Текст книги "Сердце Ангела. Преисподняя Ангела"

Глава 35

Стекло в рамке треснуло застывшей молнией, зигзаг прошел как раз между побелевших от напряжения кулаков Великого Джона Л. Салливана и Джейка Килрейна[48]48
  Джон Л. Салливан и Джейк Килрейн – знаменитые боксеры девятнадцатого века. Возможно, на литографии запечатлен «бесперчаточный» поединок 8 июля 1889 года, в котором победил Салливан. В те времена бокс был еще запрещен во всех 38 штатах.


[Закрыть]. Я повесил литографию обратно на стену. В дверь негромко постучали.

– Заходи, Этель, там не заперто.

Епифания, все еще в своей рваной косынке, заглянула в щелку.

– Они совсем ушли?

– Совсем-не совсем, но сегодня уже больше не явятся.

Епифания занесла в холл ведро и швабру и закрыла дверь. Потом прислонилась к косяку и рассмеялась, но в голосе ее слышались истерические нотки, и, обняв ее, я почувствовал, что она вся дрожит под тоненьким халатом.

– Ты у меня молодец, – сказал я.

– Подожди, ты еще не видел, как я туалет отдраила!

– Ты где была?

– Сидела на черной лестнице, пока они не ушли.

– Есть хочешь? У меня там кофе готов, в холодильнике есть яйца.

Мы приготовили завтрак – трапезу, которую я обычно пропускаю, – и пошли с тарелками в гостиную.

– Они тут ничего моего не нашли? – спросила Епифания, макая тост в яичный желток.

– Да они и не искали особенно. Один только в дипломат мой залез. Нашел там, кстати, одну штуку из квартиры Крузмарк, только не понял, что это такое. Да я и сам-то не знаю.

– Можно мне посмотреть?

– Смотри. – Я встал и принес ей карточку.

MISSA NIGER

Invito te venire ad clandestinum ritum…

– Это, – она держала карточку, словно выпавшего ей туза пик, – это приглашение на черную мессу.

– Куда?

– На черную мессу. Это магический ритуал, поклонение дьяволу. Я об этом мало знаю.

– Почему же тогда ты так уверена?

– Тут же написано. Missa niger по-латыни значит черная месса.

– Так ты по-латыни понимаешь?

Епифания довольно улыбнулась.

– Надо думать. После десяти-то лет в приходской школе!

– В приходской школе?

– Конечно. Орден Святого Сердца. Мама государственным школам не доверяла. И очень ценила дисциплину. Знаешь, как она говорила? «Эти монашки вобьют ума в твою пустую головушку».

Я засмеялся:

– Принцесса-колдунья в монастырской школе. Хотел бы я посмотреть на твой выпускной альбом.

– Покажу как-нибудь. Я еще и старостой была.

– С тебя станется. А остальное можешь перевести?

Епифания улыбнулась:

– Элементарно. «Приглашаем тебя на тайную церемонию во славу Повелителя нашего Сатаны». Вот и все. А дальше дата: 22 марта, двадцать один ноль-ноль. А вот тут еще: «Линия Интерборо, станция „Восемнадцатая улица“».

– А козел и звезда – это что значит?

– Звезды – это важный символ. Они, насколько я знаю, во всех религиях есть. Исламская звезда, Вифлеемская, звезда Давида. На талисмане Аговэ Ройо – тоже звезды.

– Аговэ Ройо?

– Это Обеа.

– А эта картинка к вуду имеет отношение?

– Господи, да нет же! Это сатанизм, понимаешь? – Епифания была в отчаянии от моего невежества. – Овен – символ дьявола. Перевернутая звезда приносит беды. Тоже, наверное, сатанинский знак.

Я схватил мою девочку и прижал к себе.

– Ты – золото. А в вашем Обеа есть дьявол?

– И даже много.

Она улыбнулась, и я шлепнул ее по попке. Очень миленькая попка, кстати говоря.

– Да, пора меня подтягивать по черной магии. Давай-ка сейчас оденемся и махнем в библиотеку. Поможешь мне делать уроки.

Утро было чудное, можно было даже не надевать пальто. Яркое солнце отражалось в слюдяных частичках асфальта. До официального начала весны был еще целый день, но погода была такая, какой теперь, может, и до мая не дождешься. Епифания в свитерке и клетчатой юбочке соблазнительно напоминала школьницу. Когда проезжали по Пятой авеню, там, где светофоры увенчаны золотыми статуэтками Гермеса, я поинтересовался, сколько ей лет.

– Шестого января семнадцать стукнуло.

– Господи, да тебе даже выпивку не продадут!

– А вот и нет. Если я как следует оденусь, продадут как миленькие. В «Плазе» с меня даже документы не потребовали.

Что ж, вполне вероятно. В своем костюмчике она выглядит лет на пять старше.

– А не рановато тебе магазин содержать?

Епифания глянула на меня с удивлением, смешанным с досадой.

– Я, знаешь, сколько всем этим занимаюсь? С тех пор как мама заболела, я и за товаром слежу, и всю бухгалтерию веду. Я ведь только по вечерам за прилавком стою, днем там два продавца.

– А что ты днем делаешь?

– Учусь, по большей части. Я в Городском[49]49
  Нью-йоркский городской колледж.


[Закрыть] на первом курсе.

– Это хорошо. Значит, ты у нас по библиотечным делам специалист. Тогда назначаю тебя главной по изысканиям.

Пока Епифания шелестела карточками в картотеке, я дожидался ее в главном читальном зале. Жрецы науки всех возрастов молчаливыми рядами прели вдоль длинных деревянных столов. Настольные лампы, расставленные на равном расстоянии друг от друга, были все пронумерованы, как заключенные на прогулке. Наверху, в непомерной пустоте, с высоченного, как на вокзале, расписного потолка перевернутыми свадебными тортами свисали великанские люстры. Вокруг стояла полнейшая, храмовая тишина, нарушаемая изредка лишь сдавленным покашливанием какого-нибудь жреца.

Я нашел свободное место в дальнем конце стола. Номер на абажуре соответствовал металлическим цифрам на овальной медной табличке, вдавленной в поверхность стола: 666. Вспомнив надменную физиономию метрдотеля из «Трех шестерок», я решил пересесть. Место номер 274 оказалось не в пример уютней.

– Ты посмотри только, что я нашла. – Епифания обрушила на стол целую кипу книг. Взвилось облако пыли, завертели головами потревоженные сухари.

– Тут и бульварщина есть, но вот посмотри: «Гримуар Папы Гонория». 1754 год. Париж, частная типография.

– Я по-французски не понимаю.

– Это латынь. Я тебе переведу.

Я взял толстую книгу, на вид попроще, и открыл ее наугад. Иллюстрация во всю страницу воспроизводила средневековую картину. С нее смотрело рогатое чудище в чешуе и с когтистыми лапами. Из ушей и разинутой пасти, полной сталактитовых клыков, вырывалось пламя. Наверху было написано: «Сатана, Князь преисподней».

Я перевернул несколько страниц. Гравюра елизаветинских времен изображала коленопреклоненную женщину в юбке с фижмами и повернувшегося к ней тылом обнаженного дьявола с фигурой циркового атлета. Нечистый был снабжен крыльями, козлиной головой и длиннющими когтями вроде тех, что вырастают у нерях в поучительных книжках для детского возраста. Улыбающаяся дамочка обнимала его за ноги, уткнувшись носом в отверстие у него под хвостом.

– Это поцелуй ведьмы, – пояснила Епифания, заг-лянув мне через плечо. – Обычно ведьмы так присягали в верности Сатане.

– Очевидно, нотариусов тогда еще не было, – заметил я.

Я полистал еще, то и дело натыкаясь на изображения Сатаны и его сородичей. В разделе «Талисманы» было много пятиконечных звезд. У одной в центре треугольником были вписаны три шестерки.

– Вот, – сказал я, тыча пальцем в картинку. – Вот мое самое нелюбимое число.

– Это из Откровения.

– Откуда?

– Из Библии: «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть».

– Правда?

Епифания недовольно глянула на меня поверх очков.

– Ты что, совсем темный?

– Ну, в общем, темноват, конечно, но зато все схватываю на лету. Вот смотри, тетеньку назвали в честь ресторана, где я вчера обедал. – Я показал Епифании гравюру, изображающую пышную матрону в крестьянском чепце, похожем на клобук.

– «Вуазен» по-французски значит «сосед» или «соседка», – сказала она.

– Да, здорово тебя твои монашки натаскали. А здесь что написано?

Епифания взяла книгу и шепотом прочла набранную петитом подпись под гравюрой.

– Катерина Дешайе по прозванию Соседушка, гадалка и колдунья, служила черные мессы для маркизы де Монтеспань, любовницы Людовика Четырнадцатого и прочей французской знати. Арестована, пытана, осуждена и казнена в 1680 году.

– Подходящая книга.

– Забавно, конечно, но суть вот где: Malleus Maleficarum. И вот еще: «Изучение ведовства» Реджинальда Скотта[50]50
  Реджинальд Скотт (ок. 1538 –1599) – средневековый демонолог, автор трактатов, посвященных чарам и снадобьям. В «Изучении ведовства» содержатся рецепты мазей, позволяющих человеку летать. Сам Скотт считал, что мази воздействуют на психику человека, а не на способность его к левитации.


[Закрыть], потом Кроули[51]51
  Алистер (Александр Эдвард) Кроули (1874 –1947) – известнейший маг и мистик, член магического «Ордена Золотой Зари», человек, воочию видевший своего ангела-хранителя, отождествивший себя со зверем из Апокалипсиса. Автор многих трудов и в том числе «Книги законов», продиктованной ему демоном Айвассом.


[Закрыть]: «Магия» и «Тайны Альберта Великого»[52]52
  Альберт фон Больштедт, Св. Альберт (ок. 1200–1280) – немецкий богослов, философ и ученый.


[Закрыть], и еще…

– Так, все прекрасно. Ты сейчас поезжай домой, поваляйся на диване с какой-нибудь умной книжкой. Подчеркни там, что мне нужно прочесть, особенно про черную мессу.

Епифания посмотрела на меня так, как учитель смотрит на последнего в классе тупицу.

– Это читальный зал. Здесь книги на дом не выдают.

– Но я тут с тобой сидеть не могу. Мне работать надо.

Епифания сложила книги в стопку.

– У них тут внизу абонемент. Пойду посмотрю, что у них из этого есть.

– Гениально. Ты у меня умница. На, держи ключи и вот тебе на такси или еще там на что. – Я достал из бумажника двадцатку.

– Не надо, у меня есть деньги.

– Бери-бери, у кого я потом одалживаться буду?

– Я боюсь одна.

– Ничего. Дверь на цепочку закроешь – и все.

Епифания проводила меня вниз, сквозь беломраморный дворцовый холл до широкой лестницы, сбегающей к Пятой авеню. Она была похожа на маленькую испуганную девочку. Наш бесстыдно-глубокий поцелуй вызвал неодобрительные взгляды парочки дельцов, а также восторженный свист и бурные аплодисменты со стороны малолетнего разгильдяя – чистильщика обуви, пристроившегося у подножия каменного льва.

Глава 36

Я оставил машину в гараже и двинулся к Бродвею по солнечной стороне Сорок четвертой улицы. Я шел не спеша, радовался солнышку и вдруг увидел Цифера. Он вышел из главных дверей отеля «Астор» и жестом отослал портье, предложившего поймать такси.

На нем был терракотовый берет, широкое пальто из твида, саржевые бриджи и высокие жокейские сапоги. Обтянутая перчаткой рука сжимала ручку потертого кожаного саквояжа.

Цифер быстро пошел в сторону центра вдоль здания компании «Парамаунт». Я хотел было догнать его, но решил, что тот, наверное, все равно идет в сторону моей конторы, и почел за благо сэкономить усилия. Я не считал это слежкой, нет, для этого я шел слишком близко. Но когда Цифер миновал мою резиденцию, я инстинктивно сбавил шаг и задержался возле какой-то витрины. Куда же это его понесло, а? Мне стало любопытно до крайности.

Цифер выделялся в толпе, что, в общем, неудивительно, учитывая, что вокруг были сутенеры, проститутки и беглые каторжники, а он был одет как на великосветские скачки. Я решил, что он идет в Управление порта, но и тут ошибся: Цифер неожиданно нырнул в дверь под вывеской «У Губерта. Музей. Блошиный цирк»[53]53
  Настоящий блошиный цирк с дрессированными насекомыми, популярный в начале века.


[Закрыть].

Я с быстротой молнии пересек четыре полосы движения и как громом пораженный прирос к тротуару при виде афиши у входа. Буквы с блестящей каемкой по краю кричали: «Чудеса от доктора Цифера». Рядом с больших глянцевых фотографий глядел мой клиент во фраке и в цилиндре на манер Мага Мандрагора[54]54
  Маг Мандрагор (Mandrake the Magician) – бравый сыщик, герой комиксов 20-х годов XX века.


[Закрыть] из комиксов. «Спешите видеть!»

На первом этаже Губертова заведения расположился пассаж со множеством грошовых магазинчиков, а зрительный зал был в подвале. Я взял билет и выбрал себе место в темноте за полутораметровой фанерной перегородкой, возведенной, дабы рьяный зритель не мог принять участие в спектакле. На маленькой, ярко освещенной сцене сдобная красотка вибрировала в танце живота под арабские причитания. Я насчитал в зале еще пять человек.

Что же это элегантный Цифер забыл в такой дыре? Фокусами в дохлом театришке не заработаешь на лимузины и адвокатов с Уолл-стрит. Может, это у него хобби такое?

Или же это все устроено специально для меня?

Когда исцарапанная пластинка доиграла до конца, кто-то опять переставил иголку на начало. Танцовщица скучала, глядя в потолок и думая о своем. Когда на третьем заходе музыка оборвалась на восьмом такте, она тут же направилась прямиком за кулисы. Никто не хлопал.

Мы вшестером безропотно изучали пустую сцену, пока, наконец, из-за кулис не вылез чудаковатого вида старикан в красной жилетке и с кожаными ремешками, поддерживающими рукава.

– Дамы и господа! – просипел он. – Трепещите и благоговейте! Сегодня у нас в гостях великий, загадочный и незабываемый доктор Цифер! Поприветствуем его!

Поаплодировав и не встретив поддержки, старик ушаркал обратно.

Лампы понемногу погасли. За сценой послышалась толкотня и приглушенное бормотание, как в любительском театре, и вдруг зал озарила ослепительная вспышка. Тут же зажегся свет, но мне понадобилось еще несколько секунд, чтобы привыкнуть к нему. Размытый сине-зеленый негатив плавал у меня перед глазами, мешая разглядеть того, кто стоял на сцене.

– Кто знает, какой ему положен конец? Кто знает, суждено ли ему встретить завтрашний день?

Луи Цифер стоял один посреди сцены, окруженный тонкими завитками дыма и запахом жженой магнезии. На нем был черный фрак времен Эдуарда Седьмого[55]55
  Английский король, правивший с 1901 по 1910 год.


[Закрыть] с длинными фалдами и жилетом о двух пуговицах. Сбоку на столике стоял черный ящик размером с хлебницу с откидной крышкой.

– Будущее – ненаписанная глава. Кто дерзает читать по белой странице, обрекает себя на погибель.

Цифер снял белые перчатки, прищелкнул пальцами, как фокусник, и перчатки исчезли. Потом он взял со стола резную палочку из слоновой кости и махнул ею в сторону кулис. Тихо вошла танцовщица, чьи пышные формы были на сей раз прикрыты длинной, до пола, бархатной мантией.

– Время с каждого пишет портрет, и каждый должен будет однажды взглянуть на холст.

Цифер взмахом руки очертил над головой танцовщицы небольшой круг. По этому знаку она начала делать пируэты.

– Кто осмелится бросить взгляд на готовое полотно? Иное дело – зеркало: изо дня в день человек глядит на себя, не замечая, как постепенно меняется его лицо.

Теперь танцовщица стояла к нам спиной, ее смоляные волосы блестящей волной текли в свете рампы. Словно мечом, Цифер палочкой пронзил темноту, отделявшую его от его шестерых зрителей.

– Вы, жаждущие заглянуть в грядущее, смотрите и трепещите!

Танцовщица повернулась лицом к залу. Перед нами стояла беззубая старуха. Повисшие седые пряди обрамляли то, что когда-то было человеческим лицом. Слепой глаз мертво отражал свет рампы.

Я не заметил, как танцовщица надела маску, и был поражен внезапной переменой. Рядом со мной какой-то пьянчужка со страху выдохнул весь хмель.

– Плоть тленна, друзья мои, – нараспев возгласил доктор Цифер, – желания подобны свече, дрожащей и гаснущей на ветру. Джентльмены, вот прелести, которые так недавно живописало вам ваше пылкое воображение.

По взмаху палочки танцовщица распахнула полы тяжелой мантии. На ней был все тот же расшитый кисточками костюм, но ее пышная грудь сморщилась и обвисла в украшенных стразами чашечках. Некогда прелестный живот пустым мешком висел меж костлявых бедер. Это была другая женщина. Никакими уловками нельзя было подделать эти распухшие артритические колени, эти усохшие ляжки.

– Вот, видите, что мы имеем в итоге? – с улыбкой вопросил Цифер тоном семейного врача. – Спасибо, дорогая. Это было чрезвычайно поучительно.

Он взмахнул палочкой, и старуха похромала за кулисы. Раздались жидкие аплодисменты. Доктор Цифер воздел руку:

– Спасибо, друзья мои, – проговорил он с изящным кивком. – Какой бы путь ни избрал человек, в конце его ждет могила. Бессмертна одна лишь душа. Берегите ее, берегите ваше сокровище, ибо бренная плоть – лишь временное пристанище в бесконечном пути.

– Я расскажу вам одну историю. Когда я был молод и странствия мои лишь начинались, я как-то разговорился с бывшим моряком в танжерской[56]56
  Танжер – порт на севере Марокко.


[Закрыть] портовой таверне. Мой собеседник был силезский немец, решивший остаток дней провести под марокканским солнцем. Зиму он жил в Марракеше, а летом пьянствовал, где хотел, по разным портам.

– Вы нашли себе славную гавань, – сказал я.

– Сорок пять лет плаваю – и все как по маслу, – отвечал тот.

– Значит, вы удачливый человек, коли вас обошли житейские бури.

– Удачливый, говоришь? – расхохотался старый моряк. – Ну, видать, теперь твоя очередь. В этом году я должен передать свою удачу другому.

Я спросил, что значат его слова, и он поведал мне эту историю. Когда ему было столько же лет, сколько и мне, он пошел в свое первое плавание и на Самоа повстречал старого бродягу. Этот бродяга передал ему бутылку, в которой была заключена душа испанского рулевого, ходившего с армадой короля Филиппа. И таково было свойство этой бутылки, что все беды, все болезни, что были суждены ее обладателю, поражали не его, а несчастного узника. Бродяга не знал, как и почему душа испанца попала в заточение, но, достигнув семидесяти лет, он должен был передать бутылку первому юноше, который согласится принять ее. Иначе его душа поменяется местами с душой несчастного конкистадора.

Тут старый немец посмотрел на меня с грустью.

– Через месяц мне стукнет семьдесят, – сказал он. – Пора мне узнать, наконец, что это значит: жить на свете.

И он отдал мне бутылку из-под рома. Дутое стекло было цвета янтаря, вполне возможно, что бутылке действительно была не одна сотня лет.

Доктор Цифер протянул руку за черный ящик и достал бутылку.

– Смотрите!

Он поставил бутылку на крышку ящика. Она была точно такая, как он описал, только еще внутри нее отчаянно металась чья-то тень.

– Я прожил долгую и счастливую жизнь, но… – Мы, все шестеро, напряженно подались вперед.

– Слышите? – голос Цифера упал до шепота.

И мы услышали. В тишине тоненький голос жаловался и причитал, словно железным перышком вели по граням хрустального бокала. Я напряженно пытался уловить хрупкий звук. Казалось, он доносится из янтарной бутылки.

– Ай-ю-да-май, ай-ю-да-май[57]57
  Искаженное испанское ayuda me: «помоги мне».


[Закрыть], – снова и снова повторялась певучая и горькая жалоба.

Я смотрел на Цифера, пытаясь уловить движение губ, но его улыбка слепила сильнее, чем свет рампы. Он свирепо и явственно упивался чужой мукой.

– Вот загадочная судьба, – проговорил он. – Почему я живу без забот, а другая душа обречена на вечные муки в бутылке из-под рома?

Он вынул из кармана бархатный мешочек и убрал в него бутылку. Потом накрепко затянул шнурок и положил мешочек на крышку ящика. Его улыбка блеснула в свете прожекторов. Он беззвучно развернулся и, как мечом, ударил по мешочку палочкой из слоновой кости. Стеклянного звона не последовало. Цифер ловко подбросил и поймал опустевший мешочек, потом смял его в комок и сунул в карман, церемонным кивком поблагодарив нас за аплодисменты.

– Я хочу показать вам еще кое-что, – сказал он, – но прежде должен предупредить, что я не дрессировщик, а всего лишь собиратель редкостей.

Цифер постучал палочкой по черному ящику.

– Я купил их в Цюрихе у одного египетского купца, которого знал еще по Александрии. Он утверждал, что это зачарованные души придворных папы Льва Х. Развлечение во вкусе Медичи. Довольно любопытно, не правда ли?

Он освободил металлические защелки и раскрыл ящик наподобие триптиха. Нашим взорам предстал миниатюрный театр. Декорации и задник, расписанные прилежной кистью художника эпохи Возрождения, воспроизводили безупречную перспективу. Под серебристый звон музыкального ларчика по сцене на задних лапках прохаживались белые мыши, наряженные в костюмчики из парчи и шелка. Тут были все герои комедии дель арте: Пульчинелла и Коломбина, Скарамуш и Арлекин. Они разыгрывали сложную пантомиму, сопровождая ее дьявольской точности акробатическими трюками.

– Египтянин утверждал, что они бессмертны, – продолжал Цифер. – Я лично не стал бы принимать на веру столь смелое заявление, но за шесть лет, что они у меня, ни одна мышь не умерла.

Крошечные актеры ходили по канату, балансировали на пестрых шариках, размахивали миниатюрными мечами и зонтиками, кувыркались и смешно валились на попку. В их отточенных движениях была какая-то механическая безупречность.

– Вероятно, зачарованным душам не нужно питание. – Цифер наклонился над ящиком, с удовольствием наблюдая за представлением. – Но я все-таки каждый день даю им воды и пищи. Должен заметить, они неве– роятно прожорливы.

– Механические, – пробормотал в темноте мой сосед. – Механические, точно.

Словно услышав это, Цифер протянул руку, и Арлекин вскарабкался ему на рукав, перебрался на плечо и завертел носиком, принюхиваясь. Чары рассеялись. Теперь это был просто мышонок в крошечном, расшитом блестками наряде. Цифер взял его за розовый хвостик и опустил обратно на сцену. Как только растопыренные лапки артиста коснулись пола, он тотчас же поднялся на дыбки и принялся прохаживаться перед нами с совсем не мышиной пластикой.

– Как видите, телевизор мне не нужен. – Доктор Цифер закрыл створки ящика и застегнул замочки. – Всякий раз, когда я открываю створки, к моим услугам цирковое представление. – Цифер поднял ящик за ручку на крышке. – Даже для эстрадных работников есть свое чистилище.

Цифер взял палочку под мышку и бросил что-то на стол. На мгновение я ослеп от ярчайшей вспышки. Пока я моргал и тер глаза, сцена опустела. В свете рамп одиноко стоял голый деревянный стол.

Из-за сцены послышался усиленный динамиком, бесплотный голос Цифера:

– Зеро – переходная точка между плюсом и минусом. Врата, пройти через которые обречен каждый.

Из невидимых колонок заблеял заезженный «Ночной экспресс», появился давешний старик и утащил стол за кулисы. Снова вышла танцовщица, румяная и сдобная, и возобновила свой номер с бесчувственным автоматизмом музыкальной шкатулки. Хватаясь в темноте за стены, я кое-как взобрался наверх по прогибающимся ступеням. Колючий ужас, накативший на меня во французском ресторане, вернулся с прежней силой. Цифер играл со мной в загадки и водил за нос, как наперсточник простофилю.