Текст книги "Частная жизнь Тюдоров. Секреты венценосной семьи"

Процесс производства даже относительно простых тканей вроде сукна был очень длительным, и стоили они безумно дорого. Шелка и бархат стоили так дорого, что позволить себе их могли только те, кому дозволялось носить такие ткани. Расходы на новую одежду ради посещения двора могли полностью разорить мелкого дворянина или аристократа. Одежда из бархата и расшитой золотом парчи, доступная для монарха, лишний раз подчеркивала его превосходство. С королем не могли соперничать даже большинство придворных, что уж говорить о тех, кто занимал более низкое положение. Чтобы купить ярд золотой парчи, простому рабочему пришлось бы трудиться полгода, а на накидку из такой ткани ушел бы весь его заработок за три года[23]23
  Lynn, Tudor Fashion.


[Закрыть].

Одежда монарха не просто шилась из самых дорогих и качественных материалов. Она еще требовала тщательного ухода и чистки. Учитывая кочевой характер тюдоровской монархии, одежда должна была быть удобной для транспортировки – наряды постоянно приходилось упаковывать и перевозить. Этим занимались особые слуги. Они следили за тем, чтобы королевская одежда выглядела наилучшим образом после перевозки.

Дорогие ткани требовались не только для королевского гардероба. Они широко использовались для украшения дворцов, где жили монархи и их семьи. Тканевые украшения защищали обитателей дворцов от холода и сквозняков. Как и королевская одежда, подобные украшения изготавливались и для публичных помещений, и для личных покоев монарха. Генрих особенно любил роскошные гобелены. По-видимому, в этой его страсти сказались годы, проведенные во Франции, где он мог видеть грандиозный гобелен Паскье Гренье «История Троянской войны». Взойдя на трон, Генрих сразу же заказал себе такой же, и он был доставлен ему в марте 1488 года сыном Гренье. За время царствования Генриха VII Гренье получил немало других заказов.

Судя по современным документам, Генрих и его придворные обращали пристальное внимание на стоимость гобеленов – от этого зависело место их расположения. В обычных залах висели гобелены из шерсти, в приемных – из шерсти и шелка. Гобелены из золотой нити украшали только личные покои короля. Так подчеркивалась строгая придворная иерархия, которая отражалась даже в дворцовой архитектуре. Для личной часовни короля требовались самые изысканные ткани – так же, как и для одеяний и столового и постельного белья.

Бесценные гобелены, одеяния и другое имущество монарха хранились в особых помещениях королевского двора – в Большом гардеробе одеяний и постели. Так повелось со Средних веков. У двора были особые кладовые для оружия, навесов и ливрей. Первые 150 лет своего существования роль таких кладовых выполнял Тауэр, но к середине XIV века количество имущества настолько увеличилось, что пришлось искать для него новое помещение – и такой кладовой стал замок Бейнард, расположенный в западной части Сити[24]24
  Здание и вся обстановка погибли во время Великого лондонского пожара 1666 года, и функции его были переданы другим подразделениям королевского двора.


[Закрыть]. Замок напоминал оксфордский или кембриджский колледж. Замковые постройки окружали сады и внутренний двор, где можно было загружать и разгружать повозки и вьючных лошадей. В Тауэре, Сомерсет-Плейс и Уайтхолле имелись постоянные склады для разнообразных коллекций. Кроме того, в каждом дворце имелись «временные гардеробы», куда одежда доставлялась в сундуках и ящиках, когда сюда прибывали король и придворные. Обычно такие помещения располагались под личными покоями короля и королевы, куда одежду можно было поднять по лестницам.

У супруги короля был собственный Большой гардероб, расположенный в замке Бейнард. Ответственные за наряды королевы доставляли одежду прямо во дворцы, где она была необходима. Гардероб королевы был организован точно так же, как и Большой гардероб, со стражем, слугой и пажом. Большинство слуг переходили от одной королевы к другой.

К временам Тюдоров Большой гардероб относился к личным покоям в силу глубоко личного характера его содержимого. Королевская одежда и обстановка здесь не только хранилась – здесь ее изготавливали, заказывали и здесь же за нее платили. Монарх лично подписывал все заказы и счета на одежду. Одежда в больших количествах заказывалась каждые шесть месяцев, но порой приходилось реагировать более стремительно – например, когда требовалась одежда для особых случаев вроде похорон.

Первым хранителем гардероба Генриха VII стал человек, которого выбрали и за преданность, и для того, чтобы сохранить преемственность в престолонаследии. Питера Кертиса на эту должность в апреле 1481 года назначил Эдуард IV. Двумя годами позже он готовил неудавшуюся коронацию Эдуарда V, а когда трон захватил Ричард III, должности лишился. Когда вторжение Генриха Тюдора казалось неизбежным, Кертис укрылся в Вестминстере вместе с другими сторонниками Тюдоров. После поражения Ричарда при Босворте Генрих вознаградил Кертиса, вернув ему прежнюю должность «в знак признания его добросердечия и службы. Претерпев великие казни, опасности и утраты добра, хранимого им по поручению короля, укрылся он в Вестминстере, где и пребывал долгое время в тоске, печали и страхе, ожидая прибытия короля»[25]25
  Calendar of the Patent Rolls 1485–94 (HMS, London, 1914), p. 26. См. также McSheffrey, S., A Remarrying Widow: Law and Legal Records in Late Medieval London (Concordia University, 2011). Кертис занимал эту должность до 1493 года, затем его сменил сэр Роберт Литтон. Литтон умер в 1505 году, и должность занял Эндрю Виндзор.


[Закрыть].

Кертис стал одним из множества важных звеньев, соединяющих настоящее с прошлым. И все они позволили первому Тюдору на английском престоле быстро организовать свой двор, церемониал и другие прерогативы власти. Но, несмотря на всю изысканность и пышность, новому английскому двору не хватало главного украшения: королевы.

Чтобы создать собственную династию, новому королю нужно было окончательно утвердиться на троне, избрав себе невесту безупречного происхождения. В действительности, идеальная кандидатка уже была выбрана еще до того, как Генрих взошел на трон. В 1483 году, когда Генрих ожидал подходящего момента для свержения Ричарда III, его мать, Маргарет Бофорт, заключила негласное соглашение с вдовой Эдуарда IV, Элизабет Вудвилл. Если Генриху удастся взойти на английский трон, он женится на ее старшей дочери, Элизабет. Генрих поклялся в этом в соборе Ренна в Рождество 1483 года, а в начале следующего года обратился за необходимым папским благословением.

Елизавета Йоркская в качестве потенциальной невесты обладала массой достоинств. Она была на девять лет моложе Генриха и была истинной принцессой Плантагенет: высокая и стройная, с блестящими светлыми волосами. Неудивительно, что она выросла такой красавицей: ее мать, Элизабет Вудвилл, была настолько красива, что Эдуард IV решился на грандиозный скандал ради того, чтобы жениться на женщине неподобающего происхождения. Даже те, кто не одобрял решения короля, не могли не восхищаться невестой, избранной Генрихом. Венецианский посланник называл ее «очень красивой женщиной высоких достоинств»[26]26
  CSPV, Vol. I, 1202–1509, p. 298.


[Закрыть].

Елизавета Йоркская привлекала Генриха не только физической красотой, но и своим происхождением. Старшая дочь Эдуарда IV была величайшим сокровищем дома Йорков – Томас Мор называл ее «королевским сокровищем в браке». Женившись на ней, Генрих положил конец жестокой войне между Йорками и его собственным домом Ланкастеров[27]27
  More, Т., A Rueful Lamentation (1503).


[Закрыть]. «Все считают [этот брак] благоприятным для королевства, – замечал один иностранный посол. – Судя по всему, дело идет к миру»[28]28
  CSPV, Vol. I, 1202–1509, pp. 141–59.


[Закрыть]. Елизавета была настолько идеальной во всех отношениях невестой, что ее дядя, Ричард III, сам хотел жениться на ней. Когда Генрих узнал об этом, то был «уязвлен до глубины души»[29]29
  Hays, D. (ed. and trans.), The Anglica historia of Polydore Vergil, A.D. 1485–1537 (London, 1950), p. 559.


[Закрыть].

Генрих быстро заявил об опеке над своей предполагаемой невестой. Вскоре после прибытия в Лондон он поместил ее при дворе своей неукротимой матери, Маргарет Бофорт, в ее резиденции в Колдхарборе. Красивый средневековый особняк располагался на берегу Темзы, неподалеку от Лондонского моста. Большой зал особняка выходил прямо на реку. Когда-то здесь жила Элиса Перрерс, любовница Эдуарда III. Решив окончательно утвердиться в столице, Генрих приказал дом отремонтировать и перестроить. Это был один из множества роскошных домов на берегах Темзы, которые новый король переделал по последней бургундской моде. Дома приобрели иностранную облицовку и сверкающие купола, роскошно обставленные галереи и залы.

По-видимому, Генрих и Елизавета впервые встретились именно в Колдхарборе, но никаких сведений об этой встрече не сохранилось. Осенью 1485 года король послал своей будущей невесте десять метров алого бархата и шесть метров коричневого дамаста, а также шестьдесят четыре «тюка» (в одном тюке содержалось сорок шкурок) меха горностая. Будущая королева должна была быть одета не менее роскошно, чем сам король[30]30
  Weir, A., Elizabeth of York: The First Tudor Queen (London, 2013), p. 167.


[Закрыть]. Чувства будущих супругов никого не волновали. Публичных демонстраций любви не было, только вежливость и почтение. Супруги, которые сходились при подобных обстоятельствах, могли надеяться лишь на гармонию и взаимное уважение. Любовь, романтика и страсть – все это оставалось для разнообразных любовниц короля.

Но были ли у Елизаветы иные ожидания? Будучи дочерью короля, она была прекрасно знакома с обычаями двора. Но ее родители были счастливым исключением – они женились по любви и между ними всегда существовала истинная страсть, которая не ослабела за девятнадцать лет брака. Возможно, их пример вдохновлял Елизавету, и она надеялась обрести такую же любовь. Но хотя на момент брака с Генрихом Тюдором ей было всего девятнадцать лет, она давно не была политической инженю. Ее детство пришлось на сложнейший период гражданской войны, корона постоянно переходила от Йорков к Ланкастерам и наоборот. Елизавета росла, рассчитывая не на семейное счастье, но на политическую целесообразность собственного брака.

Пока Елизавета наслаждалась сомнительным счастьем проживания в доме будущей свекрови, Генрих начал юридическую подготовку к браку. 7 ноября парламент официально признал законность его титула и аннулировал инструмент, с помощью которого на трон взошел Ричард III, объявивший детей Эдуарда IV бастардами. В следующем месяце спикер Палаты общин Томас Лавелл посоветовал новому королю исполнить свое обещание жениться на «прекрасной леди Елизавете, дочери короля Эдуарда IV» и тем самым проложить путь к «появлению потомства королевского рода». Это говорит о том, что сколь бы справедливы ни были права на престол, Генриху жизненно необходима была Елизавета, чтобы окончательно легитимизировать свое положение. Четырьмя днями ранее каноник собора Святого Павла Джованни де Джильи очень прозорливо писал Папе: «Можно твердо утверждать, что король женится на ней, что все считают весьма полезным для королевства»[31]31
  CSPV, Vol. I, 1202–1509, p. 158.


[Закрыть]. Палата лордов вторила просьбе спикера, и Генрих официально согласился жениться на принцессе Йорк. Парламент одобрил союз 10 декабря, и с этого дня к Елизавете относились как к королеве Англии.

Но сначала нужно было получить папское одобрение, поскольку Генрих и Елизавета «находились в четвертой и пятой степенях родства»[32]32
  Weir, Elizabeth of York, p. 178.


[Закрыть]. Получение документов из Рима могло затянуться на несколько месяцев. Генрих ждать не хотел. Удача была на его стороне. В то время в Англии находился папский легат. Его убедили одобрить брак от лица понтифика. 16 января легат дал письменное разрешение, и через два дня в Вестминстерском аббатстве, где двадцатью годами ранее крестили невесту, состоялось бракосочетание[33]33
  Папское разрешение было получено в марте, и Папа Иннокентий VIII официально подтвердил разрешение своего легата в июле.


[Закрыть].

Из аббатства Генрих и Елизавета в сопровождении лорда-гофмейстера, епископов, кардиналов, лордов, рыцарей ордена Бани, аристократов, герольдов, фанфаристов и менестрелей направились в Вестминстерский дворец. Как и аббатство, дворец был построен Эдуардом Исповедником и ныне являлся главной лондонской резиденцией монарха и центром управления страной. Именно в этом дворце родилась и провела большую часть детства новая королева.

Прибыв во дворец, король и его невеста удалились в личные покои для краткого отдыха – и чтобы сменить одежду. Наверное, это был долгожданный момент уединения – день до отказа был заполнен церемониями и зрелищами. Современник вспоминал: «Когда он [Генрих] имел удовольствие немного отдохнуть в том же дворце с теми же придворными, он вернулся в упомянутый зал, где был подготовлен королевский стол, как подобает празднеству»[34]34
  Licence, A., In Bed with the Tudors: The Sex Lives of a Dynasty from Elizabeth of York to Elizabeth I (Stroud, 2013), p. 103.


[Закрыть].

Сведений о том, где проходило свадебное празднество, не сохранилось, но, скорее всего, это было в огромном Большом зале. Построенный Вильгельмом II в конце XI века, этот зал был самым большим в Европе. Его длина составляла 240 футов, а площадь – 17 000 квадратных футов. Вряд ли подобное место можно было назвать самым интимным для празднования бракосочетания, но король стремился произвести самое сильное впечатление на своих новых подданных. И для этой цели Большой зал подходил идеально.

Интересно отметить, что королевские повара специально приготовили блюда, которые должны были разжечь страсть в молодоженах. Для стимуляции либидо в народной медицине издавна использовались каштаны, фисташки и кедровые орехи. Считалось, что потребление мяса усиливает потенцию мужа и способствует плодовитости жены. Между основными блюдами царственной чете могли подать «кулинарные изыски» – чудесную скульптуру из марципана или сахарной ваты, покрытую золотыми листочками. Обычно на свадьбах такая скульптура представляла юную жену на последних этапах беременности – на случай, если она не догадывается, чего от нее ожидают. Тюдоры не были ханжами и не возражали против фаллической формы продуктов (например, спаржи), которые сразу же становились предметом сексуальных шуточек[35]35
  На свадебном пиру Генриха VII абрикосы не подавали, потому что в Англии они появились лишь в 20-е годы XVI века.


[Закрыть]. Ведь свадебное празднество по сути своей было лишь прелюдией к главному событию дня: постельной церемонии.

Когда были поданы последние блюда роскошной и продолжительной трапезы, когда королевская чета наелась и напилась до отвала, молодоженов торжественно проводили в спальню. Очень публичное начало этого исключительно приватного события имело определенную цель: даже после свадебной церемонии в церкви брак не считался свершенным, пока не будет консумирован. Сексуальная неудача могла иметь для королевской четы далеко идущие последствия. Это могло привести к политическим беспорядкам и даже к бунту. Поэтому весь королевский двор должен был получить убедительные доказательства того, что акт был успешно исполнен.

Более того, чтобы обрести надежду на прочный и долгий мир, брак Генриха и Елизаветы должен был дать стране наследника – и быстро. Король знал, что его права на трон слабоваты и что его соперники из дома Йорков готовы их оспорить. Бесспорный наследник, рожденный принцессой Йорк, мог их успокоить – пусть даже на недолгий срок. За это время Генрих успел бы упрочить свое положение в новом королевстве. Хронист XVI века Эдвард Холл писал, что главная надежда этого брака была связана с тем, что от этих «двух тел может родиться один наследник»[36]36
  Hall, Chronicle, p. 425.


[Закрыть].

Генрих и Елизавета давно уже перешагнули тот рубеж, в каком обычно терялась невинность, – двенадцать лет для девочек и четырнадцать для мальчиков. Король должен был иметь сексуальный опыт до брака – этого от него не просто ожидали, но и всячески поощряли. Подобные связи доказывали его сексуальную силу и, потенциально, способность иметь детей, что Генрих уже доказал. А вот невеста, если только она не была замужем прежде, должна была быть бесспорно девственной. Несмотря на слухи о связи с дядей, Елизавета почти наверняка вступала в этот брак девственницей. Одним из самых мощных средств для того, чтобы стать супругой короля, всегда была добродетель невесты. Считалось, что мать будущих королей и королев просто обязана обладать высочайшей моралью и быть вне всяких подозрений. Елизавету тщательно охраняли в дни царствования ее отца – родители прекрасно сознавали ценность своей старшей дочери на международном брачном рынке.

Королевская постельная церемония подчинялась столь же строгим правилам, как и церемония бракосочетания и свадебное празднество. Примерно в восемь вечера фрейлины проводили королеву в ее покои, раздели и уложили в постель. Жених был раздет до рубашки – рубашка была длиной до середины бедра, а у Генриха еще и украшена изысканной вышивкой. В сопровождении своей свиты, музыкантов, священников и епископов он входил в спальню жены. Клирики произносили благословения, а затем новобрачным подавали приправленное специями вино. Этот напиток называли «последним бокалом» и приправляли его дорогими сладкими и острыми специями – перцем, шафраном, имбирем, гвоздикой, корицей и мускатным орехом. Считалось, что такой напиток полезен для здоровья и пищеварения, освежает дыхание, придает силу и смелость.

Участники церемонии часто не спешили уходить. Иногда они требовали, чтобы новобрачные показали им свои соприкасающиеся обнаженные ноги – в некоторых случаях это считалось признаком консумации брака. Другие свидетели хотели увидеть, как новобрачные целуются или обнимаются. Эта церемония была грубым напоминанием о том, что королевское тело – собственность государства; его функции весьма интересны для подданных. В этом отношении королю и его супруге приходилось тяжелее, чем самым бедным их подданным. Возможно, у бедняков и не было той роскоши и удобств, что у королей, но у них, по крайней мере, была роскошь личной жизни в прямом смысле слова.

Даже после того, как череда придворных, пожелав королевской чете доброй ночи, удалялась из спальни, некоторые оставались подслушивать под дверями, ловя каждый звук, подтверждающий консумацию брака. Для Генриха и Елизаветы отсутствие приватности даже в самые интимные моменты было делом привычным. Королей и королев слуги сопровождали всю ночь. Иногда раскладную кровать устанавливали у дверей королевской спальни или в передней, а порой слуги спали в одной комнате с хозяином и его женой или любовницей.

Близость слуг диктовалась соображениями практическими и соображениями безопасности. Когда слуги находились в той же комнате или поблизости, им можно было мгновенно отдать любой приказ. Кроме того, во время сна монарх находился в самом уязвимом состоянии. Учитывая ту сложную обстановку, которая сложилась в результате восшествия на престол Генриха VII, он мог настаивать на том, чтобы в течение ночи его слуги и телохранители находились поблизости. Неудивительно, что слуги часто играли главную роль в выявлении супружеской измены или распаде неудачных браков.

Королевское ложе было отделено от комнаты плотным пологом, и за супругами не подсматривали (хотя и подслушивали). Но на следующее утро явные признаки свершившегося брака иногда демонстрировались всему двору. Когда в 1469 году Изабелла Кастильская выходила замуж за Фердинанда Арагонского, окровавленные простыни были предъявлены в качестве доказательства потерянной девственности. А вот во время бракосочетания ее сводного брата-импотента простыни пришлось прятать под одеялом.

Хотя документов сохранилось немного, скорее всего, Генрих и Елизавета провели первую брачную ночь в самом роскошном помещении Вестминстерского дворца – расписной комнаты. Комната эта, как явствует из названия, была богато украшена. Росписи, выполненные по заказу Генриха III, изображали коронацию Эдуарда Исповедника. В описании XIV века говорилось, что «все воинственные библейские истории были изображены с чудесным мастерством»[37]37
  Souden, D., The Royal Palaces of London (London, 2008), p. 27.


[Закрыть]. В комнате имелся большой камин и небольшая часовня для королевской четы. Из окна открывался прекрасный вид на реку и Ламбетский дворец, а под окном были устроены узкие садики.

В центре расписной комнаты стояло огромное, богато украшенное ложе. Возможно, это была та самая кровать, которая более ста лет спустя все еще стояла в одном из королевских дворцов их внучек. Немец, посетивший Англию в 1599 году, был поражен видом «кровати невероятно огромных размеров, богато украшенной, в шестнадцать пядей шириной и четырнадцать длиной, которая, как говорили, принадлежала королю Генриху VII. Я никогда не видел более огромного ложа»[38]38
  Williams (ed. and trans.), Thomas Platter’s Travels, p. 202.


[Закрыть].

Такие пышно украшенные кровати использовались для церемониальных или государственных целей. В другое время короли обычно спали на более простых и скромных кроватях, скрытых от публичных взоров. Тюдоры изобрели кровать с балдахином на четырех столбиках. Такие кровати стали появляться в конце XV века. Раньше кровати накрывались пологами и занавесями, закрепленными на потолочных балках. Теперь же появились четыре столбика в каждом углу, на которых было удобно закреплять балдахин. Кровати нового дизайна стали символом статуса, а не местом для сна. Они защищали спящих от насекомых, которые могли упасть с потолка, а теплый шерстяной полог создавал ощущение теплоты и уюта и защищал от шума и чужих взглядов. В основании кровати были туго натянуты канаты, поверх которых лежал толстый слой свежего камыша. На камыше лежал слой соломы, переложенной ароматной лавандой (способствовала крепкому сну), а на соломе – мешок, туго набитый овечьей шерстью. И поверх всего этого великолепия укладывали еще два матраса.

Если большинство обычных людей спало на колючих, сбивающихся в комки шерстяных мешках, набитых соломой, то самые богатые члены общества наслаждались удобством перьевых матрасов. Они были не только самыми мягкими, но еще и самыми теплыми – они хорошо сберегали тепло спящих. Самые качественные матрасы набивали мелкими пуховыми перьями. Самым мягким был пух зрелых уток – хотя, поскольку это была большая редкость, такой пух приберегали для членов королевской семьи и самых знатных аристократов. Простыни обычно были из лучшего белого узорчатого льна. Для тепла использовали одеяла и расшитые покрывала.

В зимние месяцы королевская постель застилалась огромным множеством разнообразных слоев. Обычно королевская кровать представляла собой следующее: основа кровати, холст, пуховая перина и валик, фланель (плотная ткань из льна, хлопка, а иногда и из шерсти), нижняя простыня, подушки и наволочки, верхняя простыня, еще один слой фланели, стеганое одеяло, скарлат (качественная шерстяная ткань из Нидерландов, высоко ценимая за мягкость и яркий цвет), дамаст и еще одно одеяло. Учитывая, что Генрих и Елизавета сочетались браком в разгар зимы, то их постель, скорее всего, была именно такой. Известно также, что новый король любил накрываться покрывалом из меха горностая – и для тепла, и для роскоши.

Описания постели, в которой Генрих и Елизавета провели брачную ночь, не сохранилось, и до 2010 года считалось, что королевские кровати Тюдоров не дошли до наших дней. Однако в 2010 году совершенно случайно была обнаружена кровать, которая могла быть сделана для Генриха и Елизаветы в более позднее время. Дубовую кровать украшают резные изображения библейских сцен, и Генрих и Елизавета изображены в виде Адама и Евы. Каждая сторона кровати покрыта изысканной резьбой в виде ветвей с листьями, символизирующими Древо познания. Все остальные декоративные элементы не оставляют сомнений в том, что это была королевская постель. Передние столбики увенчаны львами, на изголовье и в изножье вырезаны львы и королевский герб (английские львы и французские лилии, поскольку Тюдоры претендовали и на французский престол). Балдахин украшает изображение коронации Эдуарда Исповедника. Фрагменты росписи показывают, что в свое время кровать была расписана яркими цветами[39]39
  Обнаружение кровати Генриха и Елизаветы – это одна из самых значительных находок последнего времени. В 2010 году эксперт по историческим кроватям и реставратор заметили богато украшенную кровать на сайте аукционера. Кровать была найдена в Честере, где ее попросту выкинули из отеля, закрывшегося на реконструкцию. Исследования историков, подкрепленные анализом ДНК, убедительно доказывают, что эта кровать была заказана отчимом Генриха, Томасом Стэнли, первым графом Дерби, когда королевская чета посетила его дворец Латом-Хаус в Чешире и охотничий домик в Ноузли.


[Закрыть].

Наутро после брачной ночи король подарил молодой жене «утренний подарок» – поэму Джованни де Джильи. Затем Елизавета должна была принять участие в небольшой церемонии «вставания»[40]40
  Weir, Elizabeth of York, p. 186.


[Закрыть]. Проблема заключалась в том, что молодой муж настолько увлекся брачной ночью, что все последующие церемонии были скомканы. Всего через несколько дней после свадьбы «великая радость наполнила королеву»[41]41
  Penn, Winter King, p. 21.


[Закрыть]. Другими словами, она забеременела. Скорее всего, Елизавета забеременела прямо в брачную ночь или сразу после нее, потому что первый ребенок родился 20 сентября – всего через восемь месяцев после свадьбы. Елизавета исполнила свое обещание – она оказалась истинной плодовитой принцессой Йорков.

Но полагался ли Генрих на случай? Тот факт, что ребенок родился на месяц раньше положенного срока, позволяет предположить, что Генрих спал с Елизаветой и до свадьбы. Вряд ли это было связано с его распущенностью или безумной привлекательностью нареченной. Генрих был «самым благоразумным» королем и никогда не действовал под влиянием импульса[42]42
  CSPV, Vol. I, 1202–1509, p. 158.


[Закрыть]. Как писал комментатор XVI века Фрэнсис Бэкон, Генрих считал необходимость женитьбы на дочери вражеского дома отвратительной. «Отвращение к дому Йорков было настолько сильно в нем, что проявлялось не только в его войнах и на советах, но и во дворце и постели»[43]43
  Bacon, Historie of the Raigne of King Henry The Seventh.


[Закрыть]. Если Генрих и занимался с Елизаветой сексом до брака, это было сделано для того, чтобы удостовериться в плодовитости невесты. Он мог считать, что слишком многим рискует, получив бесплодную жену. Если бы Генрих умер, не оставив наследников, то династия Тюдоров исчезла бы так же быстро, как и появилась.

То, что Генрих и Елизавета до свадьбы больше месяца были обручены, еще больше убеждает нас в том, что к моменту бракосочетания невеста уже была беременна. Вербальное обещание женитьбы или «обручение» считалось очень серьезным обязательством. Настолько серьезным, что порой было достаточным для оправдания физической близости. Генриху было легко уложить обрученную невесту в постель, поскольку жила она в доме его матери в Колдхарборе. И, скорее всего, именно для этого он ее там и поселил.

Учитывая важность появления на свет наследника, Генрих мог уложить Елизавету в постель до брака, поскольку он считал, что так она забеременеет с большей вероятностью, чем в день бракосочетания. В XV веке считалось, что для зачатия женщина должна достичь оргазма. Тогда она испустит «семя», которое соединится с семенем партнера. То же убеждение существовало и в XVII веке, когда известный травник Николас Калпепер писал, что женщина не сможет забеременеть, если она «не получит наслаждения от акта соития или это наслаждение будет слишком слабым». Другой авторитетный ученый зашел настолько далеко, что заявил: «Если жена ненавидит своего мужа, ее матка не раскроется»[44]44
  Culpeper, N., The Compleat Midwives Practice (London, 1658), p. 67; Riverius, L., The Practice of Physick (London, 1655), p. 503. См. также, Crawford, P., Blood, Bodies and Families in Early Modern England (Harlow, 2004), p. 59.


[Закрыть]. Нервное напряжение брачной ночи со всеми сопутствующими утомительными церемониями и формальностями вряд ли способствовало женскому наслаждению. И Генрих мог доставить невесте наслаждение в более спокойной и расслабленной обстановке еще до брачной ночи.

Впрочем, вполне возможно, что все происходило должным образом, а Елизавета просто не доносила свое первое дитя полный срок. Фрэнсис Бэкон был твердо убежден в том, что ребенок родился «в восьмой месяц», хотя и был «сильным и крепким». Другие источники говорят нам, что ребенок был слабым и в течение первого полугода нуждался в особой заботе и внимании.

После формальной постельной церемонии, которая знаменовала собой начало королевского брака, Елизавета переселилась в собственные покои, в точности напоминавшие покои короля. У нее была спальня, где король мог посещать свою жену, пожелав заняться с ней сексом. Таким событиям часто предшествовали совместные трапезы в покоях королевы. Как только стало известно, что королева беременна, ее муж стал воздерживаться от исполнения супружеского долга. Считалось, что сексуальные отношения во время беременности могут повредить здоровью ребенка. В такие периоды царственный муж мог искать наслаждений в объятиях любовницы.

Тюдоровская медицина предлагала для облегчения симптомов ранней беременности множество разных средств – по большей части весьма неприятные. Беременным предлагали порошки, приготовленные из камней, найденных в желудке ласточки или печени коршуна. Считалось, что такое средство избавляет от тошноты и головокружения. Беременным прописывали вытяжку из заячьего желудка, сок примулы или «траву с мелкими листочками». Если у будущей матери отекали ноги, ей предлагали ягоды бузины, сваренные в эле с «воробьиным жиром». Боли в животе лечили прикладыванием небольшого мешочка, наполненного полынью, мятой, уксусом, розовой водой, а главным компонентом был – внимание! – мертвый зяблик. Неудивительно, что многие так называемые лекарства приносили больше вреда, чем пользы, и на врачей и повитух, прописывающих подобные средства, многие жаловались.

На беременных со всех сторон сыпались советы, чем питаться, чтобы родить здорового ребенка. Лекарская книга Leechbook («Leech» – так в старину называли врачей), составленная лекарем Болдом в IX или Х веке, пользовалась популярностью и в тюдоровские времена. В ней говорилось, что беременные не должны есть соленое, сладкое и жирное, им следует воздерживаться от свинины, чтобы их ребенок не родился горбатым. Им нельзя есть фрукты и овощи, следует пить вино и эль, а не молоко или воду. В целом будущие матери должны были питаться пресной пищей. Единственной радостью было то, что они могли не соблюдать посты, которых в католическом календаре хватало.

Беременная женщина должна была не просто питаться неким экзотическим образом. Вся ее жизнь теперь состояла из разных ритуалов и предосторожностей, призванных обеспечить безопасность нерожденного ребенка. Считалось, что женщина питает дитя своей кровью и формирует его собственным воображением. Поэтому женщины должны были воздерживаться от определенных занятий и влияний. Например, считалось, что все занятия, связанные с мотанием или помолом, могут привести к удушению младенца в материнской утробе. Следовало избавиться от чрезмерно ласковых собак, поскольку они могут прыгнуть на мать и стать причиной уродства плода. Женщина не должна была смотреть на зайцев, потому что у ребенка может быть заячья губа. Увиденная змея приведет к тому, что у ребенка будут зеленые глаза. А если беременная будет смотреть на луну, то ее ребенок будет лунатиком и станет ходить во сне. А самое страшное – это на цыпочках ходить по майской росе! Это наверняка приведет к выкидышу.

Были и разумные рекомендации. Беременным советовали не бегать, не прыгать и не вставать резко. Им запрещали поднимать тяжести и затягивать себя в корсеты. Кроме того, следовало избегать сильной жары и холода, много спать и не волноваться. Выполнить последний совет Елизавете было сложно. Первое лето ее брака – 1486 год – стало в королевстве очень тревожным. При дворе стало известно о волнениях на севере. Слухи были настолько серьезными, что королю пришлось предпринять долгий и тяжелый военный поход, чтобы устранить угрозу для своего правления.

А королева отправилась в Винчестер ожидать родов практически в заточении. Обычно такое происходило за месяц до предполагаемых родов. Иностранный наблюдатель с неким изумлением писал: «В Англии есть древний обычай заточения принцессы: ей нужно оставаться в уединении сорок дней до родов и сорок после»[45]45
  CSPS, Mary I 1554–8, Vol. XIII, p. 166.


[Закрыть]. Но в отсутствие средств точного определения вероятной даты родов ошибки были весьма распространены, и заточение могло начаться в любое время – от одной до семи недель – до появления ребенка на свет.