Текст книги "Предел прочности"

Я даже опешил от неожиданности:

– Какие могут быть планы, завтра тесты.

Том разочарованно покачал головой:

– И, впрочем, ничего нового. У тебя каждый день, как перед тестами. Но вот скажи мне, что ты выучишь за полдня?

Этим вопросом я и сам задавался, поэтому с ответом сразу не нашелся. А потом… Потом появился Соми.

Нависнув над Томом скалой, толстяк гневно прокричал:

– Встал с моего места!

Странный человек. Ну вот что ему мешало попросить спокойно. Разумеется, Том просьбу не выполнил бы, но по крайней мере со стороны это выглядело менее глупо. Теперь же весь класс наблюдал за скандалом, а МакСтоун, поймав кураж, откинулся на спинке стула, скрестив руки на груди.

– Я сказал, встал с моего места!

– Или что?

– Я сказал быстро! – Соми провизжал, краснея от кончиков ушей до шеи.

Толстяк подходил к грани, за которой сияла только пропасть, но тут в ситуацию вмешалась Ловинс:

– Соми, тихо.

Я даже не заметил, как девушка очутилась в эпицентре событий.

– Но он занял…, – жалостливо заблеял толстяк.

– Успокойся, – Катерина повернулась ко второму участнику. – Том, освободи пожалуйста место.

Том одарил девушку улыбкой, больше напоминавший звериный оскал:

– А то мамочка накажет?

– Том, – повторила девушка спокойным голосом.

– Мамочка сделает а-та-та?

– Старик, оно того не стоит, – тихо проговорил я.

В атмосфере гнетущей тишины, Том обвел присутствующих взглядом, отстучал пальцами короткую дробь по столешнице, после чего легко вскочил на ноги.

– Ну если мамочка настаивает, – и тут дурашливое выражение Тома резко сменилось на яростное, а в приторно-сладком голосе зазвучали металлические ноты: – сынульке только сопельки подтереть не забудь.

Соми, наконец, оказался на своем месте, плюхнувшись на стул и при этом бормоча что-то невнятное. Плечи его изредка подергивались, словно толстяк рыдал навзрыд. Девушка, погладила его по спине и, прошептав успокоительные слова, повернулась в мою сторону:

– Ну что, Воронов, доволен?

– А я здесь причем?

– При том, что остановить это мог раньше.

И ведь действительно мог, только не хотел.

Спустя пять минут в класс вошел Клод Труне, как всегда свежевыбритый и довольный жизнью. Одарив класс чарующей улыбкой он открыл папку и неожиданно начал речь с поздравлений:

– Сегодня обойдемся без переклички. Хотелось бы подвести промежуточные итоги. Завтрашние тесты это сделают лучше меня, но мы традицию нарушать не будем и отметим достойных курсантов месяца очередными званиями. И здесь у меня для вас приятная новость, потому что самый лучший ученик потока находится именно в вашей группе. Джанет?

Девушка в ответ скромно улыбнулась.

– Курсант Ли уже третий месяц подряд получает звания, с чем мы ее и поздравляем.

Клод активно захлопал, призывая всех поддержать его. И класс потонул в овациях, а Авосян разродился заливистым свистом.

– Ты большая молодец, ты достойна этого, как никто другой, – продолжил Труне, стоило аплодисментам стихнуть. – Так же очередные звания присваиваются Катерине Ловинс и Витору Луцику. Витора я отмечу особо, потому что это его первое повышение и, будем надеяться, не последнее. Так держать ребята!

Послышались очередные хлопки, куда более жидкие, чем в первый раз. Лично я за Катерину руки бы отбил, но вот крысообразный парень, вечно трущийся подле Рандольфа, симпатий не вызывал.

– Хочу напомнить, что помимо новых цифр в удостоверении, данные студенты будут получать повышенную стипендию. Учитесь хорошо, будьте лучшими, и академия позаботится о вас. А теперь вернемся к дню сегодняшнему, а точнее теме нашей дискуссии. Тем более, что повод у нас имеется. Ровно пятьсот лет назад состоялось последнее крупное сражение в истории цивилизаций шестимирья. В связи с круглой датой вот о чем хотелось поговорить. Война…

Я повернулся к окну и заметил россыпь капелек на стекле. Опять шел дождь: мелкий, осенний, противный. Прогноз был неутешительным, но и без того достаточно было поднять голову вверх, что впасть в осеннюю меланхолию. Все небо до горизонта затянула серая пелена, глухая и беспросветная. А где-то в Поволжье, довольный Витька несся по обжигающему песочному пляжу в сторону речных вод. И делал он это крайне медленно, если верить временному дисбалансу меж мирами. Настолько медленно, что здесь неделя пройдет, пока он накупается, а может и того больше.

Пальцы сами потянулись к ручке, и я привычным движением начал чертить геометрические фигуры в блокноте. Сегодня был день кубов и параллелепипедов, с заштрихованной по диагонали поверхностью. Под днищем очередной фигуры возникла труба, проползла до середины листа и, резко завернув направо, дошла до самого края, закончившись краном. Дорисовав капельку воды, я понял, что без емкости в эскизе не обойтись. Так возникла огромная цистерна, от которой в свою очередь расползались ленты новых труб, тянувшихся к фильтрам, перегонным аппаратам, дозиметрам. В чем был смысл сей системы и что перемещалось по ее внутренностям, не ответил бы и самый толковый инженер, однако я был крайне доволен получившимся рисунком. Дабы закрепить успех, перевернул листок, где рука набросала схему огромного заводского комплекса, с торчащими трубами, мартеновскими печами и зубчатыми колесами.

– У нас есть Воронов.

Уловив знакомую фамилию, я насторожился, прикрыв блокнот с компрометирующими рисунками.

–Да, пусть скажет, – раздалась нестройная многоголосица.

– Воронов, у вас есть, что добавить? – насмешливое выражение на лице Труне словно говорил мне «я знаю, чем ты занимался последний час».

Быстрым взглядом я оценил диспозицию: раскрасневшийся Соми, злой МакСтоун, самоуверенный Рандольф и веселый Авосян. Вот и пойми, о чем они говорили.

– Мне нечего добавить, – сказал я единственное, что мог в сложившейся ситуации.

– Как так? – в глазах Труне играли веселые бесенята, и я шестым чувством понял, просто так не отделаюсь. Эх, пропал завод, не дорисую. А учитель тем временем продолжил: – из здесь присутствующих только вы с Соми родились и жили в мирах, пораженных войною. Остальные могут судить об этом лишь со стороны, изучая документальные источники тех времен. Так что скажете, курсант Воронов: несет ли война с собой одно лишь зло и разрушение, как утверждает Энджи или не все так очевидно, на чем настаивает ваш приятель МакСтоун?

Приятель МакСтоун. Все то они знаю, за всеми они следят. А Том снова влез в дурацкую перепалку с толстяком, из которой мне теперь предстоит выпутываться.

Я попытался встать из-за парты, но Труне жестом усадил меня обратно. Школьная привычка срабатывала всякий раз, стоило преподавателю обратиться ко мне с вопросом.

– Напрасно смеетесь, – оборвал Труне прокатившиеся по аудитории смешки. – Определенно, это правило прививает ученикам дисциплину и уважение к преподавателю. А еще краткость мысли, потому как не каждый выдержит получасовой монолог на ногах.

Клод смотрел поверх голов, не обращаясь к конкретному курсанту, но мы и без подсказок понимали, в чей адрес была направлена шпилька. Толстяк любил растекаться мыслью по древу, а при живом весе за сто килограммов разглагольствовать на своих двух было сродни подвигу.

– Мы отклонились от темы. Прошу, дайте нам свою характеристику войне, во зло или во благо дана она мирам людским.

Во зло или во благо. Что за ерунда?

– Вопрос, – я кхекнул, прочищая горло: – вопрос поставлен не корректно.

– О как, – удивился Авосян на задней парте.

– Поясни, – Труне выглядел заинтересованным.

Куда тебя несет Петруха, остановись. Скажи, война – исчадие ада, несущая людям зло и разрушение. Это же так легко и просто сказать, что все ждут и хотят от тебя услышать. Ты же не чокнутый на боевой романтике МакСтоун, который неделю будет донимать вопросами о спартанцах, услышав историю про царя Леонида.

– Сама по себе война не плохая и не хорошая. Это инструмент, это следствие, но это не первопричина, чтобы рассматривать ее отдельно. Мы же не будем говорить про висящее на стене ружье, злое оно или доброе. В руках бандита оружие принесет горе, в руках защитника – спасение и жизнь.

– Вы слышите, что он говорит, – вдруг взбеленился Соми. – Это ярко выраженная риторика марцианцев. Еще чуть-чуть и мы услышим их извечное – война во благо. Нет, скажу я тебе. Война всегда есть зло. Зло, зло, зло, говорю я тебе. Извечно зло, какой бы логикой она не прикрывалась.

– Соми, – вмешался Труне, – мы уже выслушали твою точку зрения, теперь дай нам услышать других.

– Зло не война, а люди, которые ее начинают. Не способные договориться и прибегающие к последнему доводу негодяев. Не надо обезличивать вооруженные конфликты, называя их исчадием ада. За каждым таким исчадием стоят конкретные персоны с именами и фамилиями. Ищите кому это выгодно и давайте оценку им.

– Можно, – послышался тихий голос Ловинс. Дождавшись кивка преподавателя, девушка продолжила: – мне кажется, что Воронов не уловил суть спора. Мы ушли в пустую риторику, занимаясь объективацией войны, но цель дискуссии была иной. Война, как явление, может заключать в себе положительный эффект для государств, для цивилизации человеческой в целом или это только хаос, зло и разрушение?

– Вы были невнимательны курсант, в этом я поддерживаю Катерину. Невнимательны или просто не смогли вникнуть в суть материала. В последнем случае рекомендую поднять руку и уточнить сложные для понимания моменты. Здесь нечего стесняться. Продолжайте, Ловинс.

Типа дурачок. Интересно, это Труне мне за фразу «о некорректном вопросе» так мстит или заметил мои рисунки на свободную тему?

– Твой приятель МакСтоун высказался в том духе, что война рождает героев, которые служат для нас образцом. Согласен ли ты с этим примером и какие еще положительные черты видишь в этом явлении. Если видишь, конечно.

Мне кажется или в ее голосе звучат нотки ехидства. А она за что мне мстит, за Соми?

– Есть правда в словах МакСтоуна.

Договорить мне не дал класс, прыснувший от смеха. Труне даже понадобилось время, чтобы успокоить разошедшихся ребят. Кажется, я понял, почему Том выглядит таким злым: толпа великих гуманистов во главе с Соми затравила военного романтика, камня на камне не оставив от его доводов. Однако им этого оказалось мало, и они решили взяться за меня. Ну что ж, побудем и мы мартышкой на арене цирка.

– Есть правда в словах МакСтоуна, – повторил я мягко и спокойно. На этот раз никто не смеялся. – Пятьдесят лет назад на территории моей страны шла большая война, которая коснулась каждой семьи. Мои деды и прадеды были вынуждены взяться за оружие, чтобы защитить семью и дом, право на свободу и жизнь. И да, я горжусь ими. Они не были солдатами, простые рабочие и крестьяне, но они нашли в себе смелость выйти против сильного врага и победить. Ценою своею жизни подарили нам будущее, и я об этом помню.

– Они были просто убийцы, убивавшие других убийц, – неожиданно выкрикнул Соми и затих, словно сам не ожидал такого поступка от себя.

– Оценку другим давать очень легко, когда за окном идет дождь, а ты сидишь в теплой аудитории и ничего не знаешь об этой войне. Если у тебя на глазах будут насиловать и убивать мать, сестру или дочь, ты будешь призывать к гуманизму и человеколюбию?

– Вопрос некорректный. Нельзя доводить до этого.

– До чего?

– В любом конфликте всегда виноваты две стороны, нельзя однобоко рассматривать ситуацию. Для этого человеку и нужна голова, чтобы не убивать направо и налево, а уметь договариваться и решать конфликты мирным путем.

– Вчера была новость о гибели в космосе пассажирского лайнера…

– Малинар, – пришел мне на помощь Авосян.

– Малинар. Пираты разграбили и взорвали судно, на борту которого находилось сто пятьдесят тысяч человек. Часть погибла, часть попала в плен, но суть не в этом. Можешь мне сказать, кто выступил дураком в этой ситуации? У кого не хватило мозгов решить конфликт мирным путем? У капитана лайнера или пассажиров?

– Ты перекручиваешь.

– В чем, интересно?

– Там были бандиты, а не солдаты. Нужно отличать обыкновенный грабеж от политического конфликта.

– Очень интересно. То есть если вместо пиратов были бы повстанцы, выступающие за независимость какой-нибудь планеты или мира, ситуация бы в корне поменялась?

– Да, то есть нет. Нельзя рассматривать эту ситуацию условно. Есть конкретная ситуация с пиратами, ее и надо рассматривать.

– Почему нельзя? Ты же берешься условно рассматривать войну, о которой я говорил.

– Все войны одинаковы.

– Все войны разные. Бывают за наследство, бывают приграничные за остров или кусок земли, а бывают тотальные, за выживание целых народов. Как было у нас, когда загоняли жителей деревни в сарай и сжигали живьем, с детьми и стариками, без разбора. Уничтожали людей, только потому что они другой нации, держали их хуже животных за колючей проволокой, выдирали золотые коронки и толпами отправляли в газовые камеры. Никогда не суди о том, о чем не знаешь и не обобщай. Порою границы стираются между уголовниками и солдатами, ворами и политиками, насильниками и респектабельными гражданами. Однажды среди бандитов тебе может попасться тринадцатилетний пацаненок, которому нечего есть. И которого ты пристрелишь, испугавшись в темном переулке. Кто в данной ситуации будет дураком, а кто убийцей?

– Этого не будет, – зло взвизгнул Соми. – Ты опять берешь условную ситуацию.

– Будет. Пусть и не эта ситуация конкретно, но будет. Потому что ты избрал трудную профессию, где подмышкой висит боевой пистолет, а люди, с которыми придется иметь дело, будут самые разные: от прожженных убийц, до запутавшихся подростков, которые другой жизни не видели.

– Да я больше тебя знаю об этой профессии, ты, без году недели попавший в этот мир. У тебя мозгов даже не хватит…

– Курсант Энджи, – строгий окрик остановил начавшего набирать обороты толстяка. – За переход на личности второе предупреждение в этом месяце. Еще одна попытка оскорбить оппонента, и дискутировать будете за забором академии. У вас есть, что добавить по существу?

– Да, – толстяк провел потной ладонью по взъерошенным волосам. – Мы прекрасно знаем о вреде «серой» философии в риторике марцианцев. И я хотел бы поблагодарить своего оппонента за прекрасный образчик этого мышления. Нет добра, нет зла, есть только обстоятельства. Именно такие люди опаснее всего. Если от мерзавца заранее знаешь, чего ожидать, то персона с «серой» философией раскрывается лишь в критических ситуациях, когда любая помощь необходима. Они пользуются…

– Мы поняли тебя, Соми, – перебил толстяка Труне. – Нет необходимости раскрывать суть философии марцианцев. Воронов, есть, что возразить по сути?

– Не вижу смысла. У моего оппонента уже сложилась в голове картина из черного и белого, новым цветам места на полотне не найдется.

– Но здесь присутствует не только Энджи. Попробуй донести свою мысль до сокурсников и меня.

– Хорошо, попробую, – легко согласился я с преподавателем. – В моем мире давно бытует мнение, что самыми опасными в критических ситуациях являются простые обыватели. Да-да, не военные или уголовники, а обыкновенные люди, самый большой стресс которых – пробки на дорогах или ругань начальства. Они привыкли жить шаблонами размеренной жизни и любая критическая ситуация, выбивающая их из привычной колеи, может привести к чему угодно. Сбившая на дороге человека домохозяйка, от страха прячет труп в багажнике и отвозит в гараж, а потом распиливает тело, и кусками выносит до ближайшего пруда.

– Ерунда, – неожиданно взвизгнул сидящий передо мной Соми, так что я вздрогнул от неожиданности. – Только в вашем мире такие обыватели могут быть. И…и разные, – толстяк осекся, бросив быстрый взгляд на Труне. Видимо вспомнил про третье предупреждение.

– Может и ерунда, – не стал я спорить. – А может в этом и есть смысл. Однажды рядом не окажется девушки, которая прогонит хулигана с твоего места, и тогда придется действовать самому. Криками, угрозами, физической силой, а может обаянием. Нас рассудит только время и поступки, – я постарался улыбнуться Энджи, искренне и по-доброму, насколько это было возможно. А толстяка трясло. Щечки его колыхались в нетерпении, а влажные от слюны губы готовы были извергнуть очередной словесный поток. Ценой на третье предупреждение, не меньше. Но тут вмешались высшие силы в лице прекрасной девушки с греческим профилем.

– Я правильно тебя поняла, что психика солдат и уголовников больше приспособлена к критическим ситуациям.

Ловинс смотрела не на меня, а на толстяка, трясущего щечками от злости. Вопрос ради вопроса. И снова она его спасает, добрый ангел-хранитель.

– Я бы не стал выделять военных или бандитов. Это может быть любой человек, чей род занятий или профессия связаны с определенными рисками. Опять же, исключения возможны. Обыватель вдруг окажется с крепкой психикой, а детектив службы безопасности возьмет и запаникует.

– Я знаю одного такого, – подал голос МакСтоун. По классу пронеслась легка волна смешков.

Труне постучал ручкой по поверхности стола, призывая к порядку.

– В целом дискуссия мне понравилась, – продолжил он, когда все успокоились. – Ловинс и Мэдфорд, как всегда отлично. Дискуссию вели грамотно, логическую цепочку не теряли. К Джанет есть вопросы, особенной ко второй части выступления. До конца не раскрыта тема влияния войны на последующее развитие технологий. Думаю, ты и сама это понимаешь. Для других оценка была бы отлично, для лучшего курсанта на потоке только хорошо. Дальше по списку у нас Энджи и МакСтоун. Ребята, как всегда, много страсти, мало толку. Учитесь вести дискуссии без лишних эмоции. Парни вы не глупые, вам есть, что сказать, но без должного оформления и порядка получается пустое сотрясание воздуха. Ваша главная задача не выплеснуть поток информации на оппонента, а донести свою мысль, попытаться убедить его. Курсант Воронов, для тебя лично повторю: не вывести собеседника из себя, а убедить его в собственной правоте. Впрочем, отдаю должное, как образец провокации, спор с твоей стороны был безупречен. Особенно обращаю ваше внимание на язык тела и интонации Воронова, использованные им в дискуссии. Они играли куда большую роль, чем слова. Но к этому элементу мы вернемся на следующих занятиях. Кто у нас еще остался… Альсон, тебе снова не хватило уверенности.

После занятий я задержался, отдавая на проверку реферат или отчетную записку, если переводить с космо дословно. Двадцать листов, исписанных вручную корявым подчерком. Настолько исковерканным, что Труне морщился, пытаясь разобрать смысл изложенного. А я ведь честно предупреждал, что письменный дается мне с большим трудом и муками. Как писать, понимал, но вот рука с трудом выводила хвостики, да закорючки. Словно срисовывал иероглифы с невидимой шпаргалки в голове. В конечном итоге Труне махнул на все рукой и принял работу такой как есть.

Надев на ходу форменное пальто, я вышел на улицу, где меня поджидала Ловинс. Внутри приятно екнуло, но ровно на мгновение, пока я не заметил стоящих в отдалении Ли и Энджи.

– Доволен собой?

– Поясни.

Катя грустно улыбнулась, так что сердце мое сжалось в мучительном ожидании.

– А здесь нечего пояснять. Ты мерзок, Воронов. Мерзок и отвратителен.

– И ради этого ты ждала. Ждала все это время, чтобы сказать пару слов?

– Да.

– Не понимаю.

– А ты и не поймешь. Такие как ты, никогда не понимают. Однажды я допустила ошибку, доверившись незнакомому человеку, теперь я ее исправила. Файл с прыжком веры удален раз и навсегда.

– Театральщина какая-то, – крикнул я в спину уходящей девушке. – Пафосность, как в дешевом бульварном романе.

Она на миг остановилась, и я едва разобрал слова:

–Наверное. Мне так нужно.

…

Твою же мать.

Не знаю, сколько бродил по лесу, наматывая круги вокруг казармы. На улице уже стемнело, температура заметно упала, так что пробирало даже сквозь пальто с теплой подкладкой. Когда глаза перестали различать землю под ногами, я вышел к любимому месту у озера, некогда тихому и спокойному. Картина, представшая пред глазами, была настолько неожиданной и дикой, что впервые секунды думал брежу. Трое избивали ногами лежащего на боку человека, четвертый стоял рядом, азартно размахивая руками. Он изредка присоединялся к остальным для короткого пинка без замаха, а после отпрыгивал за спины, выкрикивая отдельные слова. Кажется, это было что-то вроде «давай-давай».

– Я смотрю, вечерок у вас удался, парни, – произнес я, едва разжимая стучащие от холода зубы. Сказано было тихо, но они услышали.

– Иди отсюда, Воронов, – сквозь тяжелое дыхание прошипел Мэдфорд.

Рандольф Мэдфорд собственной персоной и двое его дружков, имен которых так и не запомнил. Четвертым был Витор Луцик, вечная шестерка напыщенного аристократа. Именно он сейчас прятался за спинами товарищей, опасливо высовывая настороженную мордочку. На земле, скорчившись в позе эмбриона, лежал чернокожий парень, без одежды, в одних плавках. И я готов был поклясться, что знаю этого человека. Кому еще кроме Феликса придет в голову устраивать заплывы на чужой территории.

– Я так не думаю.

– Вали отсюда, тебе сказано, – рявкнул рыжий парень, стоявший по правую руку лидера. Мэдфорд, а именно он у них был за главного, лишь прожигал меня угрюмым взглядом, наклонив голову чуть вперед. В такой позе он напоминал здоровенного быка, готового ринуться на противника в любую секунду. Обычно галантный и учтивый, с аристократическими манерами, сейчас он напоминал дикое животное и это пугало больше всего. Уверен, что шансы мои равны нулю, сойдись мы в драке один на один. По факту ситуация выглядела еще хуже.

– Вас трое, я один, расклад понятен, – поспешил начать я разговор, пока не стало слишком поздно. До чего же сложно говорить трясущимися от холода челюстями. Или это страх вперемешку с адреналином так бьет по телу? – Ну положите вы меня на землю рядом с этим бедолагой, только потом что? Рот мне не заткнете, а я молчать не стану. О драке станет известно вышестоящему руководству, можете не сомневаться.

– Стукач, – зло процедил рыжий, потирая кулак правой руки. Мэдфорд же наоборот расслабился, опустив плечи и выпрямившись во всю длину немаленького роста.

– И ты думаешь, тебе поверят? – произнес он спокойным тоном, словно не пинал минуту назад скрутившееся в комок тело. – Мое слово против твоего, показания сына уважаемого семейства против выродка из глубин обезьяньей помойки.

– Наше слово, – добавил рыжий.

– Наше слово против твоего и слова негра, если он рискнет пикнуть. За нарушение учебной зоны можно вылететь из академии раз и навсегда, я правильно говорю, черномазый? – Рандольф наклонил голову вниз, но Феликс лежал молча. – Именно вы на нас напали: отморозок из 128 параллели и его дружок негр, шляющийся по ночам, где не следует. Репутация, Воронов, репутация в моем мире имеет большее значение.

– Репутация, Мэдфорд младший, – я не удержался, интонацией выделив слово «младший». – Репутация – это обоюдоострый клинок. Нанося удар смотри сам не порежься. Подумай хорошенько, что мне грозит – выкинут из академии? Да я три месяца назад даже не догадывался о существовании других миров. Вернусь домой и буду жить как раньше, легко и спокойно. А вот на твоей репутации… Нет, на репутации твоего семейства появится маленькое такое пятнышко. Малозаметное, но при желании на него можно обратить внимание. Думаю, у вашей семьи найдутся враги и конкуренты. И неизвестно кто из них хуже, потому как врагов своих знаешь и знаешь, чего от них ожидать, а вот кто станет завтра соперником за высокую должность, неведомо никому. Твою высокородную шкуру под микроскопом изучат, стоит только попытаться претендовать на место под солнышком. Вот здесь и всплывут подробности грязной драки в бытность курсантом, где оправданием послужили одни лишь слова дружков. Слишком мало для установления правды, не находишь?

– Мэд, чего он несет? Давай заткнем ему пасть, – вновь не выдержал рыжий, но меня уже было не остановить.

– Зная об этом, я постараюсь подложить под твою тушку мину замедленного действия, которая сработает лет через двадцать, а может через тридцать. Потребую детектор лжи, гипноз, сыворотку правды. Какие здесь у вас дополнительные процедуры положены, чтобы выявить истину? Пускай сегодня это не послужит основанием для вынесения тебе обвинительного приговора, но в будущем проблемы создаст. А мне большего и не надо.

Рыжий двинулся было в моем направлении, но Мэдфорд остановил его, схватив за плечо.

– Ты чего? – удивился друган, но Рандольф не стал затруднять себя ответом, снова обратившись ко мне.

– Дела можно подчищать за давностью лет. Через пять лет толстая папочка может превратиться в тонкую, так что никто даже не заметит.

– Может и не заметит, – согласился я. – А еще толстую папочку могут скопировать наиболее дальновидные сотрудники, которые знают цену информации. Дело темно, фамилия громкая, да тут дураком надо быть, чтобы мимо пройти. А когда две папочки сравнят лет через двадцать, появится новое пятно на репутации семейства Мэдфордов.

– Не склоняется, – зло процедил Рандольф.

– Что?

– На репутации семейства Мэдфорд. Фамилия не склоняется.

– Хорошо, – вновь легко согласился я. – Так что будет делать, Рандольф Мэдфорд младший – создавать проблемы на пустом месте или разойдемся по-хорошему?

– С тобой, сука, никто разговаривать не собирается, ни по-хорошему, ни по-плохому, – вызверился рыжий, но его настрой сбил Мэдфорд.

– Уходим.

– Да он же…

– Уходим, я сказал. А ты, Воронов, запомни, что нажил себе серьезного врага. И лет через пять, а может через двадцать он обязательно нанесет удар. И тогда парой синяков не отделаешься. Ходи, бойся и постоянно оборачивайся.

– Двух врагов, – процедил рыжий, сплюнув на землю в лучших традиция пацанов с родного мира.

Остальные не стали увеличивать число врагов, лишь бросили взгляды в мою сторону: хмурый достался от верзилы по левую руку, трусоватый – от Луцика.

Когда вся четверка скрылась в кустах я подошел к лежащему на земле парню и присел рядом на корточки.

– Дурак ты, снежок, – Феликс едва шевелил разбитыми губами, но слова звучали на удивление отчетливо. – Еще пара ударов и они бы сами ушли, даже сдавать меня не стали. Теперь врагов нажил.

– Дурак ты, Максимка, если не понимаешь. Идти сможешь?

Феликс приподнялся на локте, схватился за мою руку и попытался встать. Лицо парня исказила гримаса боли, а за разбитыми губами обнажились красные от крови зубы. Я было подхватил парня подмышки, но тот прошипел:

– Я сам.

И действительно, спустя мгновение он, пусть и не уверенно, но стоял на своих двух, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

– Моя бабушка покойная сказала бы, что краше только в гроб кладут.

– Пустяки. У бабушки твоей было хреновое чувство юмора, – Феликс сделал пару неуверенных шагов в сторону озера. Судя по всему, здорово досталось правому боку, потому как тело парня здорово перекосило именно в эту сторону. Он положил ладонь на ребра и выдал то ли вздох, то ли стон.

– Пловец из тебя сегодня никудышный.

– Пустяки, – повторил снова Феликс. – Главное, кости целы и вроде ничего не отбили.

– Голову если только, но ты и раньше обходился без этого органа.

Феликс охнул, едва сделав первую попытку засмеяться.

– А ты забавный, снежок. Бутылочку приготовь, не забудь.

Парень зашел в воду по самое горло, постоял так некоторое время, словно к чему-то прислушиваясь, а потом погреб, тихо и осторожно, заваливаясь на левую сторону.

По ребрам ему здорово прилетело, но я знал, что он доплывет. Такой тип людей из ада выберется, лишь бы свой выигрыш получить. Будет ему бутылочка, если тесты не провалю, и если еще свидимся. На счет последнего у меня были большие сомнения. Если парень не дурак, больше на озере не появится.

Я поправил задранный к верху воротник пальто и с удивлением обнаружил, что больше не мерзну. Подскочивший адреналин разогнал застоявшуюся кровь по сосудам, так что тело больше не бил озноб, а челюсть не ходила ходуном, отбивая зубами чечетку. Замечательно, хоть какой-то плюс из сложившейся ситуации.

До казарм я добрался без приключений, что само по себе было достижением с учетом фееричного дня. Зашел в коридор с мыслью попить горячего чайку, но желание улетучилось, стоило только услышать голоса из общей залы. Нет, только не сейчас, видеть никого не хотелось до зубовного скрежета. Хотя сравнение так себе, учитывая, что последний час я только и делал, что скрипел зубами на морозе.

Открыв дверь в свою комнату, я с наслаждением окунулся в тишину и покой. Вейзер с его надоедливой подружкой отсутствовали, сделав лучший подарок на вечер. И плевать, что во рту не было хлебной крошки с самого завтрака. Есть не хотелось абсолютно. Не было мыслей отсутствовали желания кроме одного единственного – прилечь на постель. Хотя бы на пять минут, подремать, привести голову в порядок. Скинув верхнюю одежду, я упал на кровать, зарылся носом в подушку понимая, что лежу неудобно и надо бы повернуться на бок. Вот сейчас, еще чуть-чуть и…

В замке ковырялись. Послышался женский смех со стороны коридора, и металлический скрежет. Кто-то снаружи возился с дверью, с трудом попадая в замочную скважину.

– Не мешай, – прозвучал приглушенный голос Вейзера, потом снова женский смех и глухой удар об стену. Может пошумят и свалят? И действительно, некоторое время стояла тишина, а после снова скрежет, смех, перешептывания. Так они до утра будут дверь открывать.

Я попытался встать с кровати, но резкая боль в шее заставила остановиться. Чревато было засыпать в неудобном положении, теперь наступила неминуемая расплата. Избегая любых движений головой, я принял сидячее положение и осторожно, не торопясь, спустил ноги на пол, в тщетных попытках нащупать тапочки. Попался только один ботинок и кажется пальто, которое я должен был бросить на спинку стула. Не добросил.

– Суй давай, – неожиданно звонко прозвучал женский голос в коридоре и очередная трель смеха.

Надо идти открывать, пока смешливая парочка не насовала чего в замочную скважину. Разминая пальцами стонущую от боли шею, я таки добрался до двери и обнаружил маленькое недоразумение.

– Открыто же, – с досады вырвалось у меня.

– Чего? – не понял голос Вейзера из коридора.

– Открыто, говорю, – я потянул ручку на себя и обнаружил за дверью Николаса и Марго, сидящих в обнимку прямо на полу. Юбка девушки задралась, обнажая прекрасные ножки до самых трусиков. Она счастливо улыбалась, теребя густую шевелюру парня. А сам парень был обильно перемазан помадой, только не понятно своей или дамской. Культура чужого мира вносила некоторый диссонанс в логическую цепочку умозаключении.

– О, Петя, Петенька, – девушка потянула ко мне свободную руку, словно хотела обнять.