Текст книги "Чтец"

Глава 9
Что говорят звезды

Прищурившись, Сефия смотрела на открытую страницу. Пока она читала, огонь в костре угасал, а теперь и вовсе почти погас. Выпрямившись, она положила зеленое перо между страниц и закрыла книгу. В неверном свете догорающего костра ее серьезные глаза казались совсем темными.

– Что бы ты сделал, – спросила она, – если бы знал, как умрешь? Помчишься навстречу смерти, как капитан Рид, или станешь прятаться?

Стрелец потрогал шрам на шее и покачал головой.

– Я не закончила. Если это означает…

Сефия передернула плечами, рассматривая символ на обложке. На мгновение ей страстно захотелось уничтожить и обложку, и страницы под ней, как будто, убив книгу, она могла убить и свое желание понять ее предназначение. Но сделать этого она не могла.

– Этот знак был на твоем ящике, – сказала она.

История вылилась сама собой, и Сефия рассказала Стрельцу о том, о чем не говорила никому – о родителях, о доме на берегу моря, о книге и об исчезновении Нин. Слова изливались из нее как вода хлещет через створ дамбы, и, когда она закончила, то вынуждена была задержать дыхание, чтобы не нарушить воцарившейся тишины. Пальцы Стрельца касались неровных краев его шрама, и Сефии стало интересно – о чем он думает. Может быть, оценивает ее – достаточно ли она хороша?

За стенами пещеры ревел водопад, и звук этот особенно громко звучал в установившейся тишине. Наконец Стрелец поднял руку. На фоне звезд Сефия увидела комбинацию, которую он изображал пальцами. Соединив указательный и средний пальцы, он вторым покрыл первый.

Сефия вопросительно посмотрела на него. Стрелец никогда раньше не использовал этот жест. Но как только она осознала его значение, то с облегчением вздохнула.

Стрелец был с ней.

Не просто с ней в пещере; он был с ней во всем, что имело значение и смысл.

Обхватив колени руками и подняв плечи, Сефия вздохнула. Казалось, будто она плывет в этой тишине, в этом чувстве единения, под спокойным взглядом Стрельца, который не сводил с нее глаз.

* * *

После того как Сефия сумела прочитать и понять первое простое предложение, она вскоре уяснила, что не сможет выучить слова, если не научится их произносить. Она не вполне осознавала, что делает – в конце концов, она не знала даже слова «чтение». Но она догадывалась, что ей необходимо научиться писать. Она сама должна писать знаки – чтобы понять их, понять каждый их изгиб, понять, что они означают.

Начала Сефия с того, что принялась вновь и вновь писать одно и то же слово, повторяя вслух его звучание: Это. Это. Это. Это Это Это… Написанные ранее на пыли слова она стирала либо носком башмака, либо ладонью.

Поначалу буквы были неровными и неверными – слабая имитация тех стройных линий, которые она видела в книге. Она продолжала тренироваться, еще более настойчиво.

Потом Сефия принялась заостренной палочкой писать на мягкой стороне листьев: Это – книга. Это – книга. Это – книга. А когда она закончила, то бросила листья в огонь. Клубы дыма вырвались из-под яркой зелени, после чего листья почернели, свернулись и исчезли в пламени, а начертанные на них буквы, прежде чем превратиться в пепел, изломились и исчезли.

По мере совершенствования в искусстве письма Сефия перестала уничтожать написанное. Просто написать слово – этого было мало. Слова должны жить вечно, как слова в книге; их существование докажет, что существовала и она. Она принялась вырезать слова ножом на самых высоких ветках самых больших деревьев в самых дальних уголках леса: Это – книга.

Или на камнях их погасших костров: Это – книга.

И повторяла кончиком пальца на своей руке, а потом на своем округлом колене: Это – книга. Книга. Книга. Книга.

Но Сефия не знала, что есть люди, которые охотятся на нее, люди, которые знают про книгу и жаждут получить ее – с такой же страстью, с какой жаждет еды умирающий от голода. Эти люди были готовы на все, чтобы заполучить предмет своих желаний. И каждым написанным словом, каждой буквой, которую выводила ее неосторожная рука, Сефия оставляла след, карту, по которой эти люди могли отыскать книгу… и ее.

* * *

Череп как череп. Плоть сошла с него давным-давно, оставив молочно-белые кости, напоминающие куски прибитого к берегу плáвника. Складки голубого бархата, на которых он лежал, словно морские волны омывали и медленно разрушали его пустые глазницы, жуткую впадину носа и выдающиеся вперед зубы, застывшие в вечной ухмылке.

Лон смотрел на череп уже несколько часов. Он постарался усесться поудобнее на неудобном кресле с прямой спинкой и наклонился вперед – словно перемена позы могла помочь ему увидеть то, что он так и не смог увидеть в течение всего этого времени.

Он уставился в глубокие ямы, где когда-то были глаза. Как было бы хорошо, если бы они ему все рассказали сами!

Но это был просто череп, а черепа не разговаривают.

В отчаянии Лон откинулся в кресле и потер руки. За окнами Библиотеки черные тучи оседлали ледяные вершины, и свежий ветер бил в стекла оранжереи. Внутри же было тихо и спокойно: книги на полках аккуратно расставлены, а стены заливал теплый ровный свет электрических ламп. За одним из длинных изогнутых столов Эрастис склонился над рукописями, мозаикой разложенными перед ним. Одетыми в перчатки руками он так нежно касался страниц, словно они могли рассыпаться от его прикосновения.

Меловые доски стояли прислоненными к стене; на одной из них оставались задания прошлого урока. Доски закрывали запертую дверь подвала. Прошло уже больше года после его посвящения, но Лон так ни разу и не видел эту дверь открытой, хотя все еще мечтал попасть внутрь и прикоснуться к Книге. Ему уже мало было только в своем воображении представлять, как его пальцы касаются текстуры ее обложки, гладят сверкающие грани украшающих ее камней. Он страстно желал видеть ее, удостовериться в том, что она действительно существует, прочитать то, что в ней написано. Вновь и вновь он просил Главного библиотекаря показать ему Книгу, хотя бы на секунду, и всякий раз Эрастис отвечал отказом. Лон не был готов лицезреть это сокровище.

– А может, ее там и нет? – спросил он однажды. – Или Эдмон забрал ее себе и вообще никому не показывает?

Главный библиотекарь бросил на Лона такой холодный взгляд, что тот целый месяц боялся просить показать ему книгу. Дверь в подвал оставалась закрытой, а Книга – спрятанной.

– Сосредоточься, – приказал библиотекарь.

Лон с отвращением посмотрел на череп.

– Ты смотришь недостаточно глубоко. Запомни: череп – это не просто череп.

– Да я знаю. Все в этом мире обозначает что-то другое.

Библиотекарь причмокнул губами.

– Ну, если ты так много знаешь, – произнес он, – скажи мне, чей это череп. Как жил этот человек?

– Он был старик.

Эрастис бросил на Лона сердитый взгляд.

– Ты исходишь из анатомии, – сказал он. – А должен полагаться на внутреннее ви́дение. Смотри глубже, больше и увидишь.

Лон, прищурившись, вперился в череп. Свел глаза к носу, и череп превратился в белый шар, похожий на шляпку гриба, выглядывающую из черной земли. Но большего череп не сказал. Библиотекарь покачал головой и вновь обратился к своим рукописям.

Лон даже не заметил, когда на пороге Библиотеки возникла девушка. Она словно образовалась из воздуха, появившись в дверном проеме. В руках у нее были две книги в красных обложках. Девушка была невысокого роста, стройной, с большими темными глазами и темными волосами. Двигалась она быстро, но осторожно – как птица или танцовщица. Сердце в груди Лона забилось быстрее, но он постарался не смотреть на вошедшую.

Он уже видел ее, хотя поговорить с ней возможности не имел, так как ученики обычно проводят больше времени с учителями, а не друг с другом. Она была старше Лона и провела в Библиотеке больше времени, а потому имела и некоторые привилегии – например, выносить из Библиотеки некоторые рукописи. Лон знал – девушка столь же талантлива, сколь и красива. Помимо собственной воли он повернулся к ней лицом, стараясь пристальнее рассмотреть и ее, и то, что она собиралась делать.

Ожидая, пока Эрастис обратит на нее внимание, девушка молча переминалась с ноги на ногу, но в такой сложной манере, словно исполняла хореографическое упражнение: с пятки на носок, потом легкий удар носком башмака по плитке пола, и опять – с пятки на носок. Увидев, что Лон смотрит на нее, она перестала это делать и своими черными глазами стала вглядываться в его лицо.

Лон вспыхнул и отвернулся.

Череп оставался просто черепом. Лон вздохнул.

Наконец Эрастис заметил девушку.

– Входи, входи, моя милая! – произнес он, просияв. И пригласил пришедшую к своему столу. При этом его белые перчатки порхали в воздухе как мотыльки.

– Я вижу, ты уже прочитала «Руководство по изготовлению магического оружия» Остиса. И что ты по этому поводу думаешь?

Девушка бесшумно подошла к Эрастису и положила принесенные книги перед ним на стол.

– Очень интересные технологии, – произнесла она, тщательно взвешивая каждое слово.

– Именно! – воскликнул Эрастис, для пущей выразительности вскинув перст. – Остис был первым, кто описал процесс воплощения в сталь наших намерений. Он обнаружил, что, делая так, мы даем оружию возможность жить собственной жизнью, иметь собственные желания; «жажда крови», как он это называл. То есть, когда приходила пора убивать, оружие само находило свою жертву. Блестяще!

Девушка скромно улыбнулась и кивнула. Волосы у нее были собраны в пучок на макушке, обнажая шею. Лон не мог оторвать от нее взгляда. Она была изумительно хороша – настолько, что, когда он ее видел, у него прерывалось дыхание.

Он сглотнул.

– Сосредоточься!

Голос библиотекаря, словно хлыст, ударил его по ушам. Он вновь заерзал в своем кресле, а череп, казалось, иронически ухмыльнулся.

– У Лона трудности с внутренним ви́дением, – сказал девушке библиотекарь. – Возможно, ты могла бы помочь ему в том, в чем я не смог.

Девушка повернулась в его сторону. Происходило нечто странное: Лон всегда мог точно сказать, что чувствуют имеющие с ним дело люди – но не эта девушка. Была ли она раздосадована? Или сердита? Или, может быть, ей было скучно? А может, она чувствовала к нему только презрение? Под ее пристальным взглядом Лон ощутил нехватку воздуха.

– Расскажи мне про этот череп, – попросил библиотекарь, не обращая внимания на реакцию Лона.

Девушка перевела взгляд на череп и посмотрела – но не на него, а как бы сквозь него, в тайные глубины его тканей.

– Это череп библиотекаря, – отрывисто, тщательно отделяя слово от слова, ответила она.

Затем взгляд ее изменился, словно она наблюдала, как нечто открывается перед ней. Глаза ее мерцали и словно пытались разом охватить что-то, что разворачивалось перед ними как масштабное полотно – во всех частях и деталях.

– Звали его Моргун, и он был библиотекарем в год Большого пожара, – продолжила девушка.

Потом глаза ее расширились и она закончила:

– Погиб он, когда выносил из огня рукописи.

– Именно так! – воскликнул со смехом Эрастис. – А теперь объясни Лону, что ты делала.

Девушка моргнула. Она словно возвращалась из длительного путешествия, хотя не сделала ни единого шага в сторону. Тронув подбородок своими тонкими пальцами, она направилась к Лону. При ее приближении тот словно замер. Он видел все движения ее тела под складками свободной туники, слышал ее беззвучные шаги, которые, как тени, ложились на плитку пола. Даже когда она подошла совсем близко, он не вполне верил, что она стоит перед ним.

Девушка посмотрела на череп, потом на Лона и вновь на череп.

– И в чем трудность? – спросила она.

Дыхание ее было прохладным; от нее исходил свежий и чуть-чуть металлический запах, запах ветра и меди.

– Он не умеет смотреть вглубь, – отозвался библиотекарь, не вставая. – Скользит по поверхности.

– Понятно, – сказала девушка.

И, повернувшись к Лону, попросила:

– Закрой глаза.

В облике девушки было что-то нематериальное, и Лон на мгновение подумал с испугом – а не исчезнет ли она, если он выполнит ее просьбу. Но он сделал то, что было велено, и, хотя она действительно исчезла из поля его зрения, на своих веках он почувствовал ее холодные ладони. Он с облегчением вздохнул.

– Ты знаешь историю великого кита? – спросила она.

Лон кивнул.

– Однажды случилось вот что… И с тех пор… Так начинается любая история.

Эти слова напомнили Лону его детство, когда его укладывали в постель и, укрыв простынями до подбородка, рассказывали сказки про луну, про звезды, про деревья.

– Жил некогда великий кит, – начала девушка, постепенно перейдя на интонацию старой сказительницы, – большой, как островное королевство, и черный, как сама ночь. Каждый день кит переплывал океаны и на закате поднимался из воды, совершая гигантский прыжок в небо, и капли воды сверкали на его коже. Всю ночь кит плыл по небу, а когда наступало утро, он вновь нырял в океан, чтобы повторить путь, пройденный вчера. И так было каждый день: днем он плыл по воде, ночью – по небу.

Она говорила, а Лон воображал себя китом – таинственным, молчаливым, черным. Грациозное существо, плывущее меж волн и звезд.

– В те времена жил знаменитый китобой. Имя его теперь забыто, но не его дела. Он убил гораздо больше китов, чем все вместе взятые китобои. Говорили, что его корабль сделан из китовых костей, а пил он из костяного бокала, изготовленного из китовых зубов. Каждую ночь китобой смотрел, как великий кит плывет по небосклону, и думал: как бы много обычных китов он ни убил, он никогда не будет считаться величайшим в мире китобоем, если не убьет этого кита.

Девушка помолчала мгновение и продолжила:

– Много лет он готовился, и, наконец, желанный день настал. Утром, как только великий кит нырнул в море, китобой выпустил в него свои гарпуны. Великий кит попался. Но он был так силен, что продолжал плыть. Весь день он плыл через Келанну, таща за собой маленького китобоя.

С приближением ночи китобой приготовил свой корабль к бою. Но когда кит прыгнул в небо, гарпунные лини лопнули, и судно рухнуло в темное море. Многие из матросов упали за борт и исчезли в пучине. Это не остановило китобоя – он с остатками команды продолжил преследование… но было слишком поздно. Великий кит уже добрался до середины небосклона, и, хотя китобой преследовал свою добычу остаток ночи, солнце настигло его, и он вместе с кораблем растворился в его свете.

На следующую ночь на небе появились новые звезды: это был китобой, обреченный преследовать кита до скончания времен, и сам великий кит, спокойно плывущий через океаны и небеса.

Девушка говорила, а перед внутренним взором Лона вставали картины того, о чем она рассказывала. Он увидел силуэт огромного черного кита, плывущего меж звезд, заостренные гарпуны и летящий корабль. Он услышал, как рвутся лини и как корабль с шумом и грохотом падает в море. Девушка все еще держала ладони на его глазах, но Лон уже не ощущал их прикосновения. Вместо этого он чувствовал, что сам мчится сквозь звезды и брызги морской воды холодят его лицо.

– Когда ты смотришь на небо, видишь звезды? – спросила девушка, и Лон ощутил на своей шее прохладу ее дыхания.

Он представил себе яркие точки повествования, вспышки сюжетных поворотов.

– Я вижу историю, – ответил он.

– Открой глаза.

Открыв глаза, Лон увидел сотканное из света полотно; нити, из которого оно состояло, можно было проследить до самой основы, и там возникало лицо, тело, жизнь. В ярких лучах света – вся, одновременно во всех своих эпизодах – явилась ему жизнь человека. Эта сверкающая ткань была великолепной, простой и сложной одновременно.

Но потом он моргнул, видение исчезло, и он вновь остался один на один с черепом.

Девушка смотрела на него, и уголки губ ее приподнялись. Она улыбалась. Лон никогда до этого не видел ее улыбающейся. Это было волшебно!

– Наконец-то! – всплеснул руками Эрастис. – Ты творишь чудеса, моя милая!

Девушка слегка поклонилась библиотекарю и, ни слова не сказав Лону, покинула библиотеку. Лон смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом, ведущим в зал.

– Учитель! – проговорил Лон, обратившись к Эрастису. – Как ее зовут и чья она ученица?

Эрастис провел ладонью по обрезу лежащей перед ним книги, и шелест бумаги эхом отозвался под сводами библиотеки. Его карие глаза были полны сожаления.

– У нее нет имени, Лон. Она – Второй ликвидатор.

Лон упал в кресло. Он вспомнил молчаливость девушки, ее непостижимый взгляд, четкие, хореографически точные движения, в которых она упражнялась перед дверью. Это были боевые позы. Он почувствовал, как разрозненные впечатления начали складываться в полную и ясную картинку.

– Зачем бы ей изучать фрагменты из Остиса, как ты думаешь? – спокойным голосом осведомился Эрастис. – Скоро она займется изготовлением своего магического меча.

Лон вспомнил историю, которую ему рассказала девушка; вспомнил, как представил ее изящным великим китом. Он ошибался. Она была не китом, а китобоем. И, как в случае с тем китобоем, у нее даже не было имени. Ликвидаторы безымянны. Они знают, как выслеживать и убивать – и ничего больше.

От этой мысли Лону захотелось заплакать, хотя он ненавидел слезы и терпеть не мог, когда они затуманивали его взор.

– А можем мы на сегодня закончить? – спросил он.

Главный библиотекарь отложил фрагмент рукописи, который он изучал, и вздохнул. В его старых глазах блеснул свет.

– Да, Лон. Можем и закончить.

Глава 10
Сожженная страница

Лист за листом Танин бросала листы в огонь костра, наблюдая, как, подобно горящим языкам, они сворачиваются, съеживаются и превращаются в пепел. Вокруг нее, в клубах дыма следопыты смеялись неприличным шуткам, которые другую женщину заставили бы покраснеть от стыда. Танин, однако, вполне терпимо относилась к подобным рассказам; ей нравилось считать, что она – выше таких мелких переживаний, как стыд. В иные дни она и сама бы присоединилась к рассказчикам; она и сама могла запросто рассказать историю, да еще и похлеще тех, что звучали сегодня.

Но Танин была не в настроении.

Она провела пальцем по листьям, лежащим рядом с костром, читая: – Книга.

Нахмурилась. Почти год им потребовался, чтобы понять, что девушка с книгой все еще находится в Оксини, и еще четыре месяца, чтобы начать преследование. Теперь они уже близки к цели. Достаточно близки для того, чтобы Танин могла оставить свои обычные занятия и присоединиться к ликвидаторам во влажных джунглях лесной зоны королевства. Достаточно близки, чтобы она могла почувствовать притяжение Книги – так металлическая стружка чувствует притяжение магнита.

Через три дня они догонят девушку с Книгой.

Танин взяла лист с пурпурными прожилками и размяла его в пальцах. Эта девчонка, должно быть, написала это предложение не одну сотню раз. По мере того, как Танин и следопыты сокращали дистанцию, слова становились все более заметными: они были вырезаны на лежащих стволах деревьев, начертаны углем на камнях – словно девушка намеренно оставляла след, по которому ее можно было найти.

Для следопытов слова имели такое же значение, как сломанная ветка или вывороченный пласт земли – как свидетельство того, что девушка проходила именно здесь. Никакого другого значения они словам не придавали. И Танин поддерживала их в неведении относительно значения слов, как можно быстрее уничтожая каждую обнаруженную надпись, чтобы любопытство в ее спутниках не успело возобладать над их благоразумием.

Более всего Танин беспокоило безрассудство этой девчонки. Если родители научили ее писать, они должны были научить ее и большей осмотрительности. Они должны были объяснить ей, насколько опасны слова. Если они попадут не в те руки, это будет означать уничтожение всего, над чем они так настойчиво работали.

Танин собрала оставшиеся листья и швырнула их в костер, где они воспламенились и взлетели вверх как черные горящие страницы неведомой рукописи. Она проследила путь этих мерцающих огнем хлопьев через густой подлесок.

Когда шутки следопытов становились особенно непристойными, сидевшая рядом с Танин женщина-ликвидатор бросала на следопытов сердитые взгляды. Из-под ее капюшона свисало несколько жалких локонов, обрамлявших изрытое оспинами лицо, на котором поблескивали мутные глаза. Ночная тьма раскинулась за ее спиной как два черных крыла.

Толкнув ее локтем, один из следопытов протянул ликвидатору серебряную фляжку:

– Расслабься! А то все остальные чувствуют себя последними подонками.

Ликвидатор с ненавистью посмотрела на руки и лицо говорящего и отвела взгляд.

– Ты что, боишься, что ли? – не унимался тот.

Танин посмотрела на говорящего. Мускулы на ее скуле дернулись.

Ликвидатор, не спуская глаз со следопыта, выхватила у него фляжку и сделала долгий глоток. Секундой позже она выплюнула то, что было у нее во рту, и закашлялась. Когда следопыты засмеялись, ее лицо покраснело от стыда. Сама же она съежилась, словно готова была сквозь землю провалиться.

Загоготав, следопыт выхватил фляжку и сказал:

– Женщину легче всего понять по тому, как она пьет самогон – сразу глотает или…

– А мужчину – по тому, как он говорит, – перебила его Танин. – Чем больше он болтает, тем меньше знает, о чем речь.

Следопыт разинул рот, в то время как остальные расхохотались.

– Судя по тому, что ты болтаешь без остановки, – продолжила она, – ты не знаешь ничего вообще. Но если будешь держать язык за зубами, то, пока ты здесь, может, чему-нибудь да научишься.

– Я просто хотел немного развлечься, – проговорил следопыт.

– За счет моего лейтенанта? – рассмеялась Танин. – Хочу, чтобы ты усвоил: тебя здесь можно заменить. Ее – нет. Поэтому относись к ней со всем возможным уважением. Если не пожелаешь, я даю ей разрешение порубить тебя на куски; медленно или быстро – как она сама захочет.

Следопыт опасливо покосился на меч ликвидатора. По черным ножнам полосой шли изящные узоры, состоящие из сотен маленьких слов, вырезанных по поверхности кожи: слова защиты для владельца меча, угрозы и проклятия для его врагов.

Танин глубоко вздохнула.

Ликвидатор улыбнулась.

Пол, старший следопыт, ухмыльнулся, и Танин сурово посмотрела на него. Но тот, похоже, получал удовольствие от того, как досталось его подчиненному. В свете костра глаза старшего следопыта блеснули красным золотом.

Постепенно следопыты вновь разговорились – более сдержанно, хотя разговор шел о том же. По привычке рука Танин направилась к внутреннему карману куртки, где у нее хранился единственный лист бумаги. Чувствуя на себе взгляд Пола, она отбросила назад свои черные волосы и встала. Несмотря на то, что старший следопыт все так же смотрел на нее, она не обернулась и углубилась в лес, где рокот разговора затих, заглушенный шумами леса.

Темнота свисала с крон деревьев подобно черному занавесу, и, как только глаза Танин привыкли к ней, она начала пробираться меж раскинувшихся по земле корней и упавших стволов, пока не выбралась на поляну, над которой сияли звезды.

Тогда из кармана куртки она достала сложенный листок бумаги. Бумага была старая и изрядно захватанная; она утратила свою изначальную жесткость и стала наощупь мягкой как ткань. Почерк был торопливым и неровным, а поля были испещрены вопросительными знаками и неряшливыми пометками, но Танин могла прочитать текст наизусть и даже с закрытыми глазами представить, где стоит какой знак препинания.

Копия, снятая с копии. Большинство оригинальных фрагментов погибло в огне; их горящие страницы с треском превратились в пепел, а слова, начертанные на них, – в пыль. Танин приказала запереть то, что оставалось, в подвале, но сначала скопировала эту страницу.

Этот фрагмент был ужасающе неполным: абзацы по краям обгорели и целые слова были уничтожены огнем, а со временем ее заметки покрыли текст такими дополнениями и незаконченными предложениями, что постороннему прочитать его было невозможно. Танин огляделась. Тени вокруг нее были неподвижны.

– Не знаю, почему ты позволяешь им так с собой обращаться, – сказала она.

Из тени дерева, словно материализовавшись в ночном воздухе, выступила женщина-ликвидатор.

– Тебе легко говорить. Ты им нравишься.

Танин улыбнулась, почувствовав разливающийся вокруг запах меди.

– Они меня боятся. Должны бояться и тебя.

– Я смогу за себя постоять, – проговорила ликвидатор, тронув потрепанный рукав блузки.

– Я знаю, – кивнула головой Танин.

Хотя данный ими обет запрещал им обзаводиться собственными семьями, Танин все еще помнила своих младших сестер, оставшихся в той, прежней жизни – угловатых, резких, своевольных и не таких красивых, как старшие сестры, за которыми они таскались повсюду как щенки. Но все равно их нельзя было не любить – и за их преданность, и за ревнивую любовь, и просто за то, что они были членами твоей семьи.

А теперь ее семьей была эта женщина-ликвидатор.

Танин пристально посмотрела на бумагу, будто слова, пока текст лежал в кармане, могли самопроизвольно изменить порядок. Конечно, так не могло произойти, и Танин вновь отправила листок на место. Она всегда знала, что вернет Книгу, хотя и не могла точно сказать, когда и как. Ответ на эти вопросы она получит через три дня.

Ликвидатор положила голову на плечо Танин.

– Во всяком случае, – сказала она, – спасибо!

Танин прислонилась щекой к голове, лежащей на ее плече, вдохнула запах меди и, закрыв глаза, проговорила:

– Не за что.