Текст книги "Несовершенные институты. Возможности и границы реформ"

Глава 4
Стабильная бедность и нестабильный рост

В данном исследовании социальные институты определяются как «несовершенные» в тех случаях, когда считается, что они вызывают относительную экономическую отсталость экономических единиц, больших или малых. В этой главе рассматриваются два аспекта несовершенных институтов – стабильность и хрупкость: стабильность институтов, не выполняющих своих функций, и хрупкость способствующих росту институтов. В начале мы обсудим, как традиционные общества создали нерыночные институты для снижения издержек опасных рисков со стороны природы и других источников. Эти институты, которые часто играли важнейшую роль для выживания на ранних стадиях общественного развития, как правило, глубоко укоренялись в общинной культуре. Вместе с тем при появлении новых возможностей, например доступности иностранных технологий благодаря открытию нового рынка или по другим причинам, традиционные институты часто блокируют изменения: они создают ловушку бедности. В заключительной части главы рассматривается противоположная проблема – институциональная хрупкость. Многие общества, которым удалось внедрить способствующие росту права собственности, оказываются не способны выдержать внешние потрясения. Их системы слабы и могут разрушаться. Международная статистика показывает, что прерывистый рост является достаточно распространенным явлением, и в этом контексте для объяснения данного феномена я обращаюсь к эмпирическому исследованию Дэни Родрика (Dani Rodrik 1998).

Обсуждение стабильности бедности и нестабильности роста не учитывает рассмотрения мотивов тех, кто определяет институциональную политику. Эта тема будет затронута в главе 5, где мы обратимся к политологии для объяснения того, почему рациональные лидеры терпят несовершенные институты.

Когда просят объяснить, почему одни страны бедные, а другие богатые, естественным для многих людей является упоминание неблагоприятных внешних обстоятельств. Страны могут быть бедными по причине неблагоприятного или меняющегося климата (Исландия в прошлом, Африка к югу от Сахары), по причине эксплуатации колониальными державами (Индия), по причине того, что лидирующие страны наносят вред развивающимся, манипулируя условиями международной торговли (Латинская Америка), по причине того, что у стран отсутствуют в достаточном количестве природные ресурсы (Япония, когда она была сравнительно бедной), по причине неудачного географического положения (страны, не имеющие выхода к морю, и экваториальные страны), или по причине эпидемий и внешних вторжений. В общественных науках важность таких внешних факторов для экономического развития уменьшается и возрастает со временем. Некоторые недавние исследования, например, показывают, что обилие природных ресурсов на самом деле оказывает скорее отрицательное, чем положительное, воздействие на перспективы долгосрочного экономического роста такой страны (Sachs and Warner 1999; Gylfason 2001). Конечно, внешние шоки часто имели разрушительные последствия, особенно для бедных стран, использующих примитивные технологии, тем самым ограничивая способности таких стран предотвращать катастрофы. Кроме того, в случае неизбежных внешних событий имеет смысл спросить, использует ли страна, богатая или бедная, разумное управление и эффективную институциональную политику (учитывая уровень ее развития), чтобы справиться с неблагоприятными импульсами, или же нерациональная политика фактически усугубляет внешние шоки[60]60
  Внешние шоки могут также оказывать положительное влияние путем разрушения ловушек бедности и создания поддержки институциональным реформам, о чем говорится в главе 10.


[Закрыть].

Несколько недавних исследований интерпретируют социальные институты в традиционных обществах как рациональную реакцию на физическую среду, учитывая низкий уровень технологий в этих сообществах. По причине того, что специализация не продвинулась в своем развитии в традиционных обществах, социальные институты часто одновременно выполняют несколько функций. Институты поддержания порядка, защиты прав собственности и поддержания и регулирования обмена иногда также обеспечивают страхование от рисков, связанных с природными явлениями. Часть данной главы, посвященная переходным экономикам, представляет собой введение в исследования такого рода, рассматривая методы, которые использовались в бедных фермерских и аграрных обществах для страхования от рисков. В качестве иллюстрации я объясняю, как исторически было организовано традиционное общество в Исландии, чтобы бороться с последствиями губительных событий. Исторически сложившаяся в Исландии система, которая в наше время имеет параллели со странами третьего мира, позволяет нам рассмотреть то, как традиционные институты зачастую изначально хорошо служат своим целям, однако позднее, когда появляются новые возможности, они становятся барьерами для роста. Данные институты создают порочную зависимость от предшествующего пути. Хофф (Hoff 2000, 7–8) извлекает следующие уроки из современной экономической теории информации и трансакционных издержек:

Если посмотреть в целом на недавние теоретические работы, то можно сделать вывод, что, хотя целью институтов может быть улучшение экономических результатов, никаких гарантий такого улучшения нет. Институты могут быть частью равновесия, однако не выполнять своих функций. Например, Арнотт и Стиглиц (Arnott and Stiglitz 1991) рассматривают последствия социальных институтов, которые возникают в результате неполного страхования, предоставляемого рынками, по причине проблем наличия рисков недобросовестности. Они показывают, что неформальная социальная страховка может вытеснить рыночное страхование и снизить общественное благосостояние. Развивающиеся страны могут оказаться в порочном круге, в котором низкий уровень развития рынка приводит к высокому уровню информационных несовершенств, а эти информационные несовершенства сами по себе приводят к появлению институтов – например, неформальных, персонализированных сетей отношений обмена (Kranton, 1996) – что препятствует развитию рынков.

В старые времена Исландия полагалась на децентрализованную систему социальной защиты, которая достаточно неплохо справлялась с большинством видов внешних шоков, учитывая бедность страны и примитивные технологии производства. Исключения составляли случаи, когда потрясения были тяжелыми и широко распространенными. Тем не менее я считаю, что в эту институциональную систему были встроены пагубные сдерживающие факторы. Я кратко опишу динамическую неэффективность системы в конце данной главы и продолжу ее рассмотрение в главе 6, где обсуждаются неэффективные социальные нормы и экономическое развитие. Я утверждаю, что нормы доброго самаритянина, поддерживающие систему социального обеспечения, препятствуют систематическому ведению животноводческого хозяйства и созданию стратегического запаса сена. Ошибочная политика управления фермерским сообществом приводила к страшным последствиям, так как нехватка корма для скота в холодные периоды часто становилась причиной снижения поголовья скота. Затем, в главе 7, подробно обсуждаются институты социального обеспечения как фактор в игре с внешними и внутренними компонентами, блокирующий развитие специализированного рыболовного промысла в Исландии.

Ответ на общие и конкретные риски

Случайные природные факторы, как, например, климатические изменения или болезни, могут стать причиной большой разницы в уровне выпуска в бедных аграрных сообществах, в которых применяются примитивные технологии[61]61
  Дискуссия в данном разделе опирается на первые части работы Эггертссона 1998 года (Eggertsson 1998b).


[Закрыть]. Так как на карту может быть поставлено выживание, в традиционных обществах имеются сильные стимулы для поиска путей снижения изменчивости потребления во времени, однако высокие издержки проведения трансакций в таких сообществах обычно предотвращают или ограничивают использование страхования, кредитования и других межвременных рынков. Недавние исследования показывают, что традиционные общества добивались сглаживания уровня потребления и снижения стоимости рисков, полагаясь на различные нерыночные механизмы и корректировки объемов производства[62]62
  В качестве введения в литературу о традиционных системах общественного социального обеспечения в развивающихся странах см.: Ahmad et al. 1991; см. также: de Janvry, Fafchamps, and Sadoulet 1991. Ньюбери (Newbery 1989) комбинирует экономическую теорию рисков и анализ информационных-трансакционных издержек в ярком исследовании теории использования сельскохозяйственных институтов в целях страхования и стабилизации. Также, используя анализ трансакционных издержек, Бинсвангер и Розенцвейг (Binswanger and Rosenzweig 1986) разработали общую теорию экономических институтов в традиционных сельскохозяйственных районах, Бинсвангер и Макинтайр (Binswanger and McIntire 1987) исследовали структуру тропического сельского хозяйства на обширных земельных угодьях, Бинсвангер, Макинтайр и Удри (Binswanger, McIntire and Udry 1989) анализировали сельскохозяйственные институты в засушливом климате Африки. Бромли и Чавас (Bromley and Chavas, 1989) изучали риски и трансакции в полузасушливых тропиках, а Фафчампс (Fafchamps 1992; 1993) исследовал сети взаимного страхования в доиндустриальных обществах с точки зрения проблем с информацией и трансакциями. Таунсенд (Townsend 1992, 1993) применил анализ общего равновесия и экономическую теорию контрактов в эмпирическом и теоретическом исследовании азиатских деревенских сообществ, а Чунг (Cheung 1969, 1970) инициировал исследование сельскохозяйственных контрактов с точки зрения рисков и трансакционных издержек.


[Закрыть]. Как правило, в данных исследованиях игнорируется политическая проблема скоординированных социальных ответов в условиях риска, однако часто имплицитно предполагается, что такие действия отражают спонтанные или локальные решения, которые мотивированы угрозами самого существования сообщества.

В литературе по управлению рисками проводится различие между ковариантными или общими рисками и некоррелированными или специфическими рисками. Если риски, с которыми сталкиваются отдельные хозяйствующие субъекты, имеют высокую положительную ковариацию (бедствие наносит удар по большинству единиц одновременно), они представляют собой общие риски, и большая часть выгод от объединения и разделения рисков удаляется. Например, риски, связанные с погодой, имеют положительную корреляцию, когда все хозяйствующие субъекты в сообществе находятся в одной климатической зоне, а риски эпидемий коррелируют, когда близость проживания подвергает людей или животных риску одновременного заражения инфекционными заболеваниями. Рассмотрим сообщество фермеров на острове, которые работают в одной климатической зоне и сталкиваются с высоким положительным диапазоном доходности своего урожая. Хотя объединение их рисков доходности в рамках текущей деятельности не помогло бы (даже при низком уровне трансакционных издержек), фермеры могли бы снизить свои риски путем диверсификации производства в части производства новых видов продукции – например, фермеры могли бы часть ресурсов направить на развитие прибрежного рыболовства. Если корреляция между результатами деятельности по старым и новым видам деятельности меньше единицы, каждый фермер снизил свой общий уровень рисков, однако, возможно, сделал это за счет снижения выпуска, по сравнению с предыдущими результатами, по причине отказа от специализации[63]63
  Если диверсификация усилий снижает ожидаемое благосостояние, то нейтральные к риску акторы, или акторы в безрисковом мире, будут избегать снижающую выпуск диверсификацию. Если акторы диверсифицируют, несмотря на ожидаемое снижение благосостояния, их действия могут быть интерпретированы как готовность платить скрытое вознаграждение за более высокий уровень безопасности.


[Закрыть].

Специфические риски – это отдельные несчастные случаи, как, например, аварии, неэпидемические заболевания, локальные пожары или гибель людей и животных в результате наводнений. Члены социальной группы могут снизить издержки специфических рисков путем объединения и совместного несения рисков. Системы неформального страхования могут охватывать всех членов семьи, рабочую силу фермы, жителей деревни или городка, а также всю нацию. Схемы неформального страхования в традиционных обществах, как правило, охватывают относительно небольшие группы, так как примитивные методы измерения и слабые формальные механизмы принуждения обычно ограничивают социальные сети взаимных обязательств для небольших групп. Однако ковариация рисков часто падает, когда размер и географический охват застрахованной группы увеличивается, а выбор страховых групп предполагает проблему выбора между издержками страхования и трансакционными издержками.

Хотя в литературе о нерыночных страховых механизмах в традиционных обществах обычно предполагается, что с учетом обстоятельств данные институты являются эффективными, нельзя отрицать и существование неэффективных институтов. По причине неполноты знаний общества могут внедрять несовершенные институты, что приводит к неблагоприятному социальному равновесию, которое предотвращает проведение реформ. Кроме того, эффективные в определенный момент институты часто становятся неприемлемыми при изменении ситуации, например при появлении новых рынков или новых технологий. Они могут блокировать необходимую перестройку экономики. Децентрализованная система социального обеспечения, которая в старые времена доминировала в Исландии, является хорошим примером двойственной природы традиционных социальных институтов.

Локальные институты для снижения рисков в исторической Исландии

Традиционная система социального обеспечения в исторической Исландии базировалась на относительно сложных локальных институтах разделения и снижения издержек от рисков (Eggertsson 1998b). Исландские фермеры выращивали траву для обеспечения скота кормом в необычайно сложных для сельского хозяйства климатических условиях. В Средневековье основным источником общих рисков для фермерского сообщества были неожиданные наступления холодов, хотя вулканическая активность и эпидемии также играли важную роль. Для того чтобы справиться с общими рисками, фермеры запасали пищу. Они также диверсифицировали производство: вели прибрежный лов рыбы, однако только временами и на небольших открытых лодках в периоды сельскохозяйственного межсезонья[64]64
  «Хотя во всех исследованиях находят строгую положительную корреляцию между температурой и урожаем сена, корреляция между уловом рыбы, тех, кто занимается рыболовством время от времени, и температурой – слабая (Ogilvie 1981)» (Eggertsson 1998b, 7). В главе 7, «Почему в Исландии был голод», дается более полный отчет о своеобразной истории рыболовства в стране.


[Закрыть]. Власть поддерживала данное положение дел, установив принудительный запрет на специализацию на рыбной ловле.

Для борьбы с конкретными рисками, которые могут быть объединены и которые включают в себя болезни, несчастные случаи, пожары, наводнения, сход лавин и местные погодные условия, сообществом использовались локальные институты. Истоки сети социальной защиты находят в законах эпохи народовластия (930–1262), которые собраны в своде Grágás и, вероятно, впервые были представлены в письменном виде в XI и XII веках[65]65
  В 1281 году парламент Исландии ратифицировал новый свод законов, Jónsbók, который во многом создавался по образцу Gátgás и продолжал использоваться в XIX веке. (Даже в XXI веке большое количество законов из Jónsbók продолжает использоваться.)


[Закрыть]. Как это принято в традиционных обществах, исландцы несли ответственность за благосостояние своих родственников, а понятие родни распространялось на широкий круг лиц, если же поддержки семьи не было, то местные органы управления, около 160 коммун, или hreppar, становились центральным элементом сети социальной защиты. Закон требовал, чтобы соседние фермы формировали hreppur, но эти коммуны были достаточно автономными органами самоуправления. Закон предоставлял каждой hreppur налоговые поступления (доля в десятине, которая была введена в 1096 году) и определял в деталях права и обязанности общин и их членов в отношении рисков. Старые законы Исландии показывают глубокое понимание проблемы морального риска, например в своих положениях о том, как компенсировать ущерб от пожара фермерской усадьбы.

На рынке труда широкое использование связанных долгосрочных трудовых контрактов являлось важным страховым механизмом, посредством которого рабочая сила обменивалась на оплату, которая связывала базовое вознаграждение с кредитом и социальным обеспечением (Bardhan 1983, 1989).

Страхование от голода: стимулы и результаты

По причине того, что исландские фермеры несли ответственность за благосостояние всех членов своей общины, они же и были озабочены потенциальными злоупотреблениями системой. Фермеры боялись не только того, что система способствует лени и безответственности людей, но и того, что она может создавать стимулы для экспериментов с новыми видами деятельности, издержки провалов которых, например в сфере рыболовства, ложились на фермеров. Известно, что верхушка фермерского сообщества противостояла технологическому прогрессу в рыболовецком промысле страны (см. главу 7), частично в целях предотвращения повышательного давления на оплату труда занятых в сельском хозяйстве. Фермеры также использовали неформальные методы обеспечения контроля рождаемости, запрещая большинству людей жениться до того, как они смогут позволить себе взять в аренду или купить ферму. В 1703 году около 44 % всех исландских женщин пятидесяти лет и старше никогда не были замужем (Gunnarsson 1983, 16)[66]66
  Согласно переписи 1703 года, около 90 % мужского населения, имеющего во владении фермерские хозяйства, были женаты или вдовцами, однако из работников фермерских хозяйств таких было только 2 %. Количество незаконнорожденных детей было достаточно небольшим, а пары, у которых были дети вне брака, часто позднее связывали себя узами брака (Vasey 1996, 377).


[Закрыть].

Данная децентрализованная система страхования от голода, которая хорошо справлялась со специфическими рисками, не смогла справиться с наиболее серьезными общими рисками (Eggertsson 1998b). Восемнадцатый век был худшим для Исландии. Каждый девятый исландец умер от голода 1756–57 годов, около 24 % населения погибло от голода 1784–85 годов, и даже еще большее количество людей погибло от эпидемии оспы 1707–09 годов. Васей (Vasey 1991, 344) отмечает, что избыточный уровень смертности в 1784–85 годах в два раза превышал уровень смертности во время Ирландского картофельного голода и был сопоставим с худшими периодами голода на ранних этапах развития современной Европы.

Исландская система, несмотря на свои катастрофические результаты, не лишена подкупающих особенностей. Система обеспечения благосостояния страны работала достаточно неплохо, учитывая примитивные производственные технологии и опасный субарктический климат. В рамках данных ограничений система социального обеспечения была относительно эгалитарной, а не в полной мере неэффективной[67]67
  На протяжении веков Исландия находилась под властью Дании. Если бы сфера управления рисками включала все датское королевство, общие риски в Исландии, связанные с холодными периодами и вулканической активностью, являлись бы конкретными рисками в королевстве. Если бы королевская администрация в Копенгагене управляла системой помощи Исландии (чего не было в Датском королевстве), по причине плохого транспортного сообщения с Исландией запасы в основном приходилось бы хранить в Исландии, а не в Дании. Однако хранение запасов в Исландии только частично решило бы проблему, так как плохое транспортное сообщение внутри страны затрудняло бы их распределение, особенно зимой. Во времена кризисов XVIII века отдельные попытки Копенгагена отправить запасы в Исландию провалились из-за плохого транспортного сообщения (Eggertsson 1998b, 26).


[Закрыть]. В своем исследовании голода 1784–85 годов, который был вызван одним из наиболее крупных извержений вулканов в человеческой истории и относится к категории общих рисков, Васей (Vasey 1991, 340–43) показывает, что среди слуг, усыновленных детей, людей, получающих помощь, показатель выживаемости не был ниже, чем среди фермеров и членов их семей.

Однако в динамической перспективе древняя социальная политика и институты Исландии способствовали отсталости. Страна избежала всех экономических экспериментов и сохранила технологию и организацию сельского хозяйства времен викингов до XIX века. В главе 6, где мы обсуждаем социальные нормы, я утверждаю, что нормы взаимности, которые поддерживали неформальную систему социального обеспечения, способствовали установлению дисфункционального равновесия в сельском хозяйстве, стимулируя фермеров не создавать запасы корма (сена) сверх того количества, которое требуется в обычном году. Социальная технология, которая использовалась фермерским сообществом для управления скотом, оставляла их не готовыми к неожиданным холодам и другим случайным несчастьям, что приводило к крайне серьезным последствиям. Как уже упоминалось, и будет обсуждаться позднее более детально, система социального обеспечения страны была также одним из двух важнейших факторов, препятствующих рационализации и технологическим улучшениям в рыболовной отрасли, которая в то время была единственным реальным выходом страны из порочного круга бедности и ее лучшей страховкой от голода.

Данные о прерывистом росте

Наблюдая за современным экономическим ростом периодами в тридцать или сорок лет, экономисты отмечают для стран всего мира, что рост в начале периода является плохим предсказателем роста на последнем участке этого периода. Другими словами, экономический рост в стране значительно различается внутри периодов, даже если не происходит серьезных изменений во внутренней институциональной среде или политическом режиме[68]68
  Родрик (Rodrik 1998, 4), используя статистические данные по 110 странам, с помощью регрессии сравнил средние темпы роста в 1975–1989 годах со средними темпами роста в 1960–1975 годах в сопоставимых единицах. Регрессия дала результат R2 равный только 0,12 (и коэффициент задержки роста равный 0,39). Когда Родрик исключил из своего анализа 11 стран Восточной Азии и Ботсвану, коэффициент задержки роста стал статистически незначимым, а R2 снизился до 0,02.


[Закрыть]. Истерли с соавторами (Easterly et al. 1993), обратившие внимание на этот феномен, предполагают, что прерывистый рост вызывается экзогенными шоками, такими как войны или внешнеторговые импульсы, которые порой прерывают экономический прогресс.

Экономическая теория исследует технико-экономическую сторону ответов на торговые шоки, тогда как политические институты, политические расчеты и политические переговоры формируют реакцию в действительности. В зависимости от серьезности внешних торговых шоков для эффективного приспособления к ним иногда требуется принятие только фискальных и монетарных мер. В других случаях, однако, также необходимы серьезные структурные изменения, включая развитие новых отраслей промышленности и сокращение существующих, зачастую располагающих значительным политическим влиянием. Когда неблагоприятные торговые импульсы, как, например, резкое падение стоимости важнейшего экспортного товара, снижают национальный доход, попытки правительства распределить это бремя часто инициируют дорогостоящую борьбу между социальными группами. Когда изменения на внешних рынках подрывают укоренившиеся отрасли промышленности, их собственники, менеджеры, рабочие и даже поставщики часто начинают искать защиту и требовать субсидий от государства. Когда требуются макроэкономические изменения, некоторые группы ставят контроль импорта выше девальвации валюты, тогда как другие группы могут предпочитать девальвацию, сопровождаемую контролем заработной платы (Rodrik 1998, 2). Когда требуется сокращение совокупных расходов, организованные группы часто требуют более высокого уровня налогообложения других групп или продвигают идею снижения государственных расходов в сферах, не затрагивающих их интересов. Наихудшим сценарием для роста, создаваемым государством в ответ на такого рода давление, является распределение издержек внешних шоков посредством инфляции, а также защита и субсидирование отраслей промышленности, находящихся в кризисном состоянии, без создания стимулов для развития новых отраслей. Неэффективная политика может увеличить экономические издержки торговых шоков и способствовать длительному сохранению негативных эффектов уже после того, как исходные внешние условия изменились и снова стали благоприятными.

Истерли с соавторами (Easterly et al. 1993), исходя из анализа эмпирических данных, делают вывод, что в среднесрочном периоде внешние шоки являются главной причиной прерывистого роста. Родрик (Rodrik 1998, 5–9) приводит доказательства того, что различные реакции на торговые шоки объясняют, почему темпы роста в Восточной Азии (за исключением Китая) отличаются в 1970-х годах от темпов роста в Латинской Америке, Ближнем Востоке и в некоторой степени в Африке. С 1960 по 1973 год экономический рост в данных регионах, за исключением Африки, был примерно сопоставимым. Лидировал Ближний Восток с 4,7-процентными темпами роста валового внутреннего продукта в расчете на душу населения, но хорошие темпы роста наблюдались даже во многих странах Африки. В Африке, в восьми странах, расположенных к югу от Сахары, темпы роста валового внутреннего продукта в расчете на душу населения превышали 3 %. Данные показывают, что в период с 1973 по 1994 год, во всех этих регионах упали темпы роста производительности труда, кроме Восточной Азии, где рост продолжился примерно на том же уровне, который наблюдался в период с 1960 по 1973 год. Родрик (Rodrik 1998) утверждает, что на протяжении 1970-х годов отмечалась различная реакция на шоки в условиях торговли в Восточной Азии и трех других регионах. Его детальный анализ политики, применявшейся в ответ на шоки, в Южной Корее, Турции и Бразилии показал, что Корея, страна, которая в 1970-х годах сильнее пострадала от изменений мировых цен, чем две другие, эффективно скорректировала свою макроэкономическую политику, тогда как Бразилия и Турция сделать этого не смогли. И только Корея продолжила расти темпами, сопоставимыми с темпами роста до 1970-х годов.

Модель прерывистого роста Родрика

В этом параграфе представлена теоретическая модель, которую Родрик (Rodrik 1998, 9–13) использует для объяснения прерывистого роста с точки зрения социальных конфликтов и описывает, каким образом модель была эмпирически проверена. В последнем параграфе главы обсуждается объяснение Родрика и то, как оно соответствует нашему взгляду на несовершенные институты. Я останавливаюсь на данном исследовании, так как оно предполагает, что прерывистый рост является важнейшей проблемой для стран с развивающейся рыночной экономикой и, кроме того, данная проблема связана с несовершенными институтами. Однако в исследовании Родрика не выделяются основные политические факторы, которые препятствуют успешному ответу страны на внешние шоки.

Родрик (Rodrik 1998, 9–13) предлагает два базовых объяснения, почему страны не могут приспособить свои экономические системы к шокам, возникающим в области международных торговых отношений. Страны (а) сдерживаются латентным социальным конфликтом и (б) не имеют эффективных институтов управления конфликтами. Используя простую формальную модель, он прогнозирует, что внешние шоки в наибольшей степени будут оказывать влияние на рост в тех странах, которые и страдают от серьезных социальных конфликтов, и не имеют эффективных институтов управления конфликтами. В успешных странах либо социальные конфликты относительно слабы, либо ущерб от них не большой, по причине того, что сильные институты управления конфликтами их успешно нейтрализуют. Модель Родрика – типичный в теории общественного выбора пример подхода с точки зрения групп интересов. Ожидания, стимулы и поведение организованных групп, создающих давление, являются основными элементами модели. Однако государство на заднем плане устанавливает правила игры для данных групп. Простое уравнение примерно отражает суть модели:

Учитывая различные допущения модели, значение двух переменных определяет, будет ли политическая система увеличивать негативное воздействие внешнего торгового шока. Первая, Ø, измеряет эффективность национальных институтов управления конфликтами, а вторая, π, измеряет ожидания каждой группы, что другая группа будет бороться, – их ожидания относительно социального конфликта. Низкое значение Ø (хрупкие институты) обусловливает доминантную стратегию обеих групп, представленных в модели, А и В, предполагающую борьбу. При высоком значении Ø доминантной стратегией становится кооперация – для обеих групп, независимо от значения π. Среднее значение Ø приводит к тому, что значение π, индикатор латентного социального конфликта, в первую очередь отвечает за результат. Кооперация будет доминантной стратегией при низких значениях π, а борьба – при высоких.

Открывшиеся в последнее время возможности анализа наборов данных, включающих в себя сопоставимые социальные, политические и экономические переменные для большого количества стран, позволили эмпирически протестировать различные предположения об общем влиянии на экономический рост как экономических, так и неэкономических переменных. Эти эконометрические тесты характеризуются высокой степенью агрегирования, относительно грубыми расчетами социальных и политических переменных, потенциально большими ошибками в расчетах и сомнительными статистическими допущениями. В основе данного подхода лежит допущение о том, что мы можем вывести общие принципы долгосрочного экономического развития различных стран путем сравнения стран на различных уровнях развития[69]69
  Роберт Солоу (Solow 1994, 51) выразил сомнение относительно использования социальных переменных в международных межстрановых регрессиях: «Особый стиль эмпирических исследований, кажется, возник из сочетания теории роста и необычайно ценного массива сравнительных данных национальных счетов, выполненного Саммерсом и Хестоном (Summers and Heston 1991). Данное исследование основано на международных межстрановых регрессиях со средними темпами роста в разных странах в качестве зависимых переменных и различными политико-экономическими факторами в правой части, которые могли бы легко повлиять на темпы роста, если бы на темпы роста можно было легко повлиять. Лучше признать, что я не считаю этот проект внушающим доверие. Он кажется слишком уязвимым из-за наличия опущенных переменных, обратной причинно-следственной связи и, прежде всего, из-за постоянных подозрений в том, что опыт очень разных национальных экономик не должен объясняться так, как если бы они представляли различные «точки» на какой-либо четко определенной поверхности».


[Закрыть]. Хотя мы можем сомневаться в способности международных межстрановых регрессий дать надежные ответы, они являются полезными инструментами для открытий и идей, а также для создания новых гипотез. Открытия, сделанные с помощью межстрановых регрессий, могут быть проверены с помощью других инструментов, например анализа временных рядов для отдельных стран, изучения статистических показателей отдельных отраслей промышленности в нескольких странах, или глубоких тематических исследований, опирающихся на различные методы исследований.

В эмпирическом тесте теории социального конфликта Родрика зависимой переменной являлась разница в темпах роста для каждой страны в периодах с 1960 по 1975 год и с 1975 по 1989 год. В его исследовании индикаторами латентного социального конфликта являются (а) неравенство в уровне доходов (измеряемое с помощью коэффициентов Джини) и (b) индекс этнолингвистического разнообразия в стране. Качество институтов управления конфликтами измеряется с помощью Индекса международной оценки странового риска (International Country Risk Guide index (ICRG)), который включает в себя количественные оценки таких факторов, как верховенство закона, качество бюрократической системы, коррупция, риск экспроприации и отказы от выполнения условий контрактов государством. Таким образом, индекс ICRG показывает качество социальных результатов – защиту экономических прав собственности. Другим важным индикатором для изменения качества институтов управления конфликтами является индекс демократии Freedom House, который состоит из индикаторов гражданских свобод и политических прав. Опять же, индекс ориентирован на результат, однако акцент на политических результатах дает более глубокое объяснение роста, чем дается с помощью индекса ICRG. Характер политических результатов предположительно влияет на ожидания в отношении надежности прав собственности, которые, в свою очередь, влияют на экономическое поведение и распределение ресурсов[70]70
  Обратная причинно-следственная связь также возможна – экономические результаты часто влияют на политические результаты.


[Закрыть].

Кажется, что регрессионный анализ серьезно поддерживает тезис Родрика о связи между социальным конфликтом и экономическими показателями. В различных версиях регрессионных моделей ключевые коэффициенты имеют предсказуемый знак и почти всегда статистически значимы. Многие регрессии объясняют (как показывает скорректированный показатель R²) около двух третей различий в темпах роста страны. Однако количество фиктивных переменных для таких регионов, как Латинская Америка и Восточная Азия, остается значительным после введения в регрессии институциональных переменных и переменных социальных конфликтов, что дает основания предположить, что значения роста зависят от специфических для региона факторов.

При введении в регрессии институциональных переменных и переменных социальных конфликтов переменная, измеряющая размер торговой турбулентности, с которой сталкивалась страна в 1970-х годах, становится обычно статистически не такой значимой. Очевидным уроком здесь является то, что внешние торговые импульсы имеют незначительное влияние на экономический рост, когда социальный конфликт находится под контролем. В исследовании также приводятся эмпирические данные, свидетельствующие о том, что торговые шоки влияют на экономический рост, в первую очередь не за счет снижения уровня инвестиций в стране, а за счет влияния на производительность инвестиций.

Наконец, Родрик создает (ориентированный на результат) индекс неэффективности управления на макроэкономическом уровне, который сочетает рост инфляции и переплаты за покупку иностранной валюты на черном рынке в периоды с 1960 по 1975 год и с 1975 по 1989 год. Индекс плохой политики имеет очень сильную негативную корреляцию с экономическим ростом, из чего можно заключить, что социальный конфликт и плохая институциональная среда влияют на рост в среднесрочном периоде, воздействуя на качество макроэкономической политики (а плохая макроэкономическая политика предположительно снижает производительность инвестиций).

Результаты исследования Родрика поразительны и обращают наше внимание на важную черту экономического спада, которой зачастую пренебрегает неоинституциональная экономика: взаимодействие между качеством институциональной среды и эффективностью макроэкономической политики. Исследование, как другие похожие работы, содержит допущение о том, что у политиков есть в наличии правильные модели экономической политики для создания мер, нейтрализующих последствия внешних шоков (Rodrik 1998, 2). Другими словами, предполагается, что политики в точности знают, какие политические меры должны быть предприняты для эффективного ограничения отрицательного влияния торговых отклонений на экономику, однако избегают принятия таких мер, когда плохая экономическая политика является хорошей с политической точки зрения. Тем не менее в 1970-х годах (и позднее) многие политики, кажется, искренне верили, что «плохие» меры экономической политики, как, например, контроль за импортом и субсидирование, были правильными[71]71
  Правда, мы не можем исключить фальсификацию стратегических знаний лидерами.


[Закрыть].