Текст книги "Есть стыковка! История первого рукопожатия СССР и США в космосе"

Глава 9
«Если он умрет, ты должен доставить его!»

Утром во вторник 17 мая 1966 года мы с Джином Сернаном надели скафандры, выехали на 19-ю площадку и забрались в «Джемини-9», дожидаясь, когда наша стыковочная мишень «Аджена» взлетит с площадки № 14. После короткой задержки в отсчете системы «Атлас-Аджена» мы услышали, как в 10:15 она стартовала. Чуть менее чем через две минуты из-за проблемы с двигателем № 2 на «Атласе» ракета вышла из-под контроля и ушла с траектории. Офицер безопасности полигона отправил команду, которая запретила включение второй ступени. И хотя она отделилась от «Атласа» вовремя, без работающего двигателя «Аджена» клюнула носом в Атлантику. Уставшие, пропотевшие и разочарованные, мы с Джином вылезли из кабины.

Учитывая потерю предыдущей «Аджены» в дни «Джемини-6», мой личный результат в части этой системы теперь был 0 из 2. Вечером на Мысе один подполковник ВВС зачитал такой стишок в мою честь:

Я думаю, что мне не суждено Узреть «Аджену» пред собою.

Стишок оказался провидческим. Нашей запасной мишенью для стыковки была не «Аджена» (следующую не успевали подготовить ранее «Джемини-10»), а совершенно новое изделие, называемое «увеличенный стыковочный адаптер мишени», сокращенно – ATDA. Его разработали в компании McDonnell после потери «Аджены» перед «Джемини-6».

Через две недели после аварии «Аджены», к 1 июня, NASA и команда фирмы Convair установили комбинацию из «Атласа» и ATDA на 14-й площадке. Джин и я снова облачились в скафандры. За несколько секунд до 10:00 «Атлас» стартовал, и менее чем через 10 минут доставил ATDA на орбиту. Был, однако, один тревожный бит в поступившей телеметрии: получалось, что обтекатель, прикрывавший стыковочную воронку на ATDA, не отделился, а один коллектор двигателей системы ориентации истратил почти половину своего топлива.

Однако нам некогда было тревожиться об этом. Шел заключительный этап отсчета нашей системы «Джемини – Титан». И вдруг за три минуты до запланированного времени старта ракета внезапно отказалась принять обновления от Центра управления – данные, которые были необходимы, чтобы она вывела нас на необходимую орбиту для встречи. Операторы попытались справиться с проблемой за то короткое время, что оставалось до пуска, но не смогли. Удача явно отвернулась от нас с Джином.

К этому времени, считая и мои приключения на «Джемини-6» вместе с Уолли Ширрой, я поднялся на лифте площадки № 19 уже пять раз, и лишь один из подъемов закончился стартом. Джин начал думать, что надо мной висит проклятье, но я поставил его на место: если кто и приносит несчастье, то Ширра и Сернан, а я-то в порядке.

Во время двухсуточного цикла подготовки к третьей попытке я задал вопрос, как долго ATDA сможет поддерживать орбиту. У нее не было настоящей двигательной установки, а лишь система управления спуском от «Джемини» – физически то самое «железо», что летало на моем «Джемини-6», было восстановлено после посадки и смонтировано на ATDA. Джон Ярдли, менеджер программы «Джемини» от McDonnell Douglas, заверил меня, что ATDA имеет достаточно топлива для работы в течение месяца, а то и дольше.

Однако это никак не могло быть правдой. Каждый коллектор двигателей ориентации на ATDA содержал лишь около 11 кг топлива. Конечно, маленькие двигатели и расходовали мало, но все же 22 килограммов топлива явно не могло хватить на несколько маневров в день на протяжении 30 суток. Я сказал об этом Ярдли, но тот заверил меня, что один из его инженеров провел точные расчеты.

Уже после полета я сам все посчитал, используя такое же количество прогнозируемых включений двигателей ориентации и получил число в 3600 раз меньше, чем инженер Ярдли. Как оказалось, переводя время из минут в часы, безымянный инженер не разделил, а умножил на 60. Упс! (Еще много лет я не мог не дразнить Ярдли по этому поводу.) К несчастью, реальное число означало, что у нас ровно одна попытка достичь ATDA.

На выход Джина Сернана возлагались большие надежды: облаченный в усиленный скафандр, он должен был зафиксироваться в установке перемещения AMU и сделать облет корабля, оставаясь соединенным с «Джемини» и мною лишь одним 38-метровым фалом. О риске мне напомнил Дик Слейтон, который отозвал меня в сторону утром первой попытки старта, когда мы с Джином одевались в отдельных помещениях трейлера на 16-й площадке.

Дик сказал технику по скафандрам, что ему нужно переговорить со мной наедине, и прикрыл за ним дверь. «Слушай, – сказал он. – Руководство NASA решило так. Если Сернан погибнет там, наверху, мы не можем позволить мертвому телу астронавта кружить в космосе. Ты должен будешь привезти его обратно».

Я таращился на него несколько секунд, переваривая услышанное. Потом сказал: «Ради Христа, Дик, они там хорошо подумали? Мне же придется оставить люк частично открытым, поскольку точка крепления фала находится внутри корабля, вблизи ручки управления ориентацией». Меня действительно разозлило сообщение Дика, и я стал объяснять, что, если я повезу на Землю мертвого астронавта, космический корабль придется оставить разгерметизированным на время выдачи тормозного импульса и спуска, а на мне будет только относительно тонкий однослойный скафандр, чья задача – сохранить герметичность. Кроме того, без Джина мне придется тянуться до правой части приборной доски, чтобы перепрограммировать компьютер, а потом вручную запускать тормозные двигатели, одновременно управляя ориентацией корабля… и все эти сложные операции – в наддутом скафандре!

«А как насчет динамики корабля на этапе торможения с массой этого тела и с AMU на хвосте, которые будут елозить туда и сюда?» У «Джемини» и так-то не было большого запаса стабильности во время спуска.

Я напомнил Дику о плазме температурой 1700 градусов на теплозащитном экране, которая будет затекать в корабль через открытый люк и, скорее всего, прожжет мой однослойный скафандр. И даже если я смогу пережить вход в атмосферу, сможет ли парашют штатным образом раскрыться с учетом сцепленной массы и троса, болтающегося над кораблем? Ах да, и если я сумею приводниться, то мой люк откроется, и я окажусь в той же ситуации, что и Гас Гриссом в его миссии на «Меркурии», когда капсула затонула в Атлантическом океане!

Пока я выкладывал свои соображения, Дик ограничивался только кивками. Когда я закончил, он спросил: «Что я должен сказать начальству?»

«Скажи им, что после того, как ракета оторвалась от стола, командир – я. И принимать решения буду самостоятельно».

«О’кей». На этом я закончил надевать скафандр и защелкнул гермошлем.

Когда мы с Джином в конце концов воссоединились в корабле, он спросил: «Что вы так долго обсуждали с Диком?»

Я мог ответить лишь одно: «Он пожелал нам доброго полета».

Мы наконец успешно стартовали 3 июня в 08:39 местного времени и очутились на орбите высотой от 159 до 267 км примерно в 1085 километрах позади ATDA. Поскольку мы лишились нашей «Аджены» и должны были работать по запасной программе, наш полет теперь назывался «Джемини 9A»[58]58
  Новое полетное задание называлось GT-9A, а корабль – «Джемини-9».


[Закрыть]. Времени смотреть по сторонам не было, потому что требовалось выполнить маневр подъема уже через 43 минуты после выхода на орбиту. Он прошел отлично, и наша нижняя точка поднялась на 69 км.

Мы провели второй маневр на 116-й минуте полета, на втором витке, и он служил одновременно трем целям: вновь изменил форму орбиты, скорректировал положение орбитальной плоскости и изменил угловую скорость, с которой мы сближались с ATDA. Ровно через полчаса после второго маневра мы сделали третий, в нашем втором апогее, и он перевел нас на круговую орбиту на 22 км ниже и в 200 км позади цели. Из этого положения орбитальная механика позволяла нам догнать цель к началу третьего витка[59]59
  И на отметке 3 час 36 мин от старта Стаффорд начал маневр перехвата цели.


[Закрыть]. К этому моменту мы также имели радиолокационный захват цели, но стрелки углов рысканья и тангажа на нашем индикаторе колебались, из чего мы сделали вывод, что ATDA изменяет свою ориентацию. Приблизившись еще, мы увидели мигающий огонь мишени и обрадовались: обтекатель все-таки отделился. (Лампа была смонтирована под ним.) Однако огонек то ослабевал, то вновь появлялся, и мы забеспокоились.

Мы сблизились с мишенью ATDA над бразильским берегом. Спустя несколько минут мы вошли в тень, а значит, должны были зависнуть до момента выхода на свет. Прямо позади ATDA я видел созвездие Скорпиона, словно летней ночью в Оклахоме. В ярком свете Луны нам впервые удалось хорошо разглядеть цель. И открывшийся вид поверг нас в уныние. Да, мы видели световой маяк, но только потому, что обтекатель раскрылся до такой степени, чтобы он был виден! Он все еще оставался соединен с мишенью, две его половины раскрылись частично. «У нас тут жуткая машина, – радировал я. – Она похожа на злого аллигатора».

Кольцо адаптера изготавливала компания McDonnell Aircraft, а головной обтекатель – Douglas Aircraft. Позже выяснилось, что жена техника из «Дугласа», который работал на отладке и сборке, ждала ребенка. Когда этот техник сорвался в больницу, он попросил своего напарника из «МакДоннелла» «позаботиться о висящих концах», а тот просто примотал их изолентой к проводке цепей подрыва.

Операторы в Хьюстоне перепробовали все варианты, в том числе перевод стыковочного конуса в переднее рабочее положение под висящим обтекателем, надеясь сбить его с места. Увы, это не помогло. Мишень медленно вращалась. ЦУП послал команду остановить вращение, и мы увидели, как быстро заработали сопла двигателей. Я сказал им отключить систему ориентации, потому что она явно расходовала много топлива.

Поскольку пристыковаться мы не могли, то решили перейти к разным сценариям маневров встречи, которые планировались на второй день полета. Первый требовал, чтобы мы отвели свой «Джемини» от ATDA и остановились, когда окажемся выше и позади мишени, затем уйти вниз и провести сближение по визуальному ориентиру, используя компьютер лишь как дублирующий инструмент. Получилось достаточно хорошо: Солнце отражалось от обтекателя и делало ATDA отличной яркой мишенью на фоне черноты космоса. Закончив этот маневр, мы вновь отдалились от цели и погрузились в процедуры более неторопливого подхода, на который требовалось несколько часов. К этому моменту Джин и я уже здорово выдохлись, а потому решили немного поспать. Но уснуть оказалось не так-то просто: в корабле было довольно шумно.

На следующее утро, 4 июня, мы инициировали маневры для возвращения к ATDA, и на этот раз сближение оказалось опасным и потребовало максимального внимания. NASA хотело продемонстрировать возможность приближения к цели сверху, то есть наблюдая ее на фоне Земли. Этот маневр готовил нас к некоторым потенциальным аварийным сценариям «Аполлона», в которых командному модулю требовалось спускаться с более высокой окололунной орбиты, чтобы спасти лунный модуль, терпящий аварию на значительно более низкой.

И вот я приближался к медленно вращающейся ATDA, слушал, как Джин называет величины дальности и скорости, и вычислял в уме, сколько тяги по осям Y и Z нужно добавить «Джемини». Мы смотрели прямо вниз, где ATDA неслась над Землей на скорости 7864 м/с. Вместо черного космоса и неподвижных звезд наш фон представлял собой видеозапись, прокручиваемую в ускоренном режиме. Ни один визуальный ориентир не помогал поддерживать постоянный инерциальный угол во время фазы торможения и подхода к зависанию. Я покрылся потом и почти довел себя до головокружения, но все-таки сумел приблизиться на расстояние в полтора метра – чем доказал, что и этот маневр можно выполнить на глаз, интуитивно.

После этого Хьюстон выдвинул такую идею: а пусть Джин начнет свой выход, пока мы все еще находимся вблизи ATDA, и перед тем, как лезть к маневрирующему устройству, размещенному в задней части секции адаптера нашего «Джемини», возьмет пару хирургических ножниц из медицинской укладки и попытается срезать обтекатель! Мне это сильно не понравилось. Обтекатель имел в своем составе две пружины разделения силой по 130 килограммов, изначально находящиеся в сжатом состоянии и готовые распрямиться. Мы видели острые края в том месте, где половину адаптера «отрезало» пиросредствами. А если он «сыграет» и ударит по Джину в скафандре? «Нет, не пойдет», – сказал я.

Вместо этого мы поставили на мое окно небольшую кинокамеру, совместили скорость вращения «Джемини» с таковой у ATDA и отсняли пленку с расстояния всего в несколько дюймов. Эта съемка стала одним из средств, которые в McDonnell затем использовали, выясняя, что именно пошло не так с обтекателем. Поскольку мы спали недолго и выполнили три разных встречи на орбите, я счел наше состояние неподходящим для какого-либо выхода. С согласия ЦУПа я отложил работу в открытом космосе на следующий день, и мы распрощались со Злым аллигатором.

План заключался в том, что Джин выходит из корабля, выполняет несколько простых задач перед его носовой частью, постепенно привыкая к работе снаружи, затем добирается до адаптера и влезает в установку перемещения AMU. Затем он должен был отделиться и начать летать вокруг, словно Бак Роджерс в тех комиксах, которые я читал ребенком в Уэзерфорде.

Мы разгерметизировали кабину и открыли люк на высоте 298 км над Тихим океаном между Гавайскими островами и Калифорнией. Джин в скафандре встал и медленно выплыл наружу. Он втянул внутрь панель с микрометеоритным экспериментом, затем смонтировал 16-миллиметровую кинокамеру и на стыковочной штанге – зеркало заднего вида, чтобы я мог наблюдать за его движением назад к адаптеру. Затем он отлетел на змеевидном фале, желая просто посмотреть, как это ощущается.

Однако через несколько минут стало ясно: выход будет труднее, чем мы думали. Под полным давлением скафандр Джина стал похож на надутый жесткий баллон и ограничил его движения. Скафандр все время старался поднять руки, чтобы они оказались впереди; Сернану с трудом удавалось держать их вдоль тела. Всякий раз, когда Джин пытался обрести стабильность, схватившись за стыковочную штангу на носу «Джемини», он разворачивал весь корабль. Поскольку мне нужно было держать ориентацию, я работал двигателями – и предупреждал Джина, когда надо держаться от них подальше.

Джин начал пыхтеть и тяжело дышать от напряжения раньше, чем добрался до адаптера. Частота сердцебиения у него поднялась до 155–180 ударов в минуту. Кода мы подошли к терминатору и затем нырнули во тьму, Джин добрался до AMU. Он должен был повернуться спиной к устройству, сесть в «седло», опустить руки и зафиксироваться в нем. Все еще соединенный с кораблем фалом, по которому шли телефонный кабель и кислородный шланг[60]60
  В действительности перед запланированным отлетом Сернан переключился на подачу кислорода от AMU по другому шлангу, телефонная связь прекратилась, а радиосигнал плохо проходил сквозь многочисленные металлические переборки.


[Закрыть], он должен был освободить AMU и начать использовать ее двигатели на перекиси водорода для ориентации и маневрирования.

Трудности у Джина начались с самого начала. Стоя на фиксаторах для ног, он не мог заставить развернуться один из подлокотников. Затем он стал жаловаться, что его спина «горит». (В хваленой суперизоляции его скафандра образовался длинный разрыв вблизи молнии, которая шла от паха назад, и через него пробивал мощный поток тепла от Солнца.) В момент, когда Солнце зашло, Джину стало так холодно, что его стекло запотело, и он перестал видеть.

Примерно в это же время у нас начались проблемы со связью. От Джина доносился только искаженный клекот. Нужно было придумать систему сигналов.

«Джино, если ты меня слышишь, попытайся сказать «да»».

Клекот.

«Теперь скажи «нет», для этого крякни дважды».

Двойной клекот.

«Ты меня хорошо слышишь?»

Клекот.

У нас оставалось 20 минут в тени, и я приказал Джину никуда не двигаться. В контрольной карте значилось еще три шага, после которых я мог бы активировать тумблер и отправить его в свободный полет на AMU, однако мне совсем не хотелось этого делать в ситуации, когда стекло Джина запотело, а связь едва работает. Была ночь, мы опять шли на высоте 298 км над Тихим океаном вне зон видимости кораблей командно-измерительного комплекса. Сидя в наддутом скафандре при открытом люке и с Джином, зависшим где-то позади нашего корабля, я заметил в небе Южный Крест и подумал: «Черт, как же тут одиноко!»

Наконец мы вновь вышли на свет. «Джино, ты можешь видеть?»

Двойной клекот. Нет.

«Нам придется прервать выход, – сказал я ему. – Я хочу видеть тебя в корабле до начала следующей тени». Джин уже находился снаружи более полутора часов.

Много времени потребовалось Сернану, чтобы отделить себя от реактивной установки. Он просто ничего не видел через запотевшее стекло. К счастью, Джин много раз отрабатывал операции по выходу из AMU с закрытыми глазами и сумел выполнить задачу, хотя и небыстро. Зеркало заднего вида давало мне кое-какой обзор, и я сумел направить Джина к поручню. В конечном итоге Джин вернулся в область люка, развернулся и занес одну ногу внутрь. Я сумел дотянуться до него и втащил за обе ноги Джина в кресло, помог ему расклинить себя в проеме и начал втягивать фал, все 38 метров «змеи», укладывая их у себя под ногами, чтобы у Джина появилось хоть чуть-чуть свободного места. Бедняга должен был затянуть себя в раздутом скафандре в кресло, используя поручень под приборной доской. На Земле он отрабатывал этот маневр множество раз в макете корабля в условиях обычной силы тяжести и на протяжении нескольких секунд при имитации невесомости на самолете KC-135, но в условиях настоящей невесомости все оказалось намного труднее. Я не мог сделать почти ничего, потому что тоже работал в жестком скафандре на своей половине корабля.

В конце концов мы сумели усадить его достаточно глубоко, чтобы я смог задействовать механизм с тросом и щеколдой, который буквально вдавил Джина в кресло, хотя верхушка шлема находилась вровень с оправой люка. Джин дожал ручкой люк до полного закрытия, и я пустил воздух в кабину. Мой напарник сидел, обездвиженный, в кресле, с ногами под приборной доской, до тех пор, пока давление в кабине не выросло и его скафандр не обмяк. Когда Джин поднял стекло шлема, я поразился ярко-красному цвету его лица, словно он пробыл слишком долго в сауне. Я использовал водяной пистолет, чтобы дать ему попить и затем пустил тонкой струйкой прямо в лицо. Джин пробыл в открытом космосе два часа и девять минут и потерял почти 5 кг веса. Весь следующий день он сильно мерз. Когда скафандр доставили в Хьюстон, техники вылили по три стакана воды из каждого ботинка.

«Парни, – сказал Джин, отдуваясь и пыхтя, – нам еще много придется узнать о внекорабельной деятельности».

Наш третий день в космосе, 5 июня, был свободен от крупных дел, но мы должны были думать о посадке 6-го. За три недели до запуска я созвонился с кэптеном[61]61
  Соответствует капитану 1-го ранга.


[Закрыть] Гордоном Хартли, командиром авианосца «Уосп», нашего основного спасательного корабля, который теперь ожидал нас в 500 километрах к востоку от Флориды. Хартли и «Уосп» выполняли эти же функции для «Джемини-6», и мы успели подружиться.

Я предупредил его о том, что мы можем на «Джемини-6» сесть прямо на палубу: «Я попаду точно в заданную точку, если ты сможешь удержать в ней свой корабль».

Хартли рассмеялся и обещал попробовать. Дело было за много лет до появления на надводных судах систем инерциальной навигации и спутниковой Глобальной навигационной системы. Для командиров флота в то время еще было очень сложной задачей привести корабль точно в назначенную позицию в открытом море с использованием одних лишь секстантов и звезд.

Я, конечно, шутил, но не вполне: мы наконец-то сделали новую программу, которая при наличии хорошо выставленной инерциальной платформы могла привести «Джемини», используя подъемную силу возвращаемого аппарата, практически в любую желаемую точку. Потребовалось несколько посадок с большой ошибкой («Джемини-3», «Джемини-5»), чтобы отладить и программный код, и процедуры. За несколько последних недель мы с Джином разработали своеобразный «миллиграф», на который собирались положиться на последнем этапе входа. Если бы оказалось, что мы приближаемся к определенной долготе слишком быстро, мы бы развернули корабль на полубочку и стали спускаться быстрее[62]62
  Разворот корабля относительно вектора скорости на 180° позволял изменить направление подъемной силы и временно превратить ее в силу, придавливающую корабль к Земле.


[Закрыть]. А если бы мы подходили слишком медленно, мы развернулись бы вектором подъемной силы кверху и смогли уйти дальше вперед.

Перед запуском я предложил Джону Ллуэллину, одному из операторов по тормозной установке в Центре управления полетом, выполнить дополнительную коррекцию в самом конце полета. Мы знали, что чем более эллиптична наша последняя орбита, тем в принципе более точно можно провести вход в атмосферу и приводнение. Однако выполнение этого маневра зависело от остатка топлива на борту. К счастью, я очень экономно использовал его во время включений и маневров встречи. У нас осталось достаточно для дополнительной коррекции, и перед отходом ко сну третьим вечером мы получили разрешение провести маневр от Криса Крафта, главы офиса управления полетом, сменного руководителя полета Джона Ходжа и нашего эксперта по траекториям Бена Кронга.

Следующим утром мы упаковались, и я провел теперь уже хорошо знакомую процедуру схода с орбиты над Австралией. Опыт полета на «Джемини-6» дал мне совсем новую перспективу. Я уже тут был и это делал! Я сказал Джину: «Когда мы запустим тормозные ракеты, впечатление будет такое, словно кто-то дал нам пинка и отфутболил назад через весь Тихий океан». Мы выдали импульс вблизи Гавайев, получили четыре хороших встряски, по одной на каждый тормозной двигатель, и начали снижение в сторону атмосферы. Мы отделили секцию тормозных двигателей.

Я предупредил Джина о том, что нас вот-вот поглотит огненный шар. И действительно, он был тут как тут, словно голова кометы. Мы пронеслись над берегом Калифорнии на высоте 145 километров, быстро снижаясь и светясь в небе. Я уже знал: когда максимальная фаза огненного шара пройдет, мы будем испытывать самые серьезные перегрузки. Они казались сильнее, чем в первый раз, ведь мы провели в невесомости трое суток. Тяжесть достигла 5g и затем начала спадать.

Я управлял входом вручную, следуя рекомендациям компьютера. В конце программы машина посоветовала нам направить вектор подъемной силы вверх, чтобы снизить перегрузку до минимума. Используя миллиграф, Джин быстро считывал долготу и вычислял скорость подхода. «Том, – сказал он, – разворот и полубочка! Мы идем слишком быстро». И я развернул «Джемини» вектором подъемной силы вниз на весь остаток траектории спуска.

Настало время ввода вытяжного парашюта, который стабилизировал бы нас перед вводом основного. Я вдавил кнопку на высоте 10700 метров, купол вышел и затрепетал на ветру. Мы с нетерпением ждали развертывания основного парашюта на высоте трех километров, поскольку без него нам оставалось бы только катапультироваться из кабины, а это было не лучшее решение. Я нажал кнопку ввода основного купола. Он вышел, зарифованный пока, чтобы его мгновенное раскрытие не стало для нас слишком сильным ударом. Однако мы продолжали падать подобно камню. Я знал, о чем Джин думает сейчас – и почему парашют так долго не наполняется?

Я уже сам начал проявлять нетерпение: «Разрифовка, мать твою! Разрифовка!»

Шарах! И вот он раскрылся, чтобы замедлить нас на последних сотнях метров пути. Последовала обычная перецепка на двухточечную подвеску, при которой мы испытали мощный бросок вперед.

Внизу на «Уоспе», который наблюдал нас на радаре, кэптен Хартли вынужден был изменить курс: он действительно вывел корабль точно в точку прицеливания, и теперь ему казалось, будто мы готовы угодить ему в дымовую трубу! Мы шли так близко, что телевизионные камеры и весь мир наблюдали нас в снижении, впервые в истории.

«Джемини-6» скользнул в спокойное море, едва ли подняв волну. У «Джемини-9» так не получилось. Дул сильный ветер, море было неспокойным, и мы умудрились попасть на фронт волны, а та отвесила нам удивительно сильный удар. Он погнул несколько металлических пластин на внешней поверхности корпуса и буквально привел нас в изумление. Мы ушли под воду, но затем всплыли на поверхность. Я заметил воду в кабине и заподозрил течь. Это означало бы серьезные проблемы – нам пришлось бы постараться быстро покинуть корабль. Однако через несколько жутких секунд мы поняли, что «Джемини» плавает и не тонет. Позже выяснилось: от сильного удара в кабине лопнула внутренняя магистраль питьевой воды. Мы оставались в корабле, пока пловцы не закрепили спасательный «воротник». Как и Уолли, я предпочитал, чтобы меня подняли на «Уосп» прямо в корабле, и так оно и произошло.

Мы приводнились в 700 метрах от точки прицеливания – ближе чем кто-либо в истории пилотируемых космических полетов вплоть до второго полета шаттла в ноябре 1981 года. Мой старый друг Джон Янг, который пилотировал «Колумбию» в первый раз, коснулся дна сухого озера на базе Эдвардс дальше нас, так что «Джемини-9» еще на полгода остался держателем рекорда.

После встречи и медицинского обследования нас с Джином привезли на Мыс. И только после того, как мы вернулись в гостиницу экипажей и выпили, я наконец рассказал Джину, о чем говорили с Диком в комнате надевания скафандров.

«Том, – сказал Джин, – ты бы действительно оставил меня там?»

«Джино, – ответил я, – а какая тебе разница? Ты был бы уже мертв».