Текст книги "Частная жизнь Тюдоров. Секреты венценосной семьи"

Тем летом Генрих посетил Восточную Англию и Оксфордшир. Здоровье его казалось крепче, чем раньше. Один из наблюдателей заметил даже, что он «набрал жир». Королю более не требовались частые и продолжительные остановки для отдыха. Он был полон сил и «переезжал из одного охотничьего поместья в другое»[113]113
  Penn, Winter King, p. 298.


[Закрыть]. Все были поражены его выздоровлением, но короля по-прежнему терзали старые страхи. Доступ к нему был строго ограничен. В замкнутом мирке личных покоев росли слухи и подозрения.

Одним из ближайших придворных короля был поэт Стивен Хоуз, который поступил на королевскую службу в 1503 году. В своей поэме «Утешение влюбленных» он описывал напряженную атмосферу королевского двора, где придворные «в глубокой тайне» пытались переиграть друг друга «умением и хитростью». Будучи допущенным в личные покои, Хоуз стал свидетелем множества опасных разговоров. Одна такая беседа глубоко его потрясла, потому что собеседники явно «не испытывали любви» к своему королю. Хоуз был обязан докладывать о таких предательских разговорах. Но вместо того, чтобы тайно передать содержание беседы своему царственному хозяину или его советникам, он публично обличил злодеев в стихах, которые распространил при дворе. В результате его самого сочли предателем. Группа придворных, оставшихся неизвестными, так сильно его избила, что он находился «на грани смерти». Впоследствии Хоуза устранили от королевского двора.

В феврале 1508 года у Генриха случился новый приступ туберкулеза. В конце месяца он снова отправился в Ричмондский дворец и заперся в своих личных покоях. Несмотря на то, что личные слуги свято хранили тайну, пошли слухи, что королю трудно дышать, что он не может принимать пищу, что он слабеет и худеет с каждым днем. Одно то, что ему пришлось послать вместо себя посланника в традиционное паломничество в Вестминстер в память о любимой жене, говорит о многом.

И снова мать короля отправилась в Ричмонд, чтобы ухаживать за сыном. С собой она привезла свой двор и заняла специально построенные для нее покои. Тревожась о состоянии сына и мучаясь тем, что она ничем не может ему помочь, леди Маргарет сосредоточилась на хозяйственных заботах. Она заказала для сына новые кровати и отправила слугу в Лондон купить бочку сладкого мускателя.

В марте Генрих немного окреп и смог принять посла Фердинанда Арагонского, дона Гутиерре Гомес де Фуэнсалида. Посла сопровождал представитель арагонского филиала банка Гримальди, который привез с собой документы на последнюю часть приданого Екатерины. Испанский король справедливо рассудил, что единственный способ заставить Генриха женить своего сына на его дочери – это показать ему деньги. Поднявшись на ожидавшую его баржу, Генрих отправился в Гринвич. От холодного мартовского ветра его защищали толстые ковры и подушки. Он ненадолго появился перед собравшимися придворными, а затем удалился в личные покои вместе с послом, чтобы провести переговоры.

Через два дня король появился на турнире в честь посольства императора Максимилиана. На турнире присутствовал и его сын, с завистью посматривавший на своих друзей, вошедших в число участников. Хотя Генрих и хотел сделать своего полного сил юного наследника лицом династии Тюдоров, но держал он его на более коротком поводке, чем раньше. По словам посла Фуэнсалиды, король запирал принца, «словно девушку». Посол заметил, что молодой Генрих был «очень замкнутым… он не произносил ни слова, только отвечал, когда король обращался к нему»[114]114
  Penn, Winter King, p. 319.


[Закрыть]. Но в тот день болезнь короля заставила его оставить принца на попечение свиты. Сам он удалился в личные покои – необходимость долго притворяться здоровым его сильно утомила. И принц Генрих воспользовался представившейся ему возможностью. Все присутствовавшие были восхищены его грацией и царственными манерами, которых так недоставало его отцу. Один из наблюдателей даже заметил, что Генрих сел «на место короля»[115]115
  Penn, Winter King, p. 317.


[Закрыть].

К апрелю врачи короля сообщили, что у него замечены признаки выздоровления. Но он по-прежнему оставался в уединении. Король был очень слаб, худ и изможден долгими неделями болезни. Биограф того времени, Бернар Андре, называл его «подавленным». Духовник его матери, епископ Фишер, замечал, что «испорченный мир» доставляет королю «большое неудовольствие и скорбь»[116]116
  Penn, Winter King, pp. 349–50.


[Закрыть]. Он все больше времени уделял контролю расходов – лично проверял бухгалтерские книги и ставил свои инициалы возле каждой записи. В этих книгах есть записи о выплатах менестрелям, которых приглашали, чтобы они развлекли короля, а также оплата новых шахмат, игральных костей и деликатесов, приготовленных французским кондитером, чтобы разжечь аппетит короля.

Летом 1508 года, когда король и его двор отправились в поездку, в Лондоне разразилась эпидемия потницы. Симптомы этой очень заразной болезни, которую в 1485 году в Англию завезли узники и наемники Генриха VII, проявлялись очень быстро. Болезнь развивалась стремительно, и смерть часто наступала буквально через несколько часов. Болезнь преследовала Генриха и его свиту везде, куда бы они ни направились. Она поразила даже двор принца – умерли трое его верных слуг. Страну охватил ужас. Король все еще был болен, а его единственный сын находился на грани заражения болезнью, «от которой умереть было легче легкого». Положение тюдоровской династии неожиданно стало очень шатким[117]117
  Norton, E., The Anne Boleyn Papers (Stroud, 2013), pp. 105–6.


[Закрыть].

Генрих и его свита предпринимали все меры предосторожности. Было категорически запрещено употреблять в пищу острые специи, лук-порей, чеснок и вино, поскольку считалось, что они повышают температуру тела и, следовательно, риск инфекции. Но все было тщетно. Поскольку дворы принца и короля были самым тесным образом связаны между собой, болезнь вскоре распространилась и на королевский двор, поразив его в самое сердце. Заболели Хью Денис, самый близкий слуга короля, королевский духовник и епископ Винчестерский, Ричард Фокс, и еще один приближенный, Чарльз Сомерсет, лорд Герберт. Но болезнь лишь слегка затронула королевский двор и неожиданно отступила. Все трое королевских слуг поправились. Вскоре стало ясно, что Генрих и наследник престола также избежали заражения.

Хотя королю и удалось избежать самой страшной болезни, приближенным было ясно, что проживет он недолго. В январе 1509 года Генрих и леди Маргарет Бофорт переехали из Ричмонда в соседний Хэнворт. Леди Маргарет собрала группу аптекарей и, что интересно, троих своих уцелевших внуков. Почувствовав, что на этот раз туберкулез и тонзиллит, которые мучили его в последние годы, одержат над ним верх, король отправился в бенедиктинское аббатство Чертси в Саррее, чтобы там молились за его душу[118]118
  Brewer, The Death of Kings, p. 111.


[Закрыть]. На обратном пути король нанес личный визит Ричарду Фоксу в Эшере. Епископ был верным другом и советником короля более двадцати пяти лет. По-видимому, при встрече они обсуждали подготовку почвы для мирного престолонаследия.

В конце февраля Генрих вернулся в свой любимый замок Ричмонд. Слуги, как всегда, обеспечили ему полное уединение в личных апартаментах. Арагонский посол, который все еще продолжал работать над соглашением о браке принца и Екатерины, с раздражением замечал, что король «не позволяет себя видеть»[119]119
  CSPS supplement to Vols I and II, no. 4.


[Закрыть]. Но матери Генрих всегда был рад. Леди Маргарет прибыла в Ричмонд со своей свитой в конце марта. Она явно приготовилась к долгому пребыванию здесь – захватила с собой любимую постель и массу «кухонной утвари». Но к этому времени сын ее совсем не мог есть, и каждый вдох причинял ему страдания.

Вечером 20 апреля епископ Фишер заметил изменения в дыхании короля. Хотя королю уже несколько недель было трудно дышать, теперь его дыхание стало прерывистым и резким, словно Генрих боролся с «острыми уколами смерти». Так продолжалось до вечера следующего дня. В одиннадцать вечера король скончался. Его исповедник провел подобающие обряды и вложил свечу в безжизненные руки короля – свеча должна была осветить отлетевшей душе путь на небеса. Один из слуг выступил вперед и закрыл королю глаза. Голубые глаза короля закрылись навсегда.

Как рассказывал немецкий гость, посетивший дворец Ричмонд в 1599 году, Генрих оставил инструкции относительно своего погребения. Его внутренности следовало удалить и «развесить их, полные крови, на стенах дворцовой палаты в знак того, что он завоевал королевство силой, поразив узурпатора Ричарда III в бою». Он утверждал, что «в одном зале мы видели множество следов крови»[120]120
  Williams (ed. and trans.), Thomas Platter’s Travels, p. 202.


[Закрыть]. Этот ужасающий рассказ ничем не подтвержден, но вполне согласуется с неустанными стараниями Генриха утвердить свои права на трон.

Первый король Англии из династии Тюдоров умер в личных покоях, где ему всегда было максимально комфортно. О его смерти знали лишь самые близкие слуги, епископ Фокс и группа советников, находившихся при его смертном одре. Все они стремились обеспечить стабильность в королевстве и, зная, что смерть монарха – даже имевшего живого и популярного наследника – может стать источником серьезных проблем, приказали хранить известие в тайне[121]121
  Penn, Winter King, p. 342.


[Закрыть]. О смерти короля объявили только через два дня, когда аристократы собрались при дворе на праздник ордена Подвязки.

Леди Маргарет оплакала смерть любимого сына и направила все свои силы на упрочение положения своего внука. Она занималась организацией похорон короля, которые состоялись 11 мая в Вестминстерском аббатстве. Как и желал ее сын, он был погребен рядом с «нашей дражайшей супругой королевой». У леди Маргарет не было времени для страданий – она целиком и полностью сосредоточилась на грандиозной коронации внука. Генриха VIII короновали 24 июня. Увидев триумфальное восшествие на английский престол нового короля из династии Тюдоров, эта выдающаяся женщина смогла вздохнуть с облегчением. Спустя пять дней она скончалась.

Генрих VIII

4
«Их дело – многие тайны»

В апреле 1509 года на английский престол взошел Генрих VIII, и это событие знаменовало собой начало светлого нового будущего для королевства. Ушел в прошлое старый, больной король, последние годы правления которого были омрачены подозрительностью и паранойей. Его место занял молодой – семнадцатилетний юноша, полный энергии и сил. Придворные и дипломаты безудержно льстили новому королю. Сравнения с предшественником, естественно, были в пользу молодости и силы. «Небеса улыбаются, земля ликует… Алчность изгнана из Англии, грабеж позабыт, великодушие щедрой рукой рассыпает богатства. Наш король желает не злата, жемчугов или драгоценностей, но добродетели, славы, бессмертия, – восторгался лорд Маунтджой. – Почувствовав, как весь мир радуется обретению столь великого принца, как его жизнь является исполнением всеобщих желаний, невозможно сдержать слез чистой радости»[122]122
  Weir, Henry VIII, pp. 1–2, 19.


[Закрыть].

Генрих VIII – в буквальном смысле слова – на голову возвышался над большинством своих придворных. Его рост составлял 6 футов 2 дюйма (188 см), объем груди – 42 дюйма (106,7 см), объем талии – 31 дюйм (79 см). Он обладал красивой, спортивной фигурой[123]123
  Эти измерения были сделаны по доспехам Генриха 1515 года, которые хранятся в коллекции Королевского арсенала. Объем талии действительно составляет 35 дюймов, но отсюда нужно вычесть около четырех дюймов на толстую куртку и другую одежду, которая находилась между телом и металлом. Lynn, Tudor Fashion.


[Закрыть]. От своих предков Йорков он унаследовал красоту. Генрих VIII был очень похож на деда по материнской линии, Эдуарда IV. Он всегда был чисто выбрит, а волосы его были короткими и аккуратно подстриженными. Венецианский дипломат, посетивший английский двор в 1515 году, с восторгом отзывался о молодом короле: «Это самый красивый монарх, какого мне только доводилось видеть; выше обычного роста, он обладает исключительно красивыми икрами, телосложение его отличается красотой и яркостью, прямые рыжие волосы коротко подстрижены по французской моде, а округлое лицо настолько красиво, что могло бы принадлежать прекрасной женщине». Томас Мор, который вскоре добился высокого положения при дворе Генриха, отзывался о нем не менее восторженно:

 
Он в благородном величье средь тысячи спутников виден,
И августейшая стать силой такой же полна…
Пылкая сила в глазах, обаятелен облик, а щеки
Цвета такого, какой видим мы разве у роз[124]124
  Weir, Henry VIII, p. 2; Williams (ed.), English Historical Documents, Vol. V, pp. 388–91.


[Закрыть].
 

(пер. Ю.Ф. Шульца)

Генрих был истинным спортсменом, находившим удовольствие в демонстрации своей силы и ловкости на турнирной арене. Будучи истинным принцем эпохи Ренессанса, он достиг больших успехов в музыке, стихосложении и языках. Личным наслаждениям он предавался с той же безграничной энергией и упорством, с какими его отец занимался политикой. Генрих унаследовал знаменитое обаяние и харизму семьи своей матери. Обаятельный, остроумный, очень щедрый, он был, по словам Эразма, «человеком большого сердца». Томас Мор писал так: «Король умеет заставить каждого человека почувствовать, что его общество доставляет ему истинное наслаждение». Венецианский посол так оценил Генриха: «Рассудительный, разумный и лишенный каких-либо пороков»[125]125
  Williams (ed.), English Historical Documents, Vol. V, p. 389; Weir, Henry VIII, p. 3.


[Закрыть].

Но у натуры нового короля была и другая, более темная сторона. Избалованный в детстве, он вырос очень вспыльчивым, импульсивным и тщеславным юношей, обладающим непредсказуемым характером. Приближенные быстро почувствовали, как легко и быстро можно потерять его благосклонность. Всего через несколько дней после восхождения на трон Генриха VIII самые непопулярные придворные его отца, Эмпсон и Дадли, оказались в Тауэре по сфабрикованным обвинениям в предательстве, а в следующем году были казнены.

Генрих стремился избавиться от всего, что напоминало о правлении отца, но при этом не забыл тех, кому был обязан троном. Он свято хранил одеяния ордена Подвязки, принадлежавшие его умершему брату Артуру. Хотя Генрих не отличался сентиментальностью и с радостью избавлялся от одежды и вещей бывших фаворитов, эти одеяния он тщательно хранил в личном гардеробе до конца своей жизни – возможно, в знак признания того, что именно смерть брата сделала его королем.

Одним из первых шагов Генриха на престоле стало завершение дипломатических переговоров касательно его обручения с Екатериной Арагонской. Теперь он мог взять ее в жены. Бракосочетание состоялось 11 июня, незадолго до восемнадцатилетия жениха. Екатерина мгновенно превратилась из предмета жалости в предмет зависти. Она долго вела жалкое существование на скромные деньги, выделяемые скупым свекром. Теперь же эти годы превратились в далекое воспоминание. Рядом с ней был красивый и обаятельный муж, а ее двор был полон немыслимой роскоши.

При всей любви Генриха к роскоши и показному великолепию, свадебная церемония прошла довольно скромно, в личных покоях королевы в Гринвичском дворце. Она была окружена такой завесой тайны, что нам неизвестны никакие детали. Единственная запись – это слова, произнесенные женихом и невестой, заранее подготовленные архиепископом Кентерберийским Уильямом Уорэмом.

Брачную ночь супруги провели в пятиэтажном корпусе, где располагались королевские покои. Окна выходили на газоны, сады и реку. Выбор места был очень важен для Генриха. Его мать обожала Гринвич. Незадолго до смерти Елизавета отдала распоряжения относительно улучшений дворца – были разбиты новые сады, перестроена кухня и башня, изменено оформление залов.

Екатерина получила огромный новый двор, состоявший из тридцати трех фрейлин высокого происхождения. Рядом с ней находились графини, баронессы, супруги рыцарей и дворянки. Среди них была и Элизабет Болейн – юная дочь этой дамы станет проклятием жизни Екатерины. Дамы подготовили Екатерину к брачной ночи. Информации о том, демонстрировали ли на следующее утро придворным запятнанные кровью простыни брачной постели, не сохранилось. Этот обычай начал отмирать.

Судя по всему, новобрачные искренне любили друг друга. Екатерине было двадцать три года, она находилась в расцвете юности. Генриху, как истинному рыцарю, нравилась романтическая сторона брака: принц-рыцарь спасает несчастную, но прекрасную испанскую принцессу. Екатерина не могла не полюбить красивого и энергичного молодого мужа, который избавил ее от неопределенности и страданий.

На этот раз никто не сомневался в консумации брака. Судя по всему, ко времени коронации, которая состоялась менее чем через две недели, Екатерина уже была беременна. О ее состоянии было объявлено в ноябре 1509 года. Генрих написал своему тестю, Фердинанду Арагонскому, радостное письмо. Он сообщал, что Екатерина «понесла в своей утробе живое дитя, и тяжела им»[126]126
  Falkus (ed.), Private Lives, p. 20.


[Закрыть]. Придворные торжествовали при известии о плодовитости новобрачных. Все были уверены, что в королевской детской скоро появятся многочисленные отпрыски. Супруги были молоды, влюблены и происходили из весьма плодовитых семей.

Беременность развивалась нормально. Шли должные приготовления к родам. Заказали родильный стул, позолоченную медную чашу для сбора крови и плаценты. Из Кентерберийского собора доставили ту же серебряную купель, в которой крестили Генриха.

Но в конце января случилась катастрофа. Всего на седьмом месяце у Екатерины начались роды, причем она испытывала «лишь слабую боль в колене»[127]127
  Licence, In Bed with the Tudors, p. 76.


[Закрыть]. 31 января она родила мертвую девочку. Впрочем, надежда еще оставалась. Живот Екатерины оставался выпуклым, и ее врачи решили, что она беременна двойней – следовательно, в утробе еще остается живой плод. Приготовления к родам продолжались. В середине марта 1510 года она покинула мужа и двор и удалилась в «заточение» в Гринвич.

Шли недели, и живот Екатерины стал опадать. Стало очевидно, что никакого ребенка не будет. Король и королева были настолько смущены, что поначалу решили сохранить это в тайне. Но любопытные придворные и дипломаты недолго оставались в неведении. Новости стали известны. В мае Екатерина написала своему отцу Фердинанду и призналась в выкидыше. В уединении она оставалась до конца месяца – прошло десять недель с того дня, когда она впервые переступила порог покоев «заточения».

Известия вызвали в королевстве и за границей различные слухи. Испанский посол Луис Карос винил во всем нерегулярный менструальный цикл Екатерины. Об этом постоянно сообщали ее врачи, которые даже не пытались это скрывать: в конце концов, плодовитость супруги короля вызывала естественный интерес общества. Карос советовал молодой королеве изменить диету. Другие опасались, что неспособность королевы выносить здорового ребенка – это признак более серьезной проблемы.

Как бы то ни было, но к моменту возвращения в общество Екатерина уже была беременна повторно. Это означает, что ребенок был зачат в период «заточения», – строго говоря, она нарушила все правила, установленные суровой бабушкой мужа, леди Маргарет Бофорт. Согласно этим правилам, возобновлять сексуальные отношения с супругом королеве дозволялось только после «воцерковления», то есть спустя несколько недель. Но Екатерина и Генрих решили, что, поскольку в «заточении» королева беременна не была, то обычные правила к этой ситуации неприменимы. Кроме того, им наверняка хотелось поскорее избавиться от неловкости ложной беременности и убедиться в том, что наступила настоящая.

У Екатерины были и другие мотивы для того, чтобы поскорее вернуть супруга в свою постель. Ложная беременность сама по себе была серьезным стрессом. Кроме того, в печальном «заточении» королева узнала, что у Генриха начался роман с Анной Гастингс, замужней младшей сестрой герцога Бекингэма. Хранитель королевского стула сэр Уильям Комптон стал посредником между своим царственным хозяином и леди Гастингс. Жена королевского ювелира, Элизабет Амадас, позже утверждала, что Комптон устраивал королю тайные встречи с любовницей в собственном доме на Темз-стрит. Она же обвинила Комптона в том, что он и ее уговаривал встречаться там с королем. Впрочем, скоро пошли слухи о том, что у Комптона начался роман с леди Стаффорд, которые еще более усилились, когда брат дамы застал его у нее в комнате. Комптон все отрицал, но был вынужден принять монашеский обет. Разгневанный муж Анны отослал ее в монастырь за шестьдесят миль от двора[128]128
  Комптону, наверное, было очень приятно получить в 1521 году приказ на арест герцога Бекингэма. Хотя, кроме сплетен, никаких доказательств любовной связи Комптона и Анны нет, грум Генриха в 1523 году совершил удивительный поступок – оставил ей земли по завещанию. Он же просил своих душеприказчиков включить Анну в молитвы за его семейство.


[Закрыть].

Генрих был весьма скрытным, но королева скоро обо всем узнала – возможно, потому, что Генрих приказал ей отослать сестру Анны, Элизабет Фитцуотер, хотя та была ее любимой фрейлиной. Почуяв неладное, Екатерина устроила допрос неверному мужу, и они впервые поссорились. Генрих считал, что это дело не стоит внимания: он без труда удовлетворял все свои желания в юности и не видел причин, по которым брак мог бы ему в этом помешать. Королева была хорошо знакома с этикетом королевского брака, но она была влюблена в мужа, и его неверность уязвила ее в самое сердце. Холодность супругов по отношению друг к другу стала заметна для окружающих.

Впрочем, новая беременность Екатерины ситуацию немного сгладила. Екатерина и Генрих не хотели снова оказаться в неловком положении и хранили известие в тайне, пока не исчезли последние сомнения. Екатерина тщательно заботилась о своем здоровье. Большую часть лета она провела в Элтеме, где прошли детские годы ее мужа. Она не стала сопровождать Генриха в летних разъездах. Вняв совету испанского посла, она заказывала для себя самую лучшую пищу. Наверняка ей подавали шпинат со сливочным маслом, поскольку эта еда считалась лучшим средством от запора – весьма неприятного побочного эффекта беременности. Если бы это не помогло, беременной королеве могли бы прописать «свечи» из меда и яичного желтка или «венецианское мыло» – отвар с листьями сенны[129]129
  Licence, In Bed with the Tudors, p. 76.


[Закрыть].

В декабре 1510 года Екатерина во второй раз удалилась в «заточение». На сей раз она предпочла комфортный Ричмонд. Ей отвели покои на первом этаже с видом на сады и реку. Одно окно оставили незакрытым, и королева могла любоваться прекрасным садом, за которым несла свои воды Темза.

Учитывая благочестие Екатерины, наложение креста на живот с началом схваток действительно могло принести ей облегчение. На сей раз королева разрешилась благополучно. Рано утром 1 января 1511 года Екатерина родила мальчика. Она исполнила главный долг супруги короля: родила ему сына и наследника.

Принца назвали Генрихом. По всему Лондону объявляли о рождении наследника престола. Начались всенародные празднества. Повсюду жгли костры, звонили в колокола, а в Тауэре стреляли из пушек. Король был счастлив. Не прошло и двух лет с момента его восшествия на престол, а династия уже укрепилась. Екатерина была в таком же восторге – особенно учитывая все унижения первой попытки. В уединении она оставалась еще три недели после родов, как этого требовали традиции. Она не присутствовала на крещении сына. Церемония была очень пышной и помпезной. А вот великолепные турниры, представления и празднества, проходившие 12 и 13 февраля в Вестминстере в честь рождения наследника, королева уже посетила. Это были самые пышные и дорогие празднества за время правления Генриха. Закутанная в роскошные меха, чтобы не простудиться, Екатерина с фрейлинами наблюдала за турниром с галереи, а король исполнял роль истинного рыцаря своей супруги – он надел костюм, расшитый ее инициалами.

Вскоре у принца Генриха появился собственный двор, отделенный от двора родителей. У него было не менее сорока четырех придворных мужчин, а также бесчисленное множество нянь, женщин, качавших колыбельку, и других служанок. Главной няней драгоценного младенца назначили Элизабет Пойнц. А Генрих отправился в паломничество в Вулсингэм в Норфолке. Этот храм пользовался самой большой популярностью в королевстве. Верующие приходили сюда, чтобы возблагодарить Деву Марию.

Но благодарность Генриха оказалась преждевременной. Через два месяца после рождения маленький принц умер. Фейерверки и знамена, вывешенные в честь его рождения, сменились траурными лентами. Торжественная процессия доставила маленький гроб из Ричмонда в Вестминстер. Генрих и Екатерина были настолько охвачены горем, что никому не было позволено высказывать им свои соболезнования, чтобы не вызвать очередного потока слез. Хронист Эдвард Холл описывал, как королева «заливалась слезами». Супруг пытался утешить ее, взывая к ее благочестию и указывая, что на все воля Божья. И чем чаще он об этом говорил, тем яснее становилось, что Бог за что-то разгневался. Слуг принца ни в чем не упрекали. Элизабет Пойнц была вознаграждена за службу – она получила 20 фунтов (6000 по сегодняшним меркам)[130]130
  Weir, Henry VIII, p. 140.


[Закрыть].

Смерть принца Генриха сблизила супругов. Горе их объединило. К сентябрю пошли слухи о том, что королева вновь беременна. В действительности, оснований для этого не было – по-видимому, во всем были виноваты фрейлины, проболтавшиеся о том, что у королевы не было менструаций. Судя по всему, это было связано не с беременностью, а с нерегулярностью цикла от природы или со стрессом из-за смерти сына. Новая надежда зародилась лишь спустя два года.

Екатерина забеременела весной 1513 года. В отличие от предыдущих беременностей, на этот раз отдыхать в уединении ей не пришлось. Вскоре после получения радостных известий ее супруг отправился на войну во Францию. В сентябре Екатерине пришлось отражать вторжение шотландцев. Договор о вечном мире не оправдал своего названия. Король Яков, несмотря на протесты супруги Маргариты, требовавшей соблюдения обязательств по отношению к своему брату, решил исполнить договор о «Старом Союзе» между Шотландией и Францией. Екатерина оказалась достойной дочерью своей воинственной матери. В полном облачении она помчалась на север, чтобы воодушевить армию. И беременность ей в этом не помешала. Англичане одержали полную победу на Флодденском поле, сокрушив шотландскую армию. Вдохновленная триумфом, Екатерина отправила супругу во Францию сообщение, приложив к письму обрывок окровавленной мантии Якова IV, погибшего в сражении, и Генрих использовал его в качестве знамени при осаде Турне.

Отпраздновав победу, Екатерина отправилась в Вулсингэм помолиться за благополучные роды. Но тяжелое путешествие и военные действия с Шотландией привели к преждевременным родам. 17 сентября королева родила сына, который вскоре умер. Генрих прибыл домой в следующем месяце и снова вместе с женой стал оплакивать потерянного ребенка. Придворные видели, как супруги любят друг друга, и радовались явной гармонии, царящей в их отношениях.

Через шесть месяцев королева вновь забеременела. К августу 1514 года ее живот настолько вырос, что беременность стала очевидна всем, кто ее видел. Венецианский посол сообщал, что королева «беременна и облачена в пепельный атлас, она носит золотые цепи и драгоценности, а ее голову украшает золотой чепец». Это была четвертая беременность королевы, но у нее до сих пор не было ребенка. В этом не было ничего необычного. В эпоху, когда акушерство находилось в зачаточном состоянии, а питание и гигиена оставляли желать лучшего, материнская и детская смертность была очень высока. Каждый пятый новорожденный не выживал. Долгие, трудные роды были основной причиной смертности. Конечно, были опытные и способные повитухи, но многие использовали методы, имевшие фатальные последствия, – иногда детей пытались вытянуть, накинув крюк на головку. Послеродовые инфекции были обычным делом, поскольку ни гигиены, ни реальной медицины попросту не существовало.

Но даже в таких условиях потеря всех троих детей была исключительным несчастьем и могла свидетельствовать о наличии проблем либо у Екатерины, либо у ее мужа. Считается, что Генрих страдал сифилисом. Эта гипотеза основывается на том, что король был неразборчив в связях и имел множество любовниц (а затем и жен). Это предположение опирается на ряд симптомов – сыпь, язвы, перепады настроения. Но неразборчивость Генриха сильно преувеличена. Документальных доказательств того, что у него были сексуальные связи с множеством женщин, кроме жен, нет. Нет и свидетельств того, что его дети страдали врожденным сифилисом.

Вполне возможно, что проблема заключалась в Екатерине. Одна из гипотез заключается в том, что у нее был отрицательный резус-фактор и это приводило к отторжению плода. Но такое отторжение обычно случается в первом триместре, а выкидыши Екатерины происходили примерно в семь месяцев беременности. Некоторые историки полагают, что в условиях плохой гигиены, некачественной пищи и воды она могла заразиться листериозом. Эта бактерия вызывает выкидыши, приводит к мертворождению и серьезным заболеваниям новорожденных. Кроме того, причиной ее несчастий могла стать токсемия (преэклампсия), да и строгое соблюдение постов не идет на пользу беременным.

Последней беременности Екатерины также не было суждено завершиться благополучно. В ноябре 1514 года она родила мертвого младенца, который появился на свет на месяц раньше срока. Екатерине было уже тридцать, несмотря на множество беременностей, у нее не было детей. Королева была близка к отчаянию. Еще хуже было то, что она отлично знала о развлечениях своего мужа с придворными дамами, в том числе с ее французской фрейлиной, Джейн Попинкур. Джейн ранее служила при дворе Людовика XII и была назначена ко двору Екатерины после восшествия Генриха на престол. У нее был роман с герцогом Лонгвилем – Генрих взял его в плен в «Битве шпор» в 1513 году и привез в Англию. Хотя свидетельств романа Попинкур с английским королем нет, Генрих позже щедро вознаградил ее, выплатив сто фунтов. К тому времени у Джейн уже была настолько плохая репутация, что, когда было предложено вернуть ее во Францию, чтобы служить при дворе новой жены Людовика, сестре Генриха, Марии, французский король с возмущением отклонил эту идею из-за ее аморального поведения.

Но тут у Екатерины появилась более серьезная соперница. Новый, 1515 год королевский двор отмечал в Гринвиче. Екатерина недавно потеряла недоношенного сына. В центре внимания оказалась одна из юных фрейлин королевы, Элизабет Блаунт. Светловолосая и голубоглазая Элизабет (Бесси) была известна своими способностями в музыке и танцах. Она часто была при короле во время его пирушек. В Новый год Элизабет в голубом бархатном платье, золотом чепце и маске была просто неотразима. Ни о чем не догадывавшаяся Екатерина получила такое удовольствие от танцев, что даже пригласила мужа и фрейлину в личные покои, чтобы они повторили свой танец для нее.

Генрих не устоял перед очарованием Бесси, а той явно льстило внимание монарха. Хотя король был на девять лет ее старше, в двадцать три года Генрих находился на пике физической и сексуальной формы. В дипломатических сообщениях постоянно говорилось о том, что он страстный и умелый любовник – хотя и довольно консервативный. Королевский статус делал его абсолютно неотразимым для юных фрейлин двора королевы. А современники считали, что король вправе искать сексуальных удовольствий, поскольку жена его постоянно беременна. Возможно, он просто играл роль заботливого и преданного мужа.

Но отношение Тюдоров к внебрачному сексу – да и просто к сексу – было гораздо сложнее. Общество делилось на тех, кто считал идеальным состоянием целибат, поскольку воздержание приближает человека к Богу, и тех, кто верил в священный институт брака. Первые опирались на учение древних греков и в некоторой степени на Библию. Святой Павел учил, что целибат нужен для мира духовного, а брак – для мира светского. Эта идея подтверждалась (по крайней мере, теоретически) 500-летним наследием целибата, существующего в сотнях английских монастырей.