Текст книги "Десять величайших романов человечества"

Но со стороны Чарлза Диккенса было несколько бестактно поднимать этот вопрос в речах, произносимых им на банкетах в его честь. Последовала бурная реакция, журналисты писали, что он «не джентльмен, а корыстный жлоб». Хотя его постоянно окружала толпа поклонников – в Филадельфии толпа два часа не отпускала великого человека, каждый хотел пожать его руку, а любители сувениров чуть не разорвали на кусочки его меховую шубу, – но успех был не абсолютный: действительно, многих очаровала его молодость, красота, веселость, но другие сочли его внешность немужественной, кольца и бриллиантовые запонки вульгарными, а манеры простоватыми. Однако там он завел хороших друзей, с которыми сохранил теплые отношения до самой смерти.

Диккенсы вернулись в Англию, проведя в Штатах четыре плодотворных, но утомительных месяца. За это время дети очень привыкли к тете Джорджине, и измученные путешественники попросили ее пожить у них. Джорджине было шестнадцать лет – столько же было Мери, когда она приехала в гостиницу «Фернивэл»; Джорджина и внешне была на нее похожа, особенно издали. Кэт опять ждала ребенка. У хорошенькой, обаятельной и скромной Джорджи Хогарт был имитаторский талант, и, передразнивая других людей, она заставляла Диккенса покатываться со смеху. Прошло не так много времени, и он, «думая о Мери, как части себя, навсегда поселившейся в его сердце», стал прозревать ее дух в Джорджине и считать, что прошлое вернулось «и теперь его не отделить от настоящего»[49]49
  Из книги Уны Поуп-Хеннесси «Чарлз Диккенс».


[Закрыть].

Диккенс слишком долго был беден, и теперь ему нравилось жить с размахом, но в результате приблизительно в это время он вдруг осознал, что погряз в долгах. Приняв решение сдать дом в аренду, он уехал в Италию, где можно было жить скромнее. Там Диккенс провел год – в основном в Генуе, знакомясь с достопримечательностями Италии, однако он был слишком «островным» и плохо образованным человеком, чтобы увиденное произвело на него высокодуховное впечатление. Он оставался типичным английским туристом. Еще он подружился с миссис де ла Рю, женой швейцарского банкира, жившей в Генуе. Как выяснилось, ее мучили галлюцинации, и Диккенс, который изучал гипноз, не сомневался, что может излечить женщину. Эта пара встречалась каждый день, иногда даже два раза на дню, чтобы лечение подействовало. Кэт испытывала беспокойство. Семейство Рю сопровождало Диккенсов во всех экскурсиях, и лечение Чарлза было настолько эффективным, что миссис де ла Рю выздоровела. Но Кэт успокоилась, только когда они вернулись в Англию.

У жены Диккенса был спокойный, меланхоличный темперамент. Кэт с трудом приспосабливалась к новому, ей не нравились путешествия, в которые ее втягивал муж, она не любила ходить с ним в гости или принимать гостей у себя. Она была бесцветной и могла показаться глуповатой, так что вполне вероятно, что знаменитые и влиятельные люди, мечтавшие наслаждаться обществом прославленного писателя, считали досадной помехой общество его недалекой жены. Некоторые, к недовольству Кэт, ее просто не замечали. Нелегко быть женой известного человека. Особенно трудно, если не обладаешь тактом и не искришься юмором. За неимением всего этого она должна хотя бы любить его. Но Кэт, по-видимому, даже не была влюблена в мужа. Существует письмо, которое Диккенс написал во время помолвки, где он укоряет невесту в холодности. Возможно, она вышла за него замуж, потому что в то время замужество было единственным занятием, где женщина могла себя реализовать, а может, родители давили на нее, старшую из восьми дочерей, уговаривая принять предложение, обеспечивающее ее будущее. Добрая, милая, спокойная девушка не могла, однако, соответствовать требованиям, возлагаемым на нее как на жену выдающегося писателя.

Тем временем Джорджи заняла место, которое прежде принадлежало Мери. Постепенно Диккенс все больше полагался на нее. Они подолгу гуляли вместе, и он посвящал ее в свои литературные планы. Она выступала в роли личного секретаря. Узнав, как приятно (и экономно) жить за границей, Диккенс стал проводить много времени в Европе. Джорджи как член семьи ездила с ними в Италию, потом в Лозанну, Булонь и Париж. Однажды, когда семейство собралось на продолжительное время поселиться в Париже, она поехала туда вдвоем с Чарлзом, чтобы подыскать квартиру, а Кэт осталась в Англии и ждала, когда они устроят для нее гнездышко. Во время беременностей Кэт Джорджи сопровождала Диккенса во время прогулок, которые он очень любил, ездила с ним на приемы и часто сидела за столом на месте хозяйки. Такая ситуация должна была бы раздражать Кэт, но по ней этого не было заметно.

Шли годы. В 1857 году Чарлзу Диккенсу исполнилось сорок пять, и он был самым известным английским писателем с репутацией социального реформатора в придачу; Диккенс всегда находился в центре внимания, что льстило его артистической натуре. Дети выросли. И тут произошло непредвиденное событие. Диккенс всегда любил сцену и иногда выступал как актер в любительских спектаклях с благотворительными целями. На этот раз Диккенса попросили участвовать в манчестерской постановке пьесы «Замерзшая глубина», написанной Уилки Коллинзом с его помощью; пьесу уже высоко оценили королева, принц-консорт и король Бельгии. Для роли самоотверженного арктического исследователя Диккенс отрастил бороду, роль нравилась ему, и он играл с таким пафосом, что все рыдали. Но согласившись выступить в Манчестере, Диккенс решил, что дочерей, игравших женские роли, не будет слышно в большом театре, где надо использовать профессионалов. На одну из ролей пригласили молодую актрису Эллен Тернан. Диккенс видел ее несколько месяцев назад в пьесе «Аталанта», после спектакля он зашел к ней в уборную и застал актрису в слезах: во время игры ей пришлось слегка приоткрыть ножку. Писателя очаровала ее скромность.

Невысокой, белокурой и голубоглазой Эллен Тернан было восемнадцать лет. Репетиции проходили в доме Диккенса, писатель сам ставил спектакль. Ему льстило восхищение Эллен и страх не угодить. Еще до окончания репетиций он был страстно влюблен в актрису. Он подарил ей браслет, который по ошибке передали жене, и та, естественно, устроила ему сцену ревности, но Чарлз разыграл оскорбленную невинность – роль, которую в такой неловкой ситуации любой муж считает самой выигрышной. Пьесу поставили, и игра Диккенса держала в напряжении зрительный зал.

Кэт не дала ему того, чего он от нее ждал, и теперь, влюбленный в Эллен Тернан, он стал еще нетерпимее к недостаткам жены: «Она доброжелательная и покладистая, – писал Диккенс, – но она никогда не поймет меня». Он пришел к мысли, что жена никогда ему не подходила. Джону Форстеру он сказал: «Суть в том, что жениться молодым – ошибка, и с годами легче не становится». Он развивался, а она оставалась на прежнем уровне. Диккенс был убежден, что ему не в чем себя упрекнуть. Когда он верил, что был хорошим отцом и сделал все, что мог, для своих детей, в нем просыпался Пекснифф. Хотя Диккенса никогда не радовало количество тех, кого приходилось кормить (похоже, он считал, что тут вина одной Кэт), он любил детей, пока они были маленькими, но как только они выросли, потерял к ним интерес и отправил сыновей в отдаленные части света по достижении ими подходящего возраста.

В то время он был неуравновешенный, беспокойный и раздражительный и не срывался только на Джорджи. Наконец Диккенс пришел к заключению, что не может больше жить с Кэт, но, как публичная фигура, он боялся скандала, который мог спровоцировать полный разрыв. Его беспокойство понятно. В течение многих лет он ратовал за тепло домашнего очага и сделал больше, чем кто-либо, для превращения Рождества в символический праздник, чествующий семейные добродетели, красоту единой и счастливой семейной жизни. Рассматривались разные варианты. Согласно одному, Кэт жила на своей половине дома, но на приемах выступала как хозяйка и сопровождала мужа на все публичные церемонии. Согласно другому варианту, ей предписывалось жить в Лондоне в то время, когда он находился в Гэдсхилле (доме в Кенте, купленном им незадолго до этого), и жить в Гэдсхилле, когда он приезжал в Лондон. Было еще одно предложение – отправить жену за границу. Но все эти варианты Кэт категорически отвергла, и наконец супруги приняли решение – окончательно расстаться. Кэт поселилась в небольшом домике на границе Кэмден-Тауна, ее годовой доход составлял шестьсот фунтов. Вскоре Чарли, старший сын, присоединился к ней.

Странное соглашение. Нельзя не удивляться, почему Кэт позволила выставить себя из дома и почему согласилась оставить детей. Она знала о влюбленности Чарли в Эллен Тернан и, имея такой козырь в руках, могла бы диктовать любые условия. Пусть она была спокойная и, возможно, недалекая, но единственное объяснение такой покорности, по-видимому, кроется в таинственном намеке Диккенса на наличие у нее расстройства умственной деятельности, «которое заставляло жену думать, что ей лучше жить одной». Не знаю, на каком основании, но делались предположения, что это тактичный намек на то, что Кэт пила. Если она превратилась в законченную алкоголичку, это объясняет, почему Джорджи занималась хозяйством, присматривала за детьми, почему их оставили с отцом, когда мать переехала в новый дом, и почему Джорджи написала следующее: «Неспособность бедняжки Кэт заниматься детьми ни для кого не была секретом». Возможно, сына Чарли попросили с ней жить, чтобы мать не так сильно злоупотребляла спиртным.

Диккенс был слишком знаменитым человеком, и потому его личные дела всегда давали повод для сплетен. Многие из его друзей считали, что в данном случае он поступает плохо, и тем самым вызывали в нем глубокую враждебность. Скандальные слухи распространялись не о его связи с Эллен Тернан, как можно предположить, а о его отношениях с Джорджи. Диккенс был в ярости и, полагая, что эти слухи исходят от родителей Кэт и Джорджи, заставил их – под угрозой оставить Кэт без дома и денег – подписать заявление, что они не верят в предосудительные отношения зятя и его свояченицы. Семейство Хогарт две недели сопротивлялось такому шантажу. Родители должны были знать: если он выполнит свою угрозу, Кэт может обратиться в суд – правда на ее стороне; и если они не осмеливались дать ход делу, значит, у Кэт было рыльце в пушку, и им не хотелось предавать это гласности.

В этой истории Джорджи выглядит загадочной фигурой. Сплетни так разрослись, что Диккенс почувствовал необходимость рассказать публике свою версию разрыва с женой. В письме, опубликованном сначала в «Нью-Йорк трибьюн», а затем в английских газетах, он пишет о Джорджи: «Клянусь честью, на свете нет более добродетельного и безупречного существа». Тем самым он отрицал, что у него были с ней сексуальные отношения. Вполне вероятно, что Диккенс говорил правду. Джорджи, наверное, его любила и ревновала к Кэт настолько, что после смерти Чарлза, редактируя собрание его писем, вычеркнула из текста все добрые слова о жене; однако церковь и государство видело налет инцеста в браке с сестрой даже умершей жены, так что Джорджи в голову не приходила мысль, что у нее может быть что-то, кроме нежной сестринской дружбы, с мужчиной, в чьем доме она прожила пятнадцать лет. Кроме того, Чарлз был страстно влюблен в Эллен Тернан. Возможно, Джорджи довольствовалась ролью преданного друга великого человека и тем, что имела над ним неограниченную власть. Странно, но она радушно принимала Эллен Тернан в Гэдсхилле и даже с ней подружилась.

Диккенс под именем Чарлза Тринэма снял для Эллен дом в Пекхэме, и не так давно посетителям стали показывать дерево, под которым любил сидеть мистер Тринэм, писатель. Здесь Эллен жила до смерти Диккенса, и здесь она родила ему сына. Расстояние от Гэдсхилла до Пекхэма было невелико, и Диккенс оставался у Эллен на две, а иногда и на три ночи. Однажды они вдвоем ездили в Париж.

Приблизительно во время разрыва Диккенс стал сам читать свои произведения, много разъезжал по Англии и вновь отправился в Америку. Его актерский дар пришелся как нельзя кстати, и он имел оглушительный успех. Но огромное напряжение и постоянные поездки измотали его, и окружающие стали замечать, что, хотя ему еще нет пятидесяти, он выглядит стариком. Однако его деятельность не сводилась только к этим выступлениям: за двенадцать лет – от разрыва с женой и до смерти – он написал три больших романа и одновременно руководил очень популярным журналом «Круглый год». Неудивительно, что его здоровье пошатнулось. Врачи предупреждали Диккенса, что ему следует позаботиться о себе, но восторженные приемы публики, аплодисменты окрыляли его, и он настоял на еще одном туре. В поездке ему стало так плохо, что ее пришлось прервать. Вернувшись в Гэдсхилл, он засел за роман «Тайна Эдвина Друда». Но чтобы рассчитаться с устроителями гастролей, которые пришлось так резко оборвать, Диккенс согласился дать еще двенадцать выступлений в Лондоне. Это было в январе 1870 года. «Зал в Сент-Джеймс-холл был переполнен, зрители вставали и аплодировали при каждом появлении писателя или его уходе»[50]50
  Из книги Уны Поуп-Хеннесси «Чарлз Диккенс».


[Закрыть]. Приехав в Гэдсхилл, Диккенс возобновил работу над «Эдвином Друдом». Однажды в июне Джорджи, которая жила вместе с ним, заметила за обедом, что он плохо выглядит. «Пойди приляг», – сказала она. «Да, пожалуй», – ответил Диккенс. Это были его последние слова. Она не смогла его удержать, и он рухнул на пол. Джорджи послала за его двумя дочерьми, находившимися в Лондоне, и на следующий день одну из них, Кэти, находчивая и предприимчивая женщина отправила сообщить это известие его жене. Кэти вернулась в Гэдсхилл с Эллен Тернан. Диккенс умер на следующий день, девятого июня 1870 года. Его похоронили в Вестминстерском аббатстве.

В этом кратком обзоре жизни Диккенса я ничего не сказал о его стойком и живом интересе к социальным реформам и страстной борьбе за права бедных и угнетенных. Я ограничил себя рамками его личной жизни, так как мне казалось, что от этого выиграет книга, с которой я предлагаю читателю познакомиться. «Дэвид Копперфилд» – во многом автобиографический роман; и хотя Диккенс писал не автобиографию, а роман, он взял достаточно материала из собственной жизни и переделал его в своих целях. В остальном сработало его богатое воображение. Прототипами мистера Микобера и Доры, как я уже говорил, были отец писателя и его первая любовь, Мария Беднелл; Агнес частично олицетворяла идеализированные воспоминания Диккенса о Мери Хогарт и частично передавала его впечатления от ее сестры Джорджи. Дэвида Копперфилда в десять лет заставил работать злой отчим, как Диккенса – собственный отец, и он так же страдал от «деградации», так как ему приходилось общаться с мальчиками своего возраста, которых не считал ровней себе.

Дэвид Копперфилд сам рассказывает свою историю. Этот прием романисты часто используют. У него есть преимущества и недостатки. Одно из преимуществ в том, что автор должен придерживаться нити повествования; он может рассказывать только о том, что сам видел, слышал или сделал. Это шло Диккенсу на пользу – обычно его сюжеты сложны и запутанны, и читательский интерес иногда переключается на персонажи и события, не влияющие на суть истории. В «Дэвиде Копперфилде» – только одно такое отступление: рассказ о взаимоотношениях доктора Стронга с женой, тещей и кузеном жены; с Дэвидом Копперфилдом рассказ никак не связан и сам по себе скучен. Этот прием имеет еще одно преимущество: он делает историю более правдоподобной и завоевывает симпатию читателя. Вы можете одобрять рассказчика или не одобрять, но он концентрирует ваше внимание на себе и потому овладевает вашей симпатией.

А недостаток приема в том, что рассказчик, он же герой, не может, не пойдя против скромности, сказать вам, что он красив и привлекателен; он кажется хвастливым, когда рассказывает о своих мужественных поступках, и глупым, когда не понимает того, что давно ясно читателю, а именно – что героиня его любит. Но еще больший недостаток, от которого не могут полностью избавиться авторы подобных романов, заключается в том, что герой-рассказчик кажется менее интересным по сравнению с теми персонажами, с которыми вступает в контакт. Я задавался вопросом: почему так происходит? И вот единственное, что приходит на ум: автор видит героя изнутри, субъективно, – ведь он сам им является, – и наделяет его смятением, слабостью, нерешительностью – тем, что чувствует в самом себе; в то время как других он видит снаружи, объективно, посредством воображения; и если это писатель, наделенный присущим Диккенсу особым даром, он вкладывает в эти образы драматическую мощь, безошибочное чувство комического и экстравагантного и тем самым делает их поразительно живыми и затмевающими собственный образ.

Диккенс сделал все, что мог, чтобы вызвать у читателя сострадание к своему герою; но во время знаменитого путешествия в Дувр, куда тот бежит, ища покровительства у своей тетки Бетси Тротвуд, замечательной личности, он ведет себя довольно странно. Нельзя не удивляться тому, что мальчик может быть таким простофилей: каждый, кто ему встречается по дороге, грабит и обманывает его. А ведь он несколько месяцев работал на фабрике и в любое время суток ходил по Лондону; жил с семейством Микобер, относил в заклад их вещи, а потом навещал бедолаг в «Маршалси»; и тогда в голову приходит мысль: если он такой умный мальчик, как о нем говорят, то даже в таком юном возрасте можно обрести кое-какое знание жизни и сообразительность, чтобы уметь постоять за себя. Но Дэвид Копперфилд демонстрирует печальную несостоятельность. Его продолжают грабить и обманывать. Похоже, он не способен справляться с трудностями. Он проявляет слабость в отношениях с Дорой, отсутствие здравого смысла при решении обычных проблем домашней жизни превышает у него пределы разумного; и он до того бестолков, что не догадывается о любви к нему Агнес. Мне трудно поверить, что в конце концов он, как нас уверяют, становится преуспевающим писателем. Если он пишет романы, то, подозреваю, они больше похожи на романы миссис Генри Вуд, чем на романы Чарлза Диккенса. Удивительно, что писатель не дал своему герою собственной энергии, жизнеспособности, плодовитости. У стройного и привлекательного Дэвида был шарм, иначе он не вызывал бы симпатию почти у всех, с кем сводила его судьба; он честный, приятный и добросовестный, но, признаться, несколько глуповатый. В книге он самый неинтересный персонаж.

Но это не имеет значения: книга пестрит поразительно разнообразными характерами – живыми и оригинальными. Они не реалистические и вместе с тем полны жизни. Никогда не было таких людей, как Микоберы, Пегготи и Баркис, Трэдлс, Бетси Тротвуд и мистер Дик, Урия Гип и его мать. Это фантастические порождения безудержного воображения Диккенса, но в них столько мощи, естественности, они написаны так правдоподобно, так убедительно, что им веришь. Они экстравагантны, но не карикатурны, и, познакомившись с ними, их никогда не забудешь. Самый замечательный из них – конечно, мистер Микобер. Он никогда не обманет ваших ожиданий. Диккенса упрекали (по-моему, несправедливо) за то, что в конце тот становится уважаемым судьей в Австралии; некоторые критики считали, что он должен оставаться недальновидным и беспечным до конца книги. Австралия – малонаселенная страна; мистер Микобер – мужчина представительный, не без образования и весьма речистый. Не вижу оснований, чтобы в таком окружении и с такими преимуществами он не мог занять официальный пост. Я скорее не поверю, что он смог держать язык за зубами и проявил достаточно находчивости, чтобы разоблачить злодеяния Урии Гипа.

Диккенс без колебаний прибегал, если это требовалось по ходу действия, к случайным совпадениям, и не считал, как современные романисты, что все происходящее в романе должно быть не только правдоподобным, но и предопределенным. В те времена читатели доверчиво принимали самые невероятные повороты событий, а сила и искусство Диккенса как рассказчика так велики, что мы и сегодня готовы всему верить. «Дэвид Копперфилд» изобилует совпадениями. Когда корабль, на котором Стирфорд возвращается в Англию, терпит кораблекрушение у побережья Ярмута, кто, как не Дэвид, случайно оказывается на месте трагедии. У Диккенса было достаточно мастерства, чтобы избежать такой исключительно неправдоподобной ситуации, но он сознательно ее создал, чтобы добиться эффектной и сильной сцены.

Хотя в «Дэвиде Копперфилде» меньше мелодраматических эпизодов, чем в других романах, нужно признать, что на некоторых персонажах лежит налет того, что называют дешевым мелодраматизмом. Например, на Урии Гипе; но при всем том он остается прекрасно изображенной, яркой, устрашающей фигурой; от зловещей таинственности менее значительного персонажа, слуги Стирфорда, мурашки бегут по спине. На мой взгляд, самая загадочная персона – Роза Дартл. Ее принято считать неудавшимся персонажем. Думаю, Диккенс собирался отвести ей более значительную роль в действии, чем в результате получилось, и даже подозреваю (без всяких оснований), что не сделал он этого потому, что боялся оскорбить чувства читателей. Я задаюсь вопросом, не был ли в прошлом Стирфорд ее любовником и не примешивается ли к ее ненависти страстное, ревнивое чувство. Иначе непонятно, что заставляет ее так жестоко обращаться с малышкой Эмли (театральной героиней, получившей, на мой взгляд, то, что она хотела).

Диккенс писал: «Эту книгу я люблю больше всех остальных; как у многих нежных родителей, у меня есть любимый ребенок, его зовут Дэвид Копперфилд». Автор не всегда лучший судья своим произведениям, но в этом случае отзыв Диккенса надежен. Мэтью Арнольд[51]51
  Мэтью Арнольд (1822–1888) – английский поэт и культуролог.


[Закрыть] и Раскин[52]52
  Джон Раскин (1819–1900) – известный английский искусствовед.


[Закрыть] тоже считали «Дэвида Копперфилда» лучшим романом Диккенса, и, думаю, мы согласимся с ними. В этом случае мы окажемся в отличной компании.