Текст книги "Последнее пророчество"

– Я только что видел командира…

– Этот ничтожный кусок беличьего помета!

– Кажется, он завел дружбу с новой служанкой Йодиллы.

– Я готов развязать с кем-нибудь войну, лишь бы убрать его с нашего пути!

– И я подумал, заметили ли вы…

– Конечно заметил, – сказал Барзан, не желая показаться ненаблюдательным. – И что с того?

– Просто интересно, о чем они говорили.

– Озох, – вздохнул великий визирь, – Зохон – привлекательный молодой мужчина. Эта служанка – по-своему симпатичная девушка. Неужели не ясно?

– А… вот как вы думаете.

– Это же так естественно.

– Стало быть, вы считаете, что беспокоиться не о чем?

– Наоборот. Если Зохон положил на нее глаз, тем лучше. Он слишком заигрался со своими игрушечными солдатиками. Ничто так не отвлекает мужчину от войны, как женщина.

Озох Мудрый в задумчивости вернулся в карету. Священный цыпленок закудахтал при его появлении. Озох открыл клетку, взял птицу на колени и стал поглаживать перышки, размышляя над ситуацией.

– Что же делать, друг мой? – пробормотал он. – Что делать, мой шелковый?

Цыпленок коготками царапал шаровары предсказателя и довольно ворковал.

Огромный караван двигался на северо-восток, следуя через вассальные королевства и приграничные территории. От самого первого гвардейца эскорта до последнего грузового фургона прохождение колонны занимало целый час. Крестьяне и торговцы, попадавшиеся на пути королевского каравана, падали ниц, уткнув лица в дорожную пыль. Многие закрывали глаза и через некоторое время засыпали, пока тысячи пар башмаков и сотни скрипящих колес тащились мимо. Куда безопаснее уснуть и ничего не видеть, чем, случайно взглянув на великолепную карету, поймать взгляд легендарной Йодиллы. Простые крестьяне верили, что единственный взгляд сияющих глаз принцессы обещает им райское блаженство. Однако те же крестьяне считали, что взгляд этот способен сжечь их глаза. Поэтому благоразумные простолюдины предпочитали спокойно дремать в пыли и не горевали о том, что райское блаженство медленно проплывает мимо.

Глава 7
Доминат

Мариус Симеон Ортиз во главе длинной колонны рабов достиг границ Домината на двадцать пятый день пути, как и задумывалось. Страна рабов не была окружена никакими стенами – только пара низких каменных столбов отмечала границу по обеим сторонам дороги. Правда, то, что пленники вступили в новую землю, можно было понять по изменившемуся сельскому ландшафту. Анно Хаз и его домочадцы с изумлением оглядывались вокруг. С одной стороны дороги лежали голые, открытые всем ветрам пустоши, где могли выжить только самые выносливые растения, – утесник, вереск и терновник цеплялись там за каменистую почву. На другой стороне взору открывались возделанные поля, некоторые желтели еще не убранным жнивьем. Поля разделяли изгороди и пересекали глубокие канавы. Там и сям виднелись группки крестьян, с помощью плуга и упряжки лошадей вспахивавших землю или копавших картошку. Крестьяне бросали работу и с удивлением глазели вслед колонне рабов.

Ортиз, чье тело болело после целого дня, проведенного в седле, смотрел по сторонам с тайным удовлетворением. Никому еще не доводилось приводить столько рабов да еще в таком превосходном состоянии за один набег.

Военачальник поманил солдата.

– Скачи вперед, – произнес Ортиз, – передай мое почтение Доминатору. Скажи, что я привел к его ногам племя мантхов.

Пленники оглядывались вокруг. Осознав, что конец пути близок, они вновь воспряли духом. Чем больше люди смотрели по сторонам, тем больше восхищались новой страной. Дорогу, по которой они шли, недавно вымостили гладким обработанным камнем. Реки и канавы пересекали мосты, позволявшие двигаться без промедления. По сторонам дороги теперь стояли фермы с высокими крышами, спускающимися почти до самой земли. Большие красивые дома из дерева и глины, с чисто подметенными двориками, посыпанными песком, виднелись и между пастбищами, где пасся упитанный домашний скот. Дым вился из высоких труб. Голоса детей, повторяющих уроки, раздавались из окон школ. Мимо пленников промчался фургон, наполненный толпой молодежи. Молодые люди сидели спина к спине, смеялись и что-то кричали друг другу. Нигде не было видно тюрем, решеток, цепей и стражников. Где бы ни содержались рабы, это место явно находилось не здесь.

Бомен шагал рядом с отцом в крайней шеренге колонны. Справа от него шел крепкий круглолицый солдат-рядовой. Тяготы путешествия из Араманта отразились и на воине. Звали солдата Йолл, он был лумасом – то есть происходил из прибрежного района Лум. В основном лумасы занимались рыбной ловлей и были известны как неповоротливые и неразговорчивые тугодумы. За последние несколько дней Бомен подружился с Йоллом и поэтому сейчас, обернувшись к нему, спросил:

– Все эти люди… Куда они идут?

Чем дальше пленники продвигались вперед, тем больше местных жителей, идущих в том же направлении, встречалось им по пути. Люди сворачивали с полей и тропинок на дорогу, вливаясь во все увеличивающийся поток и направляясь вверх по склону холма к группе деревьев.

– На манаху, – отвечал Йолл. Дернув подбородком в сторону конного Ортиза, лумас добавил: – А он не так уж глуп. Приволок свою добычу в день манахи.

– Что такое манаха?

– Манаха? Ну, эта штука не похожа ни на что на свете. Что ты можешь сказать о манахе, Телл?

Телл, тоже лумас, шагал рядом с Йоллом.

– Манаха? Я сказал бы, что это своего рода танец.

– И своего рода убийство, – промолвил Йолл.

– Не каждый день случается увидеть поединок со смертельным исходом, – возразил Телл. – Не внушай парню ложных надежд.

– Ты прав, конечно. Чаще всего проигравший спрыгивает.

– Поединок заканчивается смертью, – объяснил Телл Бомену, – если силы бойцов равны и ни один из них не сдается. Это нечто особенное. Даже не знаю, как объяснить. От этого прямо в пот бросает.

– Их заставляют сражаться друг с другом?

– Заставляют? Почему заставляют? Быть манахом – великая честь. Честь и слава. Ведь так, Йолл?

– Точно, Телл. Честь и слава. Не так-то просто стать манахом, понимаешь. Пожалуй, манаха и опасна, и прекрасна. Я прав, Телл?

– Прав, Йолл. Опасна и прекрасна одновременно. В двух словах лучше и не скажешь.

Пленники достигли деревьев и некоторое время шагали в тени. Долгий путь измотал жителей Араманта, но люди все еще сохраняли присутствие духа. Даже Аира Хаз успокоилась. Волдыри на ногах превратились в мозоли, подошвы ног огрубели, и боль ушла. Ортиз старался давать пленникам передышки и тщательно следил за тем, чтобы пищи хватило до самого конца пути. Полководец знал цену рабам. После долгого пути людям требовались отдых и хорошая еда, и все же чувствовали они себя вполне сносно. Понимая, что до позднего вечера им не добраться до места назначения, Ортиз приказал раздать оставшиеся припасы, как только колонна остановится.

Семья Хазов держалась вместе на протяжении всего путешествия. Аира и Пинто шагали вслед за Анно и Боменом. Подошла очередь Мампо нести госпожу Холиш; юноша тащился немного позади друзей. За деревьями ничего нельзя было разглядеть, поэтому каждый погрузился в собственные мысли. Анно тревожился о том, что в конце пути членов его семьи могут разлучить друг с другом. Аира вспоминала свою кухню в старом доме в Оранжевом округе – Пинто тогда была совсем еще ребенком, и Бо катал ее взад-вперед по полу, вызывая смех малышки. Бомен скучал по Кестрель. А Пинто, решительно вышагивая вперед, наяву грезила о том, как совершит геройский поступок и вызволит семью из рук врагов. Самая младшая из Хазов плохо представляла себе, каким именно образом она собирается это осуществить, однако в мечтах Пинто все ее благодарили и удивлялись тому, что им удалось обрести свободу благодаря семилетней девочке.

Миновав заросли, пленники замерли от восхитительного зрелища, открывшегося перед ними. В самой середине широкой долины расположилось полноводное озеро с островом посередине. Дорога вилась через зеленые поля мимо ферм, деревень и больших усадеб к берегу озера. От берега к острову вела деревянная дамба длиной в милю или более того. А на острове был построен обнесенный стеной замок или целый город, казалось сделанный лишь из света. Сооружения теснились друг к другу, крыши домов парили в воздухе, словно невесомые сверкающие зонтики. Вечернее солнце спешило скрыться за городом, и его купола ловили солнечные лучи, будто хотели напитаться их сиянием и напоследок вспыхнуть розовым, изумрудно-зеленым и кроваво-красным.

Город опоясывала кремового цвета стена, поднимающаяся прямо из вод озера. Высотой она была футов тридцать. Даже это величественное сооружение было построено таким образом, что его насквозь пронзал свет. Стены, широкие внизу, кверху постепенно сужались. Замысловатые отверстия испещряли камень так, что массивные блоки издалека можно было принять за янтарные кружева.

Мариус Симеон Ортиз заметил изумление на лицах рабов и вновь ощутил благоговение и благодарность Доминатору. Впрочем, такие же чувства он испытывал каждый раз, когда возвращался в Доминат.

– Высший Удел, – произнес Ортиз. – Прекраснейший город, построенный человеком.

По дороге Анно посматривал по сторонам, ища взглядом тюрьмы или какие-нибудь огороженные пространства, где могли бы разместить пленников, но вокруг были только фермы, деревни и сияющий город на озере впереди. Куда бы Хаз ни посмотрел, он видел людей, шагающих по дороге. Люди двигались веселыми компаниями, направляясь к громадному сооружению, показавшемуся внизу. Огромная арена была вырублена в склоне холма – должно быть, тысячи рабов потрудились над ее возведением. И куда же делись эти строители? Люди, устремившиеся на поросшие травой террасы, казались веселыми, счастливыми и вполне свободными.

Мампо тащился по дороге вместе со всеми, хотя немалый вес госпожи Холиш заставил его согнуться и опустить голову. Женщина, понимая, что Мампо ничего не видит перед собой, пыталась рассказывать юноше о видах, открывающихся перед ней.

– О боже! Никогда такого не видела… Ты не поверишь… Ах, какие краски! Это напомнило мне банку с леденцами, теперь ты таких уже не попробуешь… Ах, радуйся, мой Мампи, они останавливаются… Леденцы, словно драгоценные камни, насквозь просвечивают… Да, похоже, нам дадут отдохнуть, и пора бы уже… Это нечто вроде места, как там ты его называл… ну, где люди приходят смотреть на людей… Осталось уже немного, и трава такая мягкая, должна сказать… Вот несут корзины, будут раздавать хлеб… Столько людей, и все пришли посмотреть, только на что они будут смотреть – даже не знаю… Ну вот, пришли… скоро начнется…

Наконец Мампо остановился и осторожно опустил госпожу Холиш. Рабам позволили отдохнуть на земле прямо над ареной. Госпожа Холиш погладила Мампо по руке.

– Ты так добр к своей старой тете, Мампи.

Мампо пристально вглядывался в зеленые террасы. Он очень устал, но, ощутив возбуждение толпы, юноша вздрогнул. Вокруг него все говорили о манахе, и хотя Мампо никогда раньше не слышал ни о чем подобном, он понял, что арена предназначена для поединка.

Террасы спускались к посыпанной песком площадке, на которой возвышалась насыпь с плоской вершиной, также покрытая песком. В ширину насыпь составляла двадцать ярдов, крутые склоны поднимались не выше человеческого роста. Очевидно, на этой незатейливой сцене и происходила манаха. За насыпью можно было разглядеть темный вход в туннель, выкопанный в склоне холма. Туннель заканчивался ниже по склону, ближе к озеру. На террасе прямо над входом в туннель стоял темно-красный с золотом павильон, внутри его слуга расставлял кресла.

В толпе, разместившейся на террасах, раздались приветственные крики. Проследив за жестами людей, Мампо увидел, что ворота в стене города-дворца отворились и к дамбе направляется конная процессия.

Та-та-ра! Та-та-ра! Звуки охотничьих рогов неслись над водой, возвещая о прибытии лордов Домината. Богато украшенные плащи развевались за гарцующими всадниками. Лошади стучали копытами по деревянной дамбе. Затем показалась еще одна шеренга всадников, издалека казавшихся обнаженными. Завершала процессию толпа придворных, стражников и слуг, окруживших человека в темно-красном плаще.

Бомен не отрываясь смотрел вперед, забыв о куске хлеба в руке. Всадники все приближались, а когда наконец они оказались совсем близко, Бо ощутил животный страх. Страх не имел ничего общего с боязнью колющих копий или режущих мечей. Этот страх проникал в сердца и умы. И источником его был человек в темно-красном плаще.

Человек казался огромным, выше и шире любого из людей вокруг; под надувшимся словно парус плащом сверкали золотые доспехи. На голове всадника был надет золотой шлем, золотая кольчужная сеть спускалась на плечи сзади и сбоку. В ореоле сияющей на солнце гривы волос, выпрямившись в седле и возвышаясь над толпой, человек ехал на огромном вороном жеребце. Охотничьи рога возвещали о его прибытии.

– Доминатор! – кричали со всех сторон. – Доминатор! Мариус Симеон Ортиз, наблюдавший за происходящим столь же внимательно, как и его пленники, ощутил знакомый трепет в груди. Этот трепет всегда охватывал Ортиза, когда Доминатор приближался к нему. Внезапно юный полководец понял, что повторяет про себя клятву верности. Да, эти прекрасные слова всегда придавали ему силы и спокойствия.

– Доминатор, то, что я делаю, я делаю для вас.

Конная процессия приблизилась к дальнему входу в туннель и исчезла из виду. Вскоре лорды пешими стали появляться в темно-красном павильоне, а обнаженные мужчины вышли из туннеля на арену. Один за другим они по кругу обходили насыпь и в ответ на аплодисменты толпы поднимали вверх руки. Это были могучие люди с покрытыми шрамами телами и настороженными взглядами. Вблизи стало видно, что бойцы не совсем обнажены – на них были тугие набедренные повязки. Длинные волосы собраны сзади и спрятаны в сетку на затылке. Это и были манахи – мужчины, которым предстояло исполнить танец со смертью, самые искусные воины на свете.

Мампо не отрываясь глядел на манахов. Трепет, который юноша ощутил при первом взгляде на арену, перешел в дрожь, сотрясавшую теперь его грудь и диафрагму. Мампо смотрел, как держатся воины, как они движутся, как принимают приветствия толпы, и, не осознавая этого, юноша так же протягивал руки, так же слегка наклонял голову вправо и влево.

Обойдя насыпь по кругу, манахи выстроились в линию лицом к павильону. Лорды отошли назад, встав по обеим сторонам сооружения. Приветственные крики смолкли, и на арену пала мертвая тишина. Внезапно, словно повинуясь неслышной команде, манахи опустились на колени. То же самое проделали лорды в павильоне. Мариус Симеон Ортиз, зрители на террасах, солдаты, охраняющие рабов, – все молча преклонили колени. Словно зыбь прошла по огромной толпе.

Из глубины павильона вновь показался Доминатор и медленно направился к перилам. Необъятный человек с огромным животом, широчайшей грудью и огромной головой снял шлем, открыв копну длинных седых волос и короткую бороду, обрамлявшую бронзовое лицо. Доминатор спокойно стоял, разглядывая своих подданных, и улыбался; глаза правителя мерцали, когда он скользил взглядом по террасам. Каждый, на кого падал благожелательный взор, чувствовал, что Доминатор видит его, знает его и одному ему посылает знак своего расположения.

Доминатор поднял руку в золотой перчатке, и с долгим вздохом лорды по обеим сторонам от него, манахи на арене и вся огромная толпа одновременно поднялись на ноги. Манахи удалились в глубину туннеля. Вперед вынесли кресло для правителя. И он опустился в кресло.

Бомен не спускал глаз с Доминатора. В то время как окружающие видели только огромный живот и дружелюбную улыбку, Бо чувствовал силу, исходившую от правителя. Эта сила имела мало общего с силой Морах, которую юноша ощущал все эти годы. Ничего похожего на чувство собственной непобедимости и опьяняющую дрожь, наполнившую Бомена много лет назад. Тем не менее, эта иная сила спокойно подчиняла тысячи людей, собравшихся на манаху.

Вновь раздались звуки рогов.

Та-та-ра! Та-та-ра! Из туннеля бегом выбежали двое манахов. Под дикие крики толпы они запрыгнули на насыпь.

Сейчас манахи вооружились. К ногам воинов были приторочены стальные наколенники с выступающими из них короткими лезвиями. Подобным же образом были защищены руки от локтей до ладоней. Другие лезвия торчали над запястьями. Голову каждого воина защищал тесный шлем, на гребне которого был укреплен пятый по счету нож. За исключением доспехов на руках и ногах, воины были обнажены.

Манахи приветствовали кричащую толпу, оборачиваясь в разные стороны и поднимая руки, чтобы получить поддержку своих сторонников. Один из манахов был крупнее и, судя по шрамам на торсе и бедрах, пережил уже много схваток. Другой выглядел тоньше и моложе, и толпа приветствовала его с меньшим воодушевлением.

Мампо, присоединившийся к Хазам, почувствовал, как Пинто обняла его сзади за талию.

– Что они собираются делать, Мампо?

– Они будут сражаться.

– Они убьют друг друга?

– Один умрет, другой выживет, – отвечал Мампо, едва ли понимая, что говорит. Манахи заворожили его.

Юноша видел, как противники разошлись по разным концам насыпи и замерли, склонив головы. Толпа тоже хранила молчание. Странное чувство родилось в теле Мампо – казалось, тело знало, как будут действовать противники. В начале поединка они будут двигаться по-кошачьи, плавными, текучими движениями, а потом…

Наконец пробил час боя. Правитель подал знак. Соперники, разделенные широким пространством, начали сходиться в танце смерти. Здесь не было места словам. Подъемы и стремительные падения, изогнутые руки и выпрямленные ноги, кружения и повороты – казалось, что бойцы притягиваются друг к другу, словно связанные невидимой нитью. Оба воина были необычайно сильны, поэтому их медленные, размеренные движения так красиво смотрелись со стороны. Однако особую остроту зрелищу придавало то, что зрители знали: скоро эти тела обагрит кровь.

Пинто отвела глаза, не желая смотреть на кровопролитие. Отец девочки чувствовал, как его сердце возбужденно колотится в груди, и стыдился своих чувств. Бомен перевел взгляд с противников на правителя и внезапно понял, что дух манахи сродни духу Доминатора. Именно воля властителя чувствовалась в зловещем изяществе поединка. Кровь и красота, танец и смерть соединились перед глазами зрителей в нескольких мгновениях полнейшей сосредоточенности.

Молодой манах ударил первым: клинок, выступающий над запястьем, метил в горло соперника. Старый воин отклонился назад и почти в то же мгновение перенес вес на правую ногу и нанес удар левым коленом. Нож вошел в бок молодого манаха, и яркая кровь заструилась по телу.

Толпа выкрикивала имя героя.

– Даймон! Даймон!

Танцоры начали вращаться все стремительнее. Молодой манах был быстр, очень быстр. Не обращая внимания на рану, он отпрянул назад, повернулся и ударил столь молниеносно, что запястный нож, скользнув под рукой Даймона, задел его бедро. Теперь и новичок «открыл счет». Даймон в ответ словно взорвался, обернулся вихрем стремительно мелькающих рук и ног. Он теснил молодого противника к краю насыпи; кулаки и колени наносили удар за ударом, наручи сверкали, всегда успевая отразить удар. Опытный воин все увереннее наступал на новичка, вынуждая того защищаться отчаяннее и отчаяннее, пока последним летящим замахом Даймон не заставил противника свалиться с насыпи.

Раздался бешеный рев толпы. Даймон победно вскинул руку. Побежденный манах поднялся на ноги и остался неподвижно стоять внизу, пытаясь отдышаться. Даймон опустил руку. Неудачник поднял глаза, и толпа разразилась насмешками и шиканьем. Преследуемый издевательскими выкриками, молодой манах медленно скрылся в туннеле.

Пинто ужаснулась.

– Он же сделал все, что смог. Почему они глумятся над ним?

– Он проиграл, – отвечал охранник, стоявший рядом. Мампо дрожал. Юноше казалось, что внутри его все пылает.

– Я тоже мог бы… – проговорил он.

– Что, проиграть? – усмехнулся охранник. – Это точно, мы все смогли бы.

Мампо ничего больше не сказал, хотя на самом деле он имел в виду совсем иное. Юноша хотел сказать, что он тоже смог бы станцевать этот смертельный танец и победить. «Я могу так», – говорило его тело. Тело знало, что нужно делать.

Между тем на арене разворачивалась следующая схватка. Она тоже закончилась тем, что один из соперников спрыгнул с насыпи, признав свое поражение. Наблюдая за сражающимися, Мампо понял, что существует ограниченное количество движений, и искусство боя состоит в том, чтобы чередовать и комбинировать их. Поскольку каждый из бойцов знал, чем грозит следующий маневр противника, мастерство проявлялось в том, чтобы предвидеть, каким будет нападение, и найти способ отразить его. Лучшие воины меняли направление броска даже в середине стремительной атаки. Самые великолепные движения, вызывавшие наибольшее восхищение толпы, были сопряжены и с самым большим риском для бойца.

В третьей схватке участвовал манах, казавшийся явным любимцем толпы.

– Вот и он, – сказал Пинто охранник. – Это Арно. Сейчас увидишь, что такое настоящая манаха.

Воин, которого звали Арно, выглядел огромным. Не верилось, что эта гора плоти сможет увернуться от ножа более гибкого противника. Однако едва схватка началась, стало ясно, что Арно – настоящий мастер. Он казался почти невесомым – текучими движениями перекатывался с пятки на носок, то низко приседал, то в прыжке взвивался в воздух… Движения Арно были так быстры и изящны, что казалось, бой не требует от него усилий. Почти с равнодушием он оставлял на коже противника тонкие кровавые линии. Широкую грудь Арно покрывали шрамы, но сегодня его сопернику не удалось добавить к этим зажившим ранам новые отметины. Небрежно, даже как будто презрительно Арно оттеснил его к краю насыпи. Легким, почти нежным движением гигант наотмашь ударил запястным ножом, давая понять побежденному, что он должен спрыгнуть с насыпи. Уверенный в том, что противник именно так и поступит, Арно на миг ослабил внимание. Однако соперник, стремясь воспользоваться последней возможностью, пригнулся и глубоко всадил в бедро Арно нож, притороченный у колена.

Пинто громко вскрикнула. В реве Арно послышалась оскорбленная гордость. Взлетел левый кулак. Правый локоть парировал удар. Левый наруч сверкнул в ответном выпаде… И тут Арно низко нагнул голову и вонзил наконечник шлема в грудь противника. Нож с хрустом вошел в тело побежденного манаха. Мгновение соперники не двигались, замерев в смертельном объятии. Затем Арно отпрянул. Темная кровь с булькающим звуком хлынула из пронзенного сердца. Соперник гиганта упал на колени и навзничь повалился на землю. На песке осталась глубокая темно-красная полоса.

Арно замер, не замечая, что кровь струится по бедру. Затем медленно поднял правую руку в знак победы и почтения к Доминатору. Вопли потрясли арену, тысячи голосов зашлись в крике, в котором слышалось удовлетворение. Убийство доставило толпе истинную радость.

– Он должен был спрыгнуть, – проговорил охранник, тряхнув головой, пока служители уносили тело с арены.

– Какой ужас… – произнесла Пинто дрожащим голосом, глядя на орущую и топочущую толпу.

– Да, – ответил Мампо. – И все же как красиво!

Больше смертельных исходов в тот день не было. Как только манаха завершилась, охранники поздравили своих возбужденных и потрясенных пленников.

– Первый день в Доминате, а вы уже видели манаху и смерть на арене! Боги благосклонны к вам.

Аира Хаз тихо спросила у мужа:

– Что они за люди? Устраивают представление из убийства!

– Такие же, как мы, – печально ответил Анно. – Такие же люди.

Мариус Симеон Ортиз отдал команду, и солдаты двинулись вдоль шеренги пленников, приказывая рабам подниматься на ноги. После часового отдыха в мягкой траве пленникам было не просто продолжить путь.

– Сколько нам еще идти, папа? – спросила Пинто.

– Не знаю, дорогая. Хочешь, я понесу тебя?

– Нет, я могу идти сама.

На протяжении всего похода Пинто ни разу не попросила, чтобы ее понесли на руках. Хотя в первые дни путешествия девочка была близка к этому. Иногда ее ноги так уставали, что мышцы продолжали непроизвольно подергиваться, даже когда Пинто уже не двигалась. В такие минуты девочка говорила себе, что сейчас она попросит, чтобы ее понесли. Однако каждый раз даже мысли об этом оказывалось достаточно, чтобы упрямство помогло ей побороть слабость. А теперь девочка точно знала, что никогда не станет просить о помощи.

Колонна рабов спустилась по склону холма и вступила в туннель. Впереди пленники услышали шум огромной толпы, увидели отблески солнца на песке и вскоре обнаружили, что оказались на арене.

Зрители оставались на террасах, потому что правитель еще не покинул свое место. Мариус Симеон Ортиз выехал на арену во главе колонны и, пришпорив коня, заставил его запрыгнуть на насыпь. Военачальник повернулся лицом к Доминатору, спокойный, словно конная статуя, а жители Араманта продолжали заполнять площадку, двумя потоками обтекая насыпь.

По мере того как рабы появлялись на арене, толпа начала аплодировать. Люди все прибывали и прибывали, и аплодисменты звучали громче и громче. Доминатор смотрел на рабов, улыбаясь широко и дружелюбно, словно усталые путники по доброй воле пришли сюда, чтобы выразить ему почтение. Бомен шел следом за отцом. Едва выйдя из туннеля, юноша поднял взгляд на красный павильон, и на короткое мгновение глаза его встретились с глазами правителя. Губы правителя были изогнуты в отеческой улыбке, но в глазах не было и следа добродушия. Во взгляде Доминатора Бомен уловил отблеск непреклонной воли и холодное равнодушие к человеческому потоку, протекающему перед ним. Юноша внезапно понял, что за странное ощущение исходило от этого человека, – правитель не нуждался ни в чьей любви. Затем колонна рабов стала втягиваться в другой туннель, и Бомен вслед за отцом покинул арену.

Они оказались в мрачном подземелье с каменными сводами. Подгоняемые охранниками пленники шли мимо манахов, которых совсем недавно видели на арене. Сейчас бойцы лежали на скамьях, другие люди обрабатывали их раны, массировали мышцы. Мампо замедлил шаг, глаза юноши с тоской глядели на эти сияющие тела, покрытые шрамами. Рабы заметили также тело убитого манаха, лежащего на скамье и покрытого тканью. Затем пленники снова оказались под открытым небом и длинной цепочкой направились вниз по склону холма, к месту своего заточения.

Ортиз оставался неподвижным, пока последний из рабов не покинул арену. Затем он низко поклонился Доминатору, поднял голову и, глядя в лицо, которое так хорошо знал и любил, произнес высоким звонким голосом:

– Доминатор, то, что я делаю, я делаю для вас.

Правитель низко склонил голову.

– Хорошо сделано, – произнес он глубоким мягким голосом. – Ты порадовал меня.

От счастья лицо Ортиза вспыхнуло. На это он даже не надеялся. Кивок, возможно, улыбка – этого вполне достаточно. Однако сам Доминатор сказал, причем при всех, что Ортиз сумел угодить ему! Очевидно, скоро правитель пришлет за ним и произнесет слова, которые Ортиз так жаждал услышать, слова, которые сделают военачальника сыном Доминатора.

Новых рабов разместили во внутренних дворах, сообщающихся между собой и выстроенных специально для этой цели. Здесь невольники пили из кружек горячий жидкий бульон, мылись в длинных корытах и выстраивались в очередь к отхожим местам. Сегодняшнюю ночь им последний раз предстояло спать на голой земле. Завтра рабов отведут в комнаты и дадут работу.

Семья Хазов лежала на земле. Анно и Аира спали рядом, по привычке взявшись за руки. Пинто свернулась калачиком под боком у мамы, Бомен лежал с другой стороны, рядом отцом. Слишком усталые даже для семейного ритуала встречи желаний, они просто закрыли глаза, чувствуя тепло друг друга, и вскоре уснули.

Все, кроме Бомена. Юноша будто снова видел перед собой бородатое лицо Доминатора и ощущал его безграничную силу.

Скорее, Кесс. Без тебя я не справлюсь.

Бомен не хотел, чтобы семья знала, как сильно тоскует он по сестре. Именно ночью, когда дневные заботы отступали, приходила острая боль разлуки. С самого рождения Бомен не разлучался с Кестрель дольше чем на несколько часов. Он так привык ощущать ее стремительные порывы, силу ее желаний, что молчание, которое окружало юношу теперь, было почти невыносимым. Без Кесс он чувствовал себя живым лишь наполовину. И даже меньше, так как Кестрель всегда была более яркой частью единой души близнецов. Бомен тосковал по ее страстному и беспокойному духу.

Где же ты, Кесс? Вернись ко мне, я не могу без тебя.

Бомен из последних сил посылал призывы в темноту ночи. Однако где бы сестра сейчас ни была, она находилась слишком далеко, чтобы ответить.

Интерлюдия вторая. Отшельник

Огромный тис рос в одиночестве почти у самой вершины горного хребта, защищавшей дерево от постоянных северо-западных ветров. Никто не знал, сколько лет стоит здесь этот тис, но никак не меньше нескольких веков, это точно. У корней дерева бил родник с чистой водой, говорили, что он никогда не пересыхает. Именно за уединенное расположение и близость к роднику и облюбовал дерево уродливый человек с лицом, похожим на собачью морду. Ел отшельник совсем мало, зато пил очень много воды. Старый тис вообще оказался очень удобным: будучи вечнозеленым, он давал укрытие зимой и тень летом, ветки расходились от ствола под таким углом, что удалось построить маленький, но надежный домик, ну и в довершение всего с южной стороны дерева открывался впечатляющий вид.

Человек был древесным отшельником и потому, строго говоря, не мог владеть никакой собственностью. Да, он жил в уютной хижине из тростника, но сам домик ему не принадлежал. Отшельник пользовался кувшином для воды на длинной веревке, однако и кувшин не был его имуществом. Серый кот по имени Дымок, поджарый и гибкий, разделял с отшельником компанию, но кот также не принадлежал человеку, тут никто бы не усомнился. Дымок вообще был сам по себе и никому принадлежать не мог.

В то утро, когда все изменилось, отшельник проснулся с рассветом. Дымок, как обычно, сидел у окна, в котором не было стекол, и глядел на соседа с легким неодобрением.

– Я все время спрашиваю себя, – произнес отшельник, садясь на постели, потягиваясь и снимая ночную рубаху, – с чего же ты остаешься со мной? Ясно ведь, что мое общество доставляет тебе мало удовольствия.

– А я вовсе не с тобой, – отвечал Дымок. – Я просто живу здесь. А ты живешь рядом.

– Все это слова, Дымок, только слова.

Человек направился к дыре в полу домика, чтобы справить нужду. Узкая линия потемневших тисовых листьев, равно как и круг коричневой травы на земле, отмечала место, куда ежедневно низвергался маленький водопад.