Текст книги "Последнее пророчество"

На третью ночь Аире Хаз снова привиделся сон. Женщина с криком вскочила на ноги. Анно обнял ее и постарался успокоить.

– Спешите! – всхлипывала женщина. – Быстрее! Быстрее! Ветер крепчает!

Окончательно проснувшись, Аира пришла в себя, но от слабости некоторое время не могла говорить. Затем она обратилась к мужу, стараясь дышать медленно и осторожно:

– Скажи мне, что это был просто дурной сон.

– Да, это определенно дурной сон.

– Мне снилось, будто мы идем домой, а ветер все усиливается – и какой ветер! Ветер, сметающий все вокруг! Я знаю, что если мы успеем попасть домой до того, как ветер закружит нас, то будем спасены, однако мы никак не можем переставлять ноги быстрее. Ты, Анно, дети и все остальные – вы идете слишком медленно, а я кричу, чтобы вы поторапливались, быстрее, быстрее! А вы меня не слушаете… Почему вы не слушаете меня?

– Успокойся, все хорошо. Тебе приснилось.

Аира всмотрелась в благородные черты мужа, отчаянно желая, чтобы он переубедил ее.

– Я не настоящая провидица, Анно. Поверь мне.

– Надеюсь, что так.

Однако при первой же возможности Анно сообщил Бомену о снах Аиры и о тех мыслях, что возникли у него в голове.

– Может быть, это и есть начало нашего пути, – сказал отец сыну. – У нас осталось меньше времени, чем мы думали.

– Но ведь мы пленники. И мы не знаем, куда нас ведут.

– Аира знает. Она обладает даром. И я уже давно понимаю это. – Анно взял руку Бо и поцеловал ее. – Думаю, что и ты понимаешь.

– Да, отец.

– Мы должны смотреть, слушать и запоминать. Во всех стенах есть двери, ко всякому замку можно подобрать ключи. Мы сумеем бежать.

Неожиданно раздался приказ, призывающий пленников остановиться.

– Почему мы остановились?

Солнце стояло еще высоко. За три прошедших дня ни разу не было привалов до наступления темноты. Анно огляделся, желая удостовериться, что его семья на месте. Рядом люди падали на землю, растирая болящие ноги. Вскоре раздался грохот кастрюль. Сегодня пленникам предстоял ранний ужин.

Анно собрал свою компанию. Кроме жены и детей в нее входили Мампо и госпожа Холиш, портной Мико Мимилит с семьей, Креот и Скуч – пекарь. Так случилось, что сегодняшний ужин включал в себя сдобу, испеченную в пекарне Скуча в Араманте. Коротышка Скуч печально покачал головой, глядя на свои изделия.

– Если вынуть их прямо из печки, они бы просто таяли во рту. А этим, – он взял пятидневную булочку, – можно оглушить поросенка.

– А, по-моему, они не так уж и плохи, – сказал Креот, жадно жуя. – Очень даже вкусно. Еще одну, госпожа Холиш?

– Не люблю быть обузой, – произнесла госпожа Холиш и взяла две.

Внезапно Бомен напрягся и поднял голову, уловив отдаленную волну боли. Мгновением позже откуда-то спереди раздался резкий визг. Его услышали все. Бомен закрыл глаза и позволил своим чувствам выяснить причину боли.

– Чья-то кожа, – произнес он, – горит.

Теперь пленники увидели группу солдат, катящих маленькую железную бочку на колесах. Солдаты делали с рабами что-то, заставлявшее последних вскрикивать от боли.

Бомен поднялся на ноги и направился вдоль шеренги бывших горожан, чтобы самому увидеть, что происходит. Юноше совсем не хотелось глядеть на происходящее, но он понимал, что должен. Сейчас это самое главное. Он просто обязан узнать все о похитителях и о том, почему эти люди взяли в плен жителей Араманта. Они с Кестрель должны быть готовы нанести ответный удар, когда вновь соединятся.

Кричала женщина. Бомен видел, как она пытается сопротивляться солдатам, слышал ее визг. Юноша смотрел, как один из солдат бил женщину по голове, пока та не умолкла. Затем пехотинец, стоявший рядом с железной бочкой, приложил что-то к руке пленницы – раздалось шипение и запахло горелым мясом.

Бомен видел, как металлические печати зажали щипцами и опустили их на раскаленные угли в бочке. Юноша внимательно наблюдал, как солдаты схватили руку еще одного раба и раскаленное клеймо опустилось на внутреннюю сторону трясущегося запястья. Бо почувствовал такую боль, словно заклеймили его самого.

– Эй, ты! А ну-ка возвращайся на свое место!

Солдат оттолкнул юношу. Бомен вернулся к своим.

– Это быстро, – произнес он. – Но будет больно.

– Мне наплевать, – сказала Пинто.

Бомен видел, как задрожала девочка при появлении солдат. Несмотря на гордость и злость, Пинто было всего семь лет. Он мог бы держать сестренку на руках, когда наступит ужасный момент, но знал: Пинто слишком горда, чтобы позволить это брату. Чтобы скрыть свои намерения, Бомен обратился к отцу:

– Пора загадывать желания, папа.

Анно Хаз все понял. Он протянул руку.

– Сюда, Пинто. Прижмись ко мне.

Анно обнял Пинто. Бомен присоединился к ним. Пинто позвала Мампо.

– Иди сюда, Мампо. Прижмись к нам.

Злыми глазами Аира Хаз глядела на приближающихся солдат.

– Какие смельчаки, – горько произнесла она. – Какие мужественные воины.

– Тихо, – сказал муж. – Иди сюда.

Мампо с радостью присоединился к объятию, его голова касалась голов друзей, юноша чувствовал обнимающие руки. По давней традиции самая младшая, Пинто, загадала желание первой.

– Хочу, чтобы мне было не очень больно.

Затем пришел черед Бомена.

– Хочу, чтобы Кестрель вернулась к нам.

Пинто быстро прибавила:

– И я.

Больше никто не успел ничего сказать, так как солдаты приблизились к рабам с гремящим подносом и дымящейся бочкой. Человек со списком выкликнул имя Анно и его номер. Мужчина протянул руку и так как он не успел еще высказать пожелание, то печально произнес:

– Хочу, чтобы Кестрель была в безопасности.

Раскаленное клеймо опустилось на руку. Анно дернулся, но промолчал. Его жена протянула ладонь врагам, говоря:

– Все мои мысли с тобой, Кестрель.

Мампо сказал просто:

– За тебя, Кестрель. – Юноша даже не дернулся, когда его обожгло раскаленное железо. Даже не моргнул.

Бомен не сказал ничего. Но в тот момент, когда клеймо опустилось на руку, про себя он обратился к сестре:

Я люблю тебя, Кесс.

Затем и Пинто, не в силах унять дрожь, протянула худенькую ручку.

– О Кесс… – начала она.

Железо опустилось на нежную детскую кожу, боль пронзила Пинто, девочка всхлипнула. Однако больше не издала ни звука.

Следующей ночью Бомен вновь сидел без сна, ловя отголоски мыслей Кестрель. Обожженное запястье болело. Юноша не стал сопротивляться, ни разу не пожаловался, хотя в глубине его души полыхала ярость. Даже больше, чем сожженный город, изуродованная детская кожа заставляла Бомена ненавидеть Доминат. И в бессильном гневе он стал призывать неведомую силу, как уже делал прежде.

Вы, что следили за мной раньше, кто бы вы ни были, помогите.

Внезапно в молчаливой прохладе ночи Бомен понял, что хочет не только помощи.

Я хочу силы. Силы, которая сможет уничтожить людей, решивших уничтожить меня.

Вы, что следите за мной теперь, дайте мне силу сокрушить их.

Интерлюдия первая. Бабочка

На острове Сирин напротив арочных окон под пробегающими по небу облаками стояли трое. Они пели песню, в которой не было слов. По обеим сторонам от женщины, прибывшей первой, расположились двое мужчин – старый и молодой. Головы их были обнажены, ноги босы. На всех троих – простые шерстяные мантии до лодыжек, подпоясанные веревками. Песня походила на плеск воды или шепот ветра в кронах, но в ней слышалась мелодия, нотный узор, повторяющийся и успокаивающий. То была песнь-предсказание. Во время пения разум прояснялся и становился восприимчивым; теперь поющие могли чувствовать, что происходит в мире.

Трое видели, как жестокость распространяется по земле. Города горят, людей силой угоняют в рабство. Они видели плачущую девушку и мертвую старуху, лежащую перед ней. Трое чувствовали ненависть, горящую в сердцах юношей, они знали, что до того, как придет время завершения, грядет время убийств. Они слышали юношу, взывающего к ним. Он умолял их о помощи. Видели девушку, бредущую в одиночестве, чувствовали в ее руке серебряный инструмент, похожий на букву «S» с длинным закругленным концом. Все трое ощущали гнев девушки, ее слабость, ее беззащитность.

Песня закончилась. Молодого мужчину наполнило желание действовать, дать силу слабым, положить конец жестокости. Старый почувствовал его мысли.

– Они должны сами отыскать свой путь, – сказал он. – Мы ничего не станем делать.

Женщина промолчала. Однако позднее, в одиночестве, она отправилась в дальний конец острова – туда, откуда можно увидеть побережье материка. Здесь женщина уселась на землю и, не закрывая глаз, погрузилась в сон, скользнув от своего обычного спокойствия к еще большему покою.

Прошло совсем немного времени, и рядом с женщиной закружилась и заплясала бабочка. Бабочка присела на ближнее оливковое дерево, сложив крылья. Крылья летуньи переливались синим цветом, более густым и насыщенным, чем лазурит, более глубоким, чем грудка голубого зимородка. Крылья сияли в лучах осеннего солнца, их мерцающий свет отражался от поверхности огромного океана.

Затем крылья вновь затрепетали, и бабочка, порхнув мимо крючковатых веток, уселась на щеку женщины, прямо на высокую морщинистую скулу под левым глазом. Здесь бабочка оставалась некоторое время, пока женщина что-то говорила ей на языке, понятном только насекомым. Потом сверкающие синие крылья вновь затрепетали, и бабочка улетела.

Глава 4
Услада Миллионов Глаз

Кестрель лежала ничком, ноги и руки широко раскинуты, щека прижата к земле. Закрыв глаза, девушка впитывала расходящиеся от земли волны энергии.

Бомен, где ты?

Если бы брат смог услышать ее одинокий зов, то непременно ответил бы. Однако, хотя Кестрель не слышала ответа, не слышала вообще ничего, она чувствовала, что когда-то Бо проходил по этой дороге. Нет ни звука, ни отпечатка ноги на земле – всего лишь далекое родное ощущение, замиравшее вдали, но еще не исчезнувшее окончательно. Дома, заходя в пустую комнату, Кестрель всегда знала, что брат был здесь. Присутствие Бомена словно бы оставляло отпечаток в воздухе, как смятые подушки в кресле выдают того, кто сидел в нем. Кесс чувствовала его нежность, брошенный украдкой взгляд беспокойных глаз – в них отражалось понимание, не требующее лишних слов, в них светилась любовь.

О Бомен, где же ты?

Легкого следа его присутствия Кестрель было достаточно. Бомен жив, и он прошел этой дорогой. Кесс поднялась на ноги и продолжила путь.

Девушка шла на восток вслед колонне рабов: вставала на рассвете, решительно шагала все утро, позволяла себе немного передохнуть после полудня и снова шагала до захода солнца. Она спала там, где останавливалась, а просыпаясь, без промедления двигалась дальше. Питалась она отбросами – овощными очистками и костями, выброшенными из кастрюль. Низкая холмистая местность поросла жесткой колючей травой, и лодыжки Кестрель были все исцарапаны. С вершины каждого холма Кесс вглядывалась вперед, надеясь разглядеть хвост колонны, но всякий раз видела только отдаленные холмы и туманное осеннее небо.

Время от времени ей попадались мертвые тела, в основном пожилых людей. Многих из них Кесс знала когда-то. Девушка принуждала себя смотреть на мертвецов, разглядывая раны, оставленные копьями, – гнев и ненависть наполняли ее душу, толкали вперед. Однако скоро Кесс перестала обращать внимание на мертвых. Идти становилось все тяжелее, усталость давала о себе знать, и Кестрель приходилось бороться с искушением лечь ничком и погрузиться в сон, от которого ей уже никогда не проснуться.

Настал день, когда отбросы перестали попадаться Кестрель. После десяти дней похода запасы провизии истощились, и все, Что можно было съесть, было съедено. На одиннадцатый день Кесс не нашла ничего. Зато воды хватало вдоволь, в каждой неглубокой лощинке тек ручеек, и, наполнив пустой желудок водой, Кестрель ненадолго забыла о голоде. Однако вскоре голод начал терзать ее с удвоенной жестокостью.

На двенадцатый день пути она почувствовала головокружение. Когда в полдень Кестрель остановилась, ноги девушки подкосились, словно только ходьба удерживала ее от падения. Она повалилась на землю и больше уже ничего не чувствовала.

Несколько часов спустя Кестрель разбудили яркие солнечные лучи. Солнце низко висело над горизонтом, ослепляя глаза даже сквозь веки. Затем наступила тьма. Когда снова вспыхнул яркий свет, Кесс услышала звуки: грохот колес, цокот лошадиных копыт. Девушка заставила себя приподняться на локте и открыла глаза.

Мимо нее в длинном ряду карет, фургонов и всадников медленно двигался изысканный позолоченный экипаж на высоких колесах, раскрашенный оранжевым и зеленым. Из окна экипажа выглядывала девушка. Кестрель уставилась на путешественницу, гадая, сон это или явь. Незнакомка ответила ей пристальным взглядом. Затем хозяйка кареты закричала:

– Она посмотрела на меня! Она на меня посмотрела!

Огромная колонна остановилась. Кто-то склонился над Кесс и поднял ее с земли. Девушку принесли к высокому мужчине в золотом плаще, который сказал что-то, чего Кестрель не поняла. А потом она вновь потеряла сознание.

От шума Кесс почти проснулась. Рассерженный мужской голос нетерпеливо повторял, словно говоря о вещах, очевидных даже ребенку:

– Ее следует убить, ее следует убить!

Другой голос принадлежал надменной молодой женщине.

– Ерунда, Барзан. Она должна понять, что совершила, а затем ей выколют глаза.

– Сиятельная, мы не можем ждать, пока она проснется! Мы и так задержались.

– А зачем ждать? Положим ее в мою карету – Ланки присмотрит за ней.

– В вашу карету, сиятельная? – Казалось, мужчина, которого звали Барзан, был потрясен этим предложением.

– А почему нет? Она все равно уже видела меня. И потом, она всего лишь девчонка.

Кестрель не стала открывать глаза, и люди, стоящие над ней и спорившие, решили, что она все еще без сознания. Девушка почувствовала, что кто-то поднял ее и перенес в темное место, очевидно в карету молодой женщины. Кесс положили на мягкую постель, и скоро она ощутила, как карету беспорядочно трясет на ухабах. Потрясение от пережитого, мягкая постель и покачивание повозки заставили девушку провалиться в глубокий сон.

Проснувшись во второй раз, Кестрель на мгновение открыла глаза и увидела в полумраке кареты двух женщин, толстую и худощавую. Худощавая была одних лет с Кестрель и казалась поразительно красивой. Кесс закрыла глаза и прислушалась к разговору, надеясь выяснить, что с ней собираются делать.

Кестрель почувствовала, как одна из женщин наклонилась поближе, чтобы посмотреть на спящую. Это была молодая красавица с надменным голосом. Немного погодя женщина одобрительно произнесла:

– Она совсем не толстая.

– Бедняжка умирала от голода, – отвечала толстушка.

– Девчонке не понравится, если ей выколют глаза, не так ли?

Толстушка не ответила. Красавица решила, что в молчании содержится упрек.

– Она не должна была смотреть на меня, милочка. Ты прекрасно знаешь об этом.

– Конечно, моя сладкая. Только ты, детка, должна была надеть на лицо вуаль…

– Как бы там ни было, она видела меня. Теперь уже ничего не поделать.

– О чем она только думала!

– Да уж.

Последовало молчание. Затем красавица продолжила:

– Ты ведь знаешь, Ланки, с тех пор как мне исполнилось семь лет, только ты, мама и папа видели мое лицо.

– И это правильно. Моя детка никому не должна показывать свое лицо, пока не выйдет замуж.

– Да, – отвечала красавица без энтузиазма.

Кестрель почувствовала, что молодая женщина опять наклонилась над ней. Любопытные пальцы коснулись подстриженных волос Кесс.

– Разбуди ее, милочка. Растолкай.

– Здесь потребуется кое-что еще кроме толчков, моя сладкая. Ей нужно поесть.

– Тогда накорми ее. Немедленно.

– Но она же спит.

– Ну так затолкай в нее еду, – промолвила властная красотка.

Кестрель услышала, как женщина, которую звали Ланки, – очевидно, служанка, – загромыхала чем-то в буфете. Кесс подумала, что пора уже открыть глаза, пока ей в рот не запихнули что-нибудь силком. Однако тут молодая женщина захлопала в ладоши и воскликнула:

– Мед! Какая ты умная, Ланки!

Кестрель почувствовала запах меда. Затем ощутила прохладную струйку на губах. Делая вид, что находится в полусне, девушка высунула язык и слизнула сладкую каплю. На вкус мед напоминал клевер, растущий на залитом солнцем летнем лугу.

– Она съела! Дай ей еще!

Кестрель чувствовала, как в нее вливается сила – капля за каплей. Немного погодя девушка решила, что пора просыпаться. Веки дрогнули, Кесс открыла глаза и увидела двух женщин, склонившихся над ней.

– Она проснулась! Ланки, смотри, она проснулась!

Прекрасная молодая женщина снова захлопала в ладоши.

– Она может говорить? Заставь ее сказать что-нибудь.

Кестрель поняла, что лучше ей заговорить.

– Спасибо, – тихо произнесла она.

– Ах, какая милая! Можно, я возьму ее себе?

– А как же?.. – Толстая служанка дотронулась до своих глаз.

– Ой! – спохватилась молодая женщина. – Я не могу позволить, чтобы ей выкололи глаза! Это так жестоко.

Кестрель молча слушала их разговор. Она решила говорить как можно меньше, пока не выяснит, кто эти люди.

– Она может стать моей служанкой. А слугам разрешается смотреть на меня. Как тебе, Ланки.

Красавица обернулась к Кестрель и заговорила с ней так, словно Кесс была маленькой девочкой:

– Ты хочешь быть моей служанкой? Или, может быть, хочешь, чтобы тебе выкололи глаза раскаленными вертелами?

Кестрель ничего не ответила.

– Не сомневаюсь, она думает над моим предложением.

Внезапно зоркие глаза красавицы уловили блеск серебряного голоса башни, висевшего на шее Кестрель. Она протянула руку и дотронулась до него, поворачивая, чтобы хорошенько рассмотреть.

– Мне нравится, – сказала она. – Я хочу это. Дай мне.

– Нет, – отвечала Кестрель.

– Нет? – В изумлении молодая женщина повернулась к Ланки. – Она сказала «нет». Но я хочу это. Она должна отдать это мне. – Затем красотка вновь обратилась к Кесс: – Ты должна отдавать то, что я хочу.

– Нет, – вновь повторила Кестрель и оттолкнула изящную белую руку.

Красавица уставилась на нее.

– Да как ты смеешь!

Она ударила Кестрель по щеке. Не долго думая Кесс в ответ со всей силы влепила красавице пощечину. Красотка залилась слезами. Служанка в ужасе отпрянула.

– Детка моя! – воскликнула она. – Ах, моя бедняжка!

– Вы были добры ко мне, – сказала Кестрель, – и вы очень красивы. Но если вы еще раз ударите меня, я вас убью.

Молодая женщина задохнулась от удивления.

– Ой! Тебя накажут! Ты еще поплачешь! Я заставлю тебя плакать! Чудовище!

Дрожащей рукой красавица взялась за ладонь Кесс, сжала ее и затараторила, путаясь в словах:

– Почему ты не боишься меня? Я сделала тебе больно? Прости меня, но ты не должна была, ты не должна… – Красавица подняла руку Кестрель и поцеловала ее. – Почему ты злишься на меня? Ты действительно считаешь, что я красивая? Неужели ты собираешься убить меня? Почему ты не боишься?

Кесс осторожно отняла руку. Красавица постепенно успокоилась. Огромные янтарные глаза пристально смотрели на Кестрель, нежные губки трепетали.

– Пожалуйста, скажи мне. Я действительно красивая?

– Я в жизни не видела никого красивее тебя.

– Ах, как приятно это слышать!

Слова прозвучали искренне. Похоже, для нее почему-то было очень важно быть красивой. Кестрель сразу поняла это. И какими бы недостатками ни обладала властная молодая женщина, тщеславия среди них не значилось.

Пощечина сразу же забылась.

– Кто ты? – спросила Кесс.

– Я? Разве ты не знаешь?

– Нет.

– Я Йодилла Сихараси из Гэнга, Жемчужина Совершенства, Сияние Востока и Услада Миллионов Глаз.

– Да-а… – Кестрель даже не нашлась что сказать в ответ.

– Я собираюсь выйти замуж.

– За кого?

– Точно не знаю.

– Тогда откуда ты знаешь, что хочешь выйти за него замуж?

– Я должна выйти замуж, хочу этого или нет.

– Я бы так не смогла.

Кесс видела, что никто и никогда еще не разговаривал так с красавицей. На прекрасном лице женщины застыло изумление, словно перед Йодиллой раздвинулся занавес, открывая новый восхитительный мир.

На физиономии служанки застыло похожее выражение, правда смешанное с беспокойством.

– Детка, осторожнее. Мы ничего не знаем о ней.

– Она может рассказать. – Красавица обратилась к Кестрель. – Расскажи нам.

– Рассказать что?

– Кто ты? Что ты здесь делаешь?

– Меня зовут Кестрель Хаз. Я ищу свою семью.

– Почему? Где они?

– Если бы я знала, то не искала бы их.

Снова Кесс заметила удивление в глазах красавицы. Йодилла всегда знала, что она – принцесса, что она всегда получает то, что захочет, и никто никогда не задает ей вопросов.

– Ты на самом деле не боишься меня? – спросила красавица.

– Нет, – ответила Кесс. – А почему ты хочешь сделать мне больно?

– Не хочу. Раньше хотела, а теперь не хочу.

– Значит, мы сможем стать друзьями.

Простые слова Кестрель произвели на юную принцессу ошеломляющее впечатление.

– Друзьями? У меня никогда не было друзей.

Йодилла внимательно смотрела на Кесс, пытаясь понять, что она имеет в виду.

– Почему ты носишь такую ужасную одежду?

– Так никто меня не заметит.

Йодилла сначала удивилась, а затем объявила:

– Я решила взять тебя к себе.

– Ты не можешь взять меня к себе. Я ведь не щенок.

– Но я хочу.

– Тогда ты должна спросить меня.

– Спросить? А что, если ты откажешься?

– Тогда ты не получишь то, что хочешь.

– Но ведь это же… это же… – Принцесса хотела сказать, что это неправильно, однако что-то в лице Кестрель заставило Йодиллу помедлить. – Это ведь меня расстроит.

– Ненадолго.

– Я могу взять тебя к себе? Пожалуйста…

Кесс не смогла удержаться от улыбки. Еда вернула ей силы, теперь она чувствовала себя гораздо лучше. К тому же Йодилла выглядела так комично – хорошенькое личико сморщилось, и казалось, что принцесса сейчас расплачется.

– Может быть, я и останусь до тех пор, пока мне не станет лучше. Если ты не против.

Йодилла удивленно смотрела, как Кестрель улыбается.

– Что я должна тебе дать?

– Ничего.

– А зачем ты тогда улыбаешься?

– Ты такая забавная. Ты заставляешь меня улыбаться.

Однако Йодилла восприняла все очень серьезно.

– Друзья так делают? Без всякой причины?

– Точно.

Йодилла улыбнулась в ответ. У нее оказалась такая чудесная улыбка, что Кестрель искренне восхитилась:

– Ух ты! Какая же ты красивая!