Текст книги "Неопознанные"

Племянница полковника Энерли

То, что холостяк в расцвете сил и человек мира развлекался где-то вне дома всю ночь, возможно, не повод для тревоги, но когда холостяк – такой человек привычки, как полковник Энерли, подобное происшествие действительно вызывает тревогу. Кристина Энерли, племянница полковника, которая присматривала за его домашней техникой в его квартире на Беркли-сквер, не сразу обнаружила, что в кровати ее дяди никто не спал. Заметив это, она решила обратиться в полицию.

Привычки мистера Энерли были негибкими – по нему можно было проверять часы. В девять он завтракал, в половине одиннадцатого ехал в Сити и занимался делами, а в час дня шел на ланч в свой клуб – всегда один и тот же клуб, один и тот же стол, одно и то же место и один и тот же официант. После ланча он удалялся в курительную комнату с экземпляром «Файнэншл Таймс» и дремал там до трех часов. Затем следовала еще одна поездка в Сити, и в шесть часов он возвращался домой и готовился обедать.

За исключением выходных, когда следовала другая, столь же жесткая программа, и за исключением некоторых официальных праздников, полковник соблюдал эти добровольные правила почти каждый день из двадцати с лишним лет, в течение которых Кристина знала его. Так что теперь она не сомневалась, что с ее дядей что-то случилось. Он оставил ее накануне вечером, чуть раньше семи, чтобы поужинать с друзьями, но не упомянул, с кем именно. Поскольку племянница мало что знала о его делах – полковник был сдержанным человеком – она не смогла предложить какую-либо полезную линию расследования.

В ответ на ее телефонный звонок из Скотланд-Ярда прибыл некий сержант Хейверс – человек в штатском. И хотя он отнесся к ее проблеме с вежливым вниманием, ей было совершенно ясно, что он ожидает обычного объяснения отсутствия полковника. В то же время он сделал предложение, которое девушка попыталась осуществить.

– Если бы я мог предложить это, – сказал он, – я бы взглянул на документы полковника, мисс Энерли. Вполне возможно, что вы можете найти приглашение на ужин или что-то подобное. Если бы вы могли сделать это, нам осталось бы только позвонить туда, чтобы все выяснить.

Кристина давно знала, что ключ от ее шкатулки открывает стол полковника. Она сделала это открытие в детстве, и ее дядя, который тогда посмеялся над таким совпадением, вероятно, давно забыл об этом. Так что теперь она чувствовала себя преступницей, вторгаясь в тайны своего дяди, и только ее сильное беспокойство заставило ее внимательно изучить его бумаги. Как получилось, что его десятилетний дневник оказался на столе, и как вышло, что, небрежно взяв эту маленькую записную книжку в руки, она открыла ее на странице, на которой обнаружилось то, что фактически являлось признанием в преступлении, девушка так и не поняла. Вероятно, сам полковник просматривал ту же самую страницу дневника прошлой ночью. И как потом выяснилось, у него была причина сделать это. Именно поэтому книга и раскрылась там, где раскрылась.

Несколько слов привлекли внимание Кристины, а затем, почти против воли, она дочитала запись до конца. В старых дневниках должно быть много таких историй. Конечно, преступление, в котором был виновен полковник Энерли, не было новым. Хаос войны, финансовое правительство, отставной полковник, принимающий должность в Кабинете Министров. Его знание определенных законов, влияющих на мировые рынки, и, наконец, один проклятый факт – использование этих знаний для того, чтобы заложить основу значительного состояния.

История была больше похожа на признание, чем на обычную запись в дневнике. Возможно, ради покоя своей души Энерли счел необходимым рассказать в какой-либо форме о преступлении, в котором он был виновен, и поэтому записал этот рассказ там, где, как он имел полное право верить, это не увидят другие глаза при его жизни.

Кристина прочитала это маленькое, осторожное письмо дважды от начала до конца, прежде чем действительно поняла, о чем речь, а затем ее щеки загорелись жгучим стыдом от открытия, которое она сделала. В конце концов, эта вещь не могла иметь никакого отношения к исчезновению полковника. Здесь она без всякой необходимости обнажила старую рану. То, о чем она прочитала, говорило ей, что ее дядя много страдал, и теперь, если бы он узнал о ее открытии, его страдания только усилились бы.

Слуга полковника – человек, который служил вместе с ним в Южной Африке – постучал в дверь и вошел с сообщением, что Кристину желает видеть какая-то леди.

Инстинктивным жестом девушка спрятала руку, в которой держала дневник, за стулом. С трудом отгоняя мысль о том, что она сделала, мисс Энерли сказала слуге проводить к ней гостью. И она все еще сидела перед письменным столом, когда в комнату вошла миссис Блэк.

Кристину настолько захватили мысли, пришедшие ей в голову при ее открытии, что когда она осознала, что гостья уже в комнате, это стало для нее чем-то вроде шока.

– Прошу прощения, – сказала она, поднимаясь, – я…

Адела Блэк была одета в сшитый на заказ костюм, который подчеркивал ее прямое тело и квадратные плечи.

– Мое бедное дитя, – сказала она, указывая на дневник, который девушка опустила себе на колени, – вы что-то узнали.

Ее голос не выражал сочувствия. На самом деле, он и не мог его выразить – эта эмоция отсутствовала в ментальном облике Аделы. Кристина побледнела, а потом покраснела.

– Я вас не понимаю, – пробормотала она и запнулась.

Ее внешности, такой неуместной в этом мужском кабинете – каштановые волосы, карие глаза, стройная, задумчивая – было достаточно, чтобы вызвать симпатию даже в каменном сердце. Но миссис Блэк волновали ограниченные эмоции, связанные с ее собственными проблемами, и она продолжила с расчетливой жестокостью:

– Мы, то есть мой муж и я, боялись, – сказала она, – что вы могли обнаружить то, что обнаружили. Вот почему муж послал меня сюда к вам. Если бы вы сами не сделали это открытие, я бы вам рассказала. Мы подумали, что вы должны знать.

Кристина встала и бросила дневник на стол.

– Сколько людей, – воскликнула она, – знают об этой ужасной вещи?!

Миссис Блэк подняла тонкую и тщательно наманикюренную руку.

– Только трое, мое милое дитя. Мой муж, я и вы. Не бойтесь, мы не выдадим ваш секрет. У нас много секретов. С нами совершенно безопасно. Мы ваши друзья.

– Но, – сказала Кристина, – простите меня. Я вас не знаю. Насколько я помню, вас представили, как миссис Блэк. Я не помню встречи ни с вами, ни с вашим мужем.

Адела Блэк улыбнулась своей холодной и блестящей улыбкой.

– Вы встретитесь с нами обоими, – сказала она, – сегодня за завтраком.

– Боюсь, – неловко ответила девушка, – что это невозможно. Вы видите, я волнуюсь. Полковника Энерли не было дома – его не было всю ночь. Я общаюсь с полицией. От них в любой момент могут быть какие-нибудь новости. Боюсь, я должна попросить вас извинить меня.

Про себя она подумала: «Как этой женщине вообще в голову пришло, что я могу пойти на завтрак со всеми этими проблемами, нависшими над моей головой?»

Адела знала, о чем думает ее собеседница. Это умение «читать мысли» людей было приобретено ею в течение долгого опыта жизни в злом мире.

– Вы понимаете, не так ли, – сладко сказала она, – что мы ваши друзья? Вы ведь не хотели бы… э-э-э… отдалиться от нас? В конце концов, мы скрываем что-то, что, возможно, нам следует раскрыть.

Бедная маленькая Кристина из суровой и спокойной девушки превратилась в ту открытую книгу, что лежала на столе. Она была достаточно сообразительной, чтобы понять угрозу, которая стояла за заявлением гостьи. Слова Аделы означали следующее: «Если вы не сделаете, как вам говорят, мы вас выдадим».

Энерли вполне поняла это.

– Я не знаю, почему вы хотите, чтобы я позавтракала с вами, – сказала она жалобно, – но да, я приду.

– Вы знаете, – сказала миссис Блэк, – это очень мудро с вашей стороны. Тогда мы будем ожидать вас в час. Особняк Костмор, Найтсбридж, номер семнадцать, в час дня. Не забудьте. До свидания, дорогая мисс Энерли.

Кристина опустила верхнюю часть стола и ворвалась в свою спальню. Возможно, в этой знакомой и приятной обстановке она могла все обдумать, понять смысл этих трагических событий, которые навалились друг на друга.

Задолго до того, как девушка восстановила свое обычное самообладание, миссис Блэк проинформировала мужа о беседе с ней. Тот принял ее заявление с небрежным кивком.

– Она придет, – сказал он. – Хорошо, я ожидал этого! Я не знаю, мудрый ли это шаг, чтобы привести ее сюда, но, как ты знаешь, это не совсем в моих руках. Если ее дядя был замечен здесь, было бы лучше, чтобы мы изображали из себя друзей Энерли и его племянницы. Девушка понимает ситуацию? Точно? Это тоже хорошо. Мы можем сделать так, чтобы она поддержала наши заявления.

– Конечно, – заметила леди, – наш новый друг с многочисленными именами видел здесь полковника Энерли прошлым вечером.

– Что насчет него?

– Предположим, он тебя выдаст?

Блэк постучал по своему нагрудному карману и многозначительно подмигнул жене.

– С Морганом все в порядке, – сказал он, и это означало, как ясно поняла Адела: «С Морганом все не так».

– У меня в кармане досье на этого молодого человека, – продолжил он. – Сомневаюсь, увидим ли мы его сегодня. Прошлой ночью у него были небольшие проблемы с полицией. Это человек именно такого сорта, как мне нужно. Я его использую. Однако, – добавил Блэк, глядя прямо в глаза своей жене, – никаких хитростей, Адела. Он очень хороший молодой человек, но я не стану дураком. Пойми это.

Женщина пожала плечами. Она бы выказала свою злость, но в этот момент в дверь кабинета, где они разговаривали, постучал слуга.

– Мистер Морган! – объявил он, открыв дверь.

Белый мальчик

Морган ехал на метро между Найтсбриджем и Ливерпуль-стрит. Он был настолько погружен в свои мысли, что едва замечал, как сменяют друг друга станции. Небольшая маскировка, которую он использовал при посещении особняка Котсмор, чтобы избежать внимания инспектора Бэтсвинга, заключалась, в основном, в костюме, значительно превосходящем тот «наряд», который был на нем во время его первого визита туда. Однако, несмотря на то, что этот новый костюм был превосходным, он не мог придать Чарльзу респектабельный вид. Этот парень не умел стильно одеваться и вообще не интересовался одеждой. Манера складывать брюки была его проклятием.

В данный момент его ум был занят очень важными для него делами. Начать, а также продолжить можно было с того, что за ланчем, которым он только что наслаждался, он встретил Кристину Энерли, и его преследовали ее карие глаза, такие бесстрашные и в то же время полные тревоги. Она оказала на восприимчивого молодого человека такое же влияние, какое оказывает плачущий маленький ребенок. Он хотел взять ее на руки и погладить. Иногда это желание было настолько сильным, что ему становилось почти болью. Он начал подозревать, что проблемы Кристины очень реальны. Уже в первых выпусках вечерних газет было сообщение об исчезновении ее дяди – полковника Энерли – и Морган боялся, что с этим может быть связана какая-то трагедия.

«В начале вчерашнего дня, – так было сказано в газетном репортаже, – почтенный полковник Чарльз Энерли, лондонский финансист и директор Южного банка, покинул свой дом на Беркли-сквер, чтобы пообедать в Вест-Энде. По пути он позвонил своему другу, мистеру Меллерби Блэку с Найтсбридж, и после этого его видел пересекающим Гайд-парк полицейский констебль, с которым он был знаком. Он провел ночь в известном отеле в этом районе, где его узнал официант и где он записался книгу посетителей. Считается, что его видели недалеко от угла Гайд-парка. После этого он исчез. Нет видимых причин его исчезновения. Его здоровье было хорошим, и насколько известно, у него не было финансовых или каких-либо других проблем. Этот вопрос имеет особое значение, поскольку полковник Энерли считается человеком необычайно методичных привычек.

Это было как раз то, о чем думал Морган!

Сам он был свидетелем того факта, что полковник посетил особняк Котсмор, и если не считать того, что манеры этого человека были довольно сдержанными, не было ничего, что позволило бы предполагать трагическое происшествие с ним. И все же у Чарльза создалось впечатление – он едва ли мог сказать из-за чего – что что-то было не так. Действительно, все, что было связано с Блэками, казалось ему подозрительным. А больше всего его теперешнее поручение.

Он ехал по адресу в Лейтоне, который ему дали. Там он должен был увидеть человека по имени Маунтджой. Он получил от Меллерби Блэка лишь указание на то, что Маунтджой был «оскорбительным». Итак, он получил подарок – сто фунтов мелкими купюрами. Данный факт был совершенно безоговорочным. Морган заметил, что Блэк старался не записывать имя и адрес, но заставил его запомнить их. Что он должен был сделать, Чарльз не знал. Поскольку этот человек был нежелателен для Блэков, он, Морган, очевидно, должен был предпринять некоторые враждебные действия. Он занимался этим ради информации, которую едва ли мог не получить.

Молодой человек с удивлением обнаружил, что Блэк уже знал о нем множество вещей. Знал, например, точную сумму его частного дохода и то, что он тратил намного больше этого. Знал также, что Морган провел много ночных часов вдали от своего дома. Этот человек оказался в состоянии приобрести всевозможные знания о разных людях. Со временем это станет предметом расследования.

Даже о том, что касалось инспектора Бэтсвинга, Меллерби Блэк выдал неожиданную информацию.

– Кстати, – сказал он на прощание, – если вы столкнетесь с Бэтсвингом и он доставит вам неприятности, попросите его поговорить со мной по телефону.

Морган не удивился, узнав, что Блэк знает о его связи с инспектором. Он ожидал этого.

– А предположим, – отозвался он, – что Бэтсвинг откажется звонить?

– В таком случае, – ответил Блэк, – упомяните ему слова «Белый мальчик». Я думаю, вы обнаружите, что эти слова действуют, как заклинание.

Все это занимало разум Чарльза, когда поезд покидал одну станцию и останавливался на следующей, ехал дальше и опять останавливался по пути в Лейтон. Кроме того, он ломал голову над вопросом фотографий. После ланча Блэк отвел его в свой кабинет на втором этаже. На письменном столе Морган заметил кучу фотографий и, естественно любопытствуя о делах Меллерби, он перевернул их. Это были снимки всех видов: студийные портреты, отдельные кадры и не смонтированные увеличенные изображения, очевидно, вырезанные из групповых фото, в которых фигурировал запечатленный на них субъект. На все фотографиях было одно и то же лицо.

Этот инцидент зафиксировался в памяти Моргана, потому что Блэк выглядел довольно обеспокоенным его открытием. Он сунул фотографии в ящик и аккуратно запер их, положив ключ в карман.

– Не пытайтесь узнать слишком много, – пробормотал он. – Не пытайтесь узнать слишком много, это не хорошо для вас.

Это, конечно, было угрозой. Но Чарльз был предупрежден об угрозах. Это вызвало у него только улыбку.

Когда после утомительной поездки он оказался на Брук-стрит, в Лейтоне, на короткой дороге, которая вела из пивной «Красный олень» в Лейтон-Флэтс, он стал действовать с характерной для него энергичностью, игнорируя последствия. Обнаружив, что сам дом представляет собой одну из террас, а его фасад плотно занавешен и лишен жизни, он обошел дом и вошел в него через узкий переулок, а затем пересек задний двор, неухоженный и заваленный пустыми упаковочными ящиками и мусором. Что он собирался сделать, молодой человек не знал даже в тот момент, когда подошел к задней двери и положил руку на защелку.

Нормальным действием – действительно, очевидной вещью – было бы постучать и потребовать увидеть самого Маунтджоя. Но Морган не делал нормальных и очевидных вещей. Он создал себе солидную репутацию, делая обратное. Так что он тихо открыл дверь и вышел в узкий вестибюль. В доме было тихо. Насколько Чарльз мог судить, никто не заметил созданного им слабого шума. Он очень тихо закрыл за собой дверь и открыл другую, которая, как он и ожидал, привела его к коридору и лестнице.

Двигаясь абсолютно бесшумно в своих ботинках на креповой подошве, он шел вперед, пока не достиг входной двери. Там молодой человек заметил, что засовы были сняты, а сама дверь заперта на цепочку. В качестве обычной меры предосторожности он осторожно снял засовы и цепочку и приоткрыл дверь на несколько дюймов.

«На всякий случай, – сказал он себе, – мистер Маунтджой не должен быть рад меня видеть!» Он уже заметил, что из-за закрытой двери слева, которая, вероятно, вела в лучшую комнату, доносился непрерывный приглушенный гул тяжелых голосов.

Чарльз снял шляпу и прислонил ухо к дверной панели. За ней разговаривали двое мужчин. Или, скорее, один довольно бегло тараторил, а другой издавал звуки, указывающие на согласие.

– …выполнил работу, которой вы поделились с драгоценным другом Маунтджоем, – говорил первый незнакомец. – Ну, это хорошо, говорю я. Когда я делаю свои дела, мне нравится получать доходы, а не делиться пятьдесят на пятьдесят с кем-то, кого я никогда не видел. Забери это у меня, Шрамолицый. Маунтджой играет с нами хорошо и правильно. Я не так уж много знаю, но я не возражаю против того, чтобы выставить планку, которую никто не мог бы перепрыгнуть. Маунтджой сам это обдумывает.

– Работа прошла легко и просто, – вставил слово его собеседник.

– Конечно, но кто они такие? Любой может провернуть такую работу, как у них! Мы не хотим, чтобы Маунтджой и его драгоценный друг придумывали все для нас. Так что я говорю тебе – держись за него! Сделай немного. Мы можем сделать это. Мы с тобой можем все поделить, и никто ничего не узнает.

И тут Морган осознал, что он не один. Он медленно повернулся и обнаружил, что смотрит в дуло автоматического пистолета. Мгновенно взяв себя в руки, молодой человек прижал палец к губам и указал на дверь, а после этого осторожно показал вновь прибывшему незнакомцу, который, вероятно, был самим Маунтджоем, открытые ладони, чтобы тот мог заметить, что они обе пусты. Он не хотел умирать прямо сейчас, а Маунтджой не производил впечатления человека, которого остановили бы сомнения.

Стремясь поделиться знаниями, которые он приобрел, Морган продвинулся к пистолету. При этом Маунтджой осторожно отступил, оставляя между собой и своим незваным гостем четкие шесть футов.

– Друг Блэка, – прошептал Чарльз, как только смог отодвинуться от двери настолько, чтобы его голос не услышали люди в комнате.

Маунтджой помедлил, а затем сделал юноше знак, чтобы тот последовал за ним через дверь в конце коридора и вышел в вестибюль.

Несомненно, имелись причины, по которым хозяин этого дома не хотел, чтобы его единомышленники встретились с другом мистера Блэка или даже услышали имя «мистер Блэк», но он ни на секунду не ослабил свою враждебную бдительность. Он толкнул дверь на место и удержал ее от удара о стену, прихватив большим пальцем за край. Другой рукой он прижал дуло пистолета к жилету Моргана.

– Теперь, – проговорил Маунтджой, – говори все начистоту или я уложу тебя!

– Я от Блэка, – повторил Чарльз. – Он думал, что здесь происходит что-то забавное, и послал меня осмотреться.

– Тогда, – сказал хозяин дома, – можешь сказать мистеру Блэку, что он неправ. И в следующий раз…

Морган жестом остановил его и призвал к осторожности.

– Это ты не прав, Маунтджой. Иди и прислушайся к этой двери – иди тихо, и ты многое узнаешь.

Маунтджой колебался.

– А как насчет тебя? – спросил он.

– Я друг мистера Блэка, – сказал Чарльз. – Это должно быть достаточно хорошо для тебя!

Маунтджой снова колебался. Очевидно, он не хотел отпускать Моргана, и в равной степени стремился проверить утверждение молодого человека о том, что происходит за этой закрытой дверью.

– Если ты меня разыгрываешь – предупредил он, – я до тебя доберусь.

Он был в одних носках и теперь, двигаясь бесшумно, во что едва ли можно было поверить, учитывая его громоздкую фигуру, прошел по узкому проходу и наклонился, как и Морган, прислушиваясь к бормотанию, исходящему из закрытой комнаты.

Чарльз ждал.

Он мог бы уйти и таким образом избежать ситуации, которая потенциально могла закончиться весьма неприятно. Но он поставил свою безопасность на вероятность того, что Шрамолицый и его неназванный друг продолжат тот же крамольный разговор. Именно так и вышло – молодой человек узнал об этом, когда Маунтджой начал слушать. Лицо мужчины покраснело, а на лбу у него выступила большая вена, похожая на бечевку. Было очевидно, что он очень злился.

Так он оставался неподвижным, возможно, в течение двух минут, слушая у двери, а затем, вломившись в нее, начал в очень своеобразной манере разговаривать с кем-то в комнате – этот кто-то, без сомнения, был красноречивым другом Шрамолицый. Многое из того, что он сказал, было непечатным и звучало оскорбительно, но при этом очень живописно. В какой-то момент спор и взаимные обвинения дошли до точки кипения, а затем, с поразительной неожиданностью, Маунтджой вскинул свой пистолет. В комнате раздался грохот. Дрожащие пальцы Маунтджоя заставили выстрелить его собственное оружие, ударив по нему, а затем он рухнул на пол, перевалившись через порог.

Морган понял, что Маунтджой мертв, и не стал утруждать себя проверкой этого знания. Через пять секунд он был на заднем дворе, изо всех сил мчась к проходу между домами. Он обнаружил, что дрожит.

– М-да, – сказал он, – мои нервы не так хороши, как я думал. – А потом добавил: – Интересно, что старый Блэк скажет на это?

Шрамолицый и его друг – друг, который, вероятно, убил Маунтджоя – должны были уйти через главный вход и пройти к Хай-стрит, потому что Чарльз их так и не увидел. Сам он отступил так быстро, как только осмелился, в направлении жилого крыла, обогнул дом и дошел до Стратфорда. Он искал железнодорожную станцию, с которой мог бы вернуться в Лондон, когда рядом с ним остановился двухколесный мотоцикл, и человек, который ехал на нем, схватил его сзади за воротник пальто.

– Я тебя поймал! – крикнул он Моргану в ухо.

Тот повернулся и обнаружил, что его похитителем был инспектор Бэтсвинг.

– Получил в штабе информацию, – торжествующе сказал инспектор, – что ты, возможно, не справишься с этим. Все-таки это удача – найти тебя. Мой человек потерял тебя на Ливерпуль-стрит. Пойдешь со мной спокойно или собираешься начать какие-нибудь грубости? Потому что, если ты их начнешь…

Морган покачал головой.

– Нет, инспектор, я человек хорошего поведения.

Он знал, когда ему быть битым. Детективу Бэтсвингу оставалось только поднять палец, и к нему на помощь пришла бы дюжина констеблей в форме. На мгновение Чарльз обдумывал возможность повторить свой предыдущий подвиг – швырнуть инспектора в канаву и попытаться сбежать, но Бэтсвинг тоже думал об этом и очень внимательно следил за своим подопечным.

Именно тогда Морган вспомнил совет Меллерби Блэка.

– Нет, инспектор, – повторил он, – я не вызову никаких проблем. Я бы попросил вас поговорить по телефону с моим другом, и тогда я полностью к вашим услугам.

Полицейский засмеялся и поманил дежурного в форме.

– Ты можешь звонить по телефону, когда захочешь, после того, как доберешься до участка. У меня есть другие дела.

– Но минутку, – быстро сказал Чарльз, увидев, что подчиненный инспектора приближается к ним. – Мой друг сказал, что если вы не решитесь позвонить ему, я должен упомянуть «Белого мальчика».

Эффект, произведенный этими словами на инспектора Бэтсвинга, был мгновенным.

– Что? – переспросил он. – Что… это было?.. Что ты сказал?

– «Белый мальчик», – повторил Морган.

– Я… – детектив начал говорить, но запнулся и лишь через пару секунд, подумав, сумел сформулировать свой вопрос. – Кто твой друг?

– Я думаю, – сказал ему Чарльз, – что если вы позвоните ему, он сам скажет вам об этом.

Инспектор отпустил его и схватился за мотоцикл.

– Все хорошо, – сказал он подошедшему полицейскому. – Все нормально, вы мне сейчас не нужны.

В течение двух минут, оставив мотоцикл прислоненным к бордюру, инспектор Бэтсвинг сидел в телефонной будке и просил соединить его с номером, который продиктовал Морган. Что было сказано на другом конце провода, молодой человек никогда не узнал, но он увидел, как на лбу детектива выступают капли пота, когда тот, наконец, дрожащей рукой уронил трубку обратно на подставку.

Затем он повернулся к Чарльзу с вопросом:

– Кто это был? Ради всего святого, скажи мне, кто это был?

– Вы сами должны его знать, – ответил Морган. – Насколько я знаю, вы наблюдали за его домом несколько дней назад.

– Ты не имеешь в виду, – уточнил инспектор, – что это был Меллерби Блэк?

Чарльз кивнул.

– Именно.

– О, Небеса!

Полицейский отпрянул, и Морган понял, что он свободен.