Текст книги "Матрица и философия. Добро пожаловать в пустыню реальности"

Все вышеперечисленные вопросы действительно заслуживают внимания, но в фильме они заданы мимоходом чуть ли не в шутку, и никакого ответа на них не предлагается. Возможно, с нашей стороны несправедливо предъявлять столь высокие требования к фильму. Но из всех названных вопросов вытекает и последующий, философски существенный и более исследованный: каким должен быть опыт восприятия, чтобы его можно было считать не просто надежным, но достойным – чтобы ради него стоило жить?

На этот вопрос есть два диаметрально противоположных ответа. Первый – ценно то, что реально, то есть все, что находится за пределами Матрицы. Фильм и его главные герои – команда Морфеуса – берут за данность именно эту точку зрения, именно ее зритель должен признать по-настоящему стоящей. Но есть и вторая, не менее достойная нашего внимания: реально то, что приносит нам удовольствие, – ее придерживается предатель Сайфер. Но ее вскользь озвучивает и Маус, заявляя Дозеру, что нет, в белковой смеси есть не все, что требуется организму: она не приносит удовлетворения, одной из самых базовых человеческих эмоций. «Отрицать наши инстинкты – значит отрицать то, что делает нас людьми», – доказывает Маус. Дозер настроен скептически: он считает, что тем, кто решил положить свою жизнь на борьбу с Матрицей, такие удовольствия недоступны.

Подобные диалоги раскрывают концепцию «Матрицы» как продукта не подвергающихся сомнению предположений о чувственных ощущениях и осознанного сценарного приема. Фильм трактует пять наших чувств и ценности, которые им соответствуют, крайне интересными, хотя и удивительно традиционными способами, учитывая радикальный скептицизм сюжета.

И античные, и современные философы выстраивали пять чувств иерархически по степени важности, которая иллюстрирует возвышенность разума над телом, интеллекта над эмоциями и знания над удовольствием[16]16
  Carolyn Korsmeyer, Making Sense of Taste: Food and Philosophy (Ithaca: Cornell University Press, 1999), Chapter 1.


[Закрыть]. Зрение и слух – это «периферические» (или дистанционные) чувства, так как могут действовать на расстоянии от объектов и не требуют физического соприкосновения с ними. Дистанция обеспечивает выгодную эпистемологическую позицию, поэтому зрение и слух обычно помещаются на вершину иерархии, так как они существенны для получения знаний об окружающем мире и передачи этих знаний другим людям. Раз они требуют разделения между телом воспринимающего и объектом восприятия, они также меньше зависят от физических ощущений. (Действительно, зрение вообще обычно считается восприятием, а не ощущением). Для приобретения так называемых телесных ощущений (вкус, обоняние, осязание) требуется некоторый физический контакт. Хотя обоняние подразумевает дистанцию от объекта, все три телесных чувства настаивают на близости, даже интимности, и их опыт имеет выраженную чувственную окраску. Считается, что они больше сообщают о наших субъективных состояниях, чем об объектах: потому что они сообщают ограниченное количество информации и потому что мы склонны отвлекаться на получаемое от них удовольствие. Прикосновение, запах и вкус ассоциируются с физиологией и животной стороной человека, и поэтому их иерархическая позиция более низкая.

В «Матрице», как и в любом другом фильме, ожидаемо много манипуляций со звуком и изображением. Мы не можем вдохнуть, попробовать на вкус или потрогать вещи на экране, но видим и слышим, что происходит. Часть из этого видят и слышат и герои фильма, что делает нас соучастниками происходящего. В сценарии часто попадаются двусмысленные отсылки ко зрению: не исключено, что мы видим лишь иллюзию, построенную программой, но Морфеус по-прежнему утверждает, что «Матрицу нужно увидеть своими глазами», потому что в западной философии зрение всегда было созвучно знанию и пониманию[17]17
  Существует множество метафор, завязанных на сенсорных ощущениях: «Я тебя услышал», «Я ухватил идею» и т. д. См.: Martin Jay, Downcast Eyes: The Denigration of Vision in Twentieth-Century French Thought (Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1993).


[Закрыть].

Морфеус, мудрейший персонаж фильма, довольно часто говорит метафорами, завязанными именно на визуальные образы. К примеру, Нео был рожден в тюрьме, «которую нельзя учуять, потрогать или раскусить», но можно увидеть – повсюду. Матрица – это «мир, который нам натянули на глаза, чтобы мы не могли увидеть правду: мы все рабы». Нео должен смотреть глубже, видеть за искусным обманом истину. Первый вопрос Нео после освобождения из Матрицы – «Почему мне так режет глаза?». «Потому что ты их до этого не использовал», – отвечает Морфеус. Как и пещерному мученику Платона, Нео свет вначале доставляет неудобства, потому что первое столкновение с истиной – неприятный опыт. Обратите внимание и на то, как Морфеус вспоминает свое первое столкновение с человеческими полями Матрицы: «Я долгое время не мог в это поверить, пока не увидел собственными глазами».

Зрение чаще, чем любое другое чувство, отождествляется со знанием. «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать», – гласит пословица. Но глаза тоже могут обманывать, и тут стоит вспомнить полушуточное продолжение к ней: «Лучше один раз дотронуться, чем сто раз увидеть». Это не означает, что прикосновение следует считать последней инстанцией, но что перед нами мираж, мы понимаем, только когда наша рука проходит сквозь него. Поэтому и в популярной психологии, и в «Матрице» прикосновение часто считается более надежным источником информации.

И слух, и зрение можно использовать удаленно – для слежки: Тринити действительно приходится уничтожать жучка (в прямом смысле жучка), которого вживили в Нео агенты. Звук – мощное выразительное приспособление, и создатели «Матрицы» используют его необычным способом, создавая почти что тактильный эффект: особенно это ощущается в самых громких частях саундтрека. В самом конце Rage Against the Machine кричат нам: WAKE UP! «Проснитесь», отсылая к самому началу фильма, и этот агрессивный звук бесцеремонно вторгается в личное пространство зрителя. Фоновые звуки играют в фильме не менее важную роль. Устаревшие приборы, со всем своим лязгом и скрежетом, оказываются надежнее, чем тихое жужжание компьютеров. Именно с помощью старомодного дискового телефона герои переносятся из Матрицы обратно в безопасное пространство корабля – даже виртуальным телам требуются надежные материальные проводники. Самые секретные сведения передаются шепотом – как в той самой сцене в клубе. Музыка в нем столь громкая, что зритель и сам чувствует вибрации; Тринити приходится стоять настолько близко к Нео, что она задевает губами его шею.

Запах тоже играет в фильме особую роль – особенно запах человека. Вот Тринити осторожно наклоняется над спящим Нео и вдыхает его аромат; в этом жесте и любопытство, и нежность, и чувство близости. Обнюхивание – примитивный, животный способ исследования, он резко контрастирует с бесстрастным анализом высокотехнологичных машин. Агент Смит, судя по всему, в какой-то момент теряет рассудок от окружающего его человеческого запаха. Во время допроса Морфеуса он нарушает протокол, вынимая наушник: в итоге этот промах и позволяет экипажу «Навуходоносора» спасти своего капитана.

«Я терпеть не могу этот зоопарк, эту тюрьму… называйте, как хотите. Меня выворачивает от вашего запаха, я кожей чувствую вашу вонь и боюсь подхватить эту заразу».

Смит сравнивает человечество с вирусом, и это сравнение делает метафору «заразной вони» еще более устрашающей[18]18
  см.: Alain Corbin, The Foul and the Fragrant: Odor and the French Social Imagination (Cambridge: Harvard University Press, 1986).


[Закрыть]. И приятные, и отталкивающие запахи в фильме подчеркивают телесность людей. Это напоминание о человечности и принадлежности к животному миру способно проникнуть даже в виртуальный мир. Скорее всего, агенты ничем не пахнут, а их обоняние рассчитано только на отслеживание врагов.

Как уже упоминалось ранее, за пределами Матрицы удовольствие от еды считается опасным соблазном, заставляющим предать борьбу за свободу. Сайфер измучен непрекращающейся борьбой за Зион, поэтому он решается на измену в обмен на потерю памяти и возвращение в комфорт Матрицы. Намек на слабость воли Сайфера появляется уже в сцене, где он предлагает Нео в знак дружбы выпить самогона и в шутку намекает Нео, что он – не тот Избранный, которого всю жизнь искал Морфеус. Сомнений не остается, когда мы видим его ужинающим с агентом Смитом в дорогом ресторане.

«Я знаю, что этого стейка не существует. Я знаю, что когда я кладу в рот кусок, Матрица посылает в мой мозг сигнал о том, что он сочный и аппетитный. Но знаешь, что я понял после девяти лет борьбы? Счастье в неведении».

Пусть такое мировоззрение презентуется в фильме как категорически неверное, цветокоррекция явно играет в его пользу. Как отмечает сам Сайфер, мир, в котором живут его напарники, теряет краски. Почти весь фильм окрашен в блеклые тона, доминируют серый, черный, коричневый. Когда в кадре появляется что-то яркое, это сразу бросается в глаза. Все яркие объекты так или иначе связаны с чувствами: полные фруктов продуктовые тележки; женщина в красном, символизирующая сексуальность; кровь. Все это символы органической жизни, но только кровь не иллюзорна.

Сайфер отказывается от свободы не только ради вкусной еды – он пришел к заключению, что мир Матрицы более реален, чем его альтернатива. Во многом этот вывод подкрепляется и словами самого Морфеуса: весь чувственный опыт – интерпретация стимулов нервной системы и ничего более.

«Что есть реальность и как ее определить? Если реальность – это набор зрительных, осязательных, обонятельных ощущений, то тогда все это лишь электрические импульсы, интерпретированные мозгом».

Обладая недюжинной силой воли, Морфеус хранит верность электрическим импульсам жестокого реального мира. Но у Сайфера своя, довольно разумная интерпретация этой идеи: если реальность – это и в самом деле наши чувственные переживания, то какая разница, откуда они берутся? Нет ничего аморального в том, чтобы искать приятных ощущений, если ничто не существует и не требует морального внимания человека. Сайфер преследует плотские удовольствия, издавна считавшиеся греховными. В итоге он ошибается не только с точки зрения морали, но и с точки зрения эпистемологии. Он предпочитает иллюзию реальности, и это выступает как опровержение теории Морфеуса о том, что чувственный опыт в конце концов мним и иллюзорен. Если Сайфер неправ, то неправ и Морфеус: наши ощущения – это не всегда лишь интерпретация электрических импульсов. Они также индикатор внешней реальности, которая достойна внимания и уважения.

На всякий случай создатели фильма отмечают, что потакание удовольствиям не всегда означают моральную распущенность, как демонстрирует нам сцена с Пифией и ее аппетитным печеньем. Помимо этого, она смакует некий алкогольный напиток и курит. Подразумевается, что она может позволить себе маленькие слабости, потому что, в отличие от Сайфера, не отказалась от главных моральных ценностей. Нео и сам ест печенье, хотя, что примечательно, без особого энтузиазма.

В сценах с Сайфером прослеживается и традиционная ассоциация между удовольствием от еды и сексом. Убивая бывших коллег, он угрожающе склоняется над пристегнутым к креслу телом Тринити: в его движениях есть и угроза, и извращенная ласка. По телефону он рассказывает ей, ждущей на другом конце провода спасения из Матрицы, что когда-то был влюблен в нее, что устал каждый день есть отвратную жижу и сражаться за свободу. Отключая тела Апока и Свитч от питания, Сайфер повторяет, что Матрица может быть более реальной, чем внешний мир. «Здесь я просто выдергиваю провод, а в Матрице ты наблюдаешь, как они умирают», – говорит он. И это вновь слегка искаженная версия мысли Морфеуса: то, что я вижу, реально. Лучше один раз увидеть.

Давайте же наконец поговорим о прикосновениях. «Матрица» – боевик, полный физического насилия, и значительную часть хронометража герои тратят на то, чтобы избежать смерти. Большинство схваток происходит в Матрице, но боль и увечья реальны и за ее пределами. После первого возвращения из Матрицы Нео с удивлением отмечает привкус крови во рту. «Умирая в Матрице, умираешь и в реальном мире?» – спрашивает он. «Тело не может жить без разума», – резонно отвечает Морфеус, напоминая, что для мозга происходящее в Матрице реально. Вынуждена признаться, поначалу все эти реплики про возможности разума и тела меня изрядно раздражали – сюда же можно причислить и знаменитое «Гнется не ложка, а ты сам». Раздраженному зрителю будто бы пытались внушить, что все эти загадочные, невзначай брошенные несуразные фразы несут в себе неведомую истину. Насколько же это дешевый сюжетный трюк – заявить, что если человек умирает в Матрице, то он умирает и в реальности. Но потом я вспоминаю хмонгов и их убивающие сновидения. Сбивчивое дыхание, учащенное сердцебиение, выброс адреналина – все эти эффекты могут быть вызваны определенными мысленными образами. Грань между визуальным и тактильным опытом тонка, ее в полном смысле не всегда можно почувствовать.

Физический контакт в фильме не всегда завязан на жестокости: многие прикосновения выражают привязанность, доверие, дружелюбие. В сцене с вертолетом хватка Нео спасает Морфеусу жизнь. Тринити объятием пытается поддержать Тэнка после смерти его брата Дозера. Когда Тэнк собирается отключить Морфеуса, он ласково дотрагивается до его лба в прощальном жесте.

Чаще других невербально привязанность проявляет Тринити. Конечно, эта роль была отведена женщине – нежные прикосновения обычно ассоциируются с материнской лаской или эротизмом, и Тринити, будучи единственной женщиной среди главных героев, берет на себя обе эти роли. Судя по всему, потратив все усилия на зарождение у зрителя сомнений в чувственном опыте, создатели фильма забыли усомниться в гендерных стереотипах. Наиболее драматичной, конечно, стала сцена в стиле «Спящей красавицы», где Тринити поцелуем вдыхает жизнь в Нео. Хотя их влечение друг к другу с самых первых минут заметно невооруженным глазом, они целуются только за пределами Матрицы. В ранней версии сценария Тринити даже говорила Нео, что не будет целовать его в Матрице, потому что она хочет, чтобы все было по-настоящему. Эта реплика не попала в сам фильм, но герои действительно впервые целуются на борту «Навуходоносора», когда Нео находится на грани жизни и смерти, казалось бы, проиграв в борьбе с агентами. Она нежно дотрагивается до его неподвижного тела и шепчет:

«Пифия предсказала мне, что я влюблюсь – влюблюсь в Избранного. Значит, ты не можешь умереть, понимаешь? Я люблю тебя, слышишь? Люблю».

Бережно обнимая Нео за плечи, она целует его. Его сердце начинает вновь биться, он делает вдох. «А теперь поднимайся», – командует она. Нео поднимается и идет спасать мир. Лучше один раз дотронуться.

Сцена 2
Пустыня реальности

Глава 5
Метафизика Матрицы
Хорхе Дж. Э. Грация
Джонатан Д. Сэнфорд

Жизнь есть сон.

Педро Кальдерон де ла Барка (1600–1681)

Все люди от природы стремятся к знанию.

Аристотель (384 год до н. э. – 322 год до н. э.)

Ночной клуб. Разгоряченные тела соблазнительно двигаются в танце. Скорее всего, за углом кто-то занимается сексом или втягивает очередную дорожку. Из колонок грохочет индастриал, в воздухе царит напряжение. Тринити приближается к Нео, их окружают странные, по-неземному одетые люди. Их взгляды встретились, она подходит ближе, почти касаясь его щеки. Обстановка накаляется до предела, взаимное влечение очевидно. Казалось бы, понятно, что произойдет дальше, но Тринити наклоняется к его уху и шепчет: «Вопрос, вот что не дает нам покоя. Этот вопрос привел тебя сюда. Ты знаешь его, как и я, и ответ на него где-то поблизости».

Вопрос заключался в том, что такое Матрица, а поиск ответа на него вызволил Нео из вечной тюрьмы. История Нео мало чем отличается от истории пленника пещеры из знаменитой аллегории Платона. Но нашего героя в реальности ждало отнюдь не благословенное царство идей, а руины прежнего мира, где в любую минуту можно погибнуть. Реальность, которую Морфеус окрестил пустыней, настолько мрачна, что Сайфер пошел на предательство, просто чтобы выбраться из нее. Но Нео предпочитает удобной Матрице горькую правду. Как сбежавший из пещеры пленник в аллегории Платона, он возвращается в искусственный мир, чтобы открыть людям глаза.

«Матрица» задает множество базовых метафизических вопросов: «Что такое реальность?», «Что такое личность?», «Какова связь между разумом и телом?», «Как соотносятся судьба и свободная воля?». В этой статье мы сосредоточимся на трех фундаментальных вопросах: что есть видимость, а что – реальность? Что их разделяет? Каковы особенности каждого из этих явлений? Эти вопросы задаются в контексте вселенной фильма, но ответы на них помогут нам лучше разобраться и в собственной жизни.

Что такое метафизика? На какие вопросы она отвечает? Есть два определения этого термина. Первый: метафизика – это видение мира, подкрепленное надежными доказательствами и стремящееся к точности, последовательности, объемности. Второй: метафизика – это учебная дисциплина, набор определенных методов, с помощью которых люди пытаются постичь метафизику в первом ее определении. Все отрасли науки – это учебные дисциплины, подкрепленные доказательствами, которые стремятся к точности и последовательности. Но, в отличие от метафизики, ни одна научная отрасль не пытается быть всеобъемлющей. Каждая наука занимается определенной областью и использует обособленные методы. Астрономия изучает небесные тела посредством наблюдения и математических расчетов. Физика занимается определенными сферами физической вселенной с помощью собственных специфических методов. Теология, как и метафизика, пытается сформировать точную, последовательную и полную картину мира, подкрепленную доказательствами. Однако доказательства, которые в теологии считаются убедительными, зачастую основаны на слепой вере или подчинении авторитету, а не на традиционных методах наблюдения и чувственном опыте.

Этого объяснения достаточно, чтобы понять, чем метафизика отличается от остальных наук и теологии, и чем метафизические взгляды отличаются от научных или теологических. Впрочем, это не означает, что они ни в чем не пересекаются. Тем не менее у нас все еще недостаточно данных, чтобы провести окончательную границу между метафизикой и другими направлениями философии. Некоторые из последних упоминаются в фильме и рассматриваются в этой книге: этика, политическая философия, эпистемология, логика, философская антропология, естественная теология. Но мы по-прежнему не знаем, чем занимаются ученые-метафизики, то есть каким образом метафизика развивается как наука.

Есть и другой способ объяснить, чем конкретно занимается метафизика и как отмежевать ее от любых других направлений науки. Можно сказать, что метафизика пытается: 1) выделить ряд наиболее обобщающих категорий, под которые будут подпадать все остальные; 2) установить, как менее общие категории взаимно связаны с обобщающими. Получается, перед метафизикой стоит двойная задача: найти обобщающие категории и затем классифицировать по ним все остальное. Для этого необходимо разработать всеобъемлющее видение мира, включающее в себя и научные, и теологические точки зрения[19]19
  Этот взгляд на метафизику Грация обосновывает в Metaphysics and Its Task: The Search for the Categorial Foundation of Knowledge (Albany: State University of New York Press, 1999), Chapters 2 and 7. См. также Jonathan J. Sanford “Categories and Metaphysics: Aristotle’s Science of Being”.


[Закрыть].

Рассмотрим конкретный пример. Психологи изучают человеческую психику, а физики – к примеру, белый цвет. Метафизики же, в свою очередь, пытаются поместить обе эти темы в общую схему. Согласно категориальной схеме Аристотеля, человеческая психика – это субстанция, а белый цвет – качество. Если бы мы прибегли к классификации Юма, то обсуждали бы идеи, а не субстанции или качества. Окончательно решить, являются ли психика и белый цвет субстанциями и качествами или идеями (вопрос, достаточно актуальный для «Матрицы») можно лишь в том случае, если метафизические понятия полностью сформированы.

Всё сказанное выше позволяет лучше понять, как же должна строиться метафизика «Матрицы». Но задача все еще ясна не до конца: даже у понятия «метафизика „Матрицы“» есть как минимум два значения, а соответственно, наша мысль может пойти как минимум в двух направлениях. Во-первых, можно исследовать метафизику самого фильма «Матрица» и установить наиболее общую (или общие) категории в бытии, к которым данный фильм относится. Во-вторых, можно разбирать метафизику Матрицы и метафизический взгляд на мир внутри фильма. В последнем случае задача состоит в: 1) составлении списка наиболее общих категорий, явно или скрыто встречающихся в фильме; 2) выявления связей между ними; 3) распределения всех объектов фильма по этим категориям. Получается, мы попытаемся описать, что же собой представляет «мир Матрицы».

Разработка полной и окончательной метафизической картины чего-либо – задача не из простых: требуется много обобщений и абстрагирований. Во многом ученым приходится работать с неосязаемым миром идей и концептуальных моделей, очень далеких от непосредственного ежедневного опыта. Зачастую подобные категоризации кажутся непонятными или непоследовательными. Но причина этого – не в ошибках метафизиков, а в том, что наши обыденные представления о мире ограничены концептуальными рамками. Создать категориальную систему, которая охватывала бы только четкие понятия в полном соответствии вещам, крайне трудно – мы убедимся в этом на примере метафизики «Матрицы».