Текст книги "И плачут ангелы"

– Да это же грабеж средь бела дня! – ахнул Джордан.

– Другого шампанского на продажу нет во всем Матабелеленде.

– Мистер Родс будет недоволен.

– Ничего, я буду доволен за нас обоих, – заверил брата Ральф. – И скажи ему, что я беру наличными вперед.

Джордан отправился сообщать хозяину дурные вести, а Ральф неторопливо подошел к жениху и положил руку ему на плечо:

– Гарри, дружище, ты должен быть мне благодарен. О твоей свадьбе будут рассказывать легенды сто лет спустя. Кстати, ты еще не сообщил красавице-невесте, где она проведет медовый месяц?

– Пока нет, – признался Гарри.

– Мудрое решение, старина. Страна Уанки – это, конечно, не номер для новобрачных в отеле «Маунт-Нельсон» в Кейптауне.

– Вики меня поймет, – не столько с уверенностью, сколько с надеждой заявил Гарри.

– Разумеется, поймет! – согласился Ральф.

В этот момент вернулся Джордан, размахивая чеком, который мистер Родс нацарапал на рваной этикетке от шампанского.

– Какой подходящий выбор бланка! – пробормотал Ральф, кладя чек в нагрудный карман. – Я пошлю Исази за новым фургоном.

Слух о бесплатном шампанском для всех желающих достиг Булавайо, и город вымер. Бармен «Гранд-отеля», не в состоянии выдержать конкуренции, закрыл опустевший бар и присоединился к толпе, идущей на юг. Услышав новости, судьи досрочно завершили игру в крикет на полицейском плацу, и двадцать два игрока, все еще в спортивной форме, окружили фургон Исази почетным караулом. За ними следовали прочие жители города – верхом, пешком и на велосипедах.

Крохотная церквушка миссии вместила лишь малую часть званых и незваных гостей, остальные заполнили двор, причем наиболее плотная толпа собралась вокруг двух расположенных подальше друг от друга фургонов с шампанским. Обильные возлияния и теплое шампанское сделали мужчин громогласно-сентиментальными, а многих женщин заставили расчувствоваться до слез, так что долгожданное появление невесты встретили бурными аплодисментами.

Под руку с зятем и в сопровождении сестер Виктория прошла через расступающуюся толпу к церкви. Красавица-невеста – зеленые глаза сияют, рыжеватые волосы горят на белом атласе платья, – выйдя из церкви под руку со свежеиспеченным мужем, стала просто неотразима.

– Ну вот, формальности закончились, теперь можно начинать праздновать по-настоящему! – провозгласил Ральф, давая знак наспех собранному квартету, где скрипачом был единственный на весь Матабелеленд гробовщик.

Музыканты рьяно заиграли Гилберта и Салливана, к северу от Лимпопо других нот не водилось. Каждый из четверки по-своему интерпретировал «Микадо», так что танцоры могли вальсировать или плясать польку – в зависимости от настроения и количества выпитого шампанского.

К рассвету гости разошлись вовсю, и за церковью вспыхнула первая драка. Однако Ральф уладил ссору, заявив закатавшим рукава драчунам: «Господа, так дело не пойдет. Сегодня мы все веселимся, и размолвкам здесь не место». Прежде чем забияки успели сообразить, что происходит, он врезал обоим – одному правой, другому левой, – уложив соперников на землю, а потом вежливо помог подняться и повел пошатывающихся гостей к ближайшему фургону с выпивкой.

К рассвету второго дня веселье было в самом разгаре. Новобрачные, не желая пропустить такое развлечение, не спешили отправляться в свадебное путешествие и отплясывали под тюльпанными деревьями. Мистер Родс, отдохнув за ночь в своей карете, снова появился, умял приготовленный Джорданом на костре обильный завтрак из бекона и яиц, запил его бокалом шампанского и решил сказать речь. Его обычное красноречие и обаяние усиливались ощущением торжественности момента и горячей верой в то, что он провозглашал.

– Мои родезийцы! – начал мистер Родс, и слушатели с восторгом приняли его слова, усмотрев в них скорее отеческую любовь, чем хозяйское высокомерие. – Вместе мы с вами сделали гигантский шаг вперед, приблизив тот день, когда карта Африки окрасится розовым цветом от Кейптауна до Каира, когда этот прекрасный континент встанет рядом с Индией – великолепный алмаз рядом с сияющим рубином в короне нашей возлюбленной королевы…

В ответ американцы и греки, итальянцы и ирландцы завопили не менее громко, чем собственно подданные «возлюбленной королевы».

Робин Сент-Джон целых полчаса выслушивала излияния Родса, прежде чем потеряла контроль над собой, сбросив маску чопорной холодности, надетую по совету Ральфа. Стоя на веранде дома, она принялась читать свои еще не опубликованные стихи:

 
Он будто спит с закрытыми глазами,
Всегда меланхоличен, кроток, вял.
Отец его коров сюда гонял,
Он ходит за хозяйскими стадами.
Он лук тугой забыл, пока годами
На посохе персты соединял.
Ни разу духу мести он не внял,
Без родины оставленный врагами…[5]5
  Из стихотворения Томаса Прингла «Готтентот». Перевод М. Калинина.


[Закрыть]
 

Высокий голос Робин звенел, перекрывая голос мистера Родса, головы слушателей поворачивались туда-сюда, словно наблюдая за теннисным матчем.

– И это всего лишь начало! – Мистер Родс заговорил громче. – Славное начало, но не более того. Еще остались невежественные надменные люди, причем не все они чернокожие, – даже самый последний тугодум немедленно понял, что Родс намекает на старика Крюгера[6]6
  Имеется в виду Пауль Крюгер (1825–1904) – лидер буров, возглавивший борьбу против британского влияния в Южной Африке, президент Южно-Африканской Республики (Трансвааль).


[Закрыть], бурского президента Южно-Африканской Республики, – и этим людям нужно дать возможность принять защиту Британской империи добровольно, а не повинуясь силе оружия.

Оратор вновь очаровал аудиторию, захватив ее внимание, и тогда Робин, поддавшись воинственному настрою, разразилась еще одним стихотворением:

 
Не жаловал он буров никогда —
Пускай отверста раны борозда,
Все ассегаи – боевой заточки.
Кто он такой? Грабитель? – Да. Солдат
Войны, где белый бьется с темнокожим.
Дикарь? – Конечно. Неизменно рад
Он заплатить злодею злом похожим.
Язычник? – Коль христианин ты сам,
Направь его стремленья к небесам[7]7
  Из стихотворения Томаса Прингла «Кафр». Перевод М. Калинина.


[Закрыть].
 

Два дня и две ночи бурного веселья притупили мыслительные способности слушателей, и страстная декламация Робин была встречена столь же страстными аплодисментами, хотя, слава богу, смысла стихов никто не понял.

– Господи спаси и помилуй! – простонал Ральф. – Меня сейчас стошнит от ура-патриотизма и пронесет от поэзии!

Он пошел подальше от соревнующихся ораторов, захватив бутылку шампанского из запасов мистера Родса и посадив на плечи сына. Джонатан, в матроске и соломенной шляпе-канотье, цокал и пришпоривал отца пятками, словно пони.

Чернокожие гости были поглощены трудной задачей – им предстояло съесть пятьдесят быков и выпить тысячу галлонов пива, сваренного Джубой. Здесь предавались танцам с еще большим упоением, чем это делали гости под тюльпанными деревьями. Юноши подпрыгивали, изгибались и топали, поднимая пыльные вихри, пот ручьями тек по обнаженным торсам. Девушки покачивались, переступали с ноги на ногу и пели. Барабанщики выбивали бешеный ритм, пока не падали в изнеможении, тогда кто-нибудь другой подхватывал дубинки и начинал бить в барабаны из полых стволов деревьев.

Джонатан, сидя на плечах Ральфа, повизгивал от удовольствия, глядя, как из крааля вытащили здоровенного рыжего быка с горбом на спине. Вперед выбежал мужчина с копьем и ударил быка в шею, проткнув сонную артерию и яремную вену. С жалобным мычанием животное рухнуло на землю, конвульсивно брыкаясь. Мясники налетели на тушу, сняли всю шкуру целиком и принялись вырезать лакомые кусочки, на горящие угли полетели влажные блестящие почки, печень и требуха. Затем пришла очередь ребер, с которых срезали толстые куски мяса, складывая их на жаровни.

Полусырое мясо, истекающее соком и жиром, торопливо запихивали в рот и запивали пивом, запрокидывая головы. Один из поваров бросил Ральфу кусок опаленной на огне требухи, которую даже не очистили от содержимого желудка. Без видимого отвращения Ральф оторвал испачканную часть и откусил кусок белого мяса.

– Мушле! Хорошо, очень хорошо! – похвалил он повара и передал кусочек сидящему на плечах сыну. – Ешь, Джон-Джон! Если пища съедобна, то пойдет на пользу!

Сын послушно зачавкал и согласился с отцом:

– Мушле, папа! Очень вкусно!

Отца и сына окружили танцоры. Подпрыгивая и кружась, они бросили вызов Ральфу.

Ральф посадил Джонатана на ограду загона для скота, откуда мальчик мог наблюдать за происходящим, затем вышел в середину круга и встал в героическую позу танцора-нгуни. Базо научил друга танцевать, когда они были подростками. Ральф высоко, чуть ли не к плечу, поднял правое колено и с силой ударил ногой в землю. Громкий топот вызвал одобрительные крики:

– Й-и-е! Й-и-е!

Ральф подпрыгивал, топал и принимал воинственные позы. Остальным танцорам пришлось попотеть, чтобы не отстать от него. Женщины хлопали в ладоши и пели. Сидевший на ограде крааля Джонатан вопил от счастья и гордости:

– Посмотрите на моего папу!

Запыхавшийся, тяжело дышащий Ральф в насквозь промокшей от пота рубашке вышел из круга и снова посадил сына на плечи. Они пошли дальше, приветствуя по имени тех, кого узнавали в толпе, принимая угощение в виде кусочка говядины или глотка терпкого, густого, как кисель, пива, пока наконец не оказались на пригорке позади загона для скота. Здесь, вдали от танцоров и любителей повеселиться, он нашел того, кого искал.

– Я вижу тебя, Базо, Топор. – Ральф присел на бревно рядом с другом, поставил на землю бутылку шампанского и передал Базо сигарету – к курению он пристрастился много лет назад, работая на алмазных копях в Кимберли.

Мужчины курили, наблюдая за пиршеством и танцами. Джонатан заскучал и незаметно ускользнул в сторонку в поисках более интересного занятия. Далеко идти не пришлось, к нему подошел мальчик примерно на год младше самого Джонатана.

Тунгата, сын Базо, внук Ганданга, правнук Мзиликази, был полностью обнажен, лишь ожерелье из ярких керамических бус охватывало талию. В середине пухлого животика виднелся выступающий пупок, короткие ручки и ножки покрывал слой здорового жирка, образуя ямочки на коленях и собираясь складками на запястьях. Круглолицый малыш завороженно рассматривал незнакомца широко раскрытыми глазами.

Джонатан ответил ему тем же и не сделал попытки убежать, когда Тунгата с любопытством потрогал воротник матроски.

– Как зовут твоего сына? – спросил Базо, наблюдая за детьми с непроницаемым выражением лица.

– Джонатан.

– Что означает это имя?

– Подарок Бога, – ответил Ральф.

Джонатан снял канотье и надел его на голову юного матабельского принца. Украшенная ленточками соломенная шляпа так нелепо смотрелась на голом чернокожем мальчике с круглым животиком, под которым задорно торчал необрезанный пенис, что мужчины невольно улыбнулись. Тунгата радостно загукал, схватил Джонатана за руку и, не встречая сопротивления, потащил в гущу танцоров.

Мимолетный поступок малышей оставил после себя тепло, растопившее лед между взрослыми. На мгновение мужчины вновь сблизились, как во времена юности. Передаваемая из рук в руки бутылка шампанского опустела. Базо хлопнул в ладоши, и мгновенно появившаяся Танасе опустилась перед мужем на колени, протягивая кувшин пенистого напитка. На Ральфа она не смотрела и исчезла так же безмолвно, как пришла.

В полдень Танасе вернулась к мужчинам, по-прежнему поглощенным разговором. За одну ее руку держался Джонатан, за другую – Тунгата, все еще с соломенной шляпой на голове. Ральф совсем позабыл о сыне и, увидев его, невольно вздрогнул от ужаса. Ангельская улыбка малыша была едва различима под слоем грязи и говяжьего жира. Матроска стала жертвой чудесных игр, изобретенных вместе с новым приятелем: воротник держался на честном слове, брюки на коленях протерлись до дыр. Некоторые пятна грязи на одежде были следами пепла, бычьей крови и свежего навоза, происхождение других Ральф определить затруднялся.

– Господи! – простонал он. – Твоя мать убьет нас обоих! – Он осторожно взял сына на руки и обратился к Базо: – Когда мы снова увидимся, дружище?

– Скорее, чем ты думаешь, – тихо ответил тот. – Помнишь, я говорил тебе, что буду работать на тебя, когда придет время?

– Помню, – кивнул Ральф.

– Время пришло.

* * *

Виктория проявила невероятную терпимость, узнав, что проведет медовый месяц вовсе не там, где предполагала.

– Ральфу пришло в голову проверить одну африканскую легенду, – смущенно объяснил Гарри Меллоу. – Он хочет поехать в страну Уанки, к огромным водопадам, обнаруженным доктором Ливингстоном на реке Замбези. Вики, я знаю, ты мечтала попасть в Кейптаун и впервые в жизни увидеть море…

– Прожила же я без моря двадцать лет, могу потерпеть еще немного. – Она взяла мужа за руку. – С тобой хоть на край света, любимый, в страну Уанки, в Кейптаун и даже на Северный полюс, лишь бы мы были вместе.

Экспедицию организовали так, как это привык делать Ральф Баллантайн: шесть фургонов и сорок слуг сопровождали две семьи в путешествии на север к величественным лесам возле реки Замбези. Погода стояла хорошая, вокруг кишела дичь, и путешественники продвигались вперед не спеша. Новобрачные ворковали и миловались, бросая друг на друга такие томные взгляды, что невозможно было не заразиться их настроением.

– Что-то я не пойму, у кого именно медовый месяц! – прошептала Кэти на ухо Ральфу однажды утром, когда супруги нежились в постели.

– Все вопросы потом! – заявил Ральф, и Кэти с хриплым смешком откинулась на пуховый матрас.

Вечером и во время остановок на обед Джонатана приходилось насильно снимать с пони, которого Ральф подарил пятилетнему сыну на день рождения. Кэти смазывала потертости на ягодицах мальчика целебной мазью.

В деревню Уанки они добрались на двадцать второй день путешествия и впервые с момента выхода из Булавайо спустились с небес на землю.

Во времена правления Лобенгулы Уанки считался мятежником, объявленным вне закона. Лобенгула четырежды посылал отряды с приказом принести голову преступника в Булавайо, но скользкий, как угорь, Уанки был невероятно хитер, дерзок и лжив – все четыре импи вернулись с пустыми руками, чем навлекли на себя гнев короля.

После поражения и смерти Лобенгулы Уанки нагло объявил себя вождем земель в междуречье Замбези и Гваай и стал требовать дань с тех, кто приходил торговать или охотиться на слонов, стада которых загнали в скверные места между обрывистыми склонами гор в долине Замбези, где муха цеце не позволяла использовать лошадей и только самые стойкие отваживались пешком преследовать серых гигантов.

Уанки оказался высоким симпатичным мужчиной средних лет. Он вел себя, как и полагается вождю: сдержанно принял подаренные одеяла и бусы, вежливо поинтересовался здоровьем Ральфа, его отца, братьев и сыновей, а затем стал ждать, точно крокодил у водопоя, когда же гость заговорит об истинной цели приезда.

– Горючие камни? – задумчиво повторил Уанки, прикрыв глаза, словно вспоминая, приходилось ли ему видеть такое чудо, и вдруг совершенно простодушно заявил, что всегда мечтал о фургоне. У Лобенгулы был фургон, поэтому Уанки считал, что каждый великий вождь должен иметь такой же. Он повернулся на резном табурете и многозначительно посмотрел на поляну возле крааля, где расположились шесть великолепных восемнадцатифутовых фургонов Ральфа, сделанных в Кейптауне.

– У этого мошенника ни стыда ни совести! Такого наглого заявления от чернокожего я еще не слышал! – возмущался Ральф, сидя у костра. – Фургон ему захотелось! Ценой в триста фунтов, между прочим!

– Милый, может быть, это не так уж дорого, если Уанки покажет тебе, где искать? – мягко спросила Кэти.

– Да будь я проклят, если соглашусь! Я бы дал ему пару одеял или ящик бренди, но не фургон за триста фунтов!

– Черт возьми, Ральф, ты абсолютно прав! – согласился Гарри. – Да за такие деньги мы Лонг-Айленд купили…

Его прервало тихое покашливание за спиной: Базо бесшумно подошел от второго костра, вокруг которого расположились слуги и погонщики. Ральф кивнул ему.

– Хеншо, – заговорил Базо, – ты ведь сказал, что мы идем сюда охотиться на буйволов. Ты мне не доверяешь?

– Базо, ты мой брат.

– Значит, ты обманываешь братьев?

– Если бы в Булавайо услышали, что я иду за камнями, которые могут гореть, то за нами увязалась бы добрая сотня фургонов.

– Я же рассказывал тебе, что когда-то водил свой отряд в эти холмы, гоняясь за тем самым голым павианом, которого ты теперь осыпаешь подарками.

– Что-то не припомню, – покачал головой Ральф.

Базо поспешно сменил тему – за все те годы, когда он был предводителем «кротов», поход против Уанки стал его единственным провалом. Индуна прекрасно помнил раздражение старого короля, такое не забывается.

– Хеншо, если бы ты поговорил со мной, нам не пришлось бы тратить время на переговоры с этим сыном тридцати отцов, с мерзким шакальим дерьмом, с этим…

Ральф вскочил и стиснул плечи Базо, не дав ему высказать до конца свое мнение об Уанки.

– Базо, ты знаешь, где найти горючие камни? Ты это имеешь в виду?

Базо кивнул.

– И твой фургон останется при тебе! – добавил он.

По лесным полянам они ехали навстречу рассветному зареву. Стада буйволов расступались, пропуская путников, и вновь смыкались за их спинами. Огромные черные звери, которым массивные роговые наросты на голове придавали вид задумчивого достоинства, вздергивали мокрые носы, удивленно разглядывая проезжающих неподалеку всадников, и снова спокойно принимались пастись. Всадники едва замечали буйволов, не сводя глаз с широкой, покрытой шрамами от пуль спины Базо, который легко бежал впереди, указывая дорогу к низкой гряде холмов, чьи плоские вершины поднимались над лесом.

На первом же склоне лошадей стреножили и дальше пошли пешком. Перед ними уверенно перескакивала по скалам маленькая, похожая на серну антилопа-прыгун, а сверху грозно тявкал старый бабуин. Даже бегом Ральф и Гарри не могли угнаться за Базо, и тот остановился на полпути, на уступе, над которым поднималась отвесная стена до самой вершины. Без лишнего драматизма Базо мотнул головой, и его запыхавшиеся, вспотевшие после подъема спутники застыли, потеряв дар речи.

Зажатая в каменном склоне, словно сыр в бутерброде, вдоль всей скалы сколько хватало глаз тянулась горизонтальная жила толщиной в двадцать футов. Она была чернее ночи и в то же время отливала зеленью в косых лучах утреннего солнца.

– Вот единственное, чего нам не хватало в этой стране! – тихо сказал Ральф. – Горючие камни, черное золото, – теперь у нас есть все.

Гарри Меллоу почтительно приложил руку к скале, точно паломник, прикасающийся к мощам святого.

– Нигде, даже в горах Кентукки, я не видел такого отменного угля, да еще в таких количествах!

Он сорвал с головы шляпу и с воинственным воплем швырнул ее вниз по склону.

– Мы богаты! – закричал Гарри. – Безумно, невообразимо богаты!

– Ну как, это лучше, чем работать на мистера Родса? – спросил Ральф.

В ответ Гарри схватил его за плечи, и друзья с радостными криками закружились в победном танце на узком уступе. Прислонившись к угольной жиле, Базо наблюдал за ними без тени улыбки на лице.

Две недели друзья размечали и столбили участки, где под землей мог находиться уголь. Гарри делал замеры с помощью теодолита, а Базо и Ральф вместе с командой помощников вбивали колышки и выкладывали по углам участков пирамидки из камня.

За это время в холмах обнаружили еще десяток мест, где на поверхность выходили богатые залежи поблескивающего угля.

– Запасов хватит на тысячу лет! – прикинул Гарри. – Хватит на паровозы и домны, на все, что необходимо новой стране.

На пятнадцатый день измотанные до предела друзья вернулись в лагерь во главе не менее уставшей бригады помощников-матабеле.

Новобрачная, лишенная мужа на целых две недели, выглядела бледной и потерянной, словно вдова на похоронах. Однако уже на следующее утро к ней вернулся румянец и глаза горели прежним огнем, она хлопотала над Гарри, наливая ему кофе и подкладывая груду ломтиков копченого мяса бородавочника и горку поджаренных страусиных яиц с ярко-желтыми желтками.

За завтраком, сидя во главе стола, поставленного в тени гигантских брахистегий, Ральф сказал Кэти на местном наречии мсаса:

– Дорогая, открой-ка бутылку шампанского, нам есть что отпраздновать! – Он поднял кружку, наполненную до краев. – Дамы и господа, выпьем за золото из шахт Харкнесса и уголь из месторождения Уанки, а также за богатые запасы того и другого!

Они со смехом чокнулись и выпили до дна.

– Давайте останемся здесь насовсем! – сказала Вики. – Я невероятно счастлива и хочу, чтобы так продолжалось всегда.

– Мы немного задержимся, – согласился Ральф, обнимая Кэти за талию. – Я сказал доктору Джиму, что мы поехали охотиться на буйволов. Если мы вернемся без пары фургонов шкур, господин доктор заподозрит неладное.

* * *

Вечером подул легкий ветерок с востока. Ральф знал, что в это время года ветер не изменит направления всю ночь, а днем усилится от солнечного тепла.

К рассвету посланные на восток матабеле с двумя упряжками быков добрались до берега реки Гваай и срубили там две большие высохшие акации. Подожженные стволы вспыхнули, словно факел, и перепуганные быки помчались галопом. Погонщики направили их в противоположные стороны, поперек ветра. Каждая упряжка тащила полыхающее дерево, от которого разлетались искры и горящие ветки, поджигая высокую сухую траву. Через час лесной пожар распространился на много миль, и ветер с ревом гнал пламя на большую поляну, где стояли фургоны Ральфа. Клубы дыма плотной пеленой застилали небеса.

Ральф разбудил лагерь еще до рассвета и лично наблюдал за выжиганием травы на поляне: утренняя роса не давала огню выйти из-под контроля. Матабеле подожгли траву с наветренного края, и огонь выжег всю поляну до леса на противоположной стороне. Пламя затушили, когда оно подобралось к самым деревьям.

Не дожидаясь, пока почерневшая земля остынет, Исази вывел фургоны обратно на поляну и поставил их прямоугольником, загнав волов в середину. Теперь можно было перевести дух и посмотреть на восток. Черное облако дыма над лесом закрыло рассветное зарево, и островок безопасности на пути гигантской стены пламени вдруг показался очень маленьким. Даже обычно жизнерадостные матабеле притихли и, затачивая ножи, то и дело настороженно поглядывали на клубящийся дым.

– Мы покроемся сажей с головы до ног! – пожаловалась Кэти мужу. – Все будет в грязи!

– И слегка поджарится, – хохотнул Ральф, вместе с Базо проверяя запасных лошадей и готовя ружья. Потом он подошел к жене и приобнял ее за плечи. – Вы с Вики должны оставаться в лагере. Что бы ни случилось, не покидайте фургоны. Если станет жарко, побрызгайтесь водой, но ни в коем случае не уходите из лагеря.

Почуяв запах дыма, Ральф подмигнул Гарри, который все никак не мог оторваться от Вики.

– Спорим на мою часть месторождения Уанки против твоей.

– Ральф Баллантайн, хватит сумасшедших пари! – торопливо вмешалась Вики. – Гарри теперь женат и должен обеспечивать семью!

– Тогда спорим на гинею, – снизил ставку Ральф.

– Договорились! – согласился Гарри.

Ударив по рукам, мужчины вскочили на лошадей.

Базо вел в поводу запасную лошадь для Ральфа с ружьем в чехле и полным патронташем, привязанным к луке седла.

– Держись рядом со мной, Базо, – велел Ральф и глянул на Гарри – у того тоже был помощник-матабеле с запасной лошадью. – Готов?

Гарри кивнул, и всадники выехали из лагеря.

Ветер доносил едкий запах дыма, и лошади нервно раздували ноздри, осторожно ступая по горячему пеплу.

– Ты только посмотри! – восхищенно воскликнул Гарри.

Буйволы начали уходить от пожара в подветренную сторону. Одно стадо постепенно сливалось с другим: сначала сотня голов, потом пятьсот, а потом и тысяча. Вскоре многие тысячи животных двигались единым потоком, все быстрее уходя на запад, и земля дрожала под ударами копыт. Время от времени один из быков останавливался, и коровы тоже замедляли шаг. Мощный, точно каменная статуя, бык поднимал рогатую голову, защищенную роговыми наростами, и втягивал влажными ноздрями ветер с востока. Едкая гарь заставляла животное моргнуть, развернуться и перейти на тяжелую рысь. Коровам передавалось беспокойство вожака, а рыжие телята с удивленным мычанием жались к материнским бокам.

Теперь свободного пространства не осталось, стада шли сплошным потоком шириной в милю. Гигантские животные, самое крупное из которых весило более полутора тонн, двигались рядом, уткнувшись мордами в хвосты впереди идущих. Первый ряд выскочил из леса на окраину поляны, а сзади напирали все новые плотные ряды, которые скрывались в облаках поднятой пыли и между серебристыми стволами брахистегий.

Ральф завязал шарф, закрывая рот и нос, и натянул шляпу пониже.

– Гарри, дружище, с этой стороны фургонов, – Ральф широко махнул рукой, – все буйволы мои, а с той – твои.

– И гинея тому, у кого будет больше добычи! – согласился Гарри, заряжая свой «ли-энфилд».

С диким индейским воплем он воткнул пятки в бока лошади и помчался прямо на надвигающихся буйволов.

Ральф не стал следовать его примеру и пустил лошадь рысью, под углом к бегущему стаду, чтобы не спугнуть животных преждевременно: их внимание было полностью поглощено пламенем за спиной, что позволило охотнику подобраться совсем близко. Выбрав подходящего быка из переднего ряда, Ральф прицелился в толстую, как бочка, шею – в складку голой, покрытой коростами кожи.

Топот копыт и мычание телят почти заглушили звук выстрела. Бык на бегу ткнулся носом в землю и, перекувыркнувшись через голову, упал на спину, потом уныло заревел, судорожно подергиваясь в смертельной агонии. Испуганное стадо понеслось галопом.

Ральф высвободил обе руки для стрельбы, управляя конем тычками пяток и носков, и упорно двигался навстречу сплошному потоку черных туш. Иногда дуло ружья оказывалось в нескольких дюймах от гигантской шеи, и мгновенная вспышка пламени, стремительная и яркая, будто наконечник копья, погружалась в толстую шкуру. После каждого выстрела один из буйволов падал: с такого расстояния опытный охотник не мог промахнуться. Ральф стрелял, пока не закончились патроны в обойме, торопливо перезарядил ружье и продолжал стрелять, не опуская приклада и не сводя глаз с прицела.

Ствол раскалился, отдача жестко била в плечо, заставляя клацать зубами. Ральф до крови ободрал кожу на указательном пальце правой руки о скобу спускового механизма, поэтому на перезарядку потребовалось чуть больше времени. Барабанные перепонки не выдержали грохота пальбы: выстрелы казались приглушенными хлопками, рев и мычание несущегося стада словно доносились издалека. Тучи пыли застилали глаза, в лесу царил полумрак от нависших над головой ветвей. По лицу Ральфа текла кровь: подбородок, губу и лоб рассекли камешки, подброшенные в воздух копытами, бешено бьющими о землю.

Ральф заряжал, стрелял, заряжал снова, давно потеряв счет убитым буйволам, а бесконечный живой поток по-прежнему обтекал спотыкающуюся лошадь с обеих сторон.

Патронташ вдруг опустел, и Ральф с изумлением понял, что израсходовал сотню патронов. Инстинктивно поднырнув под нависшей веткой, он достал из седельной сумки новый патронташ и тут заметил перед собой громадного быка.

Ральфу он показался королем всех буйволов: тяжелый, как гранитные валуны на склонах холмов Матопо, и такой старый, что кончики громадных рогов стерлись и затупились. От старости шерсть на спине и крупе поседела и облезла, в глубоких складках кожи по обеим сторонам огромных яичек висели гроздья присосавшихся клещей.

Измотанная лошадь Ральфа не могла угнаться за быком, и он стремительно удалялся, мускулы гигантских ног сокращались и расслаблялись, под тяжестью тела раздвоенные копыта глубоко уходили в мягкую песчаную почву.

Ральф прицелился в позвоночник буйвола, в основание длинного хвоста, ожесточенно хлеставшего по бокам в горячке бега. В момент, когда Ральф спускал курок, плечо зацепилось за ветку, и выстрел ушел в сторону: сочно чмокнув, пуля погрузилась в округлый черный круп, из которого брызнула кровь.

Бык споткнулся, но устоял на ногах и резко свернул в сторону. Ральф подстегнул усталую лошадь, собираясь догнать буйвола, как вдруг впереди из облака пыли показался толстый серебристый ствол. В последний момент Ральф успел увернуться, хотя жесткая кора оцарапала колено. Тем временем бык затерялся среди обезумевшего стада, исчезнув в клубах пыли.

– Ну и пусть идет! – закричал Ральф.

Снова найти определенное животное в этой толчее было просто невозможно. Торопливо перезарядив раскаленный винчестер, Ральф уложил упитанную рыжую буйволицу выстрелом в затылок и через мгновение попал в плечо ее теленку.

Обойма опустела. Ральф принялся перезаряжать винтовку, не глядя по сторонам, пока инстинктивное ощущение опасности не заставило его вскинуть голову.

Раненый бык вернулся, чтобы атаковать обидчика.

Зверь вылетел из сумрачного облака пыли, точно черная лавина, сметая с пути тех, кто не успел отскочить, и пробил себе дорогу сквозь плотный поток животных. Задранный вверх нос влажно блестел, из раздутых ноздрей свисали длинные серебристые нити слизи. Буйвол несся со всех ног, из-под бешено бьющих копыт взлетали фонтанчики пыли.

– Давай же, давай! – отчаянно крикнул Ральф, понукая измотанного мерина, чтобы увести его в сторону, и одновременно заряжая винчестер.

Буйвол стремительно приближался, двигаясь с легкостью газели. Ральф выстрелил в упор, зная, что второго шанса не будет. От роговых пластин на лбу полетели осколки; бык встряхнулся, восстанавливая равновесие, и опустил гигантскую голову.

До лохматого черного загривка можно было легко дотянуться рукой. Ральф поспешно выдернул ногу из стремени, поставив ее на седло – тупой конец рога воткнулся в грудную клетку лошади, как раз в то место, где недавно находилось колено всадника.

Хрустнули ребра, ломаясь, словно спички; из горла мерина вырвался свистящий всхрап. Массивные рога легко вскинули в воздух лошадь; мерин все еще хрипел от боли в развороченной груди, а Ральфа выбросило из седла. Он невольно выпустил ружье, упал на бок и перекатился на колени. Правая нога онемела от удара, затрудняя движение и заставляя терять драгоценные секунды.

Широко расставив передние ноги, буйвол стоял над упавшей лошадью, склонив покрытую роговой броней голову. По его мускулистому крупу стекали ручейки крови. Бык поддел лошадь рогами за незащищенное брюхо, распоров его, точно хозяйка, разделывающая рыбину. Влажные скользкие внутренности, похожие на спагетти, зацепились за тупые концы рогов, и, мотнув головой, буйвол вырвал их из брюшной полости. Мерин взбрыкнул разок и замер.

Подволакивая правую ногу, Ральф пополз к тиковому дереву.

– Базо! – закричал он. – Давай ружье! Лошадь веди! Базо!

В голосе Ральфа звучали нотки ужаса и паники. Бык это тоже услышал и оставил лошадь в покое. Широкие копыта затопали по песку, раздалось фырканье, и в нос Ральфу ударил вонючий запах буйвола. Ральф закричал, с трудом поднялся и запрыгал на здоровой ноге. Понимая, что не успеет залезть на дерево, он обернулся к разъяренному животному.