Текст книги "Сказание о Доме Вольфингов (сборник)"

Солнца Крова с ними не было: она разговаривала со старым воином, Сорли, который, будучи хромым, не годился для походов, но обладал большим опытом в военных делах. Вскоре девушка и воин вместе с несколькими старушками и мальчиками приступили к работе: они осмотрели бражный зал и изгородь вокруг него, собрали оружие – как стрелковое, так и рукопашное – и сложили его там, откуда удобнее всего было бы его взять, затем убедились, что пищи заготовлено на много дней вперёд, собрали под крышей над женской половиной множество сосудов с водой, чтобы обезопасить дом от огня, осмотрели входы и окна, проверили, крепко ли держатся и легко ли входят в пазы задвижки. Убедившись, что всё в порядке, они стали ждать исхода дела.

Глава XVI. О том, как гномью кольчугу унесли из бражного зала Дейлингов

Теперь следует поведать о всаднике, прискакавшем с юга в жилище Дейлингов тем ранним утром, что наступило после того, как Гисли принёс Вольфингам вести о битве в лесу. Прибыл он как раз пред восходом солнца, когда ещё немногие успели выйти из дома. Подъехав к бражному залу, он слез с вороного коня и, привязав его к кольцу в стене у Врат Мужей, вошёл внутрь, бряцая оружием – он был в боевых доспехах с большим широкополым шлемом*.

В бражном зале люди только начинали просыпаться, и к гостю вышла лишь одна старушка. Осмотрев незнакомца, она поняла по одежде, что это гот, притом из рода Вольфингов. Старушка вежливо поприветствовала его, а он сказал ей следующее: «Мать, я пришёл сюда по делу. Время не ждёт».

Она спросила: «Сын мой, какие же вести принёс ты с юга? Судя по виду, ты из войска готов».

Воин ответил: «Вести те же, что и вчера. Разве только Тиодольф собирается провести войско через дикий лес, чтобы встретить римлян вне его пределов, так что скоро ожидается новая битва. Послушай, мать, есть ли среди вас кто-нибудь, кто узнает это кольцо Тиодольфа? На случай, если кто засомневается, что меня послал он».

«Есть, – ответила старушка, – Агни узнает его. Он знает всех вождей Марки. Но что у тебя за поручение? И как тебя зовут?»

«На эти вопросы легко ответить, – сказал воин. – Я Вольфинг по имени Голова Тора. Я прибыл, чтобы привезти Тиодольфу сокровище мира, кольчугу, сработанную гномами, которую он забыл, когда отправился на юг три дня назад. Пусть побыстрее придёт Агни, чтобы я мог её получить. Время совсем не ждёт».

Теперь вокруг них собралось три-четыре человека, и одна девушка спросила: «Мне привести сюда Агни, матушка?»

«Зачем? – возразила старушка. – Агни спит, и его тяжело будет разбудить. Он стар, пусть спит. Я сама схожу и принесу кольчугу. Я знаю, где она лежит, и рука моя найдёт её так же легко, как мой собственный пояс».

И она пошла в сокровищницу, туда, где хранились драгоценности рода. Там в прекрасных сундуках были сложены ткани – их оберегали от пыли и от дыма. На полках, перед которыми висело вышитое покрывало, стояли золотые и серебряные сосуды. На крюках вдоль стены были развешаны искусно сработанное оружие и доспехи, украшенные золотом и драгоценными камнями. Среди них легко можно было заметить прекрасную гномью кольчугу. Тёмно-серая и тонкая, она была мастерски сделана и занимала совсем мало места. Старушка сняла её с крюка, провела по ней рукой, подивилась и произнесла: «Дивные руки выковали тебя, преграда мечу! И в дивных землях ты была сделана! Ведь ни один кузнец из наших родов не смог бы создать подобное тебе, разве что с помощью богов или их недругов! Ты изведаешь и удар меча, и удар копья, прежде чем вернёшься к нам, ибо с Тиодольфом ты окажешься там, где для тебя найдётся работа».

Она вернулась к гостю с кольчугой в руках и, отдав её, сказала: «Когда Агни проснётся, я передам ему, что здесь был Голова Тора из рода Вольфингов и что он забрал чудо мира, сработанную гномами кольчугу Тиодольфа».

Голова Тора взял кольчугу и развернулся, чтобы уйти, но в этот момент старый Асмунд встал со своего спального места и, оглядев зал, заметил Вольфинга, выходившего из дверей. Он спросил старушку: «Что он тут делает? Какие-то вести от войска? Моя душа ничего не предчувствовала прошлой ночью».

«Пустяки, – ответила старушка, – князь послал за своей чудесной кольчугой, которую забыл в нашей сокровищнице, отправляясь на бой с римлянами. Возможно, грядёт кровавая битва, а Тиодольфу больше, чем кому бы то ни было, понадобится защита от меча».

Пока она говорила, Голова Тора вышел из дверей и сел в седло. На своём вороном коне могучий воин поехал вниз по земляной насыпи, ведущей с холма на равнину. Асмунд же подошёл к двери и так стоял, глядя ему вслед, до тех пор, пока тот не пришпорил коня, направившись галопом на юг. Тогда Асмунд произнёс:

 
«Каких чудес желают нынче готы
Страданиями родичей купить?
Зачем прекрасная из рода праотцов
Смешалась с ними? Может быть, боятся
Могучие, что роды возмужают
И по ступеням каменным взойдут
В богов чертоги, их судьбу верша
И изменяя мир, чтобы цветущим
Он пребывал, не увядая впредь?
Неужто дар напрасен и молитвы,
Проклятие гасящие, как пламя, —
Бессмысленны? Неужто не боятся,
Что Волк, словно огонь из яркой искры,
В мгновенье разрастётся и направит
Народ могучих готов на поля
И в горы, как их боги направляют
Между землёй и теми, что куют
Неволю злую и искусный меч,
Его погибель. Разве не боятся
Сынов глухого леса, что осилят
Жестокий, омерзительный народ
И станут после этого богами,
В домах богов по праву поселившись?»
 

Сказав это, старик вернулся в зал. На сердце у него лежала тяжесть, и вид его был ужасен. Он видел ещё не происшедшее, и от него не укрылось, что Голова Тора не был воином Вольфингов, что это была Солнце Леса, обладавшая умением изменять свой облик.

Глава XVII. Солнце Леса разговаривает с Тиодольфом

Воины Марки положили Хериульфа в ложбину на вершине холма, где он и был убит, и навалили сверху такой огромный курган, что он был виден издалека. Вокруг захоронили других воинов, решив, что лучше оставить их там, где они создали о себе легенду. А павших римлян похоронили ниже, на западных склонах.

Едва только с захоронениями было покончено, как село солнце, и опустилась ночь. Тиодольф устал и охотно отдохнул бы и выспался, но его одолевало множество мыслей: князь раздумывал, куда теперь он должен вести людей, чтобы снова разбить римлян. Наконец, он решил отойти в сторону от войска, чтобы отдохнуть и вздремнуть. Тиодольф доверил все важные дела воину по имени Сольви и спустился с юго-западного склона холма в небольшую долину, отойдя примерно на фарлонг от места битвы. Долину пересекал ручей, а дальний её конец был укрыт небольшой тисовой рощицей: деревья были низкими, зато росли густо. На короткой траве то тут, то там лежали большие серые камни. Тиодольф спустился к берегу ручья, туда, где поток вливался в озерцо, из которого вытекал потом тонкой полоской и, свернув перед тисовой рощей и пройдя под низкими выступами скалы, оказывался в другой, более широкой долине. Тиодольф смотрел на озеро и улыбался про себя, словно размышляя о чём-то особенно приятном. Он достал висевший у него на боку широкий нож и начал кромсать землю, пока у него не получилось то, что он хотел. Тогда Тиодольф принёс камни и соорудил запруду поперёк того места, где ручей вытекал из озера, потом сел на большой камень и стал наблюдать за тем, как прибывает вода.

Он пытался думать о римском войске и о том, как его одолеть, но все старания были тщетны: мысли Тиодольфа возвращались к обыденной жизни, такой, какой она представлялась ему по окончании войны. Сейчас он не думал об обрушившихся на готов бедствиях, нет, он видел себя среди повседневных забот. Вот он идёт за плугом на пашне, и западный ветер обещает раннюю весну, а вот он с серпом в руках посреди зрелой пшеницы жарким летним днём, и отовсюду доносится смех веселящихся юношей и девушек. Он представлял себя далеко, на другом берегу Реки Бранибора: звёзды ещё только появляются в небе, как и сейчас, а он высматривает, нет ли на опушке случайно забредших в эти края волка или рыси. Вот он идёт по безветренному лесу после первых морозов, когда ещё не выпал снег, с охотничьим луком или дротиком в руке. А вот возвращается из лесу, пробираясь через снег и таща за собой сани с добычей. Стоит глубокая зима, ледяной ветер кусает лицо и несёт клубы снега, а Тиодольф шагает к свету и музыке бражного зала, откуда доносятся весёлые голоса. Там его встретят улыбкой, обрадовавшись возвращению охотников. Тиодольф представлял залитые половодьем луга и сладкий отдых ночью, когда северный ветер завывает вокруг старого дома.

Всё казалось ему прекрасным. Иногда Тиодольф оглядывался и по левую руку от себя видел длинную долину с узким входом, где тёк ручей и тёмные тисы прижимались к скалам. По правую руку тот же ручей, журча, петлями спускался с уступа большого холма. Над головой воина поднималась луна, а откуда-то снизу доносились свист ржанки и трели кроншнепа, чётко слышные спокойным тихим вечером. Где-то далеко раздавались приглушённые голоса его товарищей, оставшихся на вершине, звуки песен и перекличка охраны. Это тоже была часть милой его сердцу жизни, повторявшаяся снова и снова. Тиодольф улыбнулся, почувствовав счастье. Он любил грядущие дни, он страстно ждал их, как юноша на месте свидания ждёт звука девичьих шагов.

Так сидел Тиодольф, и мечты отгоняли от него беспокойство. Наконец, сон одолел князя, и великий воин Вольфингов начал клевать носом, словно старик в углу у печи. Он заснул, и волнения его улеглись, но вместе с этим всё стало казаться ему пустым и глупым.

Вскоре он вздрогнул и проснулся. Стояла глубокая ночь. Ветер совсем стих, и все звуки, кроме журчания ручейка и то и дело раздававшихся криков дозорных, казались глуховатыми. На небо поднималась луна. Лунные лучи отражались в каждой волне небольшого озера перед Тиодольфом, и казалось, что оно светится. Запруда наполнилась до краёв, и вода теперь перетекала через плотину. Тиодольф поднялся с камня, снял боевые доспехи, бросил Плуг Толпы на траву рядом с собой и решил искупаться, но, будучи ещё сонным, задумавшись, остановился. В это время плотина не выдержала, и течение выбило один из камней, а затем другой, потом ещё два или три, а после мягким ударом столкнуло все, и ручей с плеском побежал по долине, за минуту или две заполнив все маленькие впадины. Тиодольф, тихо посмеявшись этому, перестал расстёгивать котту, прилёг на траву рядом с камнем и, оглядев долину, сразу же заснул. Снов он не видел.

Когда он снова проснулся, ещё была ночь. Но луна стояла низко, и в небе над холмом уже появились первые проблески зари. Тиодольф какое-то время лежал, собираясь с мыслями и стараясь вспомнить, где он, как обычно бывает с людьми, проснувшимися после глубокого сна. Затем он вскочил на ноги и оказался лицом к лицу с женщиной. Кто же она, как не Солнце Леса? Тиодольф не удивился. Он протянул руку и дотронулся до неё, хотя ещё не вполне сбросил с себя тяжесть сна и не вспомнил всего, что случилось с ним вчера.

Женщина немного отстранилась от воина, и взгляд Тиодольфа прояснился. Он увидел, что она была босая, в лёгком чёрном платье. На руках её не было золотых колец, на шее не было ожерелья, а на голове – короны. Но она выглядела столь прекрасной на исходе этой ночи, что он вспомнил её красоту, открывавшуюся в солнечном свете дня. Воин громко рассмеялся, радуясь встрече, и спросил: «Что случилось, Солнце Леса? Или это такой новый обычай твоего рода и всех божеств – одевать невесту как только что пленённую невольницу или как женщину, потерявшую всю родню и ставшую бродяжкой? Кто же тогда будет стремиться в Жилище Асов и взбираться к Дому Богов?»

Солнце Леса отвечала ему, не подходя ближе, но таким нежным голосом, какой способен проникнуть в самое сердце:

 
«С последней нашей встречи поселилась
Глухая грусть в моей груди. Со смертью
Тебе приятны игры, ты считаешь
Весёлыми подобные забавы.
Я знаю твоё сердце – в нём отвага
Живёт, и ты, в защите не нуждаясь,
Моё разрушишь счастье. Верно, воин,
Невольница перед тобой предстала —
Невольница печали. Злое горе
Меня одежд лишило и терзало
Насмешками. И верно – божество
Перед тобой, но божество не в силах
Любовь к тебе преодолеть, о, смертный».
 

Она посмотрела на него с тоской, некоторое время оставаясь на месте, но, наконец, не сумев сдержать себя, подошла к нему, взяла его руки в свои, поцеловала его в губы и, лаская, произнесла:

 
«О, где же твои раны, милый мой?
Как отвернулись копья от груди,
Когда война шумела, словно буря,
Когда сильнейшие вступили в смертный бой
С сильнейшими? Сегодня миновало…
Но что расскажут завтра о тебе?
Быть может, разнесётся слух, что умер
Могучий Тиодольф, едва лишь битва
Успела разгореться. Скажут люди:
Неверными его удары были,
И вот уж тело мёртвое лежит
В пыли дорожной. Жизнь, что вечно людям
Светить должна, разбилась, прервалась».
 

Тиодольф ничего не ответил, а только улыбнулся, но не её словам, а приятному голосу и прикосновениям рук. Эта женщина испытывала такую сильную любовь, что сама печаль преображалась силой этой любви. Солнце Леса продолжила:

 
«Ты говоришь, бродяжка я. Послушай —
Нет места божеству среди богов
И не найдётся на земле приюта,
Коль радость умерла в груди. Грустит
И человек, но грусть его прервётся
Со смертью. А печаль богов бессмертна.
Бродяжка я. Когда в твоих объятиях
Впервые безмятежно я лежала,
Во мне угасло божество, и славы
Я только для тебя желала в жизни.
Передо мной до дня последней битвы
К богам закрыты двери. Мою душу
Пленил могучий воин, и он бросит
Её во тьму, сам погрузившись в бездну.
Ты по пустой земле пройдёшь, где зёрна
Никто не сеет. За тобою следом
Пойду твоей невольницей к кургану,
Где ты, такой любимый и желанный,
Останешься навеки! Есть ли польза
Просить у горсти тлеющих костей
Любви и помощи? У них нет чувств и мыслей —
Вот, Тиодольф Могучий, чем ты станешь!
Такой родной и близкий – кучкой праха!»
 

Он, нежно лаская её руки и плечи, с любовью ответил:

 
«Я Тиодольф Могучий, мудрый воин,
Но я не вижу этой мрачной, тёмной
Безрадостной могилы, нет, мой взгляд,
Пронзив века, любуется весельем
Прекрасных юношей и дев из рода,
Что Домом Вольфингов зовётся. Каждый день
Я вновь рождаюсь в песнях и преданьях,
В самой их жизни – каждый новый день.
Я с ними связан, я звено цепи,
Скрепляющей прошедшее с грядущим,
Но ветхости могильного кургана,
Где нет ни сумерек, ни светлых дней,
Мне видеть не дано, как ни стараюсь.
Сей образ растворяется в другом:
Я вижу пир, Рог Памяти над залом
Подняли, чтобы выпить за героя,
За Тиодольфа Старого – и с теми,
Кто празднует в кругу своих родных,
Могучих Вольфингов, я буду вечно жить.
И с тем юнцом, что жаждет ярой битвы
И видит по ту сторону стола
Мечей калёных пламенную жатву —
В его виденье будет Тиодольф,
Что прежде появления на свет
Того юнца, за Вольфингов отдал
Свою могучую, стремительную жизнь».
 

Когда он закончил, Солнце Леса рассмеялась. Голос её был нежным, но смех – горьким. Она сказала:

 
«Нет, воин, ты умрёшь и не увидишь
Ни зала бражного, ни Вольфингов детей,
Что бегают в стенах родного дома,
А я останусь жить, и мои мысли
Все будут о тебе, я тщетно ждать
Осуждена ответа от того,
Кто никогда на чувства не ответит».
 

Воин вновь улыбнулся и проговорил:

 
«Я не узна́ю этого ни здесь,
Ни в ветхости могильного кургана,
Но ты… О, ты сомнения отбрось —
Я буду жить в тебе, любовь бессмертна,
Пока есть память».
 

Казалось, Солнце Леса не слушала его. Она, слегка отстранившись, стояла, глубоко погружённая в свои мысли, затем развернулась и отошла на несколько шагов, а там наклонилась, подняла что-то (а это была чудесная кольчуга) и вернулась к Тиодольфу. Она произнесла:

 
«Скажи мне, Тиодольф, но почему
Не носишь ты средь бури копий эту
Прекрасную кольчугу, что ковал
Железный молот в кузнице? Ты мне
Не веришь иль в решении богов
Ты сомневаешься, раз в бой идёшь упрямо
С незащищённой грудью? Иль тебя
Так гордость обуяла, что лишь смерть
Тебе достойной кажется наградой
И лучшей, чем моя любовь, скажи?»
 

Тиодольф ей ответил: «Солнце Леса, ты властна спрашивать меня, почему я не надел в битву твой дар, чудо мира, кольчугу, сработанную гномами! Но что же ты говоришь? Я не сомневаюсь ни в твоей вере в меня, ни в твоей сильной любви. Что же до воли богов, то её я не знаю и не могу знать и не ведаю, как изменить. Ты говоришь, что мне желанней смерть, чем твоя любовь, но я не понимаю этих слов. Не скажу, что люблю тебя больше самой жизни, ибо моя жизнь и моя любовь есть одно, их нельзя разделить.

А теперь послушай и о кольчуге. Я разгадал, что ты не просто так хочешь, чтобы я надел в битву твой дар, эту чудесную кольчугу. С ней связан какой-то рок. Если я не надену её, то, возможно, паду в сражении, но если надену, со мной может случиться что-то недостойное воина Вольфингов. Я расскажу тебе, почему провёл уже два боя с римлянами, не надевая кольчуги, и почему оставил её (я вижу, ты вновь принесла её мне) под крышей бражного зала Дейлингов. Когда я вошёл к ним в кольчуге, меня встретил один древний старец, в прошлом отважный воин. В глазах его читалась такая любовь, словно он был отцом нашего народа, а я тем, кто идёт следом за ним, продолжая жизнь. Когда же он увидел кольчугу и дотронулся до неё, любовь его охладела, сменившись грустью. Он молвил тогда пророческие слова, и они предвещали горе. Я помню, что ты сама говорила об этом даре, помню и о твоих просьбах надеть кольчугу, и не могу не думать, что одному человеку она принесёт спасение, а всему народу – гибель.

Скажешь ли ты, что это не так? Тогда я надену её и буду жить счастливо и умру счастливо. Если же ты скажешь, что я прав, что в кольчуге заключено проклятье, то тогда ради спасения народа я не буду носить кольчугу с её проклятием и погибну славной смертью, но благодаря мне наш Дом будет процветать. Или наоборот, ради тебя, я надену кольчугу и останусь в живых, но род наш окажется на грани жизни и смерти, а я не смогу помочь ему и не смогу больше принадлежать к роду Вольфингов, не смогу оставаться в его бражном зале. Так что же ты скажешь?»

Солнце Леса ответила ему песней:

 
«Да здравствуют твои уста, любимый,
Спасибо за последние слова,
И за твою надежду, и за то,
Что в сердце любящей тебя надежду сеешь.
Кольчугу создавали для спасенья,
Чтобы могучий воин мог помочь
Народу своему. Где же здесь место
Найдётся для проклятья? Спасена
Да будет жизнь твоя! Среди друзей,
Что беззаветно преданы тебе, живи,
Живи под крышей дома рода
Могучих Вольфингов, где боги поселили
Тебя, чтоб ты в любви прошёл свой путь.
 
 
И я ещё скажу тебе, любимый,
Что ты не рода Вольфингов, твоя
Кровь с Элькингами смешана, что в мире
Постранствовали вволю. Скрою лишь,
Какое божество меняло облик,
Чтобы зачать тебя под сенью леса.
Как Норны ткань твоей судьбы вплели
В судьбу прекрасных Вольфингов? Иль древо,
Что держится могучими корнями,
В один момент срубить дано врагу?
Да, друг мой, ты силён, ты очень мудр,
Но не один живёшь ты в доме рода,
Что Домом Вольфингов зовётся, и заботу
О них не взваливай лишь на себя, герой».
 

Тиодольф покраснел, но глаза его с жадностью смотрели на Солнце Леса. Она положила на землю кольчугу и шагнула к воину. Брови её нахмурились, лицо исказилось, и сама она, казалось, стала выше ростом. Подняв сияющую правую руку, она громко произнесла:

 
«Ты, Тиодольф Могучий! Если ты
Собрался бросить сеть и род опутать
В своей беде, то я сама тебя
Убью, бесстрашный в битвах воин!
Ведь дорог мне род Вольфингов, и я
Уж лучше с горем со своим останусь,
Но сберегу сынов лесного Волка!»
 

С этими словами женщина бросилась вперёд, обвив Тиодольфа руками. Она прижала его к своей груди и стала покрывать поцелуями его лицо, и он ответил ей тем же. Никто не видел их, и только открытое небо служило крышей над их головами.

Теперь её прикосновения и тихий звук голоса изменились. Она шептала ему на ухо только слова любви, заставляя его забыть жизнь, полную свершений и сомнений, и создавая для него новый мир, в котором пред ним представали прекрасные картины счастливых дней, уже виденные им когда-то, когда он встал с поля мёртвых.

Тиодольф и Солнце Леса сидели рядом на сером валуне, держась за руки. Её голова лежала у него на плече, и они казались молодыми, никому не известными влюблёнными, живущими в мирные дни.

Так они и сидели. Нога Солнца Леса коснулась холодной рукояти меча, который Тиодольф оставил рядом с собой на траве. Женщина нагнулась, подняла его и положила на колени себе и воину. Она смотрела на Плуг Толпы, спокойно лежавший в ножнах, и улыбалась. Солнце Леса видела, что шнурок мира не обмотан вокруг его рукояти. Она достала меч и подняла его, бледный, устрашающе сияющий в предрассветных сумерках, когда все вещи вновь обретают свои цвета, ведь пока Тиодольф и Солнце Леса разговаривали, прошла ночь, и побледневшая луна уже опустилась совсем низко.

Солнце Леса наклонилась, прижавшись щекой к щеке Тиодольфа. Он же взял меч из её рук, вновь положил его на колени, накрыв правой ладонью, и произнёс:

 
«На этом голубом клинке клянусь
В лучах рассветных, что, во-первых, в битве
Грядущей я надену этот дар,
Спасенье воина, чудесную кольчугу.
И, во-вторых, что я тебя любить,
Тебя, что мне дала вторую жизнь,
Не перестану. Я клянусь Священной
Землёю, на мече своём клянусь
Жить ради Вольфингов и умереть за них.
Хотя и верю, что не их я крови
И не был приведён к отцу, как сын,
Но в доме их я вырос. Каждый Вольфинг
Мне другом стал, и с их могучим родом
И радость связана, и боль прошедшей жизни,
И смерть грядущая. Какая бы судьба
Меня не ожидала, ты, мой друг,
Моё спасенье, для тебя играет
В лучах рассветных верный мой клинок!»
 

Солнце Леса молчала. Они встали и, держась за руки, пошли вниз по долине. Тиодольф нёс на плече обнажённый меч. Так они и вошли в тисовую рощу в конце долины. Они оставались там ещё долго после того, как появилось солнце. Многое им нужно было сказать друг другу прежде расставания. Но вот, наконец, Солнце Леса ушла своей дорогой.

Тиодольф же, вложив Плуг Толпы в ножны и обмотав вокруг него шнурок мира, вновь поднялся по долине. Там он поднял кольчугу с травы, где её оставила Солнце Леса, и надел с таким видом, словно собирался носить её круглые сутки. Затем он опоясался Плугом Толпы и, нахмурившись, взошёл наверх, на холм, где ночевали остальные, только ещё начинавшие просыпаться этим ранним утром.