Текст книги "Битва"

– На помощь! Я всего лишь продавец-консультант! – взвизгнула она.

В речи женщины чувствовался какой-то экзотический акцент; я предположила, что она или из Ирана, или из Саудовской Аравии, или откуда-то из тех мест, но пистолет опустила. Женщина смерила меня укоризненным взглядом и затем через силу улыбнулась.

– У меня есть костюмы от «Брукс бразерс» для мистера БелОвлазки. Мы сомневались по поводу размера и цвета, поэтому я принесла сразу несколько, чтобы можно было выбрать. Сэр, какой у вас размер обуви?

– Девятый, – ответил БелОвлазка, с довольным выражением лица забирая костюмы. Женщина, не сказав ни слова, засеменила прочь.

И тогда я увидела витрину, которую искала. Раньше ее тут не было. Там стояли видеоэкраны, показывающие тонущий в полумраке новый отдел, не связанный ни с какой известной мне дизайнерской маркой. Я взяла БелОвлазку за локоть и подвела к этой новой витрине.

Бархатистый, чувственный голос за кадром принадлежал женщине – голос хриплый, глубокий и с богатыми оттенками. Визуальные эффекты представляли собой бинарное изображение, акварельными вспышками мерцающее на старой газетной бумаге.

– Представьте, что вы могли бы изменить свое лицо с помощью одной только мысли. Убрать морщины. Удалить разрушительные следы ультрафиолета. Наполнить тонкие губы соком молодости и стереть под глазами темные круги. Теперь у вас появилась возможность осуществить свои фантазии. Вы можете измениться, с помощью мысли. «Мысленный уход за кожей» предлагает вам свои услуги в «Лорд& Тэйлор».

– Садись, – велела я.

– Мне нравятся женщины, которые умеют прибрать мужчину к рукам, – сказал БелОвлазка, с видимым трудом залезая в высокое косметическое кресло. – Однако что-то у меня большие сомнения по поводу костюма от «Брукс бразерс». Хотелось бы в любой ситуации оставаться верным своим принципам, ты понимаешь, что я имею в виду?

Я его слушала вполуха. Мне стало как-то не по себе. Это у нас Сук Хи мастерица по штукатурке. Я такой ерундой не занимаюсь. Я взяла огромную пушистую кисточку и сделала ею несколько пробных выпадов. Внезапно я заметила одеколон.

Инстинкт: для мужчин.

Я взяла его в руки. На черной, покрытой блестками коробке была нарисована карта созвездий – китайских созвездий, если уж на то пошло, – но художник перепутал их местами.

– Настоящее небо выглядит иначе, – сказала я. – На мой взгляд, для товара, который потянет на две сотни баксов, они могли бы по крайней мере правильно разместить созвездия.

БелОвлазка не слушал меня, но разве можно его винить?

Мне подобная несуразность не давала покоя, и я продолжала рассматривать коробку. На ней виднелся какой-то рельефный рисунок, едва заметный. Если бы вы поднесли коробку к свету, то заметили бы, что все созвездия словно очерчивают контуры мужского тела.

– Чудно как-то. Эти звезды передвинули для тебя. Хотелось бы мне знать, нет ли в этой метафоре скрытого смысла. Слегка закручено, но ладно, мне-то что.

Я открыла колпачок и прицелилась в затылок БелОвлазки.

– Эй, на хрена это вонючее дерьмо? Да я ни за что… Пфффф!

Слишком поздно. Я уже подстрелила его.

– Теперь слушай. Мы изменим твой облик, и ты сыграешь свою роль, а не то мы все взлетим на воздух. Помни, когда станешь разговаривать с фараонами, начнешь со своей козырной карты – ты можешь научить их защищаться от других воров.

– Я не вор. Я шиворот-вор!

– Или других шиворот-воров. – Я принялась копаться среди флакончиков с увлажняющими кремами и масками. – Благодари бога, что Ты мужик, и мне не придется испытывать на тебе свои навыки по подводке глаз и прочей чепухе.

– Вообще-то я бы не отказался, если бы мне малость подвели карандашом глаза, – заявил БелОвлазка, вертясь перед зеркалом. – Сэмюель Л. Джексон в своих фильмах всегда пользуется подводкой.

– Что, правда? Что ж, тебе это не грозит. Зная себя, могу предсказать, что в конечном счете подводка размажется у тебя по всей морде. Все эти заморочки с макияжем, скажем прямо, не в моей компетенции.

– Ну, девочка, значит, тебе придется стать компетентной. У нас тут вопрос жизни и смерти, а она ручки умывает!

БелОвлазка вертелся в кресле, и мне показалось, что он не слишком-то серьезно относится к происходящему.

– Не волнуйся, я сделаю все сам. Итак, приступим! Карандаш для глаз Сэмюеля Л. Джексона, видишь? Они как будто мысли мои читают.

Я покосилась на камеры наблюдения и представила Сук Хи перед игровым автоматом. Все это смахивает на полное помешательство, но мне нравится.

– У тебя есть несколько веснушек, которые нам надо попытаться уменьшить…

– Чем тебе не приглянулись мои веснушки?

– Они придают тебе неблагонадежный вид. Так, давай прикинем, нам надо что-то сильное, но мягкое, скользкое, но вместе с тем щадящее… гм-гм.

К тому времени как я справилась с макияжем, наша продавец-консультант вернулась с туфлями. БелОвлазка подобрал себе костюм от «Армани», который он нашел вполне сносным. Мы снабдили его часами «Энимэл», чтобы он не выглядел слишком уж официальным. Он отвергнул все итальянские туфли и вместо этого потащил меня в «Футлокер» за парой профессиональных кроссовок «Найк». Отправившись туда, мы прошли мимо «Мокасин на милю», и я заметила, что кто-то вернул плакат с волчицей обратно на стену. Я пришла в такое замешательство, что едва не упустила из виду, что у БелОвлазки имелись ключи к «Футлокеру», который был крепко-накрепко запечатан.

– Что там говорила Сук Хи о ключах? – спросила я его.

– У меня есть отмычка ко всем дверям. Она пыталась изменить магазин, но чтобы это провернуть, надо заполучить все ключи. Если бы ей удалось их собрать, она бы меня схватила.

– Что будет, если она выиграет?

– Тогда она получит контроль над всем торговым центром, жучками и всем остальным и сможет творить все, что ее душеньке угодно. Но она не успеет завершить игру. А я не собираюсь исчезнуть просто для ее удобства.

Я затянула старую песню «Почему бы нам всем не действовать сообща», которая на КрайЗглу не возымела никакого эффекта, но больше на ум ничего не приходило.

– Вот что я тебе скажу, – произнес БелОвлазка. – Дай ка мне руку.

Внезапно мне стало не по себе. Я вытянула левую руку: выглядела она бледной, квадратной и неуместной. БелОвлазка написал на ней номер карандашом для глаз Сэмюеля Л. Джексона, который он прятал в руке.

– Это мой номер. Позвони мне как-нибудь. Прошвырнемся, то да се.

Я нахмурилась, с подозрением взглянув на него. Это мы уже проходили.

– Если хочешь встречаться с Сук Хи, спроси ее сам.

– Сук Хи? О, твоя подружка с велосипедными шортами на голове? – Он рассмеялся. – Прости, не мой тип.

Я почувствовала, как по лицу разливается горячая краска, и малость размякла от его заигрывания, когда вспомнила одну совершенно вылетевшую из головы подробность.

– А как к этому отнесется твоя «женщина»?

– Женщина?

– Да, женщина. Та самая, для которой сумочка от «Гуччи».

– А… гм… просто ради красного словца, нет у меня никого.

Я изготовилась выдать саркастическую тираду, но зазвонил мой мобильный.

– Вы что, ребята, еще не закончили? Сук Хи говорит, чтобы мы все подтягивались к ресторанам.

– Последний раз 10-я показала мне, что на площадке перед ресторанами полным полно полицейских, – сказала я.

– Не боись. Надеюсь, ты хорошенько поработала над БелОвлазкой.

На площадке перед ресторанами полицейских было как тараканов, они выползали из «Залес», или из подземных туннелей, или еще откуда. Могу сказать только одно: они просто мгновенно разрослись, как те марсиане из мультика про Багса Банни – ну, помните, их еще брызгаешь водой, а они увеличиваются.

Мы стали пробираться к «Курткам на меху», но путь предстоял долгий, а в глазах рябило от синей формы, так что шансов у нас было немного. Хотя странное дело – фараоны медленно расступались перед нами. Столь необъяснимое поведение заставляло меня нервничать. Я чувствовала себя, словно немой белый парень, которого кучка индейцев топит в речке, рассчитывая потом сделать из его фаланг пальцев игральные кости.

Из «Бургер-Кинг» вышла Кери с коктейлем. Они позволили ей присоединиться к нам. Я ломала голову, прикидывая, что здесь происходит.

– Они созрели для переговоров, – сказала Кери. – Очевидно, 10-я послала им по электронной почте запись с бомбой, и они решили поговорить с нами.

Запись бомбы? Все-таки где же она установлена? Я посмотрела назад, и до меня вдруг дошло, что мы в ловушке. Вот она, за нашими спинами: жирная голубая фаланга. Ограниченная, самодовольная мужиковатость, которую можно слить и свободно заправить в полицейском участке. В фараонах я вижу только это – патриархальное дерьмо, которое никогда не даст всходы взаимного уважения. Жалкая, навязчивая неспособность видеть в вас не предмет, а живого человека, и обращаться с вами соответственно, это подвид мужского вида, который никогда в жизни ничего не изменит, совершенно ничего. Вот они стоят, в этой своей форме и со своей дисциплиной, абстрактное и систематизированное воплощение всех строительных рабочих, которые когда-либо одобрительно свистели вам вслед. А вот стоите вы, слишком воспитанные, чтобы пописать в их ящички с инструментами в качестве расплаты, слишком домашние, чтобы ответить им на их языке, плетущиеся прочь с красным лицом, потому что хуже всего то, что вас гложет вопрос: то ли они и впрямь свистели вам вслед потому, что вы такая красотка, то ли просто так выражали свою иронию и даже сейчас покатываются со смеху над вашими короткими тощими ножками и плоской задницей. Кроме того, предполагается, что вам не стоит все принимать близко к сердцу. От вас ожидается, что вы проявите свойственное вам чувство юмора. У них же оно есть, так почему бы и вам не посмеяться? Посмотрите только на то, как они размахивают своим хозяйством друг на друга и смачно пердят. Вам не разрешается нарушать правила их общества, которые гласят, что вы холодная, озлобленная лесбийская сучка, если вам не нравятся их агрессивное улюлюканье и свист. Поэтому вам только и остается, что, высоко держа голову и плюя на все с высокой колокольни собственного морального превосходства, тащиться домой и плакаться в жилетку своему приятелю (если у вас таковой имеется, в отличие от меня), который, если повезет, предложит сходить и надавать им по морде, зная, что вы ни за что на свете не отпустите его туда, потому что прекрасно понимаете, что его скорее всего отделают будь здоров. Большинство ваших знакомых мальчиков подвержены частому надиранию задницы, потому что у них хорошее воспитание. Они росли в роскоши понимания того, что сила денег военно-промышленного комплекса защитит их от грязи и сажи хамовитого тестостерона. Именно наших хилых дружков следует благодарить за то, что у нас есть фараоны – суррогатные член и яйца во имя поддержания порядка, каким бы он ни был. Сейчас или прежде.

А как это сказывается на вас, пленнице фешенебельных предместий? Кипя от злости из-за какого-то мелкого оскорбления, о котором сами агрессоры давным-давно уже и думать забыли, вы не можете избавиться от ощущения грязи, точно вы только что надышались вони из чьей-то задницы, и этот аромат ничуть не похож на привычный парфюм от Кельвина Кляйна. Потри и понюхай, потри и понюхай, очисти луковицу… вы когда-нибудь спуститесь на землю, где правят иные законы?

Я понимаю, что не следует чесать всех фараонов под одну большую голубую гребенку, но ничего не могу с собой поделать. Эти парни являются для меня символом всей мальчиковой системы с железными решетками, которая неизменно делает из меня жертву. Не важно, как я пытаюсь трепыхаться, вокруг всегда клетка, из которой нет выхода. Я маленькая принцесса. Они доминируют надо мной, они выливают на меня свою агрессию, они защищают меня.

А вот и лейтенант Ежевика, он разговаривает с переодетым полицейским, которому больше подошло бы амплуа мистера Роджерса, нежели Шафта. У меня уже зарождается смутная надежда, что в конце концов, пожалуй, и мы поймали свою удачу, когда он делает шаг вперед и говорит:

– Прежде всего, нам нужна Кери О'Доннелл. А потом мы можем обсудить условия сделки.

Мы с Кери переглянулись.

Я незаметно покачала головой.

– Ты уверена? – спросила она.

– Лучше тебе послушать их. Где-то здесь заложена бомба, Кер.

– Я достану себе адвоката, – сказала она. – Не волнуйся. У моей сестры связи в Корнеле.

Я едва сдержалась, чтобы не рассмеяться, и стукнула ее по руке. Действия фараонов оказались более эффективными: они схватили Кери, швырнули на землю и обыскали ее. Не стану утверждать, что не вздохнула от облегчения, когда они забрали у нее пистолет и надели наручники.

– Присмотри за моим коктейлем, – сказала она ближайшему копу.

Затем фараоны сделали шаг в мою сторону.

– Нет! – сказал БелОвлазка. – Не трогайте ее. Давайте-ка лучше посмотрим на мою бомбу, и я вам все расскажу. У вас что, куча времени? Вот у меня, например, осталось двадцать две минуты, прежде чем она взорвется. Вы получили, что хотели?

– Да, получили, – сказал мистер Роджерс.

Все слегка задергались при упоминании бомбы. На БелОвлазке длинное кожаное пальто, которое закручивается вокруг лодыжек, когда он разворачивается. Он устремляется прочь от «Курток на меху».

– Так давайте пойдем к фонтану и проверим ее. – Никто не горит желанием последовать за ним, хотя фаланга расступается, освобождая дорогу. – Что? Ну же, народ, потопали.

– Наши эксперты считают…

– Ваши эксперты уже проявили себя во всей красе, когда решили, что если они попытаются снять взрыватель, то все отправятся в свободный полет в пространство без всяких там космических аппаратов.

БелОвлазка сложил руки на груди и лукаво улыбнулся.

– Но я буду работать с вами, только если мне станут верить. – Он помахал рукой. – И я уже по горло сыт этой вашей Бритни Спирс. Надо сменить пластинку, хочется чего-нибудь из рока.

Я постаралась не захихикать. И внимательно наблюдала за мистером Роджерсом, потому что он, по всей видимости, был одним из главарей – или по крайней мере малость поумнее остальных.

– Послушайте, мне все это кажется всего лишь игрой, – сказал БелОвлазка. – Хотите верьте, хотите не верьте, но я оказываю вам огромную услугу. Я собираюсь показать вам, где ваше уязвимое место. Вы же до сих пор не знаете, как это у меня получилось, не так ли? Ха! Что ж, я расскажу вам – но и вам придется пойти на уступки.

Мы все двинулись к большому фонтану перед «Саксом». Подачу воды не отключили. Я задумалась, не подключен ли взрыватель каким-то образом к питанию фонтана. БелОвлазка толкает речь и бурно жестикулирует, а мистер Роджерс и эксперты из подразделения по обезвреживанию бомб внимают ему. Время от времени они резко мотают головой или задают вопросы. БелОвлазка просто тащится от подобного внимания. Забавно, но он, оказывается, относится к тем людям, которым в кайф выступать перед публикой со своими бредовыми идеями. Хотя, на мой взгляд, он явно переигрывает.

Должно быть, это мысленное изменение облика подействовало. Я пожалела, что не прихватила малость той штукатурки для себя.

Бомба тикала, и висевшее в воздухе напряжении можно было буквально увидеть, почувствовать и даже понюхать. Мне на ум пришел оркестр, настраивающий инструменты перед выступлением. Много музыки, но я не увидела ни пончиков, ни плюшек. Пожалуй, стоит пересмотреть свое отношение к полиции.

Я странно устроена. Иногда происходят события, которые нормальные люди даже не замечают, а я начинаю сходить с ума от злости. И наоборот, порой я оказываюсь в ситуации, когда все вокруг ведут себя как помешанные, а я стою себе спокойно и удивляюсь. Как выразилась бы моя мамочка: «С чего такая суматоха? Почему все носятся, как белка в колесе?»

Так и сейчас. Я не могу сказать, что совсем уж не верю, что рядом бомба, или что я такая необыкновенно храбрая и крутая. По какой-то причине я словно смотрю на все происходящее из какого-то далекого далека. Жирная голубая фаланга рассеялась на автостоянке. Большая часть саперной группы тоже ушла. БелОвлазка по-прежнему играет этакого расслабленного и беспечного парня. Не знаю, что он там вещает мистеру Роджерсу и всей честной компании, но выглядит и впрямь круто. Когда он замолкает, они остаются.

Я смотрю, как тикают цифровые часики, и задаюсь вопросом, во сколько сотен секунд вместилось мое восприятие мерцающих цифр. На часах появляется цифра ноль.

Затем вспышка.

Фонтан остановился. Мы увидели внутри бомбу – черный чемоданчик, насквозь промокший. Чемоданчик завибрировал и задрожал, а затем из громкоговорителей Торжища послышался резкий треск и полилась оглушительная мелодия, та самая песня, которую напевала КрайЗглу: «Взбодрись, дружок!».

БелОвлазка ухмылялся.

– Ну вот и все.

Мистер Роджерс выглядит как человек, который не привык делать из себя дурака. Он хватается за воротничок. Его адамово яблоко колышется, а пульс на виске яростно колотится.

– Но выглядело все так, будто это настоящая бомба!

– Да, это бомба. Точнее, была бомба. Но она не убивает – если только не пытаться ее дезактивировать. Дайте ей выполнить свою задачу и получите возможность насладиться славным добрым роком. Ну же, доставайте свои блокноты, и я расскажу вам, как ее сделать. Но сначала… – Он взглянул прямо на меня. – Мне еще надо открыть несколько дверей, чтобы оказать услугу одному другу. Я слабо улыбнулась.

РЫБА НА ВЕЛОСИПЕДЕ

Кровать Менискуса провоняла экспирациями, эксгумациями, экскавациями и экскрециями засеянных в него существ. Они пятнами расплывались по простыням и на стене. Менискус огляделся и почувствовал себя раздавленной личинкой, ожидающей прихода смерти посреди подтеков своих жизненных соков.

Боль то накатывала, то отступала, точно птица, кормящая птенцов. Когда она снова улетала в поисках червячков, Менискуса охватывала блаженная радость, Карибское понимание благоденствия, которое пришлось по вкусу Лазурным, окутывающим его левый локоть подобно латной рукавице. Вся вселенная заводила хвалебную песнь, пока боль не возвращалась, ножовкой прокладывая себе путь в звуках симфонии, вонзаясь с такой беспощадностью, что, казалось, его зубы вот-вот выпадут. Менискус дышал часто и жестко, время от времени отхаркивая алую жидкость, отдающую моторным маслом и прокисшей капустой.

Появилась Грета, прочитала его график, цокнула языком и покачала головой. Она позвонила доктору Бальдино, чтобы пожаловаться, что организм Менискуса обезвожен, и за целый день не отмечалось никакого поступления жидкости. Он знал, что Грета видит всего лишь инертную, пустую оболочку, раскачивающуюся взад-вперед на кровати, совершенно не реагирующую на внешние раздражители, и поэтому схватилась за свой пакетик хрустящего картофеля и любовный роман в мягкой обложке, желая развеяться от скуки. Но, по правде говоря, это она ненаписанная, пустая страница. Менискус говорил на языке, недоступном пониманию других. Несметные полчища возводили мосты и башни из химических кирпичей в его теле. Его иммунная система готовилась к забегу, скрывая тысячи неожиданностей, подобно тлеющим углям, готовым вспыхнуть в любую секунду. Лихорадка его напоминала джунгли, потому что Менискус был живее, чем любой другой на этом свете.

Его язык разбух. Глаза выделяли гной. Грета, так и не добившись разрешения от доктора Бальдино, снова цокнула языком и на свой страх и риск попыталась внутривенно пустить ему жидкость. Но мышцы судорожно сжали вены, выталкивая иглу прочь. Тонкая струйка дыма отделилась от металлической иголки. Грета изменила метод подачи жидкости и пришлепнула ему на зад пластырь.

Серая жидкость закапала с его члена.

Из Менискуса полилась плесень. Он знал, что это плесень, не только потому, что его испражнения походили на липкую слизь, но и потому, что Грета оставила включенным переговорное устройство, когда оставляла очередное гневное сообщение доктору Бальдино.

– Вы меня не предупреждали, что подопытный снова в критическом состоянии, доктор Бальдино! Я смогу здесь остаться только на пару часов. Надеюсь, вы вернетесь до моего ухода, потому что мне не удается связаться с Наоми, а доктор Гулд уже мне звонила, и, по всей видимости, ей подобное положение дел тоже не доставляет радости. Пожалуйста, позвоните мне как можно скорее.

После этого он потерял сознание.

Когда Менискус открыл глаза, жар спал, а в лаборатории не было никого, кроме него и мышонка, который деловито поглощал остатки чипсов Сияющего.

Он обмочился. Моча имела черную окраску. Он захихикал, потом пролил несколько слезинок, затем взял в руки Чингисхана, который рвался продолжить трапезу. Менискус сказал:

– Я боюсь, Чингисхан. В этом все дело. Я так далеко зашел, невзирая на боль и страдания, и я выстоял, со всеми этими волокнами в моей руке, живыми, мыслящими, и мне остается только связать их, и тогда мое сознание поднимется на невиданные высоты. Но я боюсь сделать последний шаг.

Я догадываюсь, на что это будет похоже.

По-моему, проще умереть, чем решиться.

Откуда мне знать, что я просто не отдам себя им на растерзание, как думает Берни? Если каждый из этих вирусов – крошечная лошадь, толкающая мою колесницу, и я возница, то я получу возможность держать в руках миллионы маленьких вожжей и помчаться туда, куда пожелаю.

Но если они понесут меня, не слушаясь приказа?

Что, если они скинут меня со скалы?

Мышь, понятное дело, не ответила. Однако Менискусу уже были известны все ответы. Слишком поздно поворачивать назад. Он нейтрализовал Y-чуму. Он полностью контролировал свои физические процессы, и отныне ему не угрожал ни один из известных человеку вирусов. Он и Лазурные договорились.

Менискус осматривает свои планеты.

– Больше я в вас не нуждаюсь, – говорит он им. Он видит перед собой не планеты, а всего лишь жалкую кучку булыжников, кому есть до них дело? Он свободен и может идти своей дорогой.

Или не может? Аквариум закрыт. Никто больше не следил за ним, никто не заботился о нем, всех волновал один только Сияющий. Но Менискус по-прежнему пленник.

Хотя он уже не в полном одиночестве. Он видит маленькую фигурку за отремонтированным «И-МИДЖем». Накручивая прядь волос на пальчик и поставив правую ножку на левую, она внимательно изучает его. В первую их встречу она перевернула его мир. Сейчас он готов ответить ей тем же.

– Привет, Бонус.

Девочка слегка вздрагивает, когда Менискус встает, откидывая МУЗУ. Грязные черные волосы нечесаными прядями спускаются к его плечам. По коже струятся иероглифы или, возможно, странные схемы. Голубовато-зеленые линии, точки, размытые пятна расползаются под его эпидермисом. Словно некий инженер-строитель изменил направление его вен, чтобы охватить структуру города. Но эти линии – всего лишь пигментация, побочный эффект метаболизма. Ноги опускаются на холодный кафельный пол, и Менискус чувствует, как тело натягивается струной и замирает, словно машина с набирающим обороты двигателем, мышцы перекатываются волнами по костям, приготовившись к действию, но получившие приказ затаиться – пока.

Бонус улыбается. В ее глазах плещется тенистый летний пруд, не то коричневый, не то зеленый.

– Я пришла за мышью, – сказала она. – А где моя мама? Менискус, поглощенный новыми ощущениями, заставляет себя ответить, не вдаваясь в подробности:

– Она отправилась на встречу с Ральф из «НоуСистемз».

– Хорошо. Тогда мы сможем вытащить отсюда мышь. А то я уже вконец измучилась, пытаясь держать крысоловов подальше отсюда. Пошли.

Менискус стал было поднимать коробку для Чингисхана, но вдруг замер.

– Что ты собираешься с ним делать? Он сумеет выжить среди дикой природы?

– Не знаю. Буду держать у себя, пока не решу, что делать. Пошли же, я не могу торчать здесь целый день. Ты ее поймал или нет?

– Твоя мама не разрешит держать ее.

– Моя мама ни о чем не узнает. Слушай, мне что, придется зайти к тебе?

Менискус взял Чингисхана за хвост и засунул в коробку, затем бросил туда несколько разломанных чипсов.

– Вообще-то да, придется.

– А, хорошо. Какая же я идиотка. Ты же не можешь выбраться.

Бонус прошла к пульту Наоми и вскарабкалась на стул. Пару раз крутанулась на нем, затем взялась за дело.

– Так, посмотрим, посмотрим, управление передаточным лотком, люк в соседний аквариум, люки в главную лабораторию…

Послышалось мягкое «пфффф», и дверь в лабораторию открылась.

Менискус шагнул через порог. В лаборатории витали ароматы благовоний и запах кофе.

– Что теперь? – сказал он.

– Ты умеешь водить машину?

– Я водил на симуляторе. Через МУЗУ.

– Не уверена, что это одно и то же. Думаю, нас зацапают, если только мы что-нибудь не придумаем…

Внешняя дверь распахнулась, и внутрь просунулась голова.

– Эй, привет? Доктор Бальдино? Я получила сообщение, что вы меня искали.

За головой последовало тело, и в дверях выросла Ральф из «НоуСистемз». Казалось, она зависла в дверном проеме, ее жилистое тело вытянулось в струнку от удивления, когда она увидела Менискуса и Бонус.

– Похоже, Билл Биксби превратился в Лу Ферриньо, – произнесла Ральф с трепетом в голосе. – Невероятный Халк, только голубой, а не зеленый. Иисусе, вы смахиваете на джинна.

И тогда впервые Менискус ей ответил.

– Джинны появляются из бутылок, Ральф. Вы можете нам помочь или убраться с дороги, но что бы вы там ни решили, мешать нам не стоит.

– Бонус, ты в порядке?

– Да, а что, не похоже?

– Похоже на то, что тебе грозят большие неприятности, когда твоя мама найдет тебя. Где она? Она сказала, ей нужен удаленный доступ в Молл, и я пришла сказать, что это невозможно, может, в следующем году или через полтора года, но не сейчас.

– Уже не важно, – сказал Менискус, возвращаясь в аквариум беспечной походкой. – Ваша игра сделала свое дело. Мне она больше не нужна.

Он взял монтировку Сияющего и вышел в лабораторию. Глаза Ральф расширились.

– Эй, просто успокойся, хорошо? – сказала она.

Но Менискус размахнулся монтировкой и принялся крушить «И-МИДЖ». Полетели искры, пластик раскрошился, на мониторе появились сообщения об ошибке, и наконец устройство замолкло навеки.

– Мне не нужны свидетели. Никто не должен знать, что я сделал или как я это сделал. Это касается только меня одного.

Ральф побледнела как полотно и стала пятиться к двери. Менискус наступал на нее. За спиной Ральф булькал и оглушительно гудел «Скачок кишок», доносился детский смех. Служащий развлекательного парка, облаченный в велюровый маскарадный костюм лейкоцита, неторопливо проходил мимо, увидел Менискуса и застыл столбом посреди дорожки.

– Хорошо, – сказала Ральф, пытаясь спрятать под ухмылкой охвативший ее страх. – Нет проблем, меня здесь не было, увидимся, дамы…

– Твою машину я заберу, – добавил Менискус, вытягивая руку, покрытую голубоватой дымкой. – Где ты припарковалась?

Испарина выступила на лбу Ральф.

– Секция Г. – Она швырнула ему ключи, продолжая пятиться. – Ты умеешь водить?

– Нет.

Бонус сказала:

– Знаешь, Ральф, лучше бы ты сама села за руль. А то он задавит кого-нибудь ненароком.

– Я-я-яяя? Ты же не думаешь, что…

– Да, лучше ты. Ну же, у тебя татуировка «Рыбы на велосипеде», что с тобой случилось? Разве ты не клялась защищать диких мужчин?

– Бонус, детка, он же разносчик Y-вирусов…

– Которые лично тебе ничем не грозят, ты ведь не мужчина. Не могу поверить, Ральф! Ты постоянно твердила: «Велорыба» то, «Велорыба» се, ты такая мужеподобная со своими мускулами и усами и участвуешь в акциях по сбору средств в поддержку Национальной футбольной лиги, а теперь ведешь себя как самая настоящая тряпка.

Казалось, эти слова заставили Ральф призадуматься. Она выглядела раздосадованной. Наконец она кивнула:

– Ах, хорошо, черт вас побери! Но если нас остановит служба безопасности, я скажу, что он меня похитил. А ты, Бонус – ты останешься здесь.

– Нетушки, я хочу поехать с вами. Менискус повернулся и покачал головой.

– Тебе нельзя. Кто-то ведь должен позаботиться о Чингисхане.

– Но веселье только начинается!

– Ты не поедешь. Оставайся здесь и дождись мать.

– Ну почему мне всегда приходится придумывать всякие отмазки, чтобы замести следы? – простонала Бонус.

Итак, самое худшее, что можно только вообразить, то, что не дает вам сомкнуть глаз, и вы ночь напролет смотрите соревнования по снукеру, которые передают по спутниковому телевидению из Шотландии, в тщетной надежде, что зрелище цветных шаров на фоне зеленого сукна вгонит вас в сон. То самое, что давно уже могло бы сделать вас акционером в Миланте, с учетом количества проглоченных вами пилюль от несварения желудка, явившегося следствием непотребного обжорства шоколадом, – не упоминая даже тех таблеток «Блисс фазис», что вы стащили у Наоми, когда та обедала (причем она знает, что вы их украли, и вы знаете, что она знает, что вы их украли – но вы обе молчите как партизанки, потому что Наоми могут выгнать с работы, если вы донесете, что она хранит в сумочке «Фазис», и наоборот). То худшее, что не даст вам покоя, пока вы настанете призраком в собственном доме, незнакомкой для собственной дочери и загадкой даже для кота Зума, который поменял ваши колени на тепленькое местечко на холодильнике, так вот, это худшее наконец произошло. На самом деле, случилось не только оно, но и куча всякого другого дерьма. Критическая точка обрушилась на вашу задницу, и вот уже она позади. Вы словно несетесь под откос, и ничего нельзя поделать.

Все пошло наперекосяк. Возвращаясь из «НоуСистемз» по мокрому шоссе за задними фонарями едущей впереди машины, скользящими как пара идентичных близнецов, каждая со своим отдельно-совместным напарником, Мэдди съела половину фунтовой упаковки «Джолли рэнчерс», выкурила пять сигарет без никотина и затем открыла окошко, чтобы впустить в салон выхлопные газы и выветрить зловонное негодование собственных кишок. Ей пришлось выбежать из машины и опорожнить содержимое своего желудка на автостоянке перед заброшенным универмагом «Кей-Март».

– Что же мне делать, мать тебя за ногу? – спросила Мэдди у пожарного тарана, который уныло раскачивался на ветру. – Теперь мне не удастся вытащить Менискуса из лаборатории. Он не получит доступ к игре, а Шарлотта достанет меня где угодно. Если Шарлотта узнает, на что способен Менискус, она его заберет. Ох, очешуеть можно! Почему я позволила СЕ вскружить мне голову? Берни прав. Почему я забыла о своем эксперименте? Я все делаю неправильно. Я по уши в дерьме, пропала моя головушка!

Может, ей удастся продержать Менискуса на лекарствах, пока она не увезет его из «Хайбриджа». Затем можно начать торговаться с б-кой за собственную жизнь. В конце концов, способ лечения от Y-аутизма – значительное достижение. К тому же Менискус проявляет признаки и других талантов. Даже если Берни просто спятил, Менискус должен чего-то стоить.