Текст книги "Внутренний рассказчик. Как наука о мозге помогает сочинять захватывающие истории"

Нейронная модель мира Стивенса искажена и запутана, и, несмотря на это, в точности как господин Б., он повсюду видит доказательства своей правоты. В конце концов, разве его модель реальности и сопутствующая теория управления не сработали? Разве его вера в высшую ценность эмоциональной сдержанности не подарила ему успешную карьеру, статус в обществе и не защитила от боли, вызванной потерей отца? Роман Исигуро обнажает ложность убеждений своего героя и их последствия; как отметил британский писатель Салман Рушди, Стивенс был «уничтожен идеями, на которых основал свою жизнь».

Джозеф Кэмпбелл отмечал[114]114
  Джозеф Кэмпбелл отмечал: The Power of Myth, Joseph Campbell with Bill Moyers (Broadway Books, 1998) с. 3.


[Закрыть], что «единственная возможность правдиво описать человека – описать его недостатки»[115]115
  Кэмпбелл Дж. Сила мира / Пер. П. Ярышевой, Н. Ханелии. Спб: Питер, 2018.


[Закрыть]. Именно людей с недостатками мы встречаем в историях и в жизни. Но в историях, в отличие от жизни, автор дает нам возможность забраться к ним в головы и понять их. Для таких гиперсоциальных одомашненных существ, как мы, не бывает ничего интереснее причин, стоящих за поступками других людей, и результатов, к которым они приводят; иными словами, почему люди поступают так, как они поступают. Но истории предлагают не только это. Эти галлюцинации внутри галлюцинаций служат для нас, навечно запертых во мраке собственного черепа, порталом – возможностью хотя бы временно вырваться на свободу из одиночества нашей фантомной вселенной.

2.1. Личность и сюжет

Создавая персонажа, зачастую полезно представить его собственную теорию управления. Каким образом он пытается контролировать мир? Какую тактику автоматически применяет при угрозе неожиданных изменений, чтобы побороть хаос? Какова его стандартная несовершенная реакция? Ответ на эти вопросы, как мы только что убедились, зависит от основополагающих убеждений персонажа об устройстве реальности; драгоценных и яростно защищаемых идей, сформировавших его самоощущение.

Однако во всех наших предубеждениях и странностях свою роль также играет генетика. Гены направляют развитие нашего мозга и системы гормонов еще в материнской утробе. Мы рождаемся на свет полуфабрикатами. Затем вместе с генами ранние события жизни и воздействие окружающих людей закладывают основу нашей личности. Если нам удастся избежать серьезных психологических травм, то сформированная на этом этапа личность наверняка останется более-менее неизменной на протяжении всей жизни, претерпевая в процессе старения лишь незначительные и предсказуемые перемены[116]116
  незначительные и предсказуемые перемены: ‘A Coordinated Analysis of Big-Five Trait Change Across 16 Longitudinal Samples’, Elieen Graham et al. PrePrint: https://psyarxiv.com/ryjpc/..


[Закрыть].

Для оценки личности человека психологи используют модель, включающую в себя так называемую Большую пятерку черт, о которых полезно знать авторам, работающим над созданием персонажей. Люди с выраженной экстраверсией, как правило, коммуникабельны и уверены в себе, они находятся в поиске внимания и острых ощущений. Высокий показатель невротизма означает, что вы подвержены тревоге и стеснительны, можете страдать от низкой самооценки, гнева и депрессии. Открытость опыту характеризует людей любознательных, эмоциональных, артистичных, приветствующих новое на своем пути. Доброжелательные люди отличаются скромностью, отзывчивостью и доверчивостью, в то время как низкий показатель в этой категории подчеркивает склонность к соревновательности и агрессии. В категорию добросовестных входят люди, предпочитающие порядок и дисциплину, ценящие труд, долг и иерархию. Психологи применяют эту модель и для анализа вымышленных персонажей. В одну из академических работ были включены следующие примеры[117]117
  были включены следующие примеры: ‘The Five-Factor Model in Fact and Fiction’, Robert R. McCrae, James F. Gaines, Marie A. Wellington, 2012, 10.1002/9781118133880, hop205004.


[Закрыть]:

Невротизм (высокий): Мисс Хэвишем («Большие надежды», Чарльз Диккенс)

Невротизм (низкий): Джеймс Бонд («Казино Рояль», Ян Флеминг)

Экстраверсия (высокая): Батская ткачиха («Кентерберийские рассказы», Джеффри Чосер)

Экстраверсия (низкая): Страшила Рэдли («Убить пересмешника», Харпер Ли)

Открытость опыту (высокая): Лиза Симпсон («Симпсоны», Мэтт Грейнинг)

Открытость опыту (низкая): Том Бьюкенен («Великий Гэтсби», Фрэнсис Скотт Фицджеральд)

Дружелюбие (высокое): Алексей Карамазов («Братья Карамазовы», Федор Достоевский)

Дружелюбие (низкое): Хитклифф («Грозовой перевал», Эмили Бронте)

Добросовестность (высокая): Антигона («Антигона», Софокл)

Добросовестность (низкая): Игнациус Дж. Райли («Сговор остолопов», Джон Кеннеди Тул)

Категории Большой пятерки не работают как переключатели – нас с вами не свести к чему-то одному. Скорее, это набор круговых шкал со стрелками на разных отметках – чего-то больше, чего-то меньше, а всё вместе и есть вы. Тип личности оказывает огромное влияние на теорию управления. Разные люди выбирают разные тактики для управления окружающей средой[118]118
  разные тактики для управления окружающей средой: Р. Ларсен и Д. Басс систематизировали в своей книге «Психология личности» «одиннадцать манипулятивных тактик» (с. 427). Обаяние («я стараюсь быть любящим, когда прошу ее сделать что-то»), принуждение («я кричу на него до тех пор, пока он не выполнит то, о чем я прошу»), тихое воздействие («я не буду отвечать ей до тех пор, пока…»), довод («я объясню ему, почему я хочу, чтобы он это сделал»), регрессия («я буду ныть до тех пор пока…»), самоуничижение («я буду покорной, поэтому ему придется…»), призыв к ответственности («я заставлю ее пообещать, что она…»), силовое воздействие («я врежу ему…»), обещание удовольствия («я расскажу ей, как весело будет сделать это»), апелляция к обществу («я скажу ему, что все остальные делают это»), денежное вознаграждение (я предложу ей деньги за это»).


[Закрыть]. Ощущая опасность неожиданных изменений, одни с высокой вероятностью отреагируют агрессией и насилием; другие попытаются обаять и очаровать; иные начнут спорить, отступят или станут вести себя как дети, вступят в переговоры в поисках консенсуса, обратятся в макиавеллистов и поведут себя бесчестно, выбрав путь угроз, взяточничества и мошенничества.

Именно таким образом интересные и самобытные вымышленные персонажи способствуют рождению интересных и самобытных сюжетных линий. «Все идет от персонажа: цели, задачи, действия», – пишет психолог Кит Отли[119]119
  пишет психолог Кит Отли: Such Stuff as Dreams, Keith Oatley (Wiley-Blackwell, 2011) с. 95.


[Закрыть]. Мы взаимодействуем с миром характерным для нас способом, на который мир отвечает нам соответствующе, запуская этим причинно-следственный процесс, – так возникает наш личный сюжет. Недружелюбный невротик, выпускающий в мир свое раздраженное брюзжание, вынужден принимать недовольство в ответ. Образуется наполненная брюзжанием петля обратной связи, причем невротик абсолютно убежден, что ведет себя обоснованно и разумно, хотя его вновь и вновь окунают с головой в ушат враждебности и неодобрения. Иным людям достаточно лишнего повода для раздражения или паранойи, чтобы негатива в их восприятии реальности оказалось куда больше, чем у среднестатистического улыбчивого человека с высокой доброжелательностью. Таким образом, даже мельчайшие различия в структуре мозга могут привести к возникновению абсолютно разных сюжетов и жизней.

Тип личности также может пролить свет на наше возможное будущее. Гарантия трудовой занятости добросовестных людей[120]120
  Гарантия трудовой занятости добросовестных людей: Personality Psychology, Larsen, Buss & Wisjeimer (McGraw Hill, 2013) с. 69.


[Закрыть], как правило, выше среднего[121]121
  выше среднего: ‘Sextraversion’, Dr David С. Schmidt, Psychology Today, 28 июня 2011 года.


[Закрыть], ровно как и их уровень удовлетворенности жизнью; экстраверты чаще заводят интрижки и попадают в автомобильные аварии[122]122
  попадают в автомобильные аварии: Personality Psychology, Larsen, Buss & Wisjeimer (McGraw Hill, 2013) с. 68.


[Закрыть]; недоброжелательные люди лучше других умеют добиваться высокооплачиваемых должностей[123]123
  недоброжелательные люди лучше других умеют добиваться высокооплачиваемых должностей: Personality, Daniel Nettle (Oxford University Press, 2009) с. 177.


[Закрыть], пробиваясь вверх по карьерной лестнице; обладатели высокого показателя[124]124
  обладатели высокого показателя: Personality Psychology, Larsen, Buss & Wisjeimer (McGraw Hill, 2013) с. 70.


[Закрыть] открытости опыту с большей вероятностью набьют себе татуировку, будут вести нездоровый образ жизни[125]125
  будут вести нездоровый образ жизни: Snoop, Sam Gosling (Basic Books, 2008) с. 99


[Закрыть] и голосовать за политические партии левого толка[126]126
  голосовать за политические партии левого толка: Personality Psychology, Larsen, Buss & Wisjeimer (McGraw Hill, 2013) с. 70.


[Закрыть], в то время как люди с низким показателем добросовестности чаще попадают в тюрьму[127]127
  чаще попадают в тюрьму: Personality Psychology, Larsen, Buss & Wisjeimer (McGraw Hill, 2013) с. 69.


[Закрыть], а риск их смерти в любом возрасте[128]128
  риск их смерти в любом возрасте: Personality, Daniel Nettle (Oxford University Press, 2009) с. 34.


[Закрыть] на 30 % выше, чем у остальных. Хотя у женщин и мужчин сходств в целом больше[129]129
  Хотя у женщин и мужчин сходств в целом больше, чем различий: Personality, Daniel Nettle (Oxford University Press, 2009) с. 177. Неттл указывает на 70 %, но один из научных редакторов этой книги, доктор Стюарт Ричи, отметил, что, хотя исследованию Неттла и стоит доверять, другие заслуживающие доверия ученые настаивают на менее радикальных оценках. Мы сочли, что будет уместнее привести здесь показатель в 60 %.


[Закрыть], чем различий, существуют и гендерные особенности. Одно из наиболее достоверных заключений по теме в научных публикациях гласит, что женщины в большинстве случаев дружелюбнее мужчин – а именно показатель дружелюбности среднестатистического мужчины ниже, чем у 60 % (по другим данным, 70 %) женщин. Аналогичная ситуация наблюдается в отношении невротизма – в среднем результат мужчин здесь ниже, чем у 65 % представительниц противоположного пола[130]130
  в отношении невротизма – в среднем результат мужчин здесь ниже, чем у 65 % представительниц противоположного пола: Комментарий доктора Стюарта Ричи.


[Закрыть].

Будучи человеком с низкой экстраверсией и высоким невротизом, пишущим для вас эту книгу в углу темной комнаты коттеджа в конце труднопроходимой дороги в самой глубинке графства Кент, я могу лишь подтвердить, что качества личности в значительной степени направляют наши судьбы. Дворецкий Стивенс не посвятил бы свою жизнь услужению, если бы на то не повлияли черты его личности, которые, кажется, представляют из себя необычайно высокую добросовестность при низких экстраверсии и открытости новому опыту. Он перенял эти черты от своего глубоко почитаемого отца, поскольку тип личности, разумеется, в значительной степени передается по наследству. Чарльз Фостер «Гражданин» Кейн тем временем обладал низкой доброжелательностью, низким невротизмом и высокой экстраверсией, что делало его чудовищно амбициозным, недостаточно самокритичным и жаждущим одобрения других. Именно эти три качества в большей степени, чем какие-либо другие, характеризовали его личность и предопределили решения, сформировавшие сюжет его жизни.

2.2. Личность и окружающая обстановка

Проявить личность персонажей рассказчик может во всем, к чему они имеют отношение: в мыслях, диалогах, поведении в обществе, воспоминаниях, мечтах и сожалениях. В том, как они ведут себя в автомобильных пробках, что думают про Рождество и как реагируют на пчел. «Человеческие личности немного напоминают фракталы, – пишет психолог Дэниел Неттл. – Мы говорим даже не столько о том, что взгляд на жизнь как на крупномасштабное повествование – любовь, карьера, дружба – выявляет последовательные тенденции, в рамках которых мы зачастую повторяем одни и те же ошибки или достигаем одних и тех же успехов. Скорее даже наши малейшие взаимодействия – то, как мы ходим в магазин, одеваемся, общаемся с незнакомцами в транспорте, украшаем наши дома, – лучше показывают одни и те же шаблоны, которые можно заметить, если посмотреть на жизнь в целом»[131]131
  Лучше показывают одни и те же шаблоны, которые можно заметить, если посмотреть на жизнь в целом: Personality, Daniel Nettle (Oxford University Press, 2009) с. 7.


[Закрыть].

Человеческая среда переполнена знаками, указывающими на ее обитателей. Люди делают «личностные заявления»[132]132
  Люди делают «личностные заявления»: Snoop, Sam Gosling (Basic Books, 2008) с. 12–19.


[Закрыть] самыми разными способами. Выставляют напоказ дипломы, татуировки, книги и другие значимые вещи. Это выдает их желание быть воспринятыми определенным образом. Люди используют «регуляторы чувств»: мотивационные постеры, ароматические свечи и предметы, вызывающие чувства ностальгии, любви и воодушевления. Экстраверты, подзаряжающиеся от ярких цветов, часто одеваются и украшают свои дома соответствующим образом; интроверты же, напротив, предпочитают спокойствие сдержанных тонов. Некоторые следы мы оставляем за собой случайно, например спрятанную бутылку вина, обрывки записки или вмятину в стене. В психологии это называют «поведенческими остатками»[133]133
  «Личностные заявления», «регуляторы чувств» и «поведенческие остатки» – три типа «артефактов личности», выделенные психологом Сэмом Гослингом в книге «Snoop: What Your Stuff Says about You».


[Закрыть]. Психолог Сэм Гослинг советует любознательным обращать внимание на «расхождения между сигналами, которые люди посылают себе и остальным»[134]134
  советует любознательным обратить внимание на «расхождения между сигналами, которые люди посылают себе и остальным»: Snoop, Sam Gosling (Basic Books, 2008) с. 19.


[Закрыть]. Когда человек транслирует одну версию себя в личном пространстве и совсем другую – в коридорах, кухнях и офисах, нетрудно разглядеть в этом изворотливую попытку «расщепить самого себя».

В романе «Хроника одного скандала» Зои Хеллер одаряет наши нейронные модели блестящим описанием домашней обстановки двух центральных персонажей. Когда Барбара Коветт (низкая открытость опыту, низкое дружелюбие, высокая добросовестность), от лица которой ведется повествование, оказывается в гостях у Шебы Харт (обратные качества), перед нами ярко раскрывается вся суть противоположности их характеров. Коветт вспоминает, что в тех редких случаях, когда к ней заглядывали гости, она «буквально вылизывала всю квартиру» и даже прихорашивала кошку. И тем не менее все равно испытывала «жуткое чувство беспомощности, будто выставленная напоказ… Будто не моя самая заурядная гостиная была открыта чужому взору, а корзина с грязным бельем». Такого нельзя было сказать про Шебу. В ее гостиной, обустроенной с «мещанской самонадеянностью», Барбара обнаруживает беспорядок, который сама «вряд ли стерпела бы»: «невзрачную, громоздкую мебель», «разбросанное по углам детское белье», «какое-то деревянное, возможно африканское, орудие довольно подозрительного вида», от которого «наверняка воняет». Каминная полка выглядит как «бюро находок… листок с детскими каракулями, розовый обломок конструктора, паспорт и престарелый банан».

Захламленная гостиная, к удивлению самой Барбары, вызывает в ней чувство зависти и наводит на печальные мысли, проливающие свет на особенности ее характера, а также лишний раз подчеркивает, как личность человека неизбежно просачивается в окружающее его пространство.

Личные вещи, обстановка – всё, что окружает одинокого человека, – так и норовят напомнить об унылой стабильности его существования. Ты можешь с тоскливой точностью назвать происхождение любого предмета, к которому прикасаешься, или дату, когда прикасалась к нему в последний раз. Пять подушечек, взбитые и изящно разложенные на диване, так месяцами и лежат, если только ты сама не вздумаешь устроить из них художественный беспорядок. Уровень соли в солонке уменьшается с безнадежно одинаковой скоростью: день за днем, день за днем. Сидя в доме Шебы среди мусора, оставленного его неаккуратными обитателями, я поняла, какое удовольствие можно получить от того лишь, что твоя повседневная жизнь проходит рядом с другими[135]135
  В переводе Е. Ивашовой. – Прим. пер.


[Закрыть].

В этом ярком и трогательном описании пяти взбитых подушечек и соли в солонке мы слышим вопль одинокого человека.

Из-за нашего обыкновения наполнять пространство знаками, раскрывающими личность, журналисты предпочитают приходить в дома интервьюируемых ими людей. Когда журналист Линн Барбер брала интервью у легендарного архитектора Захи Хадид, ей удалось немного осмотреть «голый белый пентхаус» до приезда его хозяйки. Квартира, в которой Хадид жила в течение двух с половиной лет, по словам Барбер, обладала «очарованием автомобильного салона».

Здесь все чрезвычайно, гнетуще жесткое. Нет ни занавесок, ни ковров, ни подушек – вообще ничего мягкого. Мебель, если это можно так назвать, представляет собой гладкие бесформенные выступы из армированного стеклопластика, выкрашенные автомобильной краской… Чуть уютнее выглядит ее спальня, где хотя бы можно опознать кровать, небольшой восточный коврик и столик со всеми ее украшениями и флаконами духов, но на этом все и заканчивается.

Комнаты, пишет Барбер, «должны приоткрывать тайны нашей личности, но это похоже на заявление об отсутствии таковой». Разумеется, красочное и детальное описание обстановки помогает нам познакомиться с Хадид еще до того, как она сама появится перед нами.

2.3. Личность и точка зрения

Каким бы мощным фактором ни являлся тип личности, мы не просто интроверты, экстраверты или кто-то там еще. Черты личности сопряжены с культурным, социальным и экономическим контекстами, а также с нашим личным опытом. Всё вместе формирует нашу уникальную нейронную модель реальности, в которой мы живем.

Столкновение с мышлением, полностью отличающимся от нашего и при этом играющим ключевую роль в раскрытии персонажа и сюжета, – одно из самых захватывающих ощущений, которые может подарить история. Мы видим ее глазами героя. Перед нами раскрывается целая карта знаков, полная намеков на слабости персонажей и вырастающие из них сюжетные линии. На мой взгляд, это самое недооцененное авторами качество художественной литературы. В слишком многих книгах и фильмах персонажи поначалу напоминают отшлифованные и обезличенные человекоподобные контуры, в которые вписана в лучшем случае одна или две занятные детали. Подобные персонажи наполняются жизнью лишь по мере развития событий сюжета. Куда интереснее оказаться в ошеломлении и восторге от того, как с первой же страницы попадаешь в мир несовершенного, увлекательного, особенного и реалистичного мышления. С этим блистательно справляется Чарльз Буковски в стартовом абзаце «Почтамта»:

В начале была ошибка.

Стояло Рождество, и от алкаша, жившего на горке, я узнал, что туда берут чуть ли не всех подряд: он проделывал этот финт каждый год, потому я и пошел. И не успел глазом моргнуть, как у меня на горбу оказался кожаный мешок и я его в свое удовольствие тащу. Вот так работенка, подумал я. Семечки! Дают всего квартал или два, и если удается их закончить, штатный почтальон скажет разнести еще один, или, может, вернешься, и в сортировке сунут еще – никакой спешки, распихиваешь себе поздравительные открытки по ящикам[136]136
  В переводе М. В. Немцова. – Прим. пер.


[Закрыть].

В бесконечно далеком от мира синих воротничков Лос-Анджелеса лондонском Криклвуде действие романа Зэди Смит «Белые зубы» начинается со сцены, описывающей попытку самоубийства сорокачетырехлетнего Арчи Джонса: вот он, «одетый в вельветовый костюм, сидел, опустив голову на руль, в наполненном газом автомобиле… Он лежал ничком, открыв рот, раскинув руки, как падший ангел; в левой он сжимал армейские медали, в правой – свидетельство о браке: свои ошибки он решил забрать с собой. Арчи не из тех, кто тщательно готовится к самоубийству – предсмертные записки, указания по поводу похорон, – не из тех, кто стремится все обставить красиво. Ему нужно только немного тишины, чтобы вокруг не галдели, ему нужна возможность сосредоточиться. Он хочет покончить с этим до открытия магазинов»[137]137
  В переводе М. А. Мельниченко, О. Л. Качановой. – Прим. пер.


[Закрыть].

В большинстве лучших современных художественных произведений мы смотрим на объекты и события с уникальной точки зрения персонажа, а не взглядом божьего ока. Ровно как и в жизни, всё, что встречается на пути героев, является не элементом объективной реальности, а частью их контролируемой нейронной галлюцинации, которая, сколько бы правдоподобной ни казалась, существует только у них в сознании и по определению в чем-то не соответствует истине. Когда дело касается художественной литературы, не будет преувеличением сказать, что любое описание действительности является описанием персонажа.

В пронизывающем эпизоде романа «Другая страна» Джеймс Болдуин рассказывает, как Руфус Скотт, афроамериканец, обреченный на выживание в Америке 1950-х годов, заходит в джаз-клуб в Гарлеме. Болдуин так описывает игру саксофониста на сцене, что мы получаем ничуть не меньше сведений о Скотте, его мире и безуспешных попытках в нем разобраться, чем о музыканте, которого он слушает:

Он стоял, широко расставив ноги, изо всей силы дул в инструмент, отчего его и без того выпуклая грудь выпирала еще больше, юношеское тело – лет двадцать с небольшим – содрогалось под одеждой. Саксофон надрывался: Ты любишь меня? Любишь? И снова: Ты любишь меня? Любишь меня? Руфус слышал всё время один и тот же вопрос, одну и ту же бесконечно повторяемую в разных вариациях музыкальную фразу, в нее юноша вкладывал всю душу. …но вопрос от этого не переставал быть менее реальным и менее мучительным: его заставляло выкрикивать короткое прошлое юноши. Когда-то давно, неведомо где – может, в сточной канаве; может, в уличной драке; или в сырой комнате, на жестком от спермы одеяле; затягиваясь марихуаной; или всаживая иглу; а может, в пропахнувшем мочой подвале, где-нибудь на окраине; словом, неважно где, но он получил урок, от которого не мог оправиться по сей день. Ты любишь меня? Любишь меня? Любишь?[138]138
  В переводе В. И. Бернацкой. – Прим. пер.


[Закрыть]

2.4. Культура и персонаж; западные истории против восточных

Особенности культуры являются еще одной причиной, по которой персонажи в литературе и люди в реальной жизни обретают свое отличительное несовершенство. Культуру зачастую понимают слишком поверхностно – опера, литература, мода, – но на самом деле культура глубоко и основательно встроена в нашу модель мира. Она формирует часть того нейронного механизма, что создает для нас галлюцинацию реальности. Культура искажает и сужает наше восприятие, оказывает на нас мощное влияние, навязывая гастрономические предпочтения или диктуя нравственные устои, которые мы готовы защищать до самой смерти. В Японии любят хатиноко, деликатес из пчелиных личинок. Папуасы короваи едят людей. Ежегодно американцы поглощают около 10 миллиардов килограмм говядины, в то время как в Индии, где коровы обладают священным статусом, за съеденный говяжий стейк вас могут убить. Жены ортодоксальных иудеев бреют головы и носят парики, дабы ни один нечестивый смертный не узрел ни следа их соблазнительных волос. Эквадорское племя ваорани вообще почти не носит одежду.

Подобные культурные нормы встраиваются в наше мышление в детстве, в период, когда наш мозг оперативно выясняет, кем ему необходимо стать, чтобы лучше управлять окружающей средой. В возрасте от нуля до двух лет мозг создает около 1,8 миллиона нейронных связей каждую секунду[139]139
  создает около 1,8 миллиона нейронных связей каждую секунду: The Social Animal, David Brooks (Short Books, 2011) с. 47.


[Закрыть]. Примерно в таком же состоянии повышенной гибкости, или нейропластичности, он остается до поздней юности или ранней зрелости. Частично мозг обучается через игру. Многие животные, включая дельфинов, кенгуру и крыс, способны на основанные на взаимодействиях и правилах исследовательские виды игровой активности. Однако наш одомашненный мозг и крайне усложненное социальное пространство, которое нам необходимо уметь контролировать, повышают значимость игры для нашего вида. В основном по этой причине период человеческого детства настолько растянут[140]140
  период человеческого детства настолько растянут: The Self Illusion, Bruce Hood (Constable and Robinson, 2011) с. 22.


[Закрыть].

Людям удалось развить различные виды игровой активности, начиная с самих игр и заканчивая образованием и сторителлингом. Каждый из них, включая сторителлинг, как правило, контролируется взрослыми, которые рассказывают детям, что честно, а что нечестно, что представляет ценность, а что нет, объясняют, как следует себя вести, награждая и наказывая в зависимости от того, действуем ли мы в соответствии с нормами нашей культуры[141]141
  действуем ли мы в соответствии с нормами нашей культуры: Brain and Culture, Bruce Wexler (MIT Press, 2008) с. 134. See also: C. M. Walker & T. Lombrozo, ‘Explaining the moral of the story’, Cognition, 2017, с. 167, 266–281.


[Закрыть]. Воспитатели не просто читают детям истории, содержащие нравственный посыл, но и зачастую добавляют что-нибудь от себя, подчеркивая смысл повествования. Игры необходимы для вырабатывания социального мышления. Одно из исследований биографий убийц-социопатов[142]142
  Одно из исследований биографий убийц-социопатов: ‘A History of Children’s Play and Play Environments’, Joe L. Frost (Routledge, 2009) с. 208.


[Закрыть] не выявило между ними почти ничего общего, кроме радикальной нехватки игровой активности в детстве у 90 % из них либо наличия ненормальных ее видов, связанных с садистическим и хулиганским поведением.

Культурные нормы в основном встраиваются в нашу модель реальности в течение первых семи лет жизни[143]143
  в течение первых семи лет жизни: ‘The Construction of the Self’, Susan Harter (Guildford Press, 2012) с. 50.


[Закрыть], оттачивая и конкретизируя наше восприятие мира. В западной культуре детям прививаются ценности индивидуализма, зародившегося еще 2500 лет назад в Древней Греции. Индивидуалисты склонны почитать личную свободу и воспринимают мир состоящим из отдельных составных частей. Эти ценности оказывают сильное влияние на рассказываемые нами истории. По мнению некоторых психологов, такой тип мышления обусловлен особенностями природного ландшафта Древней Греции[144]144
  особенностями природного ландшафта Древней Греции: ‘The Geography of Thought’, Richard E. Nisbett (Nicholas Brealey, 2003). Более подробное исследование этих идей содержится в моих книгах Selfie (Picador, 2017) и The Perfectible Self.


[Закрыть]. Скалистое, холмистое, прибрежное пространство слабо подходило для коллективной деятельности вроде сельского хозяйства. Значит, для того чтобы сводить концы с концами, приходилось быть своего рода ловкачом, этаким индивидуальным предпринимателем: дубить шкуры, например, рыбачить или производить оливковое масло. Тем самым лучший способ контролировать реальность в Древней Греции – полагаться на собственные силы.

Поскольку индивидуальная независимость стала ключом к успеху, образ всемогущего индивида превратился в культурный идеал[145]145
  превратился в культурный идеал: Эти различия до сих пор широко распространены. Если вы покажете мультфильм с рыбками в аквариуме студентам из Азии и будете отслеживать их саккады, то увидите, что они неосознанно «просканируют» картинку целиком, в то время как западные студенты сфокусируются на самой броской, необычной и пестрой рыбке на переднем плане. Если вы спросите, что же они увидели, то в начале ответов первой группы скорее всего будет контекст – «я увидел аквариум», – в то время как во второй будет подчеркнут отдельный объект: «я увидел рыбку». На вопрос, что они думают об этой отдельной рыбке, западные учащиеся с большой вероятностью ответят, что она «была лидером», в то время как студент из Азии предположит, что она что-то натворила, раз уж ее исключили из своих рядов другие рыбки. Такие культурные различия порождают радикально отличающиеся способы восприятия жизни, эго и истории. Когда их просили нарисовать «социограмму» – схему своих связей со всеми, кого они знают, – носители западной культуры изображали себя в виде большого круга в центре, в то время как представители восточного подхода склонны были рисовать себя маленьким кругом где-то с краю. В Китае, в отличие от западных стран, скромные и прилежные студенты пользуются популярностью, а застенчивость считается лидерским качеством. Такие различия берут начало в наших нейронных моделях и, следовательно, управляют нашим восприятии реальности. «Жители Востока и Запада не только по-разному смотрят на мир, – сказал мне психолог Ричард Нисбетт, – они в буквальном смысле видят разные миры». Это может порождать серьезные конфликты, так как одна сторона просто неспособна воспринимать аспекты морали, очевидные для другой. «Китайцы считают, что можно несправедливо наказать кого-то, если это полезно для колллектива, – рассказал Нисбетт. – Для жителя Запада, одержимого правами человека, это абсолютно неприемлемо. Но для китайцев коллектив превыше всего».


[Закрыть]. Греки стремились к личной славе, совершенству и известности. Придумали легендарное соревнование, Олимпийские игры, чтобы меряться достижениями, практиковали демократию в течение пятидесяти лет и в целом настолько сфокусировались на себе, что почувствовали необходимость предупредить всех об опасности чрезмерного себялюбия историей о Нарциссе. Концепция индивида, самого являющегося вместилищем собственной силы и способного выбирать ту жизнь, которую он считает нужной, вместо того чтобы влачить существование под сапогом тиранов, судьбы и богов, стала революционной. Она «изменила понимание причины и следствия», пишет психолог Виктор Стречер, и «ознаменовала начало важного этапа в развитии западной цивилизации»[146]146
  ознаменовала начало важного этапа в развитии западной цивилизации: ‘Life on Purpose’, Victor Stretcher (Harper One, 2016) с. 24.


[Закрыть].

Сравните этого напористого свободолюбивого субъекта с тем, что зародился на Востоке. Пологоволнистый плодородный ландшафт Древнего Китая как нельзя лучше подходил для коллективных начинаний. Для того чтобы свести концы с концами здесь, вероятно, стоило быть частью какой-нибудь многочисленной общности тех, кто выращивает рис или пшеницу, или работать над крупным проектом оросительной системы. Лучший способ контролировать реальность здесь – обеспечить успех своей группы, а не отдельных личностей. Иными словами, не высовываться и работать на команду. Подобная коллективная теория управления привела к коллективному же личностному идеалу. Согласно «Аналектам Конфуция», «благородный муж» не должен хвастаться своей добродетелью. Ему надлежит поддерживать благостную гармонию и стремиться к согласию с самим собой и с другими людьми. Едва ли этот муж походит на напористого человека, появившегося в семи тысячах километров к западу.

Для греков контроль над реальностью осуществлялся через индивида. Для китайцев – через коллектив. Греки полагали, что реальность составлена из отдельных независимых частей. Китайцы воспринимали ее как клубок взаимосвязанных сил. Различия в восприятии мира привели к появлению различных форм историй. Греческие мифы обычно состоят из трех актов – аристотелевских начала, середины и конца, – которые с функциональной точки зрения можно описать как кризис, преодоление и разрешение. В мифах часто рассказывается о героях-одиночках, побеждающих ужасных чудовищ и возвращающихся домой с сокровищами.

Это была пропаганда индивидуализма, убеждавшая в том, что один храбрый человек действительно способен изменить многое. Подобные сюжетные структуры удивительно быстро усваиваются детьми в западной культуре. В ответ на просьбу придумать историю одна трехлетняя девочка из США выдала идеальную последовательность кризиса, борьбы, развязки: «Бэтмен отошел от своей мамы. Мама сказала ему: „Вернись, вернись“. Он потерялся, и мама не может его найти. Он побежал домой, вот так. Он ел маффины и сидел у мамы на коленях. Потом он пошел отдыхать»[147]147
  Потом он пошел отдыхать: The Storytelling Animal, Jonathan Gottschall (HMH, 2012) с. 33.


[Закрыть].

В Древнем Китае истории были не такими. Система настолько была лишена индивидуализма, что за две тысячи лет там не появилось по сути ни одной автобиографии[148]148
  за две тысячи лет там не появилось по сути ни одной автобиографии: The Autobiographical Self in Time and Culture, Qi Wang (Oxford University Press, 2013) с. 46, 52.


[Закрыть]. Даже когда они наконец возникли, герои этих историй были, как правило, лишены голоса и позиции рассказчика, а само повествование велось не из центра жизни героя, а как будто он наблюдал за самим собой откуда-то со стороны. Вместо того чтобы придерживаться прямолинейной причинно-следственной структуры, восточная литература часто прибегает к форме, использованной Рюноскэ Акутагавой в рассказе «В чаще», в котором обстоятельства убийства описываются с позиций нескольких свидетелей: дровосека, монаха, стражника, старухи, обвиняемого, вдовы убитого и, наконец, духа самого убитого, с которым вступает в контакт прорицательница. Все эти свидетельства в той или иной степени противоречат друг другу, и читателю ничего не остается, кроме как самому разбираться в значении происходящего.

В таких историях, по словам психолога Уйчол Кима, «никогда не дается четкого ответа. Там нет концовки. Нет „и жили они долго и счастливо“. Вы остаетесь наедине с вопросом, на который предстоит отвечать вам самим. В этом и заключается удовольствие». Некоторые восточные сказки все-таки акцентировали свое внимание на индивиде, но и в них статус героя, как правило, зарабатывался подвигами, приносящими коллективную пользу. «На Западе герой сражается со злом, правда торжествует, а любовь побеждает всех, – отмечает профессор Ким. – В Азии героем становится человек, готовый пойти на жертвы и заботящийся о своей семье, обществе и стране»[149]149
  готовый пойти на жертвы и заботящийся о своей семье, обществе и стране: Интервью автору.


[Закрыть].

Японская форма повествования, известная как кисётэнкэцу, состоит из четырех актов. В первом акте (ki) мы знакомимся с персонажами, во втором акте (sho) происходят какие-нибудь события, в третьем акте (ten) случается неожиданный или даже, на первый взгляд, вовсе не связанный с основными событиями поворот, и, наконец, в последнем акте (ketsu) нам в форме открытой концовки предлагается самостоятельно найти гармонию во всем произошедшем. «Одна из наиболее сбивающих с толку особенностей таких историй – это отсутствие концовки, – утверждает Ким. – Но в жизни нет простых, очевидных ответов. Вы должны сами их найти».

В то время пока на Западе наслаждаются историями о личных подвигах и триумфах, на Востоке получают удовольствие от поиска гармонии в повествовании.

Культурные отличия отражают разные подходы к изменениям. При угрозе неожиданных изменений представители западной культуры в попытке вернуть контроль пойдут войной на эти новые элементы реальности и попытаются приручить их; на Востоке в аналогичной ситуации будет предпринята попытка вернуть непокорные силы в лоно общей гармонии, где все сущее тесно взаимосвязано и существует неразрывно. Что объединяет две культуры, так это понимание важнейшего предназначения историй. Истории учат управлять реальностью.