Текст книги "Каждый твой взгляд"

Глава 13

Гастингс боялся, что раздражение Хелены отразится на ее встрече с Беатрис, однако опасения оказались напрасными. Пока они стояли перед дверью детской, она держалась холодно и отстраненно, однако, едва увидев девочку, расцвела теплой, лучезарной улыбкой.

К сожалению, Беатрис отличалась редкой для детей проницательностью и сразу почувствовала неладное: то ли внутреннее напряжение гостьи, то ли душевную боль отца. Она никогда не любила общаться с незнакомыми людьми, а сегодня выглядела особенно скованной. Реверанс, которым малышка встретила Хелену, получился болезненно неуклюжим. Гастингс даже испугался, что дочка потеряет равновесие, и вытянул руку, чтобы поддержать.

– Я твоя мачеха. – Хелена опустилась на одно колено. С детьми она всегда держалась просто и естественно. – Можно, буду называть тебя Беа?

Девочка судорожно кивнула, как будто кто-то дернул ее за веревочку.

– Я издаю книги. Ты ведь любишь читать?

Снова короткий кивок.

– А говорить не любишь?

Беатрис опустила глаза и схватила отца за руку.

– Стесняется, – пояснил Гастингс.

Стесняется и боится, бедняжка.

Хелена сделала вид, что не слышит.

– Очень рада знакомству, Беа. Надеюсь, мы скоро подружимся. – Голос слегка дрогнул. – И будем проводить вместе много-много времени.

Почему ей трудно говорить? Потому что мысль о браке доставляет боль? Дэвид и сам едва не плакал.

Хелена выпрямилась.

– Говорят, дети хороши тогда, когда их видно, но не слышно. Признаюсь, верится с трудом. Очень приятно было тебя увидеть, Беа. Надеюсь когда-нибудь услышать твой голосок.

Хелена снова улыбнулась, но улыбка получилась натянутой и бледной. Гастингс с ужасом понял, что она глубоко разочарована, и, не успев подумать, бросился исправлять положение.

– Помнишь, милая, что папа тебе говорил? Леди Гастингс недавно тяжело болела, но все равно приехала, чтобы познакомиться с тобой. Помашешь ей, как ты умеешь это делать?

Еще не закончив фразу, он понял, что совершил ошибку. Даже обычные дети часто непредсказуемо реагируют на внезапные требования, а для Беатрис, глубоко привязанной к устоявшемуся образу жизни, одно лишь появление в доме нового лица служило серьезным испытанием. Неожиданная просьба могла окончательно ее парализовать.

Так и случилось. Девочка крепко сжала губы, опустила голову и принялась сосредоточенно рассматривать носки туфель. Как черепаха от страха прячется в панцирь, так и Беа замкнулась в своей скорлупке.

Хелена с досадой прикусила губу. Ничто не мешало ей уйти без прощального спектакля, так что Гастингсу вовсе не было необходимости давить на ребенка и провоцировать неприятную сцену.

Виконт уже и сам понял ошибку. Хотел было посоветовать дочке не обращать внимания на его слова и спокойно заниматься собственными делами, однако в последний момент неожиданно передумал, склонился и посмотрел в глаза.

– Не хотел тебя затруднять, солнышко. Прости, если случайно так получилось. Но, видишь ли, сегодняшний день для меня особенный: леди Гастингс впервые приехала в наш дом. Я очень счастлив и взволнован.

Этим волшебным голосом он вполне мог бы уговаривать женщин публично снять корсет, причем некоторые наверняка бы согласились. А поразительно правильный профиль заставил вспомнить старинное изображение архангела, погруженного в молитву – чистосердечную и…

Смиренную.

Хелена не привыкла видеть виконта в состоянии великодушной покорности. Разум отказывался признать в этом благородном джентльмене того отвратительного мальчишку, который в отрочестве изрядно портил ей жизнь, и соотнести прежние грязные шуточки с классически безупречными чертами серьезного лица.

Сейчас перед ней стоял молодой отец непростого, требующего деликатного отношения ребенка и разговаривал с маленьким человеком уважительно и бережно.

Беатрис продолжала настойчиво изучать пол, словно и не слыша обращенных к ней слов. Выглядела она прелестно: прямые, почти белые волосы, широко распахнутые голубые глаза, пухлые розовые губки, милая ямочка на подбородке. И все же в напряженной, скованной девочке не было ни капли живого, непосредственного очарования, свойственного красивым детям, с рождения привыкшим жить в атмосфере всеобщего обожания.

– Это первый визит леди Гастингс, – негромко повторил виконт. – И папа очень-очень взволнован ее приездом.

Сердце Хелены сжалось от боли. Неужели только вчера она отдалась виконту с безумной страстью, ни на миг не сомневаясь в абсолютной гармонии отношений и в грядущем счастье?

Она слышала все его оправдания и заверения. Знала, что безобразное юношеское поведение объяснялось невозможностью открыть чувства, признаться в любви. Но как же разглядеть любовь в бесконечной череде оскорблений и похотливых шуток?

– Хочу, чтобы леди Гастингс почувствовала себя уютно, спокойно и захотела остаться с нами навсегда. Ты ведь поможешь папе, правда?

Бархатный голос, способный примирить вечную вражду между раем и адом, не произвел на Беатрис ни малейшего впечатления. Судя по всему, переубедить маленькую упрямицу было непросто. Она продолжала рассматривать туфли с таким сосредоточенным вниманием, будто в комнате никого не было. А может быть, надеялась, что взрослые каким-то чудом растворятся в воздухе.

Гувернантка мисс Макинтайр нервно сжала руки. Хелена вовсе не собиралась беспокоиться относительно грядущего успеха или поражения Гастингса в противостоянии с дочкой, однако невольно затаила дыхание.

Он замолчал, нежно провел пальцем по худенькой ручонке и приготовился терпеливо ждать. Хелена ненавидела ожидание, бездействие моментально выводило ее из себя. Ну а виконт, судя по всему, обладал терпением истинного отшельника.

Прошла бесконечно долгая минута, за ней еще одна и еще. Гувернантка заметно нервничала, однако держалась в стороне, понимая, что вмешиваться ни в коем случае нельзя. Хелена уже с трудом стояла на месте. Любой другой мужчина давно отправил бы непослушную дочку в угол и оставил без ужина, однако Гастингс продолжал безропотно ждать и лишь бережно поправил выбившуюся из косички прядку.

Когда воздух в детской накалился от напряжения, Беатрис неожиданно подняла сжатую в кулачок руку и, выставив мизинец, коротко помахала в сторону гостьи. Гувернантка вздохнула с нескрываемым облегчением, да и сама Хелена наконец-то позволила себе пошевелиться и перевести дух.

– Спасибо, Беа, – поблагодарила она. – Не могу выразить, насколько тронута твоим приветствием. Сразу почувствовала себя дома.

Гастингс смерил ее пронзительным загадочным взглядом, и в голове вновь начал стремительно нарастать мучительный хаос.

– Сейчас мне надо переодеться и немного отдохнуть с дороги, – продолжила Хелена. – Оставлю твоего папу здесь. Ты ведь за ним присмотришь, правда?

Беатрис уверенно кивнула в знак согласия. Идея определенно ей понравилась. Девочка явно обожала отца, и беспомощная детская любовь отозвалась в сердце новой болью.

Хелена направилась к двери, а проходя мимо Гастингса, услышала шепот:

– Спасибо.

Она не ответила, однако, выйдя в коридор, остановилась и прислушалась. Вопреки ожиданиям Беатрис не нарушила молчания и не начала болтать без умолку.

В комнате по-прежнему царила полная тишина. Хелена посмотрела в щелку и увидела трогательную сцену: взявшись за руки, отец и дочь стояли возле большого стеклянного ящика и сосредоточенно наблюдали за неспешной, торжественной прогулкой черепахи.

Роскошных фресок в будуаре не оказалось, зато целую стену занимали книги. Часть из них Хелена уже знала и любила, а оставшиеся готова была прочитать при первой же возможности.

Неужели тетушка Гастингса, которая когда-то занимала эту комнату, обладала сходным вкусом? Или это еще один пример…

Закончить мысль она себе не позволила.

Проворные, отлично вышколенные горничные помогли разложить вещи по шкафам и ящикам. Хелена рассеянно наблюдала за суетой, а когда служанки ушли, выбрала книгу и попыталась сосредоточиться на чтении. Примерно через полчаса, когда она добралась лишь до второй страницы, в дверь постучали. Лакей принес записку от господина.

«Дорогая Хелена!

Если вы не очень устали с дороги, Беатрис и я с радостью пригласили бы вас на чай. К моему удивлению и восторгу, мисс Хиллсборо решила показать любимую книгу. Надеюсь, что вам она понравится не меньше, чем нам с дочкой.

Ваш верный слуга Гастингс».

Если бы приглашение исходило исключительно от виконта, Хелена непременно бы отказалась. Путешествие в его обществе далось нелегко, и сейчас ей хотелось побыть одной и прийти в себя. Но разочаровать Беатрис, особенно если девочка действительно готова поделиться радостью, было бы крайне жестоко.

Лакей проводил госпожу в комнату, которую назвал чайной гостиной мисс Хиллсборо. Едва дверь распахнулась, Хелена замерла в изумлении: взору открылся идиллический сельский пейзаж: уютный пруд, окруженный аккуратными домиками с пестрыми цветами в палисадниках, на окнах и даже в укрепленных на стенах горшках. А один из домиков и вообще прятался под диковинной земляной крышей.

Еще большее восхищение вызвали одетые в старомодные наряды зверюшки – очевидно, жители сказочной деревни. Белка в белом чепце и просторном коричневом платье с мечтательным видом поливала пышный куст роз; группа представительных кроликов в твидовых пиджаках и коротких брюках увлеченно играла в крикет; посреди пруда, в небольшой лодке, ловили рыбу двое симпатичных утят. Один был в шляпе-котелке и держал в клюве трубку. На голове у второго – точнее, у второй, ибо это была девочка – красовалась украшенная пышным букетом соломенная шляпа. В Итоне, во время ежегодной лодочной процессии, дамы неизменно щеголяли в подобных роскошных головных уборах.

– Спасибо за то, что согласились прийти. – Гастингс поднялся из-за стола, на котором стояло с полдюжины маленьких тарелочек с кексами и сандвичами.

Хелена кивнула и, не поднимая глаз, села по другую сторону от Беатрис. Надо сказать, настроение у девочки заметно улучшилось. Она не улыбнулась и не ответила на приветствие, зато протянула толстую тетрадь в кожаной обложке.

Хелена хотела взять тетрадь, однако малышка не отдала.

– А, понимаю. С удовольствием посмотрю твою книжку, если ты положишь ее на стол и будешь сама переворачивать страницы.

Гастингс благодарно улыбнулся и тоже сел. Хелена сделала вид, что не заметила реакции, и посмотрела на тетрадь.

– Значит, это и есть твоя любимая книга, Беа?

Через несколько секунд девочка кивнула в ответ.

– И ты согласна мне ее показать?

Беатрис кивнула еще раз и чинно открыла тетрадь. Первые несколько страниц оказались пустыми и позволили рассмотреть прекрасного качества мелованную бумагу – плотную и в то же время мягкую, – разделенную тонкими листами прозрачной папиросной бумаги. Судя по всему, книга представляла собой очень дорогой альбом для рисования.

Очередная страница представила взору утенка в клетчатом твидовом костюме и войлочной шляпе. Несмотря на солидного вида кожаные нашивки на рукавах пиджака и торчащую из кармана внушительную трубку, парень выглядел весьма бойким, если не сказать хулиганистым.

Хелена посмотрела на фреску и только сейчас заметила, что роспись не закончена: одна стена комнаты оставалась белой. Очертания небольшого моста и дерева с качелями на толстой ветке были прорисованы карандашом, но не раскрашены. Творческий процесс продолжался.

Сердце почему-то дрогнуло.

– Это тот самый утенок, который на стене сидит в лодке?

Беатрис утвердительно закивала. Спрашивать, кто автор чудесных картин, было бы смешно. Как же Гастингсу удавалось скрывать огромный талант во время их долгого и такого бездарного знакомства?

У ног утенка значилось имя: Тобиас.

– О Господи! – изумленно воскликнула Хелена. – Я только что заметила, что у него четыре ноги. Почему у Тобиаса четыре ноги?

Ответа не последовало: Беатрис молча перевернула страницу. Теперь рядом с Тобиасом стояла девочка-утка из лодки, но уже в другой роскошной соломенной шляпе с цветами.

– А у тебя есть такая шляпа? – спросила Хелена.

Беатрис взглянула на отца, и тот просиял нежной, светлой улыбкой. Сама того не замечая, Хелена продолжала смотреть на него, пока Беатрис не потянула за рукав. А когда гостья повернулась, ответила медленным, подчеркнутым наклоном головы, как будто требуя полного внимания.

Хелена с трудом вспомнила, о чем спрашивала. Ах да, шляпа. Шляпа с цветами.

– Ты, наверное, очень любишь цветы?

Еще один выразительный кивок.

– А сама работаешь в саду?

На этот раз ответ оказался более сложным. Беатрис сначала кивнула, а потом нахмурилась и неуверенно, с явным сомнением покачала головой.

– По понедельникам мисс Хиллсборо поливает цветник, – пояснил лорд Гастингс.

Виконт молчал уже несколько минут, полностью уступив инициативу дамам. Сейчас звук этого голоса напомнил ей о днях болезни, о том, как он сидел возле кровати и читал сонеты Элизабет Баррет Браунинг.

Хелена прогнала воспоминание и ниже опустила голову, чтобы заглянуть девочке в глаза.

– Я напечатала очень интересную книжку о том, как создать прекрасный сад. Если хочешь, попроси папу, чтобы он тебе почитал, и сразу научишься ухаживать за цветами. А моя невестка, леди Фицхью, вырастила один из лучших розариев во всей Англии. На будущий год обязательно попросим у нее семена и саженцы. Согласна?

Ответить на предложение одним лишь движением головы было трудно. Девочка слегка растерялась, а потом опустила глаза и снова перевернула страницу.

Показался домик с соломенной крышей и ящиками окон, полными астр и гераней. Стоял он на берегу пруда. Аккуратная мощеная дорожка пересекала изумрудный газон и вела к небольшому причалу, где была привязана лодка.

Хелена снова посмотрела на стену и обнаружила точно такой же дом; вот только лодка уже плавала в пруду.

– Здесь живут Тобиас и его подружка?

Беатрис перевернула страницу обратно, показала написанное над плечом девочки имя – Нанет – и сразу двинулась дальше – туда, где появились первые строчки текста. Остановилась и посмотрела вопросительно.

Она хотела, чтобы Хелена начала читать сказку вслух.

«Прошло уже немало времени с тех пор, как Тобиас и Нанет повстречались с Приключением. А если говорить точно, то миновало целых две недели. Скажете, что две недели – совсем недолго? Но дело в том, что для утят Приключения – это то же самое, что для нас с вами пирожные. Если попробуешь пирожное, то две недели без него тянутся очень медленно».

– А текст тоже ваш, Гастингс? – не глядя, спросила Хелена.

– Да.

Мерзкий мальчишка вырос, начал сочинять и иллюстрировать сказки для детей. Почему же это обстоятельство так… раздражало? Может быть, потому, что злиться всегда легче, чем переживать другие, более сложные чувства?

Беатрис уже успела перевернуть страницу и, чтобы привлечь внимание, постучала по ней пальцем. Хелена виновато улыбнулась и продолжила чтение:

«Однако этим ясным летним утром они Приключения не искали. Оно само пришло из Египта на четырех лапах. Дело в том, что в это время года на Ниле становится невыносимо жарко, а потому мистер Криспен Крокодил предпочитает проводить летние каникулы на севере, где воздух свеж и прохладен, как свежий лимонад».

Следовало изображение мистера Криспена Крокодила в полосатом льняном костюме: огромный и голодный, он вытирал вспотевший лоб белоснежным платком.

«Как всегда по утрам, Тобиас прогуливался по берегу пруда. Соседи – белки, бобры, кролики и все остальные дружелюбные животные – внезапно куда-то подевались. «Должно быть, пришло время каникул», – подумал Тобиас. Но он не хотел никуда уезжать; ему нравилось жить возле пруда с милой Нанет… до тех пор, пока он не увидел, как мистер Криспен Крокодил поставил чемодан и принялся искать в кармане ключ. И Тобиас сразу понял, почему соседи исчезли и почему прошлой осенью ему удалось так дешево купить этот чудесный домик.»

Мерзкий мальчишка не только сочинял и иллюстрировал сказки для детей, но и делал это с необыкновенной легкостью и редким обаянием.

Напоминая о себе, Беатрис снова постучала по странице.

– Если устали, могу почитать я, – предложил лорд Гастингс.

– Все в порядке, – не поднимая глаз, ответила Хелена. – Сама справлюсь.

После чая гувернантка мисс Макинтайр увела Беатрис в детскую. Дэвид и Хелена остались в комнате вдвоем. Виконт думал, что она уйдет вслед за малышкой, но вместо этого леди Гастингс смерила его суровым взглядом и строго произнесла:

– Это очень хорошая сказка.

От неожиданной похвалы сердце едва не выскочило из груди.

– Спасибо. Рад, что вам понравилось: ведь вы издаете и эту, и еще одиннадцать таких же книжек.

Хелена попыталась сосредоточиться и вспомнить все документы и письма, которые пришлось изучить за последние дни.

– Значит, вы и есть та самая мисс Эванджелина Саут? Я только что читала одну из «Сказок старого пруда»?

– Так точно.

Хелена наклонилась и взяла с тарелки сандвич с огурцом. Дэвид пристально следил за каждым движением. У нее были необыкновенно гибкие, изящные руки. Особенно красивыми они выглядели в бальных перчатках.

– Но вы могли бы потребовать больше, чем сто десять фунтов за экземпляр, – заметила Хелена.

Гастингс пожал плечами. В деньгах он не нуждался и был приятно удивлен, когда она предложила эту сумму.

– Думаю, не ошибусь, если скажу, что вы не сообщили мне, кто настоящий автор.

– Не ошибетесь: действительно не сообщил.

Выражение брезгливого презрения на ее лице сменилось обычным, хотя и глубоким раздражением.

– Почему?

– Не хотел, чтобы вы надо мной смеялись.

– Не буду отрицать, что могла бы отнестись с иронией – поначалу. Но ни за что не стала бы высмеивать талант и упорный труд. Больше того, таким путем вы завоевали бы мое внимание намного быстрее и надежнее, чем теми ужасными способами, которыми пользовались.

Гастингс посмотрел в прекрасные изумрудные глаза, так давно его покорившие.

– Вы правы. Простите.

На мгновение показалось, что Хелена собралась что-то сказать в ответ, но она молча доела сандвич, встала и ушла.

Когда в дверь постучали, Хелена как раз собиралась лечь спать.

– Да?

На пороге стоял Гастингс. Ничто не мешало ему войти в соединяющую спальни дверь, однако он выбрал более длинный путь.

Они виделись всего несколько часов назад, за чаем, так что его появление трудно было считать поводом для учащенного сердцебиения, и все же пульс неудержимо помчался вперед. Совсем недавно она прикасалась к нему, страстно ласкала, даже предлагала взять в рот и…

– Вам что-то нужно, лорд Гастингс?

К счастью, голос звучал ровно, отстраненно.

Он протянул объемистый пухлый конверт.

– Принес еще одну рукопись.

– Очередную «Сказку старого пруда»?

– Нет, кое-что менее подходящее для детского чтения.

– И что же именно?

– Эротический роман.

Хелена недоверчиво прищурилась.

– Неужели в наши дни детские писатели балуются порнографией?

Он помолчал, подыскивая ответ.

– Это эротический роман о вас и обо мне.

Раздражение странным образом смешалось с вожделением.

– Полагаете, мне будет приятно читать о том, как вы надо мной издевались?

Он посмотрел на конверт, который сжимал в руке.

– Я написал это не для того, чтобы испытать возбуждение. Точнее говоря, не только ради этого. Отправляя вас в Америку, родственники надеялись, что время и расстояние охладят страсть к мистеру Мартину. Но я опасался, что вынужденная разлука лишь обострит чувства и толкнет на безрассудные, опасные поступки. Если бы роман раскрылся, я бы немедленно вмешался и предложил себя в качестве мужа. Чтобы спасти честь семьи, вам пришлось бы принять предложение. И все же в сердце постоянно жил страх: что за участь ждет подобный брак? Вот почему я написал эту книгу.

Объяснение показалось неубедительным.

– И что же, вот этот роман сделал бы нас менее несчастными?

– Не исключено… – Он глубоко вздохнул. – Да, мне так показалось. По сути, это любовное письмо. Здесь сосредоточено все, что я никогда не осмеливался сказать.

Какая грустная история! Значит, он все-таки пытался ухаживать, пусть и столь диковинным способом.

– К сожалению, – продолжал Гастингс, – я написал и проиллюстрировал эту книгу таким образом, что вам вряд ли удастся одолеть больше двух страниц.

О, какое разочарование! Хелена была готова его задушить.

– Страшнее врага, чем вы сами, у вас нет, правда?

Только сейчас он поднял голову и взглянул потемневшими от печали глазами.

– Да. И я давным-давно об этом знаю.

Хелена не произнесла ни слова, однако Дэвид и не нуждался в ответе. Он стоял неподвижно и нервно барабанил пальцами по конверту, где сосредоточились запоздалые признания – точнее, их копия, потому что оригинал хранился в конторе фирмы «Фицхью и К°».

– Если не возражаете, оставлю это вам. – Он положил конверт на край стола. – Спокойной ночи.

Возле двери его остановил голос Хелены.

– Фиц велел мне помнить о том, что вы чувствительны и горды. Я ничего не имею против людей подобного склада, но должна заметить, что по сравнению с ними вы выглядите примерно так же, как Тадж-Махал рядом с обычным мавзолеем: беломраморный храм с садами, минаретами и зеркальной водной гладью. – Пытаясь совладать с чувствами, она помолчала. – Ну почему, почему вы такой?

Гастингс стоял в полной растерянности.

Хелена прищурилась и, повернувшись, посмотрела на каминную полку. Только сейчас он понял, что, сам того не замечая, смотрит на фотографию матери, а она всего лишь повторила направление его взгляда.

Хелена встала, подошла ближе и прочитала надпись на рамке:

– «Белинда Монтегю в роли Виолы».

– Бог мой! – прошептала она. – Так это ваша мама?

Ему достались ее светлые кудри, ее глаза, ее овал лица. Потрясающее сходство.

– Да.

Хелена обернулась и взглянула с нескрываемым интересом.

– Значит, она была актрисой?

Дэвид не знал, какой реакции ожидать, однако жизненный опыт подсказывал, что многие считают актерскую карьеру всего лишь удобным способом продажи благосклонности, а потому инстинктивно встал на защиту.

– Очень талантливой актрисой.

– Не сомневаюсь. Но неужели семья допустила подобный брак?

– Мой дядя был старше отца на шестнадцать лет и души не чаял в младшем брате. Отец без труда сумел убедить его, что сразу после свадьбы невеста бросит сцену, остепенится и станет образцовой домохозяйкой. Прошлое забудется, как прошлогодний снег.

Рассказывать семейную историю было трудно и больно – должно быть, точно так же чувствует себя тот, кому приходится публично раздеваться. Прежде Дэвиду никогда не доводилось этого делать: как правило, окружающие уже знали все пикантные подробности. А если не знали, то вскоре узнавали из других источников. Ну а в школе самым надежным аргументом неизменно служили кулаки.

– И что же, Белинда Монтегю действительно превратилась в образцовую миссис Хиллсборо?

– Ее настоящее имя Мэри Уэнсли. Нет, через два года мама все-таки не выдержала и вернулась на сцену. Когда отец умер, бракоразводный процесс еще не достиг и середины. А я родился спустя восемь с половиной месяцев. Мое появление на свет дядя считал постыдной уловкой: якобы таким способом мать пыталась получить часть его состояния, ведь у них с женой своих детей не было.

– Но, насколько мне известно, дядя был вашим опекуном.

– До семи лет я жил с матерью. А потом, в один прекрасный день, мы случайно встретили дядюшку, и за пару недель он оформил опекунство.

Сейчас Дэвид понимал, что, вполне возможно, мама специально подстроила эту встречу: она уже знала, что тяжело больна, и хотела обеспечить сыну все преимущества, которые мог дать богатый родственник. Однако для него благодеяние обернулось настоящей тюрьмой: казалось, опекун мстил ребенку за собственное малодушие по отношению к его отцу.

Пока мама была жива, Дэвид убегал к ней при каждой удобной возможности: стоило гувернантке отвернуться, как он пулей выскакивал за дверь. А после ее смерти полгода жил в цыганском таборе – до тех пор, пока его не поймали и не вернули домой. Из Итона, правда, убегать не пробовал; при всей строгости режима и казарменных нравах в школе все равно было лучше, чем в доме дяди. К тому же довольно скоро обидчики поняли, что этого крепкого независимого парня лучше оставить в покое: драк он не боялся и сражался отчаянно, отстаивая свою правоту до победного конца.

Хелена слушала, нахмурившись, однако взгляд заметно потеплел, как будто в эту минуту она начала понимать то, о чем прежде не догадывалась.

– Нет, – тут же возразил Гастингс. – Не пытайтесь искать причины моей глупости в сложностях, порожденных маминой профессией. Вы никогда этого не делали, так что лучше не начинайте. Ваше глубокое презрение я завоевал не родословной, а собственным упорным трудом!

Хелена смотрела на человека, которого знала с детства, и видела упрямца, не готового принять даже самое искреннее сочувствие.

– Что ж, если вам так угодно, пожалуйста. Вы вели себя как полный идиот, вашей прелестной маме было бы стыдно.

И само это заявление, и слегка раздраженное удивление, с которым оно прозвучало, показались забавными, и Гастингс улыбнулся искренне и широко – впервые с тех пор, как Хелена вспомнила о его подростковых выходках.

Уголки ее губ тоже приподнялись, но она отвернулась прежде, чем он успел заметить улыбку.

– Спокойной ночи, – пожелала она. – Можете оставить мне свой неприличный вымысел. Возможно, когда прочитаю все книги, которые стоят в шкафах, от скуки просмотрю и его.

Что ж, обещание вполне обнадеживающее.

Уже открыв дверь, Гастингс обернулся, чтобы предупредить:

– Да, кстати: в романе вы почти все время привязаны к кровати. Надеюсь, вам понравится.