Текст книги "Эта ласковая земля"

Глава пятнадцатая

Одноглазый забрал наволочку, в которой лежали все наши ценности.

– В сарай, – сказал он и показал стволом дробовика на обшарпанное строение.

Кто спорит с дробовиком? Мы вышли из сарайчика и пошли вперед, держась вместе. Мы с Мозом шли по обеим сторонам от Эмми и держали ее за руки. Альберт был впереди, и как агнцы на заклание, мы последовали за ним в темноту сарая.

Внутри одиноко стоял старый черный «Форд» с открытым кузовом – такой же, как у родителей Эмми, который торнадо перевернул вверх тормашками. В сарае сильно пахло сеном, хотя там было всего несколько тюков. На ближайшей стене висели садовые инструменты, а на перфорированной доске над верстаком висели ручные инструменты. В углу деревянные палеты громоздились друг на дружку кучей выше человеческого роста. У дальней стены валялись, похоже, обломки большого яблочного пресса, как будто кто-то в приступе ярости разгромил его кувалдой. Мужчина показал на отгороженное в углу сарая помещение, которое, судя по до сих пор висящим вожжам и упряжи, раньше служило амуничником[15]15
  Амуничник – помещение для хранения конной амуниции.


[Закрыть].

Один за другим мы вошли внутрь. Но как только мы оказались в амуничнике, мужчина схватил Эмми и оттащил в сторону. Моз рванулся за ней, но мужчина ударил его по лицу стволом дробовика, и он рухнул на пол. Я тоже дернулся к Эмми, но Альберт удержал меня за воротник рубашки.

– Я ее не обижу, – сказал мужчина. – Если вы не попытаетесь сбежать.

Он закрыл дверь, и мы услышали, как звякнул засов. Потом мы слышали только плач Эмми, которую уводил мужчина.

Альберт опустился на колени рядом с неподвижным Мозом. Он наклонился ближе и повернул голову, прислушиваясь.

– Дышит.

– Что он собирается делать с Эмми?

Я был готов разнести стены в щепки и сделать что угодно, чтобы вернуть Эмми.

– Наверное, вызвать шерифа, – сказал Альберт и уселся рядом с Мозом. Я никогда не видел его более подавленным.

Моз издал звук и повернул голову, потом медленно открыл глаза. Он моргнул, потом осознал случившееся и сел, беспокойно оглядываясь.

«Где Эмми?» – быстро показал он.

– Ее забрал Гроза Кабанов, – сказал я.

– Гроза Кабанов? – спросил Альберт.

Я не удосужился объяснить.

– Нам надо вернуть ее и убираться отсюда.

Альберт обвел взглядом тесный амуничник. Окон не было, и хотя постройка была старой и неряшливой, окружавшие нас доски выглядели крепкими.

– Есть идеи, Оди?

Его на самом деле интересовало не это – он хотел показать мне, какой я тупой.

Я попытался пнуть стены своими новыми ботинками. В результате поднял пыль, да и только. Моз встал, выдвинул плечо вперед и с разбега врезался в дверь, но только отскочил. Он потер руку, потом осторожно ощупал левую сторону лица, которая уже начала опухать от удара дробовиком.

– Значит, мы просто будем сидеть и позволим отвезти нас обратно в школу? – спросил я.

– Даже если мы выберемся, ты бросишь Эмми?

Тихий голос Альберта и разумность его вопроса только разожгли мой гнев.

– Если мы выберемся, то можем наброситься на него. Ты, я, Моз – мы его одолеем.

– И дробовик тоже?

– Мы не можем сидеть сложа руки.

– Сейчас, Оди, мы ничего не можем сделать. – Альберт поднял с земляного пола соломинку и отшвырнул ее.

Долго мы сидели молча, прислонившись спинами к стенам амуничника, когда услышали, как отодвигается засов, и дверь открылась. В проеме стоял одноглазый Гроза Кабанов с дробовиком.

– Выходите, – сказал он и отступил на шаг.

Мы поднялись и вышли из амуничника. Я выжидал удобный момент, чтобы броситься на него и сбить на пол. Или хотя бы начать атаку, которую поддержат Альберт и Моз, и вместе мы его одолеем. Но мужчина держался на расстоянии с дробовиком наготове, и у нас не было шансов добраться до него раньше, чем он застрелит нас. Я был уверен, что этот злой на вид человек не колеблясь спустит курок.

– Ты, – сказал он Мозу, – возьми косу. Ты бери лестницу, – сказал он Альберту. – А ты, мальчик, бери сучкорез и пилу.

Мы сделали, как он велел, и он махнул на выход.

– Где Эмми? – спросил я.

– С Эммалин все хорошо. Хотите, чтобы так было и дальше, делайте, что я говорю.

Он отвел нас к границе своего неухоженного сада. Трава между деревьями выросла высокой. Ветви путались. Незрелые яблоки были похожи на маленькие зеленые бубенцы. Я пару лет работал в саду Фростов и знал, что если ветви не подрезать, то они рано или поздно сломаются под тяжестью яблок. Кроме того, я знал, что после подрезки плоды становятся крупнее и сочнее.

– Ты, – приказал мужчина Мозу, – начинай отсюда и выкоси всю траву между деревьями. Иди ряд за рядом. Если сбежишь, я до смерти поколочу этих двоих и вашу драгоценную Эммалин. Понял?

Моз кивнул, беспомощно посмотрел на нас и ушел.

– Ты, – сказал мужчина Альберту, – ставь лестницу и бери у мальца сучкорез.

Когда Альберт сделал, как было сказано, Гроза Кабанов сказал:

– Режь там, где я скажу. А ты, мальчик, собирай все что упадет и стаскивай за сарай, к той куче мусора. Видишь?

Я нашел глазами мусорную кучу и кивнул.

Дерево за деревом Альберт обрезал длинные ветки. Сначала он работал на земле, потом приставлял лестницу, которую я придерживал для надежности. Периодически я собирал упавшие ветки и складывал их за сараем. Благодаря Фростам эта работа была нам знакома. Но помощь по саду, принадлежавшему родителям Эмми, никогда не казалась настоящим трудом – не то что работа на Грозу Кабанов. Начнем с того, что Фросты никогда не держали нас под прицелом. Одноглазый держал дробовик на сгибе локтя, пока давал указания Альберту, а его единственный глаз, похоже, прекрасно видел все, что происходит в саду.

Солнце поднималось все выше. Было влажно, и пот стекал с меня ручьями. Через пару часов я наконец сказал:

– От нас не будет никакой пользы, если мы умрем от жажды.

Мужчина задумался.

– Между домом и курятником есть колонка. Там должно быть деревянное ведро. Принеси сюда. И, парень, девочка заплатит за любую глупость, которую ты можешь выкинуть.

Я нашел колонку и вдоволь напился, слушая кудахтанье кур за сеткой курятника. Я наполнил ведро и присмотрелся к дому. Двухэтажный, но второй этаж маленький, там, наверное, только чердак. Не так уж и много было мест, где он мог спрятать Эмми. Я подумал проскользнуть внутрь и найти ее. Но что потом? Мы с Эмми, может, и убежим, но останутся Альберт с Мозом, и одному Богу известно, что одноглазый ублюдок с ними сделает.

Я отнес деревянное ведро в сад, и мужчина разрешил Альберту попить из него. Затем он велел мне отнести ведро Мозу.

«Совсем как у Фростов», – показал Моз, когда напился воды.

– Разве что там мы работали добровольно, – сказал я.

Моз утер пот со лба и спросил: «Он нас сдаст?»

– Готов поспорить, что нет, пока мы не сделаем все, что ему нужно.

Моз посмотрел на ряды деревьев и показал: «Это долго».

Мы не обедали и работали до тех пор, пока солнце не опустилось. Даже Бледсо был добрее. Когда Гроза Кабанов наконец повел нас обратно в сарай, куча обрезанных веток была огромной, почти такой же, как соседняя куча мусора. Я плюхнулся на земляной пол амуничника, все мышцы в теле болели.

Мужчина без лишних слов запер нас.

– Из голодных людей плохие работники! – крикнул ему вслед Альберт.

Грязь с пола липла к потному телу.

– Это хуже сенокоса.

Моз показал: «Волнуюсь за Эмми. Думаете, она в порядке?»

– Он весь день гонял нас, – сказал я. – У него не было времени навредить Эмми.

Моз встал и прошелся вдоль стен, проверяя каждую доску. «Мы выберемся отсюда, – показал он. – Не знаю как, но выберемся».

– И заберем Эмми, – сказал я.

«Мы никуда не уйдем без Эмми», – поклялся он.

Между досками амуничника оставались небольшие щели, сквозь которые внутрь проникал вечерний свет. Решимость Моза освободить нас подействовала как эликсир, и мне стало легче. Я достал гармонику, решив, что раз мы не можем поесть, то по крайней мере можем обеспечить себе немного уюта.

Я начал играть одну из своих любимых мелодий «Старик Джо Кларк». Это была очень заводная мелодия, и Моз начал хлопать в такт. После этого я немного поиграл регтайм и только начал «Милашку Бетси из Пайка», как дверь открылась, а за ней стояла Эмми. В руках она держала большую миску. Я учуял запеченную картошку, и мой рот наполнился слюной так быстро, что стало больно. За спиной Эмми стоял Гроза Кабанов с неизменным дробовиком.

– Разбирайте, – сказал он и подтолкнул Эмми внутрь.

После целого дня без еды я был готов наброситься на что угодно, даже если бы в миске было свиное пойло. Мы с Альбертом и Мозом принялись есть грязными руками. Картошка оказалась на удивление вкусной, с кусочками сала и лука. Гроза Кабанов велел Эмми дать нам бутылку из-под молока, наполненную водой, чтобы запить. А сам он подтащил один из тюков сена, положил его за порогом амуничника и сел на него вместе с Эмми. Продолжая следить за тем, как мы едим, он достал из кармана своего комбинезона бутылку с прозрачной жидкостью и сделала глоток из нее. Я был уверен, что там не вода.

Когда мы доели всю картошку, Эмми забрала миску, и мужчина снова велел ей сесть рядом с собой. Темнело, и Гроза Кабанов снял со стены керосиновый фонарь, зажег фитиль и поставил фонарь на земляной пол рядом с тюком.

– Кто играл на губной гармонике? – спросил он.

– Я, – сказал я.

– Знаешь «Долину Красной реки»?

– Конечно.

– Сыграй.

Я сыграл, и в полумраке сарая, освещенного лишь огоньком фонаря, навязчивые ноты старой баллады утопили нас в печали. От Грозы Кабанов веяло тоской. Она читалась в его здоровом глазе, когда он смотрел в стену амуничника, видя там что-то, чего я не мог увидеть двумя глазами. Тосква отражалась и в том, как он бездумно глотал прозрачную жидкость из бутылки.

Когда я закончил, он сказал:

– Сыграй еще раз.

На этот раз я наблюдал за ним еще внимательнее и заметил, что алкоголь сильно подействовал на него. Я решил, что буду играть эту песню, пока он не прикончит бутылку, а потом прыгну на него. Дробовик лежал у него на коленях, но на рефлексы сильно пьяного человека нельзя полагаться. Может быть потому, что я думал об этом, я не играл мелодию с тем же чувством, что в первый раз, потому что Гроза Кабанов вдруг крикнул:

– Стоп!

Он заткнул бутылку пробкой и встал.

– Вы заставите нас спать на земляном полу? – спросил Альберт.

Гроза Кабанов задумался. Я видел, что он стоит не очень уверенно, и подумывал рвануть к нему. Альберт, должно быть, предугадал мои намерения, потому что положил руку на мое предплечье.

– Можно нам постелить сено из этого тюка? – спросил брат.

Гроза Кабанов кивнул Мозу, тот встал и затащил тюк в амуничник. Затем мужчина закрыл дверь и задвинул засов, оставив нас в темноте.

– Спокойной ночи, Эмми! – крикнул я.

– Спокойной ночи, – отозвалась она.

Мы разворошили тюк, расстелили сено и легли. Тесная комнатка, земляной пол, покрытый тонким слоем соломы, и запертая дверь казались до странного знакомыми, как будто я вернулся в тихую комнату. Я не сразу закрыл глаза. Не потому, что не устал. Я думал.

Песня, которую я играл, произвела сильное впечатление на Грозу Кабанов. Всякий раз, когда кто-то просил сыграть конкретную песню, это значило, что эта песня особенная. В первую очередь это касалось грустных песен. С Грозой Кабанов произошло что-то, что причинило ему боль. Но это и разозлило его настолько, что он прервал меня, когда я играл во второй раз. В те годы мне предстояло еще многое узнать о жизни, но одно я знал наверняка: когда мужчине очень больно, дело в женщине.

Глава шестнадцатая

Той ночью Моз плакал.

Я проснулся от его жалобных всхлипываний и сел. В щели между досками просачивался лунный свет. Я увидел, что Альберт тоже проснулся и сидит, прислонившись спиной к стене сарая.

В Линкольнской школе дети часто плакали по ночам. Иногда из-за страшного сна. Иногда они не спали и просто плакали над каким-то своим горем. Многие попадали в школу уже с демонами. Другим хватало ужасов, случившихся с ними после приезда, чтобы всю жизнь мучаться кошмарами. Моз был не только самым крупным, самым сильным и физически развитым мальчиком, что я знал, но и самым покладистым. Он никогда ни на что не жаловался, никакое испытание не казалось ему слишком тяжелым. Но иногда по ночам он плакал этими горькими, душераздирающими слезами и даже не осознавал этого. При случае мы пробовали разбудить его от кошмара, но открыв глаза, он сразу прекращал плакать и, похоже, понятия не имел, что ему снилось. Когда мы просто давали плачу продолжаться, то наутро он утверждал, что ничего не помнит.

Все, что с нами делают, остается навсегда. Многие отчаянно пытаются цепляться за хорошее, а остальное – забыть. Но где-то в глубине наших душ, куда не может или не хочет дотянуться мозг, откладывается самое страшное, и единственный ключ к этому месту – наши сны.

«Разбудить его?» – показал я Альберту.

Он покачал головой.

Я задумался об Эмми. Плачет ли она сейчас? Из-за того, что я видел своими глазами в школе, и из-за рассказов детей, приехавших из других школ, рассказов о немыслимом насилии, я знал, какие ужасные вещи может сделать взрослый с беспомощным ребенком. Гроза Кабанов, что он за человек? Если бы я верил в простого Бога, сострадательного Бога, я бы молился. Но я теперь верил в другого Бога, в Бога Торнадо, и знал, что он глух к крикам страждущих. Так что я долго слушал рыдания Моза, которые разбивали мне сердце. И думал о припадке Эмми прошлой ночью и ее теперешнем положении, и нашем. Все надежды прошлых дней, когда мы отправились по Гилеаду к новым землям и новым жизням, похоже, рассыпались в прах.

Утром мы начали работу, не поев, продолжая делать то же, что и вчера. Моз взмахивал косой, срезая траву в саду. Альберт обрезал ветки, следуя указаниям Грозы Кабанов, а я собирал сучья и складывал их за сараем. Я заметил, что в огромной куче мусора валяется, помимо прочего, большое количество пустых бутылок. Гроза Кабанов любил выпить. Это объясняло, почему сад и ферма в таком запущенном состоянии.

В середине утра со стороны дома послышался сигнал клаксона.

– Мальчики, продолжайте работать, – сказал Гроза Кабанов. – Выкинете что-нибудь – расплачиваться будет маленькая Эммалин. Понятно?

– Да, сэр, – сказал Альберт.

Гроза Кабанов пошел через сад. Я дал ему отойти, потом бросил обрезанные ветки, которые собирал, и пошел следом.

– Ты куда? – спросил Альберт.

– Просто посмотрю, что там.

– Вернись сейчас же! – рявкнул он.

Но я не послушался. Прячась за деревьями, я крался к дому, держась в тени раскидистых ветвей. Увидев стоящую между домом и сараем полицейскую машину, я остановился. Мужчина в форме цвета хаки стоял спиной к саду и Грозе Кабанов, который шел через двор перед курятником. Курицы громко закудахтали, и коп повернулся. Он был огромным и был похож на викинга с обгоревшим на летнем солнце лицом.

– А, вот и ты, Джек. Где ты был? – сказал он вместо приветствия.

– Обрезаю сад.

– С дробовиком?

– Койоты, – сказал Гроза Кабанов. – Чего надо?

– Просто предупреждаю население. Слышал о похищенной девочке?

– Читал в газете. Видел фотографию. Хорошенькая малышка. Напомнила мне Софи.

– Блокпосты на дорогах ничего не дали. Мы думаем, что похитители передвигаются пешком и еще в округе. Какой-то фермер из окрестностей Ламбертона сообщил, что вчера кто-то забрал рубашки с бельевой веревки.

– Стащили?

Коп покачал головой.

– Оставили деньги, поэтому-то мы и подозреваем, что это мог быть один из тех, кого мы разыскиваем. Те ребята как раз украли деньги во время похищения.

– Есть приметы?

– Не-а, дома была только маленькая девочка, она мало что смогла рассказать. Учитывая, что она была одна, считай, что ей повезло. Больше, чем маленькой Эммалин Фрост. Мы выяснили, что похитившие ее преступники могут идти по железнодорожным путям. И послушай, Джек, они вооружены и опасны. Если мы их найдем, шериф Ворфорд приказал сначала стрелять, а потом задавать вопросы. Так что на твоем месте я бы держал этот дробовик под рукой.

– Это все?

– Увидишь что-нибудь – дай знать.

Гроза Кабанов кивнул.

Коп обвел взглядом дом, сарай, курятник.

– Слышно что-нибудь от Агги и Софи?

– Полагаю, тебе еще надо предупредить других.

– Да, ты прав.

Коп сел в машину и поехал прочь по дороге между яблонями.

Я быстро вернулся в сад, где Альберт слез с лестницы.

– Кто сигналил? – спросил он.

– Коп. Приехал предупредить Джека про нас.

– Джека? Так его зовут? – Он посмотрел в сторону дома и сарая. – Он что-нибудь сказал копу?

– Ничего. Это хорошо, да?

Альберт пожал плечами:

– Как знать?

– Тот коп сказал, что шериф приказал сначала стрелять, а потом задавать вопросы. Господи, все на нас охотятся.

– Ты видел Эмми?

– Нет.

– Он возвращается.

Альберт полез обратно на лестницу.

Все утро я размышлял над тем, почему Гроза Кабанов умолчал о нас, и пришел к выводу, что он планировал использовать нас для работы, а потом сдать. Может, к тому времени назначат награду. И все это время я задавался вопросом: «Кто такие Агги и Софи?»

Мы работали весь день без еды, утоляя жажду из ведра. Солнце уже висело низко над горизонтом, когда Гроза Кабанов велел заканчивать и отвел нас обратно в амуничник. Мы легли, обессиленные, голодные и несчастные, и я уже был уверен, что план одноглазого был не сдать нас властям, а заставить работать до смерти.

– Альберт, – сказал я. – Сколько вы с Вольцем и Брикманом просили за пинту самогона?

Он лежал на тонком слое соломы и вяло повернул голову ко мне:

– Какая разница?

– Сколько?

– Когда был сам по себе, Герман продавал его по семьдесят пять центов за пинту. Брикман собирался продавать новые партии по доллару. Что ты задумал, Оди?

– Ничего, – сказал я, потому что еще не до конца продумал план.

Через час дверь амуничника открылась, за ней стоял Гроза Кабанов, а рядом с ним Эмми. На ней больше не было комбинезона, в котором мы удрали из школы. Теперь на ней было красивое зеленое платье.

Я быстро спросил жестами: «Ты в порядке?»

Она кивнула, но ответить не могла, потому что держала в руках большую миску.

– Поставь еду на пол, девочка, – сказал Гроза Кабанов.

Она поставила миску на пол, там была яичница, смешанная с нарезанным и зажаренным картофелем, который мы ели прошлым вечером. Эмми достала из кармана платья три ложки и раздала нам. Мы сразу же накинулись на еду.

– А ее кормить вы собираетесь? – спросил я с набитым ртом.

– Она поела.

– Красивое платье, – сказал я.

Гроза Кабанов зыркнул на меня, как будто я произнес самое страшное оскорбление в мире, и на мгновение я испугался, что он ударит меня по лицу дулом дробовика, как Моза.

– Он только хотел сказать, что она кажется счастливой, – сказал Альберт.

Гроза Кабанов расслабился. Он достал из заднего кармана штанов бутылку в одну пинту и сделал глоток. Теперь рука, которую он держал на спусковом крючке, была занята.

Моз показал: «Навалимся на него?»

Но мы были слишком заняты едой, а Гроза Кабанов закупорил бутылку и сказал:

– Зачем эти знаки руками?

– Он не может говорить, – сказал я.

– Что? Немой?

Я ненавидел это слово. Я знал его значение, но оно всегда звучало как оскорбление.

– Ему отрезали язык.

– Кто?

– Он не знает. Это случилось, когда он был маленький.

И тут Гроза Кабанов меня удивил.

– За такое надо сечь кнутом и вешать, – сказал он.

Когда мы прикончили яичницу и картошку, Эмми забрала миску и наши ложки. Как и прошлым вечером, Гроза Кабанов положил перед дверью в амуничник тюк сена, зажег фонарь и приказал:

– Сыграй на гармонике, мальчик.

– «Долину Красной реки»?

– Что-нибудь быстрое.

Я заиграл «Скачки в трущобах», энергичную мелодию. Следом я сыграл парочку более старых. Пока я играл, Гроза Кабанов часто прикладывался к своей бутылке и скоро уже притоптывал ногой в такт музыке. Этот мужчина обращался с нами грубо, не улыбнулся ни разу за то время, что мы были у него, но музыка отыскала путь под эту прочную, колючую броню и затронула в нем что-то мягкое и более человечное.

Когда я закончил последнюю песню, Гроза Кабанов оценивающе глянул на свою бутылку, которая почти опустела, и заткнул горлышко пробкой. Я понял, что он готов заканчивать вечер.

– Сколько вы заплатили за этот самогон? – спросил я.

Его единственный здоровый глаз смотрел на меня с подозрением. – Семьдесят пять центов? Доллар?

– Доллар с четвертью, – наконец сказал он.

– И как?

– С тем же успехом мог бы пить керосин.

Я выбил слюни из гармоники и убрал ее карман рубашки.

– Я знаю, как добыть вам лучший кукурузный спирт, который вы когда-либо пробовали, – сказал я. – И это не будет стоить вам практически ничего.