Текст книги "Несовершенные институты. Возможности и границы реформ"

Что говорят нам эти две группы новой теории роста о проблемах отставания в росте? Во-первых, мы снова сталкиваемся со старой историей о том, что страны являются бедными по причине низкого уровня инвестиций, теперь уже как в физический, так и в человеческий капитал, причиной чего может быть низкий уровень сбережений, неспособности государства субсидировать частные инвестиции (включая инвестиции в образование), или отсутствия иностранных инвестиций и финансовой помощи. Во-вторых, тезис о побочных эффектах показывает, что выпуск на душу населения положительно связан с размером рынка. Выгоды от побочных эффектов состоят в том, что потоки к экономическим единицам возрастают с увеличением общего объема инвестиционной активности, а объем инвестиций обычно возрастает с ростом размера рынка. Другими словами, при допущении о закрытости экономики, производственная функция крупных стран сдвигается вверх более высокими темпами, чем производственная функция стран небольших. Однако небольшие страны могут избежать нежелательных эффектов малого масштаба, открыв свои экономики для международной торговли.

В своей третьей, более свободной, модификации теория эндогенного экономического роста частично разрывает взаимосвязь с конкурентными рынками, включая ориентированных на получение прибыли акторов, действующих на рынках с монополистической конкуренцией и создающих новые технологии (Romer 1994). В отличие от неоклассической теории роста новые технологии более не являются бесплатными благами, они становятся дорогостоящим выпуском фирм, производящих инновации, использующих для этого редкие ресурсы и платящих владельцам факторов производства. Идея о том, что частные фирмы производят инновации, безусловно, имеет эмпирический аналог в виде научно-исследовательских подразделений, которые работают во многих крупных фирмах. Согласно экономической теории у частных фирм отсутствуют стимулы к созданию новых технологий, пока они не имеют какого-либо имущественного контроля над создаваемыми ими знаниями. Фирма, действующая на конкурентных рынках, не будет инвестировать в инновацию, направленную на сокращение затрат, которая автоматически станет доступной ее конкурентам и снизит их издержки. Почему частная фирма должна платить за инновацию, которая снизит кривые издержек всех фирм в отрасли и не сможет улучшить сравнительную позицию инноватора?

Новая теория роста решает эту проблему, предполагая, что фирмы на рынке инноваций в некоторой степени обладают монопольной властью. В первоначальных моделях часто допускалось, что инновационная деятельность связана с инвестициями, которые увеличивают качество или разнообразие промежуточной продукции. Социальная прибыльность этих инвестиций возрастает с размером рынка, так как спрос на качество и разнообразие относительно высок на большом рынке, что снова влечет за собой экономию на масштабе в совокупной производственной функции и дает преимущество роста крупным странам и странам, открытым к международной торговле. Урок в данном случае состоит в том, что при прочих равных условиях бедность ассоциируется с малыми и изолированными экономиками.

Одновременно с появлением эндогенной теории роста снова возник интерес к межстрановым регрессиям роста, хотя многие исследования в данной области имеют лишь символическую связь с новой теорией роста. В межстрановых регрессиях роста часто используется большое количество экономических, политических и социальных переменных, однако часто это делается только на основе интуиции, догадок и доступности данных. Другие исследования явно базируются на различных направлениях общественных наук, включая неоинституциональную экономику[29]29
  В конце 1980-х и начале 1990-х годов волна регрессионных исследований дала косвенное подтверждение новой теории экономического роста, проверяя гипотезу о конвергенции неоклассической теории роста, однако в отличие от неоклассической теории роста новая теория роста не прогнозировала конвергенцию дохода на душу населения. В ретроспективе споры о конвергенции не были продуктивными (Pack 1994; Romer 1994). В последнее время появилось большое количество литературы в области регрессионных исследований, которая изучает источники роста (Barro 1997). Ироничное название работы Сала-и-Мартина (Sala-i-Martin 1997), «Я только что выполнил два миллиона регрессий», отражает исследовательский характер межстрановых регрессионных исследований, которые неформально включают экономические, политические и социальные переменные. Брок и Дурлоф (Brock, Durlauf 2000, 2) выявляют и предлагают решения «некоторых методологических проблем, которые, как мы верим, объясняют распространенное недоверие к регрессиям роста». Клаг с соавторами (Clague et al. 1997) предлагают интересные межстрановые исследования некоторых утверждений неоинституциональной экономической теории.


[Закрыть].

В своем исследовании 1994 года «Истоки эндогенного роста» Пол Ромер говорит о необходимости такой теории экономического роста, которая выходит за рамки «стандартного неоклассического предписания – больше сбережений и больше обучения» (Romer 1994, 20). Ромер призывал к созданию теории роста, которая исследовала бы такие вопросы, как влияние на экономический рост связей между фирмами и университетами, а также искала бы ответы на такие вопросы, как каковы наилучшие институциональные механизмы для получения доступа к знаниям, уже существующим в остальном мире, для такой развивающейся страны, как, например, Филиппины (Romer 1994, 21). Несмотря на подобные надежды, макроэкономическая теория роста, которой есть что сказать нового и важного о структуре государственного управления и институциональной среде, так и не возникла – возможно, по причине того, что аналитический уровень и методология построения моделей современной теории роста не всегда пригодны для исследования источников экономического роста. Исследователи в области новой теории роста, похоже, предпочитают работать с переменными, которые оказывают быстрое или непосредственное воздействие на рост, а не связываться с основными организационными переменными, оказывающими влияние на производителей, или с анализом воздействия институциональной среды. Фирмы просто характеризовались по типу рынка, на котором они работают, и включение в 1980-х годах неконкурентных рынков в модели роста считалось важнейшим теоретическим прорывом в исследовании экономического роста. Когда представители новой теории роста пытаются объяснить, почему конкретная страна не внедряет новые современные иностранные технологии, они, обычно, фокусируются на переменных, которые хорошо подходят для стиля моделирования теоретиков, как, например, цена капитала, временный дефицит квалифицированной рабочей силы и обучение в процессе работы (Rebelo 1998). Другими словами, при изучении более глубоких источников экономического роста, теоретики господствующего направления кажутся ограниченными своими основными методологическими стандартами (Nelson 1998).

В свои самые амбициозные моменты теоретики эндогенного роста утверждали, что их теория предлагает или скоро предложит объяснения технологического прогресса и диффузии знаний. Ромер (Romer 1994, 12) подчеркивает неоспоримый факт того, что «технологическое развитие исходит от действий людей» и поэтому мы должны быть в состоянии объяснить и спрогнозировать такое поведение. Хотя Ромер (Romer 1994, 13) и признает, что индивидуальный успех в области научных исследований и развития часто оказывается случайным событием, он тем не менее считает, что «совокупный уровень количества открытий по-прежнему определяется действиями людей». Роберт Солоу (Solow 1994, 47) недавно попытался объяснить логику, лежащую в основе своего первоначального решения при создании неоклассической теории роста, о допущении мгновенной диффузии знаний и необъясненности (экзогенности) научно-технического прогресса[30]30
  На самом деле предпринимались отдельные попытки сделать научно-технический прогресс эндогенной переменной в рамках неоклассической теории экономического роста, однако они не приобрели популярности (Binswanger и Ruttan 1978). Критический обзор таких попыток можно найти в работе Нордхауса (Nordhaus 1973). С появлением новой теории экономического роста эти ранние исследования теперь видятся в благоприятном свете.


[Закрыть]. Защищая свой подход, Солоу усомнился в способности формальных агрегированных моделей роста, построенных в рамках стандартной экономической теории, прогнозировать научно-технический прогресс, хотя технический прогресс «может быть вполне понятен, однако только постфактум и не как неотъемлемая часть самой модели» (Solow 1994, 48). Солоу не отрицает мнения Ромера о том, что люди целенаправленно стремятся к технологическому прогрессу, например путем перераспределения ресурсов в пользу научных исследований и разработок или внедрения патентного права, но он задается вопросом, «можно ли сказать что-нибудь полезное о процессе, что позволит сделать его составной частью агрегированной модели роста» (Solow 1994, 48). Подобным образом Ричард Нельсон (Nelson 1998) утверждает, что новая теория роста касается только непосредственных причин роста. Определение «непосредственные причины роста» было введено в оборот Абрамовицем (Abramovitz 1952). Основной проблемой Нельсон считал то, что взятые на вооружение самими теоретиками эндогенного роста (неоклассические) стандарты построения моделей приведут к появлению новых теорий, которые не смогут включить в себя, и, следовательно, будут игнорировать, важные аспекты неформальных теорий микроуровня, эмпирические работы, касающиеся истоков и передачи технологических знаний, влияние организации бизнеса и систем имущественных прав на стимулы к инновационной деятельности, роль университетов в технологическом прогрессе и национальные инновационные системы.

Глава 2
Барьеры экономического роста: институты и социальные технологии

Сторонники новой теории экономического роста и другие ученые иногда заявляют, что ими был сделан первый шаг к созданию общей теории экономических систем, однако сколько-нибудь приемлемой общей теории пока не появилось. В отсутствие единой теории экономических систем – теории, которая объясняла бы, как работают различные экономические системы, как они вписываются в более широкую социальную систему и как их внутренняя динамика создает пути развития с течением времени – общественные науки полагаются на специализированные теории. Каждая из таких специализированных теорий имеет свою сферу компетенции, сравнительные преимущества при анализе определенного круга вопросов на определенном аналитическом уровне. Интеллектуальная история теории экономического роста (изложенная в главе 1), так же как и история развития других направлений науки, показывает, что ученые склонны применять свои любимые теории не только в рамках сферы своей компетенции, но и вне ее. По общему признанию сферы компетенции обнаруживаются методом проб и ошибок при проверке теорий в новых областях, однако на практике ученые иногда ослеплены своими любимыми теориями или действуют в своей собственной системе координат.

Представители общественных наук иногда делают экстравагантные заявления о своих областях исследований, например о том, что (а) их теории и методы имеют универсальное применение, (б) сфера компетенции их теорий включает все вопросы, заслуживающие рассмотрения (примером является экономическая теория) и, в крайнем случае, (в) что именно их способы моделирования проблем являются единственно правильным научным подходом. Другие способы моделирования не должны применяться до того момента, пока ученые не смогут их четко сформулировать соответствующим образом[31]31
  Лекции Олина Пола Кругмана (Krugman, 1995) посвящены обоснованию третьего пункта.


[Закрыть]. В конце 1980-х годов, когда в Евразии потерпели крах экономики советского типа, одна или несколько из этих трех точек зрения побудили экономистов, представляющих главенствующее направление экономической теории, поспешить с советами о переходе от социализма к рыночной экономике. Не располагая теорией экономических трансформаций и игнорируя политические и социальные движущие силы, эти эксперты уверенно давали советы о том, как построить рыночную систему, полагаясь на теории, которые изначально были созданы для анализа рыночного обмена в условиях надежных исключительных имущественных прав и стабильных ожиданий (Stiglitz 1999).

В своем исследовании социальных институтов и функционирования экономики я придерживаюсь многодисциплинарного подхода, связанного с новой институциональной экономической теорией, и ограничиваю себя аргументами, построенными на принятии индивидуальных решений и их последствий (методологический индивидуализм). Полагаясь на экономическую теорию, дополнительно я заимствую теории, взгляды и результаты эмпирических исследований из других областей, например из политологии, социологии, антропологии, истории, права и когнитивистики.

Строгая методология теории рационального выбора, стандарту которого следует экономическая теория, лучше всего работает, когда условия выбора стабильны, структурированы и повторяются – например, когда люди совершают покупки для удовлетворения своих повседневных потребностей (Clark 1998). Однако решения о фундаментальных изменениях или реформах экономических и политических механизмов и систем базируются на более неопределенных основаниях, чем решения домашних хозяйств или обыденные решения бизнеса. Имея дело с социальными системами или физическим миром, акторы обычно не в полной мере понимают соответствующие причинно-следственные связи и могут даже не знать о всех возможных вариантах выбора[32]32
  В моей (несколько произвольной) терминологии проблема знаний возникает, когда акторы не знают основной структуры вариантов своего выбора или структуры вариантов выбора в соответствующей модели, тогда как проблема наличия информации возникает, когда у акторов нет информации о распределении выбора при известной структуре своих вариантов выбора или вариантов выбора в модели. См.: Nakamura and Steinsson 2003.


[Закрыть]. Мой подход к такой двусмысленности или неопределенности заключается в предположении о том, что акторы в размышлениях полагаются на простые и неполные (ментальные) модели их физической и социальной среды, но затем действуют рационально, с их собственной точки зрения[33]33
  Среди множества попыток изменения простого подхода рационального выбора наиболее известной является попытка Герберта Саймона (Simon 1957, 1959). Саймон анализирует выбор с точки зрения психологического принципа разумной достаточности, который в своем применении в общественных науках известен как ограниченная рациональность. Согласно данному подходу, когнитивные ограничения вынуждают людей следовать стандартным процедурам и лишь постепенно менять свое поведение. Сильная, общепризнанная теория, которая могла бы объяснить и спрогнозировать формирование и изменение стандартных процедур, так и не появилась. Многие исследования в рамках неоинституциональной теории не имеют прямого отношения к ограниченной рациональности, однако уделяют особое внимание высоким трансакционным издержкам принятия решений, которые в данных исследованиях считаются ограничениями. Такого рода анализ трансакционных издержек на самом деле является гибридом подхода ограниченной рациональности Саймона и неоклассической экономической теории. Хотя решения агентов часто формулируются с точки зрения (слабой) оптимизации, институты имеют когнитивную роль в координации решений и упрощении выбора (De Alessi 1983). Подход социальных моделей, которому я следую, дополняет подходы ограниченной рациональности/трансакционных издержек и предполагает, что социальные акторы, как, например, ученые в области общественных наук, создают схематические модели своей среды, а затем с помощью этих моделей целенаправленно ищут ответы на интересующие их вопросы. Идея о том, что неполные каузальные теории и мировоззрения формируют политические действия, хорошо известна в политологии, хотя истоки и эволюция таких моделей недостаточно понятны (Goldstein и Keohane 1993).


[Закрыть]. Социальные модели используются для анализа и оценки социальных структур.

Как мы увидели в главе 1, после окончания Второй мировой войны, в процессе эволюции теории роста была выдвинута одна объединяющая тема: интенсивный экономический рост за последние 200–250 лет лучше всего объясняется открытием и применением новых знаний. Более того, известные теоретики прошлого, начиная с Карла Маркса и заканчивая Йозефом Шумпетером, каждый в своем собственном стиле, считали новые знания двигателем роста, как и современные специалисты в области истории экономики (Mokyr 1990). Что касается возникновения новых революционных технологий производства, то исторические данные показывают, что они появлялись в небольшом количестве стран, причем лидирующая позиция периодически переходила от одной страны к другой (Mokyr 1990)[34]34
  Примерно до 1600 года многие новые технологии возникали в Китае и странах Ближнего Востока. Причины, по которым в этих регионах не произошла промышленная революция, сравнимая с революцией в странах Запада, являются важным вопросом для современного институционального анализа.


[Закрыть].

Обычно экономическая теория классифицирует новые знания как общественное благо. По определению, чистое общественное благо немедленно и свободно становится общедоступным, однако эти (предполагаемые) свойства знаний наталкивают на основную головоломку, которую мы пытаемся разрешить в этом исследовании: какие факторы препятствуют доступу бедных стран к уже имеющимся мировым знаниям, а также модернизации их производственных технологий? Рассмотрим относительно бедную страну j. В данной стране потенциально максимальный выпуск на душу населения, y_j*, является функцией от текущего состояния мировых знаний, W*. Это можно записать как y_j* = W*. Если фактический выпуск страны j составляет только y_j, а y_j* > y_j, то мы явно наблюдаем случай, когда y_j = f(W_j), при W* > W_j. Другими словами, j использует доступные мировые знания лишь частично. Когда y_j* > y_j, нам необходимо больше знать о факторах, определяющих желание и способность страны поглощать, адаптировать и применять соответствующие производственные технологии из общего запаса знаний. Нам необходимо узнать, как определяется W.[35]35
  Данный аргумент включает возможность того, что отдельные граждане бедной страны в целом обладают полными знаниями о современных технологиях, однако различные факторы препятствуют эффективному объединению и применению этих знаний. В дополнение к общеизвестным экономическим, политическим и социальным антистимулам, распределение знаний внутри страны также может быть сдерживающим фактором.


[Закрыть]

Мой ответ заключается в том, что y_j – выпуск на душу населения в стране j, зависит от способности страны j к внедрению двух дополнительных типов технологий: социальных технологий и производственных технологий. Ниже в данной главе я определю ключевые концепции, использованные в этом исследовании, но сейчас я просто подчеркну, что социальные технологии описывают методы или механизмы, тогда как социальные институты создают модели поведения. Технологии производства описывают методы трансформации факторов производства в выпуск, однако производственные процессы эффективны только при наличии подходящей институциональной структуры. Технологии производства относительно хорошо переходят из страны в страну (как чистое общественное благо), однако задача переноса социальных институтов более сложна (см. главу 11). В рамках экономической теории, теория роста была практически полностью сосредоточена на технологиях производства, за исключением редких упоминаний о социальных технологиях, институтах и организациях, например при введении монополистической конкуренции.

В данном исследовании я утверждаю, что:

1. Социальные и физические технологии дополняют друг друга: для эффективного функционирования технологии производства нуждаются в поддержке соответствующих социальных институтов (или одной из нескольких совместимых институциональных структур).

2. Успешный перенос или внедрение новых социальных технологий является более сложным феноменом, по сравнению с переносом новых технологий производства, так как уже существующие институциональные механизмы часто являются серьезным препятствием. Успешность институциональных реформ зависит от активной поддержки большого количества соответствующих акторов, которой может и не быть. Согласие часто требует предварительного разрешения глубоких политических конфликтов, а также синхронизации индивидуальных социальных моделей.

3. Проблемы в применении новых социальных технологий являются критическим барьером для роста в бедных странах[36]36
  Парент и Прескотт (Parente and Prescott 2000) придерживаются похожего, однако более узкого, взгляда, чем я, на использование новой теории роста для развивающихся стран. Их анализ привязан к традиционным экономическим переменным, как, например, «рыночные несовершенства», и не связан с исследованием основных социальных и политических факторов.


[Закрыть]. Хотя секретность, патенты и другие ограничители могут временно замедлить диффузию производственных технологий, технические проблемы переноса методов производства между странами решаются относительно легко при помощи отечественных и, возможно, иностранных инженеров, технических специалистов и ученых, иностранных консультантов, транснациональных компаний и инвестиций в человеческий капитал.

Мой анализ воздействия социальных институтов на ловушки бедности основывается на новой институциональной экономической теории и, с некоторыми нюансами, использует ее структуру, концепции и теоретические наработки (Williamson 1985; Libecap 1989; Eggertsson 1990; North 1990; Furubotn and Richter 1997). Ниже приведен краткий обзор ключевых концепций, используемых в данной работе:

• Социальные модели – общий термин для различных типов ментальных конструктов, которые акторы используют для преодоления неопределенности и сложностей в своей социальной среде. Социальные модели описывают причинно-следственные связи, обычно не в полной мере, и способствуют обоснованию социальных ценностей. Акторы также полагаются на (неполные) модели, чтобы справиться с окружающей их физической средой.

• Социальные технологии – это социальные модели, описывающие, как социальные институты создают социальные результаты.

• Политические модели – это операционные модели, которые направляют лиц, принимающих решения, как в частной, так и в общественной сферах. Политические модели определяют для акторов возможные наборы альтернатив, ранжируют элементы в этих наборах, а также описывают взаимосвязи между средствами и целями (инструментами и целями). Политические модели являются социальными моделями, которые варьируются от грубых схем до детально проработанных планов и включают в себя концепцию установившегося социального порядка[37]37
  Как и я, Нельсон и Сампат (Nelson and Sampat 2000) используют термин «социальные технологии», однако они используют его для описания рутинных действий акторов в процессе производства в отдельных отраслях промышленности – например, в химической промышленности Германии в XIX веке. Я использую термин социальные технологии для описания (неполного) знаний механизмов, посредством которых «социальные институты» создают конкретные результаты, а термин политическая модель я использую для описания индивидуальных стратегий или рутинных действий. Политические модели часто базируются на идеях актора о соответствующих социальных технологиях, однако некоторые игроки могут создавать свои политические модели (в некоторых областях) путем сознательной или бессознательной имитации.


[Закрыть].

• Социальные институты – это созданные человеком ограничения и механизмы к принуждению соблюдения этих ограничений (North 1990), которые создают стимулы, поведение и результаты в социальных группах. У институтов есть как наблюдаемые, так и ненаблюдаемые стороны. Результаты, правила и формальные механизмы принуждения являются относительно видимыми элементами института, а индивидуальные политические модели, которые определяют поведение, менее видны[38]38
  Фигурально выражаясь, правила являются скелетом институтов, механизмы принуждения к выполнению этих правил – мышцами, а социальные модели – мозгами.


[Закрыть]. Институциональные правила, наряду с социальными нормами, включают в себя законы и другие нормативные акты. Принуждение может быть децентрализованным (самоограничение, принуждение со стороны третьих лиц или диадическое принуждение), а может осуществляться со стороны формальных организаций (полиция, суды, частные организации).

• Права собственности – это социальные институты, которые регулируют использование редких ресурсов путем наделения правами и обязанностями, а также способствуют обеспечению соблюдения прав и обязанностей (Barzel 1997). Теория права использует более узкое определение имущественных прав, чем неоинституциональная экономическая теория.

• Организации – это социальные механизмы, направленные на объединение ресурсов и управление производством в широчайшем смысле этого термина. Институциональная среда, в которой действуют организации, влияет на их форму или структуру, однако организации (как, например, законодательные органы власти) также «производят» институциональные изменения (North 1990)[39]39
  Норт (North 1990) подчеркивает различия между институтами и организациями. Коуз (Coase 1937) предлагает объяснение существованию фирм (организаций) на основе трансакционных издержек. На одном из уровней анализа фирмы образуют социальные системы, которые аналитически сравнимы с более крупными системами, как, например, нации, однако неоинституциональная экономическая теория до сих пор не может объяснить отношения между социальными системами на различных уровнях.


[Закрыть].

• Институциональная политика – это искусство применения социальных технологий для создания новых институтов или правовой защиты уже существующих. Законы, положения и формальные механизмы принуждения к их соблюдению являются обычными инструментами институциональной политики, хотя также делались попытки повлиять на социальные ценности и убеждения относительно социальных технологий. Институциональная политика, за исключением предельных корректировок, является более наукоемким видом деятельности, по сравнению с политикой, направленной на обеспечение работы действующих социальных систем[40]40
  Рассмотрим сложности эффективного переноса корпоративного права США в другую страну, не имеющую сравнимых правовых традиций, в надежде на достижение сравнимого с Соединенными Штатами уровня правовых стандартов. Когда основные институциональные структуры как страны – источника переноса, так и страны, куда переносятся институты, сопоставимы, задача переноса права требует сравнительно небольшого объема знаний о социальных технологиях. Социально близкие северные страны (Дания, Финляндия, Исландия, Норвегия и Швеция) десятилетиями с относительной легкостью согласовывали свои социальные институты (законодательство) во многих областях.


[Закрыть].

• Трансакционные издержки – это издержки контроля социальной системы. Трансакционные издержки возникают, когда индивидуумы пытаются получить новые права собственности, защищают свои активы от преступлений и краж, а также защищают свои ресурсы от оппортунистического поведения при отношениях, возникающих в процессе обмена.

• Контракты – это инструменты, используемые в процессе обмена, для снижения трансакционных издержек. Институциональная структура и формы организации также влияют на трансакционные издержки. При анализе организаций и обмена со всех точек зрения, а не только с экономической, неоинституциональная экономическая теория подчеркивает роль трансакционных издержек, институтов и контрактов[41]41
  См.: Alt and Shepsle 1990; Banks and Hanushek 1995. Journal of Institutional and Theoretical Economics за 1998 год содержит специальный раздел с девятью статьями о «Взглядах и комментариях о „Неоинституционализме“ в социологии, политологии и антропологии». О влиянии экономической теории на современную политологию, см.: G. Miller 1997.


[Закрыть].

Концепция трансакционных издержек вызвала определенную путаницу в литературе, особенно это заметно, когда мы не можем четко определить разницу между фактическими (и, в принципе, измеримыми) и ожидаемыми, или потенциальными, трансакционными издержками. Достаточно ожидания того, что трансакционные издержки серьезно повлияют на организацию и экономические результаты (Allen 1991; Klaes 2000). Например, в долгосрочных контрактных отношениях между покупателями и продавцами факторов производства ожидаемые трансакционные издержки (страх оппортунистического поведения противоположной стороны) часто порождают мощные стимулы для создания вертикально интегрированных фирм или иногда отказа от многообещающих проектов (Williamson 1985). На национальном уровне стимулирующие экономический рост институциональные реформы часто не проводятся, так как они слишком затратны (трансакционные издержки слишком высоки) для создания заслуживающих доверия соглашений (контрактов) о разделении ожидаемых издержек и выгод реформ (North 1990).

Представим фермерское сообщество, использующее социальные институты (и соответствующие социальные технологии) Y, которые настолько неэффективны, что типичный фермер тратит одну треть своего рабочего времени на охрану собственности, а еще одну треть на защиту самого себя от недобросовестных покупателей и продавцов – например, проверяя их личности и пытаясь принудить к выполнению положений контрактов. Другими словами, две трети предложения труда фермера связано с защитой и только одна треть – с основным видом деятельности. Более того, выбор фермером производственной технологии, видов производимой продукции и рынков сбыта будет в серьезной степени подвергаться влиянию сравнительных издержек по защите активов от кражи и обмана. Если трансакционные издержки становятся слишком высокими, рыночные трансакции могут сократиться и практически полностью исчезнуть, что, в свою очередь, может привести к снижению реализованных или фактических трансакционных издержек. Фермеры могут решить прекратить деятельность, связанную с продажей своей продукции, и производить только для своих собственных нужд. При отсутствии необходимости соблюдения контрактов или ценных продуктов для защиты фактические трансакционные издержки фермеров могут снизиться до очень низкого уровня. Бедные теперь становятся очень бедными, однако высокие ожидаемые трансакционные издержки препятствуют всем планам по изменению этой тенденции и производству ценных товаров для рынка.

Рассмотрим теперь социальные институты (и технологии) Z, которые намного более эффективны, чем Y, так как предоставляют среднему фермеру сильную защиту активов и контрактов, высвобождают рабочее время и создают стимулы для выбора в пользу производства товаров, имеющих высокую потребительскую ценность (за вычетом стандартных производственных затрат), а не в пользу производства товаров и технологий, которые легче защитить. Теперь фермеры могут решить использовать свои земли для фруктовых садов, а не для выпаса скота, так как при социальных технологиях защиты прав собственности Y выпас скота был привлекателен только по причине сравнительно низких издержек контроля (трансакционных издержек). Данный пример говорит нам о том, что сравнение фактических трансакционных издержек при применении различных режимов прав собственности (институтов), Y и Z, не дает представления о барьерах на пути прогресса и может даже ввести в заблуждение. Совокупные трансакционные издержки сравнительно более производительной социальной технологии Z могут быть даже выше трансакционных издержек непроизводительной системы Y[42]42
  Совокупные фактические или реализованные трансакционные издержки применяемого режима прав собственности, как, например, Y или Z, включают как трансакционные издержки частных лиц (акторов), так и издержки государственных учреждений, поддерживающих функционирование системы, например судов и полиции.


[Закрыть]. Социальная технология Z может включать процесс затратного (однако эффективного) принуждения специализированными акторами, тогда как при применении технологии Y издержки принуждения находятся на низком уровне по причине сравнительно небольшого количества ценных активов и трансакций для защиты. Как говорится в следующем параграфе, сравнительный институциональный анализ является концептуально подходящим путем оценки этих двух систем.