Текст книги "Тысяча шагов в ночи"

17
Дочь журавля

В эту ночь, оставшись в комнате, Миуко разделась перед сном и ахнула. Проклятие перекинулось выше ее колен, которые теперь стали яркого насыщенно-синего оттенка.

Что случилось? В течение трех дней проклятие медленно и уверенно поднималось от ступней, но за последние шестнадцать часов оно пронеслось по ногам, словно внезапный поток, обрушившийся на голову.

Имеет ли оно какое-то отношение к бойне в Доме Ноября?

Если да, то какое?

Но, что куда важнее было для Миуко, хватит ли ей тогда времени, чтобы добраться до храма Амьюнаса, если пятно будет расти с той же скоростью?

Она не могла преодолеть такое расстояние пешком.

А если она не сможет этого сделать, то никогда не вернется домой к отцу.

Миуко зарылась пальцами в свою одежду, страстно желая отыскать лошадь или исцелить крыло Гейки. Но желания, как она познала на своем опыте, редко сбываются у простых, неказистых девушек из служилого сословия.

Внезапно раздался стук в дверь. За ширмой из рисовой бумаги показался стройный силуэт молодого человека.

– Гейки, что ты… – Снова натянув на себя одеяние, Миуко распахнула дверь.

Но вовсе не ацкаякина стоял перед ней с улыбкой на лице.

Гостем оказался Туджиязай, демон мести. Он по-прежнему скрывался в теле доро, одетый в пыльную походную робу и черный шарф, такой тонкий, что развевался при малейшем движении и окутывал его словно дым.

– Кто такой Гейки? – поинтересовался он. – В прошлую нашу встречу ты была одна.

– Никто, – машинально ответила Миуко; что-то подсказывало ей, что доро ягра доверять нельзя. – Друг.

Языки пламени скользнули по лицу Туджиязая, пока он осматривал двор, но воздух словно замер, а огни погасли. Даже тени не осмеливались пошевелиться.

– Должно быть, очень хороший друг, раз завел тебя так далеко, – заметил принц-демон. – Скажи мне, Ишао, куда ты направляешься?

Миуко, как и прежде, разрывалась на части. Выдать ему чистую правду, подумала она, все равно что скормить свою руку дикому зверю. Однако утаить ее – значит навлечь на себя гнев зверя.

Потому она сказала ему лишь малую часть правды:

– На север.

– Ах, – выдохнул он пламя. – В Дом Декабря? К жрецам Амьюнаса, чтобы умолять их вернуть тебя к обыденности?

– Ты знал? – Несмотря на свой страх перед ним, Миуко подалась вперед, повысив голос: – Если знал, что они могут мне помочь, почему не сказал?

Демонический принц спокойно смотрел на нее сверху вниз, и в его глазницах мерцали искры.

– Зачем мне пытаться сделать тебя чем-то меньшим, чем ты есть?

Жар – исходящий то ли от него, то ли от нее, Миуко не знала – согрел щеки и горло. Она отпрянула, разжав кулаки.

– Что ты вообще здесь делаешь? Как прошел через врата духов?

– Мне нужно было выполнить одно поручение неподалеку. – Еще одна улыбка промелькнула на его губах. – И я уже давно здесь, Ишао. У меня есть свои способы преодолевать человеческие заклинания.

Что ж, это ничуть не обнадеживало.

– Чего ты хочешь? – спросила девушка.

– Я хочу, чтобы ты пошла со мной.

Она отступила назад за порог своей комнаты.

– Нет.

– Идем со мной, – повторил он, – или я сожгу этот трактир и всех его обитателей дотла, включая твоего друга Гейки, если он здесь, и тебе некого будет винить, кроме себя. – Он ухмыльнулся. Улыбка ужасно ему подходила, жестокая и зловещая.

– Это не смешно, – произнесла Миуко.

Выражение лица демона даже не дрогнуло:

– Я не шучу.

Она бросила беспокойный взгляд в сторону комнаты Гейки, но за его ширмой оставалась темнота.

Возможно, будет лучше, если Туджиязай не узнает об ацкаякина больше, чем она уже успела рассказать.

– Ладно, – вымолвила наконец-то Миуко, нащупывая свои сандалии. – Но если попытаешься прикоснуться ко мне, предупреждаю, я закричу.

Поклонившись, Туджиязай жестом указал на выход во двор.

– Я хотел бы это услышать. Но, возможно, не в этот раз.

За пределами постоялого двора в Веваоне было на удивление тихо. Вдоль главной дороги окна торговых лавок были закрыты ставнями, а ворота заперты, они выглядели мрачными и неприступными в тени. Ни одна кошка не охотилась на опустевших улицах. Ни одна ночная птица не тревожила густой воздух. Даже таверна, которая в этот час должна была излучать свет и из которой должны были доноситься разговоры, была темна и безмолвна.

– Где все? – вслух поинтересовалась Миуко.

Рядом с ней Туджиязай втянул носом воздух.

– Они здесь, но боятся.

Хозяин трактира рассказывал им истории о призраках, искушающих путников сойти с дороги, но она не знала, что горожане воспримут эти сказки с такой серьезностью… Если только это были не просто сказки, а настоящая угроза, нависшая над Очиирокай. Теперь, присмотревшись повнимательнее, она разглядела защитные талисманы, прикрепленные над дверными проемами, все еще влажные чернила тускло поблескивали в звездном свечении.

– Откуда ты знаешь? – спросила она.

– Страх порождает гнев, а гнев – моя стихия.

Миуко не смогла придумать ответ и промолчала. Более того, они провели в тишине немало времени, и невзирая на компанию, Миуко обнаружила, что наслаждается прогулкой. Она могла идти рядом с принцем демонов или впереди него, потому что его это, казалось, не волновало, а больше никто не мог ее остановить. Она могла перепрыгнуть через мелкий ручеек, протекавший через центр деревни, и кружиться под открытым небом, раскинув руки в стороны. Конечно, она умудрилась споткнуться, но Туджиязай, верный своему слову не прикасаться, не стал ловить ее.

Они дошли до окраины города, где Миуко обернулась к вратам духов.

– Ну… – начала она, – это было…

«Весело», – услышала тоненький голосок внутри себя.

Нахмурившись, она заставила его замолчать.

К ее ужасу, он издал смешок, скрипучий, как зимние ветки.

Принц-демон выглядел растерянным.

– Почему мы остановились?

– Я не могу уйти.

– Почему?

Миуко колебалась. Правда заключалась в том, что на протяжении всей своей человеческой жизни ей внушали, что женщинам запрещено выходить за пределы деревни после наступления темноты, а уж тем более в компании демона, но Миуко знала, что ее слова прозвучат для доро ягра так же дико, как мысль о дожде, падающем вверх, а не вниз.

За воротами манили открытые поля, что выглядели в темноте очень похожими на невозделанные фермы Нихаоя. Как ей хотелось побродить по ним в детстве, выискивая среди сорняков древние реликвии, оброненные побежденными солдатами Огавы.

Приличия запрещали ей это. Если бы ее изловили, отец был бы опозорен, а после исчезновения жены и слухов о том, что она – тскегайра, Миуко считала, что он достаточно настрадался.

Но сейчас не было никого, кого можно было бы опозорить.

– Хорошо, – сказала она. – Только недолго.

Туджиязай, словно зная, что она согласится, кивнул.

– Мы пойдем так далеко, как пожелаешь.

Они прошлись под вратами духов и вышли из Веваоны в окружающие ее сельскохозяйственные угодья. Яблоневые сады простирались по обеим сторонам от путников, а пышные кроны образовывали аркады над редкой травой под ногами. Ветерок пронесся по окрестностям, обдав их ароматом созревающих фруктов – теплым и сладким.

Миуко вздохнула.

– Ты счастлива, – заметил демонический принц.

Она не могла сдержать улыбку.

– Наверное, да.

– Почему?

Сперва она не ответила, потому что у нее не нашлось слов, чтобы объяснить облегчение, отсутствие страха (ведь ее все-таки сопровождал злобный демон) или прекрасное ощущение, когда она подбирала свою одежду, чтобы вытянуть и расслабить ноги.

– Думаю, ты всегда была бы счастлива, если бы позволила себе, – прозвучал мягкий голос доро ягра.

Лицо ее омрачилось.

– Ты имеешь в виду, если я позволю себе превратиться в демона? Если быть демоном так прекрасно, почему тогда ты в теле доро?

Остановившись посреди дороги, Туджиязай рассматривал свои руки, сгибая тонкокостные пальцы, как будто видел их впервые.

– У человеческого тела своя польза.

Хотя когда Миуко смотрела на него, то видела сквозь его человеческое лицо огненные глазницы и изогнутые рога, но впервые осознала, что тело доро для Туджиязая было всего лишь костюмом. Своего рода маскировкой.

Но для каких нужд, Миуко не знала.

Не успела она задать свой вопрос, как ночной воздух разорвал леденящий душу крик, истошный и полный страха.

Миуко застыла.

– Призрак?

Туджиязай поднял лицо к небу, глубоко вдохнув.

– Кто-то очень боится. – И добавил: – А кто-то очень зол.

– Кто-то из них призрак?

Прежде чем он ответил, раздался еще один вопль:

– Остановись, отец! Пожалуйста, отпусти меня! Просто позволь мне уйти!

Дальше по дороге из сада выскочила девушка – визжащая, умоляющая, извивающаяся, отчаянно пытающаяся убежать. Ее одежда была разорвана, а черные волосы развевались позади нее, как знамя.

За ней следовал самый крупный мужчина, которого Миуко когда-либо видела. Он был таким высоким, что его голова задевала нижние ветви яблонь, переламывая ветки.

Прежде чем Миуко успела пошевелиться, он вытянул руку и схватил девушку за волосы. Она вскрикнула, когда ее резко отбросило назад, и, приземлившись в его ногах, начала царапаться и отбиваться, швыряя ему в лицо горсти пыли.

Он с ворчанием отпустил ее, закрыл глаза ладонью.

Затем, стоило Миуко моргнуть, как девочка превратилась в птицу – журавля – с длинными хрупкими конечностями и крыльями, которые неистово били по воздуху. Она оторвалась от земли, и движение было столь грациозным, что у Миуко перехватило дыхание. На мгновение она почувствовала, как ее сердце воспарило, как будто она тоже собиралась взлететь.

Но мужчина схватил журавля за тонкую лодыжку и швырнул на землю. Она хлопала крыльями, сопротивляясь, но он был намного сильнее ее птичьей формы. И пока Миуко с ужасом наблюдала за происходящим, он стал тащить ее к деревьям, как будто она была всего-навсего санями для дров или трофейной тушей, которую он добыл во время затяжной охоты.

– Дух журавля, – пробормотал Туджиязай, и его голос прозвучал так близко, что Миуко удивленно отпрянула назад. – Она должна снова превратиться. В таком обличье она ему не ровня.

– Она не может перевоплотиться, пока все его внимание приковано к ней. – Миуко снова подобрала свои одежды и помчалась вперед, преследуя удаляющуюся фигуру мужчины.

– В самом деле? – Голос Туджиязая искрился любопытством. – Где ты научилась таким вещам, Ишао?

Выругавшись про себя, Миуко резко захлопнула рот, чтобы не выскользнуло что-нибудь лишнее. Они молча бежали за мужчиной и его дочерью, что позволило Миуко восхититься тем, как сильны ее ноги, с какой легкостью они несут ее по дороге по сравнению с тем, что было несколько ночей назад.

Возможно, ей и не хотелось быть демоном, но пришлось признать, что сила демона имеет свою пользу.

Когда они остановились у небольшой хижины на окраине фруктового сада, в окнах вспыхнул свет, но единственным звуком, нарушившим ночь, стал глухой удар тела, сопровождаемый грохотом цепи.

Миуко подкралась ближе, достаточно близко, чтобы услышать, как мужчина пробормотал низким размеренным голосом:

– Ты моя дочь. Моя.

В ответ послышалось лишь хлопанья крыльев.

– Мы должны ей помочь, – прошептала Миуко Туджиязаю.

– Зачем?

Потому что невозможно предугадать, что этот человек сделает с ней.

Потому что неправильно держать такую красивую птицу в клетке.

Потому что она была девушкой, как и Миуко. И если бы Отори Рохиро не проявлял доброту и терпение к своей на редкость громкой дочери, Миуко могла бы попасть в ловушку и подвергнуться избиению, и никто бы ничего с этим не поделал и не вмешался бы, ведь согласно законам общества Омайзи, дочь принадлежала своему отцу, как участок земли и мешок зерна, которые должны были служить во благо.

Миуко подкралась к окнам хижины и заглянула сквозь ставни. Внутри мужчина заковал духа журавля за лодыжку, крепко обхватив кандалами тонкую черную ногу.

Кандалы сидели так идеально, что не осталось никаких сомнений в том, что он уже делал это раньше.

– Ты в точности как твоя мать. Она тоже никогда не могла определиться, чего хотела. Она хотела мужа. Хотела ребенка. Хотела так много вещей, но как только получила их, что она сделала? – Покачав головой, мужчина бросил маленький ключ на верхнюю полку. – Она все выбросила. Или сделала бы, не останови я ее.

Девушка-журавль тащила по полу закованную в кандалы ногу, пытаясь подогнуть ее под себя.

Ее отец вздохнул.

– Однажды, когда ты наконец-таки поймешь, что для тебя лучше, поблагодаришь меня за то, что я держу тебя здесь.

Внезапно Миуко почувствовала холод – тот самый, который ощутила тем утром, представляя, как заваливает стивидора на спину и наступает ему на горло как на ступень, – но на этот раз он проникал глубже, до самых костей.

Туджиязай, напротив, чувствовал себя так, будто превратился в пламя. Что он там говорил о страхе и гневе? Она задалась вопросом, не подпитывают ли они его, как сухой лес подкармливает огонь. Она отодвинулась от него, уверенная, что ее кожа покроется волдырями, если она будет стоять слишком близко.

– Сделай что-нибудь, – прошипела Миуко.

Он моргнул, посмотрев на нее.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Ты же принц!

– Ты та, кто желает остановить его.

– Я девушка.

– Ты – нечто гораздо большее, чем это, Ишао.

Мысли Миуко закружились. Она могла бы закричать. Это привлекло бы внимание мужчины, но девушка все равно осталась бы в заточении, потому что если бы она сейчас превратилась в человека, то затянутые кандалы наверняка сломали бы ей лодыжку.

Значит, неудачный вариант.

Она могла бы ворваться в хижину. Возможно, Туджиязай, который, казалось, проявлял к ней некоторый интерес, бросится спасать ее.

А может, и нет.

– Ты хочешь закончить, как твоя мать? – Мужчина переломил пополам хворост и подбросил его в тлеющие угли кухонного костра.

Глаза Миуко сузились. Она слишком часто слышала этот вопрос, который заставлял ее возвращаться на положенное ей место, как свинье в загон.

Но она не была свиньей. Даже девушкой уже не была – или, по крайней мере, не только девушкой, – хотя Миуко знала, что демоном она еще не стала, как того желал Туджиязай.

Она была чем-то большим. Она должна была быть чем-то большим. Чем-то коварным, изворотливым. Совершенно необычным.

Как бы Гейки остановил его?

При помощи хитрости.

Миуко повернулась к доро ягра.

– Отдай мне свой шарф.

– Зачем?

– Потому что мне нужна иллюзия, а у меня нет магии, которая помогла бы мне.

Она сняла сандалии и носки и задрала свой наряд до колен. В тусклом свете ее ноги и ступни, казалось, светились необычным голубым светом.

Она выхватила шарф из протянутой руки Туджиязая и накинула его себе на голову, словно вуаль. Как она и подозревала, ткань оказалась довольно тонкой, чтобы она все еще могла видеть, хотя ее лицо было скрыто.

– Как я выгляжу? – спросила Миуко.

– Странно.

Это должно сработать.

Изогнув спину так, как делала Доктор, когда атаковала одошою, Миуко распахнула раздвижную дверь.

– ОСВОБОДИ ДУХА ЖУРАВЛЯ. – Она шагнула внутрь, открывая взгляду свои обнаженные ноги.

Мужчина, вскрикнув, попятился назад. Краска отхлынула с его щек.

– Йейва? – прошептал он.

Женское имя. Имя его жены?

Значит, она была мертва, как того и боялась Миуко, а теперь он считал свою жену призраком журавлиного духа, вернувшимся из первоздан– ных вод.

Миуко могла с этим справиться. А если не сможет, что ж… она попадет в ловушку, как и его дочь.

Она решила рискнуть.

– ТЫ СМОГ УБИТЬ МЕНЯ, НО НЕ МОЖЕШЬ УБИТЬ МОЮ ДОЧЬ. – Миуко сделала еще один шаг в хижину, изогнув свою ногу так, чтобы, как она надеялась, получилось сносное подражание походке журавля.

Миуко с удовлетворением отметила, что мужчина начал что-то бормотать от страха. Стоя на коленях, он прижимался лбом к полу, умоляюще взывая к ней. Ему было жаль. Девушка довела его до этого. Он был доброй душой. Он молил Миуко пощадить его.

Она не хотела пощады для него, каким бы жалким он ни был. А ведь это было бы так просто. Поставить ногу на его лысеющую голову. Смотреть, как морщится его кожа. Наблюдать, как из него вытекает жизнь, как вода вытекает из иссохшей почвы.

«О да, – прошептал внутренний голосок. – Это было бы так легко».

– Прекрати, – приказала Миуко, хоть и не знала, к кому именно обращалась: к мужчине или себе.

Во всяком случае, он замолчал.

Как и демонический голос.

Ее глаза сузились.

– Я ПОЩАЖУ ТЕБЯ, – объявила она. – ИЗБАВЛЮ ОТ ЕЩЕ ОДНОЙ МИНУТЫ В ЭТОМ ДОМЕ, КОТОРЫЙ ТЫ ОСКВЕРНИЛ. БЕГИ БЫСТРО. БЕГИ, ПОКА ЗЕМЛЯ НЕ УЙДЕТ ИЗ-ПОД НОГ, ЧЕЛОВЕК. БЕГИ И НИКОГДА НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ.

Миуко и представить не могла, что сможет повелевать взрослым мужчиной, но он выскочил за дверь и исчез между деревьями, оставив ее в хижине наедине с духом журавля.

Она судорожно втянула воздух. Дрожащими руками стянула шарф Туджиязая и снова опустила одеяние до лодыжек. Затем, схватив с полки ключ, опустилась на колени рядом с девушкой-журавлем и сняла оковы, которые отбросила в сторону. Убранство комнаты, истертое и выглаженное от долгого пользования, тускло поблескивало в свете пламени.

– Ты человек? – раздался голос.

Миуко, оглянувшись, посмотрела на духа, которая сменила форму и вновь превратилась в девушку, и кивнула.

– Вроде того. У меня нет магии ацкаякина или чего-то подобного, но, полагаю, подходящий костюм тоже может сделать свое дело.

Девушка-журавль пошатнулась, пока проверяла лодыжку.

– Я думаю, твой отец вернется не скоро, – сказала Миуко. – Ты свободна.

Дух склонила голову.

– Но он все равно где-нибудь появится, – тихо сообщила она. – И у его следующей дочери не будет крыльев, чтобы спастись. Или тебя.

– Тогда я надеюсь, что у него не будет дочерей.

– И вообще никого.

– Или вообще никого, – согласилась Миуко, хотя где-то в глубине души знала, что этого будет недостаточно. В Аваре найдется немало других мужчин, подобных ему, и даже если каждый мужчина в королевстве был бы таким же добросердечным, как ее собственный отец, это не изменило бы того факта, что в обществе Омайзи девушка была свободна ровно настолько, насколько позволяла щедрость ее родственников-мужчин.

Подойдя к открытой двери, девушка-журавль поклонилась.

– Спасибо.

И сделав несколько шагов, она исчезла в тени. Мгновение спустя Миуко увидела на небе изящный силуэт журавля, летящего высоко над фруктовыми садами.

Пока Миуко следила за улетающей девушкой, в дверном проеме показался Туджиязай.

– Магия ацкаякина, да? – спросил он. – Что ты знаешь о магии ацкаякина, Ишао?

Миуко прикусила язык.

Гейки. Она не намеревалась раскрывать его и, возможно, до сих пор не раскрыла. Но не могла избавиться от ощущения, что позволила принцу демонов напасть на след своего друга.

Миуко протиснулась мимо Туджиязая, сунув ему шарф в руки, и стала собирать свои носки и сандалии среди сорняков.

– Тебе следовало убить его, – сказал он.

– Я не убийца.

– Но могла бы стать. Тебя боялись бы, поклонялись. В твою честь могли бы воздвигнуть храмы, и у твоих ног приносились бы жертвы.

Миуко разразилась смехом, напоминающим лай собаки, и принялась натягивать носки.

– Кто бы стал это делать?

– Весь мир.

– Ну, я этого не хочу. – Миуко скользнула в сандалии и отвернулась от хижины, из-за своей задумчивости не обращая внимания на почерневшие следы, что оставляла на траве.

– А ты знаешь, чего хочешь?

Она нахмурилась. Ей действительно долгое время приходилось подавлять в себе желания, потому что место в ее сердце, где она могла бы хранить свои мечты, было занято долгом, ответственностью, обязательством. Хотеть было опасно. Хотеть было мятежно – считалось предательством ценностей общества Омайзи и всех, кто в нем проживал.

Совсем недавно она начала раскрывать свое сердце, открывая для себя как старые, так и новые желания.

Гулять в одиночестве.

Говорить за себя.

Увидеть, что находится за далеким горизонтом.

Чего она не хотела, несмотря на настоятельные просьбы внутреннего голоса, так это стать демоном-убийцей.

– Нет, – сказала она. – Но я учусь.

18
Собрание призраков

Следующим утром Миуко разбудил чей-то зов:

– Миуко! Миуко! Вставая, Миуко!

Голос сопровождался стуком в дверь, который не прекращался до тех пор, пока она не поднялась и, пошатываясь, не пошла открывать ее.

Там стоял Гейки с блестящими глазами и полностью одетый.

– Они дали нам лошадь!

Миуко протерла глаза.

– Что?

– Трактир! Они дают нам лошадь! Когда я проснулся сегодня утром, хозяин сказал: «В конюшне вас ждет лошадь», и теперь она наша! Какой замечательный город, а? – Гейки откинул голову назад и прокаркал: – Пошли благословение Веваоне!

Миуко нахмурилась:

– Люди за просто так не отдают лошадей.

– Эти люди дают! – Положив ей на ладонь рисовую лепешку, Гейки призвал ее поторопиться. – Давай же! Сегодня мы покатаемся на лошади!

После этого высказывания ей следовало бы подумать о том, что ни она, ни Гейки никогда в жизни не сидели верхом на лошади. Конечно, благодаря годам, проведенным в постоялом дворе своего отца, она знала, как ухаживать за ними, но ездить? Не существовало закона, запрещающего женщине ездить верхом – что и продемонстрировала ее мать в ту ночь, когда бросила их, – но, как и гуляющие в одиночку женщины, это просто не принято. Подарок, если ацкаякина не ошибся, а он вполне мог ошибаться, может оказаться не такой неожиданной удачей, какой казался на первый взгляд.

Но, учитывая ее недосыпание и отвращение к раннему утру, эти мысли даже не пришли ей в голову, пока она в конюшне не столкнулась нос к носу с серой пегой кобылой.

Это была прекрасная лошадь, признала Миу– ко, из тех, чью гриву следовало бы заплетать, а сбрую украшать серебром, из тех, что можно было встретить на шествии знати… или во владениях принца.

Была ли она подарком Туджиязая? Это казалось самым логичным объяснением: и пусть Гейки был убежден, что хозяин постоялого двора передал им поводья великолепного здорового животного, Миуко знала, что люди не были такими щедрыми. Но почему доро ягра помогает ей добраться до Дома Декабря, если он откровенно презирает эту идею?

Миуко поджала губы.

– Откуда ты взялась, девочка? – поинтересовалась она.

Лошадь обнюхала ее одежду, но она не была говорящей лошадью и поэтому не ответила.

В то время как Гейки расплачивался за комнаты, Миуко рылась в седельных сумках в поисках записки, но обнаружила только провиант в дорогу и небольшой мешочек с монетами в дополнение к тому, что дала им Доктор.

Если лошадь все-таки была от Туджиязая, разве он не упомянул бы об этом? Он ясно дал ей понять, когда они расходились, что собирается снова навестить ее сегодня вечером. Наверняка он рассказал бы о лошади, хотя бы ради того, чтобы потребовать у нее благодарности?

Она продолжала ломать голову над этим вопросом, когда кякедзуя вошел в конюшню и позвал свою лошадь.

Кривой меч охотника на демонов висел с одной стороны, тыква – с другой. Вокруг его шеи, прикрывая шрамы, был обернут алый шарф, исписанный заклинаниями.

– Кякедзуя-джай, что случилось? – спросил мальчик-конюх, выводя из одного из стойл резвого гнедого мерина.

– Случилось исчезновение, – ответил охотник на демонов. – Фермер. И его дочь тоже. Кто-то обнаружил следы демона рядом с их хижиной.

По-прежнему сжимая седло кобылы, Миуко замерла. В хижине она была босиком. Закрыв глаза, она представила себе увядшие участки сорняков, поникшие в лучах утреннего солнца.

Как она могла быть такой беспечной?

Вскочив на коня, кякедзуя галопом вырвался из конюшни, чуть не налетев на Гейки, которому пришлось отскочить в сторону, чтобы его не затоптали.

– Ай! – закричал он.

– Мы должны идти. – Миуко подтащила его к серой кобыле, которая оглядела их обоих ясными карими глазами.

– Следи за рукой! – возмутился Гейки, вырывая свою перевязь из рук. – К чему такая спешка?

Миуко могла бы рассказать ему. Признаться, что они с Туджиязаем посреди ночи отправились прогуляться по Веваоне, что они покинули пределы города, что шли вместе, вдвоем, в темноте, одни. Какая-то часть души знала, что в этом не было ее вины. Туджиязай угрожал постоялому двору. Угрожал Гейки. У нее не было выбора, кроме как пойти с ним.

Даже такая волевая девушка, как Миуко, не смогла противостоять семнадцатилетней идеологической обработке в обществе, которое заклеймило бы ее распутной и неугодной за такое поведение, за что большая часть ее существа стыдилась. Стыдилась того, что пошла за ним. Стыдилась из-за своего безрассудства. Стыдилась того, что ей это понравилось.

Поэтому она сказала лишь следующее:

– Я просто не хочу терять время.

Однако время они потеряли, потому что, как Миуко вскоре обнаружила, ездить верхом на лошади было нелегко, и им предстояло еще многому научиться.

У кобылы, слава богам, было терпение монаха, но Гейки продолжал сползать вниз, а Миуко отказалась даже попытаться залезть на лошадь, пока они не выменяли у попутчика несколько мужских штанов. Пришлось отбросить правила приличия в сторону, потому что иначе она рисковала коснуться своими голыми ногами пятнистой шерсти кобылы, учитывая, что ночью проклятие скользнуло еще выше и покрыло ее бедра, а в женских одеждах слишком велик был шанс случайно поранить лошадь.

После многочисленных безуспешных (не говоря уже о болезненных) попыток они втроем, наконец, пришли к решению, которое устраивало их: Миуко, в мужской одежде, отчаянно цеплялась за седло, а Гейки, в обличье сороки, сидел у нее на плече, с маленькой синей перевязью, которая должна была удерживать раненое крыло на месте.

Миуко, не привыкшая к его птичьему облику, поразилась тому, как потрясающе он выглядел со своими голубыми крыльями и мягким серым оперением на брюшке, но она никогда бы не призналась ему в этом, иначе его голова станет слишком большой для маленького птичьего тела.

Кобыла, которую Гейки решил назвать Роройшо, что означало «грязный снег», перенесла эти тяготы вполне спокойно, поскольку была хорошо обучена и обладала хорошим нравом для людей, не знающих, что делают. А таковыми, по ее опыту, были большинство из них.

Разместившись выбранным способом, троица успешно продвигалась вперед в течение всего утра, хотя их настроение было несколько подпорчено столкновениями с другими путниками, которые реагировали на девушку в мужской одежде, сидящую верхом на лошади, с предсказуемым презрением.

Дети таращились. Мужчины кричали: «Безобразие!», «Позор!» и другие подобные возгласы. Пожилая женщина, сгорбившаяся под тяжестью своей сумки, даже плюнула под ноги Роройшо.

Хотя Миуко способна была заглушить их парочкой метко подобранных ругательств, она прикусила язык и не отрывала взгляда от дороги. В конце концов, она была одинокой девушкой и не могла допустить, чтобы они побежали за ней. К тому же, если таких оскорблений заслуживала девушка верхом на лошади, то Миуко и думать не хотела, как они отреагировали бы, узнав, что она на самом деле наполовину демон.

Возможно, они будут не так сильно оскорблены, с горечью подумала она. Впрочем, в королевстве Авары демоны встречались чаще, нежели девушка верхом на лошади.

– Надо было выторговать не только одежду, но и шляпу, – пробормотала она. – Тогда я смогла бы спрятать свое лицо и разыграть этот спектакль более убедительно.

Пусть Гейки и не мог разговаривать в птичьем обличье, он пронзительно пищал и дергал Миуко за волосы, что, по ее мнению, означало либо то, что она ему нравится такой, какая есть, либо то, что он голоден и нуждается в лакомствах, спрятанных в седельных сумках Роройшо.

Они остановились перекусить в березовой роще, которая обеспечивала некоторую защиту от палящего солнца. В человеческом обличье Гейки наблюдал за серой кобылой, изящно пасущейся в тени. Ацкаякинасу обычно не держат домашних животных, размышлял он вслух, но по возвращении к своей стае, он был уверен, они сделают исключение для Роройшо.

– Не обращай внимания на тот факт, что лошади не живут на деревьях, – заметила Миуко, закатив глаза.

– Неважно! – заявил Гейки, вытаскивая из кармана сверкающий кусок золота. – Боги отыщут способ!

Роройшо словно в подтверждение кивнула, хотя она, вероятно, всего лишь отмахивала насекомых.

Миуко, однако, отвела от нее свой взгляд.

– Где ты это взял? – Она указала на позолоченный куб с геометрическими узорами, отпечатанными на каждой из его сторон, который идеально помещался в его ладони.

– Нашел.

Миуко сузила глаза.

– В чьем-то кармане?

– Нет, я нашел его. Он лежал на обочине дороги этим утром.

– Ты же был птицей! Когда ты успел подобрать его?

– Когда ты переодевалась!

Миуко протянула руку.

Ацкаякина нехотя передал ей куб.

– Ты ведь не заставишь меня возвращать его, правда? Он валялся на земле, как какой-то мусор! Кроме того, думаю, внутри что-то есть!

У куба не было ни шарниров, ни крышки. На самом деле, за исключением орнаментов, его грани были идеально гладкими.

– С чего ты взял, что она открывается? – спросила Миуко.

– Он не настолько тяжелый, чтобы быть цельным.

– Может, это не настоящее золото.

Принюхавшись, Гейки выхватил куб из ее рук.

– Ты бы почувствовала разницу, если бы была ацкаякина.

Миуко вздохнула.

– Ладно. Можешь оставить его себе. Полагаю, мы всегда можем продать его, если нам понадобятся средства.

Гейки просиял.

Как только они снова двинулись в путь – птица, девочка и лошадь, – Миуко приготовилась было к непристойным высказываниям, но, к ее удивлению, Очиирокай опустел даже быстрее, чем накануне. В блаженном затишье прошел час, другой – в жуткой тишине.

Волны жара вздымались от грунтовой дороги, заставляя воздух колыхаться подобно воде.

Пот стекал по шее Миуко. Ей не хватало болтовни Гейки, но тот дремал у нее на плече и к тому же в таком виде говорить не мог.

Все казалось спокойным – мерцающие рисовые поля, бескрайнее синее небо, – но Миуко ощущала беспокойство, как и когда ее окружали другие люди. Она даже не понимала, в чем причина, пока не услышала жужжание, похожее на гудение из осиного гнезда.

Однако больше тревожило то, что она не помнила, когда началось это жужжание. Казалось, оно не умолкает уже несколько часов.

Волоски на тыльной стороне рук Миуко встали дыбом.

– Гейки, – прошептала она. – Проснись. Что-то не так.

Ацкаякина пошевелился и зевнул.

Впереди них, посреди дороги, в воздухе что-то колебалось. Для Миуко оно выглядело как решето из надрезов, оставленных топором лесоруба, как будто что-то пыталось пробиться сквозь саму ткань материального мира.

– Ты это видишь? – спросила она шепотом.

Затем все исчезло. Там, где раньше что-то висело, воздух остался ровным и нетронутым.

Гейки издал тихий щебет. Роройшо встревоженно вскинула голову.

Жужжание усилилось. В поле, по правую сторону от них, показалось очередное пятно – на этот раз в человеческом обличье – так близко, что Миуко могла разглядеть отметины там, где должны были находиться лицо и конечности.

– Призраки, – прошептала она.