммунистической экспансии.

Пока паника просачивалась на первые полосы газет, до американской общественности дошло заявление Никиты Хрущева, генсека Советского Союза: «Автоматизация – это хорошо. Это средство, которое мы будем использовать, чтобы превзойти капиталистов»[197]197
  Diebold, Beyond Automation, 10.


[Закрыть]. Роль машин в обществе была одним из тех немногих вопросов, в которых американские консерваторы и советские коммунисты нашли общий язык. Сенатор Барри Голдуотер, известный своим жестким отношением к коммунистам, отверг левые идеи регулирования века кибернетики. «Пытаться управлять приходом века технологии так же практично, как пытаться сдержать рассвет», – сказал он The Washington Post в ответ на отчет Особого комитета[198]198
  Fouquet, «Automation Held Threat».


[Закрыть].

Диболд был согласен с общим мнением: «Только увеличив производительность человеко-часа, мы сможем эффективно противостоять агрессивной силе коммунизма»[199]199
  Diebold, Automation, 170.


[Закрыть]. Увеличить производительность стало не просто выгодно, от этого теперь зависела свобода: «Автоматизация – ключ к национальному выживанию», – был убежден Диболд[200]200
  Diebold, Beyond Automation, 206.


[Закрыть].

Второй движущей силой споров вокруг автоматизации был кибернетический миф о неизбежном развитии машин. В историях о разумных машинах воплотился мощный общественный страх: машины непредсказуемы и совсем скоро станут независимыми, они пугающе похожи на нас и неизбежно начнут соревноваться со своими создателями.

Немалый вклад в развитие этого мифа внес Герман Кан, один из самых известных стратегов Америки. В своей книге «2000 год», опубликованной в 1967 году, Кан сделал ряд смелых, но потрясающе точных предсказаний, каким будет конец тысячелетия. Он предвидел ядерные реакторы, дающие электроэнергию, новые технологии контроля за рождаемостью, коммерческие разработки нефти в морском шельфе, карманные телефоны и домашние компьютеры. Кан писал, что у каждого пользователя будет свое файловое пространство на центральном компьютере, как тот, что стоит в Библиотеке Конгресса.

Доступ к компьютеру поможет сократить преступность, потому что полиция сможет сразу зафиксировать личность каждого задержанного для допроса. Эти предсказания были сделаны за год до основания Intel и за два года до запуска работы предшественника Интернета – ARPANET.

Однако Кан и его соавтор несколько отклонились от курса, предсказывая двойную мораль по отношению к искусственным, «лабораторным» людям, неотличимым от обычных людей. Кан переживал за этих «сделанных» работников и надеялся, что им будут дарованы общечеловеческие права. Такая дискриминация ненатуральных людей виделась Кану наиболее вероятной при условии, что искусственные создания будут отличаться по внешнему виду от людей. Авторы воспринимали как данность, что подобные машины-гуманоиды рано или поздно появятся, это неизбежно, «если биокомпьютеры будут разработаны, чтобы выполнять различные задачи людей и развивать творческие возможности… По мере того как разница между человеком и низшими существами, машинами, будет незаметно исчезать, уникальность людей и их права, которые возникают из этой уникальности, будут смягчаться»[201]201
  Herman Kahn and Anthony Wiener, The Year 2000: A Framework for Speculation on the Next Thirty-Three Years (London: Macmillan, 1967), 350.


[Закрыть]. Кан прикоснулся к мифу, в котором машины ожили, приобретя черты органических существ.