Текст книги "Я++: Человек, город, сети"

4. Ширпотреб уменьшенных размеров

Даже самые непритязательные предметы быта при существенном уменьшении размера и веса могут неожиданно приобретать новые полезные функции и формировать новые пространственные модели. Рышард Капущинский, к примеру, обратил внимание на эффект, который «дешевые и легкие пластиковые контейнеры» оказали на традиционные сообщества Африки. Когда-то женщинам приходилось носить на голове глиняные или каменные сосуды с водой. Сосуды эти ценились достаточно высоко, поэтому женщины вынуждены были выстаивать многочасовые очереди к источнику. Появившиеся пластиковые бутылки могли носить даже дети, а стоимость их была настолько невелика, что их можно было спокойно оставить вместо себя в очереди, а самому укрыться в тени или отправиться выполнять другие повседневные дела. Капущинский подводит итог: «Какое облегчение для африканской женщины!.. Насколько больше времени она может уделять себе и своим домашним!»¹

По иронии судьбы состоятельные господа тоже используют воду из легких пластиковых контейнеров – с этикетками вроде Evian. В этом случае легкость бутылки позволяет дистрибьютору доставлять брендированный продукт издалека, вместо того чтобы использовать местную систему водоснабжения. С точки зрения потребителя, малый вес имеет другую ценность – он позволяет носить продукт с собой, таким образом делая его более привлекательным для путешественников и любителей активного отдыха. Легкость – это то, как вы используете ее в определенном контексте.

С начала индустриальной революции проектировщики с помощью новых технологий делают вещи меньше и легче, а последние несколько десятилетий этот процесс идет ускоренными темпами. Перейдя порог дематериализации, различные устройства, когда-то бывшие частью архитектуры, стали частью человеческого тела. Это явление сыграло решающую роль в формировании новых кочевников.

Миниатюризированные машины

Возьмем, к примеру, устройства для хранения и проигрывания музыки. Механические пианино переносили грузчики, а ленты для них занимали довольно много места. Граммофоны тоже были немаленькими, но все же их размеры позволяли брать их с собой, к примеру, на фронт во время Первой мировой войны². С кассетным магнитофоном можно было пойти на пляж. Плееры Walkman уже носили на поясе. МРз-плееры стали еще меньше, поскольку им не нужны сравнительно громоздкие кассеты или диски. Все больше музыки помещается во все более крошечные коробочки. Раньше человек мог унести две-три мелодии; сегодня люди передвигаются с тысячами треков. Предмет мебели сначала эволюционировал в настольное устройство, потом в переносное, наконец – в аксессуар, который можно надеть.

Как известно архитекторам и промышленным дизайнерам, в любой вещи обычно есть некая критическая подсистема, определяющая размер; избавьтесь от нее или найдите способ ее уменьшить – и вы сможете снизить общие параметры. В архитектурных сооружениях, как не уставал напоминать Бакминстер Фуллер, основная проблема состоит в элементах, работающих на сжатие; замените как можно больше из них на элементы, которые работают на растяжение, и структура станет значительно легче. Проблема с CD-плеерами состояла в диаметре диска; как ни крути, но сделать проигрыватель меньше носителя информации невозможно – а так он не помещается в карман.

Кроме того, существует взаимосвязь между размером и материалом. Помещать граммофоны в деревянные корпуса и воспринимать их как лакированную мебель казалось совершенно естественным. С появлением настольных стереопроигрывателей дерево стало уступать место металлу и пластику. О том, чтобы сделать корпус CD-плеера из дерева, уже не могло быть и речи; при таких размерах древесину невозможно достаточно точно обработать, ей недостает прочности и плотности. Иногда миниатюризация ведет к смене материала, а иногда изобретение новых материалов и связанных с ними производственных технологий вызывает волну миниатюризации; подчас эти движения совпадают.

В фотоаппаратах проблемным узлом была пленка. Формат негатива диктовал величину оптической системы и механизма перемотки. Постепенное уменьшение формата пленки (а до того – переход со стекла на целлулоид) обеспечило определенный уровень миниатюризации, однако внедрение фотодиодных матриц решительно изменило правила игры. Крошечные массивы светочувствительных элементов позволили значительно уменьшить оптику, а механизм перемотки просто исчез. На более глубоком уровне замена оптических и механических взаимосвязей электронными (особенно в системе видоискателя) изменила требования к пространственным соотношениям между частями камеры, позволив размещать их гораздо плотнее. Вскоре цифровые фотоаппараты стали не просто меньше своих пленочных предшественников, они уже не были похожи на фотоаппараты – как когда-то самодвижущиеся экипажи перестали походить на экипажи.

В переносном компьютере нам требуются клавиатура, на которой помещались бы пальцы, хорошие рабочие характеристики и экран, подходящий под наше поле зрения. Наладонники с маленькими экранами и до смешного крошечными клавиатурами – не самая удобная альтернатива. Но если вы замените экран на дисплей, проецирующий изображение высокого разрешения прямо на сетчатку, а клавиатуру на микрофон, подключенный к системе распознавания голоса, все устройство можно будет уменьшить до размеров солнцезащитных очков и перенести его с колен на переносицу.

Замена механических соединений, оптических систем и движения материалов электронными соединениями (проводными или беспроводными) также позволяет разделить устройства на составные части и воссоздать их в новом качестве. Их функции можно перераспределять между карманными, настольными и стационарными приспособлениями. Таким образом, ради уменьшения размеров и веса определенной вещи ее можно избавить от некоторых функций, перенеся их в другое место. В фотографии, к примеру, съемка производилась при помощи отдельного компактного устройства, проявка и печать происходили в централизованных фотолабораториях, а функции хранения выполняли альбомы и архивы. Технология мгновенных фотоснимков Polaroid совместила съемку, проявку и печать в одной переносной коробке, обеспечив удобство за счет увеличения размера. Цифровая же фотография дает практически ничем не ограниченную свободу перераспределения функций. Экспонирующее устройство сокращается до объектива и матрицы с подсоединением к сети. Его можно носить отдельно, встроить в другое устройство типа сотового телефона или закрепить на стене. Изображения можно хранить на переносном или настольном устройстве, а можно – на сетевом сервере. Печать же может происходить везде, где есть принтер с сетевым подключением.

Случается, что такие перераспределения открывают новые возможности. Мгновенная фотография позволила нам обсуждать и оценивать снимки прямо в момент съемки, а не потом, в другое время и в другом месте. Похожим образом интеграция цифровых камер в сотовые телефоны дает собеседникам возможность просто показывать, а не описывать на словах то, о чем они говорят.

Микропроизводство и МЭМС

Еще одну возможность уменьшить размеры полезных предметов дают высокоточные технологии производства. Заметнее всего это в разработке и производстве электронных схем. Вакуумные трубки, использовавшиеся для построения ранних компьютеров, были громоздкими и сильно нагревались просто по своей природе. Сменившие их вскоре транзисторы были меньше и грелись уже не так сильно, что позволяло размещать их куда компактнее. Появление полупроводниковых технологий задало экспоненциальный рост плотности транзисторных элементов на кристалле кремния, позднее описанный законом Мура. В 50-х переносные радиоприемники с полудюжиной транзисторов казались чудом; к концу века компьютерные чипы размером с марку, вмещавшие 100 миллионов транзисторов, уже никого не удивляли.

Микропроизводство обычно начинается с макроскопического элемента, например – с кремниевой пластины, на которой путем точнейшего снятия или добавления слоев материала создаются сложные структуры вроде интегральных схем. По мере развития технологий минимальные размеры элементов в таких структурах, ранее составлявшие десятки микрометров, снизились до десятков нанометров. Эта прогрессия достигнет предела, когда элементы уменьшатся до пары нанометров, то есть до размеров атома – но это не значит, что развитие микропроизводств в этот момент остановится³. По мере приближения этой гонки к финалу акцент смещается на изобретение новых видов микроскопических структур и систем.

Методы микропроизводства, разработанные для изготовления электронных схем, уже расширены и обобщены для микрожидкостных систем с крохотными каналами, резервуарами, клапанами и форсунками, заменившими колбы и мензурки традиционной химической лаборатории и позволившими проводить анализ проб значительно меньших объемов. Те же методы используются и в производстве волноводов для света и радиосигналов. Название таких структур – микроэлектроме-ханические системы – занимает больше места, чем они сами, но, к счастью, его принято сокращать до МЭМС⁴.

Что еще удивительнее, в МЭМС могут быть встроены подвижные части, такие как переключатели и клапаны, вибрирующие консоли, крошечные приводы и механические соединения. Это позволяет МЭМС функционировать в качестве сенсоров, преобразующих различные сигналы из окружающей среды в электронные данные. Их используют как датчики давления, микрофоны, измерители ускорения, датчики угловой скорости, детекторы видимого и инфракрасного излучения. Они могут превратиться в «лаборатории на чипе», распознающие химические и биологические вещества.

И наоборот, МЭМС способны функционировать как преобразователи информации в полезные физические, химические и биологические реакции. Они, например, могут испускать световые или радиоимпульсы, настраивать микроскопические зеркала, чтобы направлять сигналы в оптоволоконных системах, а также служить двигателями для микроскопических транспортных средств и роботов.

На заре микропроизводства чипы обычно выполняли интеллектуальные функции в устройствах нормального размера. Эту тенденцию определил персональный компьютер 1980-х; микрочип там находился в центре большого ящика, заполненного устройствами, обеспечивающими подачу электричества, прием сигналов и выполнение ответных действий. В течение 80-х и 90-х микрочипы встраивались во все более расширяющийся круг крупногабаритных систем – от домашних электроприборов до автомобилей и самолетов. Сегодня, с развитием технологий МЭМС, резко уменьшиться в размерах оказались способны и многие другие устройства, что открывает новые возможности для проектирования. МЭМС могут работать как автономные системы размером с насекомое внутри человеческого тела и в прочих местах, требующих предельной миниатюризации. Запущенные в массовое производство недорогие МЭМС можно разбрасывать, как зерна пшеницы, ими можно окрашивать поверхности, их можно замешивать, к примеру, в бетон. Можно делать из них умные покрытия, фиксирующие изменения окружающей среды и реагирующие соответствующим образом. А установив между ними беспроводную связь, можно создавать системы с распределенным интеллектом.

Восход нанотехнологий

За «микро» идет «нано» – мир, где устройства и системы, размеры которых исчисляются миллиардными долями метра, строятся атом к атому и молекула к молекуле. Идею эту предложил в 1959 году Ричард Фейнман в своем знаменитом выступлении «Внизу еще полно места»⁵. В конце 1980-х Эрик Дрекслер, собравший свои гипотезы в работе «Двигатели создания», поднял новую волну интереса к наномиру⁶. Немногим более десяти лет спустя в США начала работу щедро финансируемая Национальная программа нанотехнологий; подобные же усилия предпринимались в других странах⁷. Научные и технические журналы регулярно публиковали обзорные материалы по теме – то восторженные, то критические⁸. А Майкл Крайтон пугал читателей своего техно-триллера «Рой» мерзкими ордами самовоспроизводящихся наночастиц⁹.

Наноштучки не просто мельче своих микробратьев, они и ведут себя иначе. В дело вступает квантовая физика. Здесь преобладает энергия химических связей и межатомных взаимодействий. Огромная площадь поверхности на единицу объема часто ведет к появлению полезных химических и биологических свойств. Характеристики прочности, удельной мощности, трения, теплопроводности, а также износостойкости и надежности оказываются другими, нежели при больших размерах. Здесь нужно помнить об уязвимости крошечных подвижных частей при столкновении со сравнительно крупными молекулами воздуха. Там, внизу, проектировщикам приходится играть по новым правилам.

Появление сканирующего туннельного микроскопа в 1981 году позволило увидеть и сдвинуть единичный атом на поверхности образца. С тех пор нанотехнологи разработали целый ряд модификаций сканирующего микроскопа – в частности атомно-силовой микроскоп, – позволяющих передвигать атомы, как кубики Lego. Это дает возможность вручную собирать интереснейшие наноструктуры, но производство таких структур в целесообразных количествах требует эклектичной смеси из методов и техник, используемых в физике, химии, материаловедении, машиностроении, электротехнике и биологии. Многих из устоявшихся границ между этими дисциплинами в наномире просто не существует.

Если микропроизводство основано на контролируемом сверху придании материалу определенной формы, на наноуровне могут происходить определяемые снизу процессы самоорганизации. Как в биологических системах: структуры самопроизвольно выстраиваются из фрагментов атомного и молекулярного уровня, затем объединяются в более крупные и более сложные системы и так далее. Чтобы построить по такому принципу сверхсложные конструкции, нужны механизмы минимизации ошибок и автоматической корректировки на случай, если ошибка все-таки была допущена.

На наноуровне впервые открываются возможности для молекулярной электроники и квантовых вычислений. Наноэлектронные схемы можно выстраивать из молекулярных «проводов»¹⁰ или из квантовых точек – беспроводных структур вроде электромагнитных «ящиков», содержащих определенное количество электронов¹¹. Память и дисплеи компьютеров можно конструировать из углеродных нано-трубок¹². Целые «вычислительные частицы» – взаимодействующие друг с другом в аморфной компьютерной системе – могут уменьшиться так, что будут летать, как пылинки, держаться на поверхности воды, как пыльца, и впрыскиваться в вену в качестве диагностических устройств¹³. А химические и биологические сенсоры смогут засекать одну-единственную молекулу.

НЭМС (наноэлектромеханические системы) могут включать в себя подвижные молекулярные фрагменты. Микроскопические двигатели, приводы, цепи, насосы и акселерометры, роботы размером с клопа и турбины с монетку существуют уже сегодня, а сеть пестрит изображениями, схемами и проектами механизмов наноразмеров. Наноустройства могут даже стать частью беспроводного мира. Уже сегодня к отдельной молекуле ДНК можно прикрепить нанокристаллическую антенну и управлять ею с помощью радиосигналов¹⁴. По нашей команде двойная спираль может скручиваться или раскручиваться – работая, скажем, крохотным манипулятором либо переключателем или же меняя уровень экспрессии кодируемого ею гена в рамках биологической системы.

Переосмысление проектировочных задач

Крайнюю миниатюризацию обычно представляют как путь к повышению быстродействия, эффективности и экономичности использования материалов, а также снижению стоимости. Однако это еще и способ вместить большее количество функций в конструкции меньшего объема, тем самым приближая их к телу (а то и внедряя в него) и освобождая от привязки к определенным точкам пространства. Сложные функции компьютерной графики, к примеру, впервые были реализованы на терминалах, подсоединенных к компьютерным станциям, затем они стали доступны персональным компьютерам, переносным игровым приставкам, ноутбукам и, наконец, устройствам МЭМС, проецирующим изображение на сетчатку глаза. Первые искусственные сердца были громоздкими больничными установками, но затем они уменьшились до размеров имплантата¹⁵.

В эру нанотехнологий возможности простираются еще дальше. Ричард Фейнман представлял себе, как операционные канут в Лету, когда микроскопического робота-кардиохирурга станут запускать прямо по кровеносным сосудам¹⁶. А неудержимый Рей Курцвейл в качестве альтернативы виртуальным очкам предложил запускать в мозг миллионы наноботов: «Пока вам нужно быть в настоящей реальности, наноботы бездействуют, но стоит вам захотеть оказаться в виртуальной реальности, они блокируют сигналы, подаваемые вашими органами чувств, и подменяют их сигналами, которые вы получали бы, пребывая в виртуальном пространстве. В этот момент в вашем мозгу создается полная иллюзия присутствия в этом выдуманном мире»¹⁷. Это как болезнь Альцгеймера, только вместо пассивных болезнетворных бляшек у вас в мозгу активные благонравные наноботы. С точки зрения управления сетью это даже логично: чем заменять сигналы в двух узлах (глазные яблоки) на самом краю нервной сети, лучше использовать множество узлов в самом ее центре.

Такое смещение ближе к телу изменило общий контекст и формулировку проектировочных задач. К примеру, дизайн настенных и настольных телефонов с давних пор усвоил традиции бытовых механических и электроприборов, таких как часы, тостеры, кофемолки и стереосистемы. Дизайнеров приучают к минималистской наднациональной манере, разработанной классиками «Баухауса» и Ульмской школы, а наиболее элегантные образцы в итоге оказываются в коллекции промышленного дизайна МоМА. А вот сотовый телефон все больше воспринимается как аксессуар, наравне с кошельками, сумками, туфлями, шляпами, шейными платками и очками. Оказывается, что такие признаки, как пол, возраст и статус, имеют тут принципиальное значение; немолодому мужчине-финансисту обычно требуется телефон, подходящий к его костюму, тогда как японская девочка-подросток предпочитает стилистику Hello Kitty. Мигрируя в карманы со стен и столов, телефоны оказываются в сфере влияния модного дизайна и маркетинга – а их форма и стиль, подобно предметам одежды, начинает бесконечно множиться. Когда мы начинаем воспринимать их как символы статуса, а не средства связи, они приобретают новую культурную роль.

В компьютерной сфере этот сдвиг оказался еще заметнее. Первые вычислительные станции проектировались как крупномасштабные промышленные агрегаты и в лучшем случае – в руках, к примеру, Чарльза Имза – приобретали простые, угловатые очертания и индустриальную чистоту линий¹⁸. Их часто помещали за стеклянными стенами. Громоздкие рабочие станции 70-х и 80-х напоминали мебель на колесиках средних размеров, немногим отличаясь от письменных столов, фортепиано и швейных машинок с ножным приводом; впрочем, на вид они были уместнее в лаборатории, чем в домашней обстановке. Персональные компьютеры из неуклюжих бежевых коробок понемногу превратились в приборы всевозможных расцветок и форм, идеально подогнанные под внешний вид офисов, классных комнат и частных домов¹⁹. Сегодня, когда после примерно двадцатилетнего господства они постепенно уходят в историю, эти машины выглядят все более сюрреалистично: случайно повстречавшиеся на столе телевизор и печатная машинка. Переносные компьютеры сначала пробовали мимикрировать под багаж (вплоть до ручек и лямок), а потом приняли обличье книг, которые можно открывать, закрывать и прятать в портфель. Самые маленькие модели уже помещаются в карманы и сумки, подобно портсигарам, фляжкам и косметическим наборам. Затем, по мере того как компоненты становятся все меньше, а дизайнеры приходят к выводу, что соединения между частями можно делать гибкими, а не запихивать все в твердые пластиковые или металлические ящики, компьютеры начинают подстраиваться под контуры тела. Прежние промышленные агрегаты превратились в плотно подогнанные носимые аксессуары; уже сегодня можно представить, что мы натягиваем их, как перчатки, складываем в карман, как носовой платок, или завязываем, как галстук. В конце этого пути их можно представить в виде умных, едва заметных частиц.

Когда-то сферы деятельности проектировщиков разделялись по масштабу и связанным с ним функциям: разработчики микросхем и нанотехнологи оперировали в пределах от нанометра до миллиметра, промышленные дизайнеры – от миллиметров до метров, архитекторы, как правило, имели дело с миллиметровыми деталями и общими размерами от десятков до сотен метров; проектировщики городов и инженерных сетей разрабатывали многокилометровые инфраструктурные проекты и системы землепользования. Сегодня подобный масштабный шовинизм не имеет смысла. Решение конкретной проблемы может быть найдено на любом или сразу нескольких уровнях – а в переносных, носимых и даже молекулярных устройствах сосредотачивается все больше функциональных возможностей, когда-то присущих крупногабаритным неподвижным структурам и машинам.

Проведение четкой границы между живыми и неживыми системами представляется еще менее осмысленным. Поскольку биология, материаловедение, машиностроение и электроника вместе вышли на молекулярный уровень, сегодня они работают со структурами одних типов и размеров, а общих интересов и целей у этих дисциплин становится все больше. Биологи, оперирующие понятиями модульной рекомбинации, сплайсинга и клонирования, начинают размышлять как проектировщики. В свою очередь, проектировщики, понемногу осваивающие концепции прорастания, самоорганизации, самосборки и самовоспроизведения, начинают выражаться как биологи. Система автоматизированного проектирования все чаще встречается с биологической лабораторией, а электромеханическая мастерская – с кабинетом химика.