Текст книги "Киссинджер о Киссинджере"
Автор книги: Уинстон Лорд
Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
Я стал спорить по этому вопросу. Я согласился с идеей о том, что этой организацией должен руководить Белый дом, но у меня не было плана. При Джонсоне Государственный департамент управлял межведомственным механизмом, тем, который существовал на то время. Поэтому на этой основе, на самом деле, я сказал бы, исключительно на основе сказанного Эйзенхауэром, Гудпастер подготовил план, а Морт Гальперин написал памятную записку о том, как должен был бы быть организован СНБ. Была задействована существующая географическая структура, а советник СНБ и сотрудники его аппарата определялись председателями собраний.
До этого существовали межведомственные группы, которые все возглавлялись заместителями государственного секретаря, ответственными за определенные регионы. Но следовало иметь в виду методы и стиль работы Государственного департамента, который в основном выдавал оперативные телеграммы, а не осуществлял стратегическое руководство, за исключением случаев, когда госсекретарь настаивает на том, чтобы сотрудники отдела политического планирования играли оперативную роль.
Кроме того, Генри, как вы намекали, Госдеп был сторонником особенных позиций, точно так, каким хотели быть Пентагон или экономические ведомства, в то время как Белый дом может быть бескорыстным посредником для президента.
Таким Никсон видел Совет национальной безопасности Эйзенхауэра, когда он был его вице-президентом, а Гудпастер был начальником секретариата Эйзенхауэра?
Да, так. И, таким образом, памятная записка, на основании которой создавалась система СНБ, была подготовлена по инициативе Гудпастера и одобрена Никсоном. Я был совершенно незнаком с бюрократическими баталиями тех времен. Я совершенно был не в курсе в отношении того, кто должен председательствовать и где. Ну, и потом, это стало большой проблемой, и люди из Государственного департамента стали сильно возражать, что усилило отдаление Никсона от них. И все это случилось в период между выборами и инаугурацией.
Итак, Никсон с самого начала знал, что хочет руководить американской внешней политикой.
Тут все было ясно. Он говорил об этом во время предвыборной кампании. Но когда вы говорите, что хотите руководить внешней политикой, то не знаете со всей точностью, что все это означает с оперативной точки зрения. Например, вопрос о том, кто дает добро финальным телеграммам или, по крайней мере, что президент оставляет для себя и что может быть передано другим странам. Поймите, девять десятых объема телеграмм не может никоим образом быть одобрено Белым домом, потому что он будет завален ими. Но Никсон с самого начала обозначил ясно, а я всеми силами поддержал его, по поводу того, что ключевые телеграммы должны получать добро Белого дома. А это вызывало некоторую напряженность.
Итак, чтобы перейти к техническому обеспечению этого дела или говорить об организационной структуре, как вы и Никсон использовали Совет национальной безопасности в качестве арбитражного органа между Госдепом, минобороны, минфином и ЦРУ?
Этот процесс занял несколько месяцев. Но на самом деле у нас была весьма систематизированная концепция, которая была выполнена с самого начала. Мы взяли в свои руки межведомственные команды. Это были группы, которые существовали для каждой темы или каждого региона. Как я сказал, мы не меняли их структуру, но поставили СНБ во главе. Вы сказали, в качестве «беспристрастного арбитражного органа», но мы не занимались внешней политикой по принципу наблюдения за процессом, в котором не участвуем.
Так, мы хотели быть уверенными в двух вещах. Что каждое ведомство будет услышано и что каждая точка зрения будет представлена, даже если она не была выработана в том или ином ведомстве. Бьюсь об заклад, но мы провели больше заседаний, чем при любой сопоставимой администрации, по вопросам вероятного направления нашего развития.
С самого начала у вас была эта серия памятных записок по вопросам национальной безопасности с просьбами к ведомствам направить необходимые данные и представить свои соображения.
Правильно. Мы начали этот процесс, рассылая вопросники по всем основным темам. Поэтому тогда мы проводили такие межведомственные совещания, и они все в чистом виде использовались на заседаниях СНБ. Но до начала любого заседания СНБ мы, сотрудники аппарата СНБ, готовили справочные материалы для президента. Обычно было два типа памятных записок. Была полная докладная записка, в которой формулировались все варианты, как мы их понимали, и история вопроса. И была итоговая памятная записка, в которой говорилось: «Это будет представлено вам на заседании СНБ и будет представлено вам в форме этих вариантов».
Встречи проводились таким образом, что на самой встрече не принималось никакого решения. Обычно встреча начиналась с того, что я обрисовывал варианты. В этом случае каждое представленное ведомство имело возможность высказать свое мнение о том, полностью ли мы в СНБ отразили его мнение. Никсон слушал все высказывания. Шла дискуссия, а затем Никсон уходил, чтобы изучить все варианты. Он обычно объявлял о своем решении в виде меморандума о решении СНБ несколько дней спустя.
Если я помню точно, документы, которые шли Никсону, включали исследовательские памятные записки, которые были довольно объемистыми. Но я бы сказал, 90 процентов из них он читал. Плюс итоговая докладная записка примерно на 5—10 страниц. Проходила дискуссия, затем встреча заканчивалась, а Никсон уходил и брал документы с собой.
Никсон как личность представлял тип людей, которые любят уединенность. Ему не нравились аргументы, высказываемые всеми подряд присутствующими без разбору, в которых ему надо было бы поддержать ту или иную сторону. Он любил выслушать довод, но предпочитал не участвовать в дебатах, в том смысле, что ему пришлось бы сказать: «Вы правы». Ему нравилось выслушивать все и обдумать все это, а затем уже высказать свое решение в письменном виде, почти как судьей Верховного суда.
Потому по практическим повседневным вопросам Никсону не нравилось встречаться с кучей народа, который не мог ничего добавить к его мыслям. Если сравнивать его со многими другими президентами, которых я видел, у него был более ограниченный график ежедневной работы и он больше времени проводил в своем убежище, созданном им в здании исполнительного управления.
Он проводил там время за чтением. Так, я мог видеть его, скажем, много раз на дню и, уж конечно, раз в день. Но там не было официального брифинга, когда мы гуляли бы по утрам и говорили: «Вот это то, что произошло в течение дня». Это был своего рода непрерывный разговор, потому что вероятность была такова, что в трех случаях из пяти он звонил мне в течение ночи или просил прийти поужинать. Поэтому это был продолжающийся разговор, который, как вы могли бы сказать, был разделен на основании того, что я буду управлять повседневным механизмом и сообщать ему о том, что случилось, и обобщать все. Он не хотел заниматься большим количеством технических деталей. Но поскольку речь шла о политическом вопросе, то он должен был знать его и хотел знать это дело. Китай был, конечно, главной проблемой. В этом вопросе он хотел бы знать все.
Мне показалось, что этот подход Никсона применялся, когда вы отправлялись на переговоры тоже, что вы направляли ему памятную записку по вопросам стратегии того, что он хотел добиться, а затем все детали переговоров оставлял на ваше усмотрение.
Ну, сначала никогда не планировалось, что я должен был бы делать на переговорах. Это не входило как-то в нашу изначальную договоренность. Но так получилось, что Никсон понял или пришел к такому пониманию, что я знаю детали бюрократической ситуации, а также знаю ход его мыслей.
Так что то, что сказал Уинстон, фактически соответствовало действительности. Мы составляли длинные памятки до моего отъезда, в которых мы говорили: «Вот вопрос, и он вот таким образом развивался, а вот к этому мы стремимся или будем стремиться». Затем мы писали отдельную служебную записку, в которой говорилось, «ниже то, что я намерен сказать, а тут то, как мы намерены отреагировать». Никсон, как правило, делал подробные пометки на них и комментарии, которые мы бы, конечно, учитывали. Но когда я уже был в пути, я отправлял ему ежедневный отчет, а он никогда не вмешивался. Я не могу припомнить ни одного такого случая.
Когда Никсон занимался такого рода процессом принятия решения, что вы сообщали министерству обороны, государственному департаменту?
В разных случаях по-разному. Изучение фактических альтернатив, по сути, возлагалось на все ведомства, потому что они были частью процесса принятия решения. Вы должны помнить, что это был период небывалых утечек. Так что наш процесс выработки вариантов, в ходе которого почти всегда имели место утечки, был очень открытым и прозрачным. Когда Никсон хотел прийти к какому-то решению, он тогда ограничивал количество участников.
Позвольте мне привести один пример. Приблизительно на четвертой неделе работы этой администрации, в субботу, состоялось заседание СНБ по политике на Ближнем Востоке. После встречи Никсон сказал мне: «Старику на самом деле очень понравится, если мы оба отправимся в Национальный военно-медицинский центр имени Уолтера Рида и проинформируем его по этому вопросу, сказав ему, в чем суть проблем». Итак, мы отправились, а я обобщил материал для Эйзенхауэра по итогам того, что случилось, и Никсон еще дал свою интерпретацию. Но он еще не принял окончательное решение. Это был воскресный вечер.
В понедельник утром весь материал о заседании СНБ был напечатан в «Нью-Йорк таймс» (заседание СНБ, о котором мы сообщили Эйзенхауэру, чтобы показать ему, что именно происходит). Мне позвонил помощник Эйзенхауэра генерал Шульц, который сказал: «Генерал хочет переговорить с вами». Эйзенхауэр использовал слова, которые я прежде с ним не ассоциировал, о том позоре, который случился, – все, что мы рассказали ему как сверхсекретную информацию, оказалось в газетах.
Тогда я сказал: «Вы обвиняете в этом меня?» Это привело к новому взрыву, когда он фактически сказал: «Держите чувства под замком. Вы работаете на свою страну». Поэтому потом я сказал: «Мы работаем всего шесть недель, и мы пытаемся проконтролировать эти утечки, но, как представляется, мы не в состоянии этого сделать». Это привело к чудовищному приступу ярости. Помните, ведь он находился в Национальном военно-медицинском центре имени Уолтера Рида с проблемами в области кардиологии. Я считаю, что его последними словами мне были следующие: «Молодой человек, это урок, который вы должны выучить. Никогда не говорите никому, что не можете выполнить работу, которая была вам доверена».
Глава третья
Открытие Китаю
Важнейшим внешнеполитическим достижением президента Никсона было открытие одной пятой населения мира. За полвека это изменило глобальную архитектонику и создало на сегодня наиболее логически обоснованные двусторонние отношения.
Теперь некоторые считают этот прорыв неизбежным, но это суждение серьезно затеняет политические реалии того времени. Вашингтон и Пекин провели жестокую войну на Корейском полуострове, а потом в течение двух десятилетий мы замкнулись во взаимной изоляции и вражде. Китай окрестил Америку своим заклятым врагом. Америка считала Китай более радикальным, чем Советский Союз.
Чтобы преодолеть эту пропасть, администрация Никсона двигалась по двум параллельным, взаимно подкрепляющим друг друга путям – в юридическом плане открыто сигнализируя об американских намерениях и устанавливая секретные прямые связи с Пекином.
Это скрупулезный, учитывающий все до мелочи процесс на протяжении двух лет достиг апогея во время секретной поездки Киссинджера в Пекин в июле 1971 года. Там в течение 48 часов две стороны согласились на проведение визита Никсона и проработали основные вопросы повестки дня.
* * *
Администрация Никсона и лично вы более всего известны за открытие Китаю. Никсон предвосхитил это за год до своего избрания в статье, которую он написал для журнала «Форин афферс», сказав, что Китай должен стать частью международного сообщества. Когда вы пришли в администрацию, у вас были те же самые мысли?
Так случилось, что мы оба оказались в администрации с мыслью о том, что это именно то, что мы хотели бы сделать. Никсон более всего размышлял о политическом значении подключения Китая к международной системе. В биографиях, которые были опубликованы, вы увидите, что на протяжении ряда лет, пока я занимался вьетнамскими мирными переговорами, я продолжал интересоваться китайско-советским спором. Так что я больше думал о том, как настроить Китай против России, хотя и не знал, как именно это сделать.
Я думал о Китае как о средстве, при помощи которого можно было бы уравновесить Советский Союз. Никсон думал, что, если будет построена международная система, Китай должен стать ее членом. Тут не было большой разницы. Это был результат имевшегося на то время у нас опыта. Мы оба решили довольно рано, что приложим усилия для того, чтобы вступить в диалог с Китаем.
Никсон направил вам памятку 1 февраля по этому вопросу, всего лишь через неделю после инаугурации.
Да. Это был твердый принцип, и мы оба, будете ли вы рассматривать его позицию или мою, полагали, что мы должны начать разговор с Китаем. Так что мы оба думали об этом.
Значение этого состоит в том, что Никсон сделал свою карьеру как антикоммунист. Кроме того, все считали, что китайско-советский альянс двух крупнейших в мире коммунистических стран был непоколебим. Когда вы и Никсон увидели, что в этом союзе может появиться трещина и произойдет открытие для США?
Мы реально укрепились в этой мысли, как я полагаю, примерно в апреле – мае первого года работы администрации в 1969 году. Прошел ряд столкновений советских и китайских войск на китайско-советской границе, и мы попросили представителей корпорации РЭНД проинформировать нас относительно значения этих столкновений. При получении карты мест этих столкновений оказалось, что большинство из них произошло вблизи советских опорных пунктов и далеко от китайских базовых центров, из чего мы сделали вывод о том, что, вероятно, именно Советы были зачинщиками.
Советы намного осложнили свою собственную позицию, информируя нас об этих столкновениях. Мы не привыкли к тому, чтобы Советы сообщали нам о своих проблемах. Потому тогда мы подумали: «Может, они пытаются создать повод для нападения на Китай». Позже оказалось, теперь мы это знаем из китайских документов, что китайцы восприняли это настолько серьезно, что отправили большинство своих министров в деревню.
Так, в течение лета 1969 года мы вырабатывали нашу позицию. Никсон и я спорили по одному вопросу: какой должна быть наша позиция в случае предположительного возникновения конфликта? Мы пришли к выводу, который был из серии связанных с необходимостью сохранения баланса сил: то есть, если не знаете, что делать, поддержите более слабого против более сильного. Как минимум, мы не хотели, чтобы Китай был оккупирован, как Чехословакия. Посему мы попросили некоторых руководящих работников в администрации – директора ЦРУ Дика Хелмса и заместителя государственного секретаря Эллиота Ричардсона – выступить со словами о том, что мы не останемся безразличными к любым попыткам захватить Китай. В то же самое время мы пытались найти место, в котором могли бы говорить или найти канал доступа к Пекину.
Я полагаю, что важно также напомнить народу, что у Соединенных Штатов не было дипломатических отношений с Китаем первые 20 лет.
А Китай фактически не имел дипломатов за рубежом, потому что они были отозваны во время «культурной революции». Мы отправились на похороны Шарля де Голля в апреле 1969 года. На приеме в Елисейском дворце Никсон сказал мне: «Китайский посол», который присутствовал там в качестве китайского представителя, «если увидите его стоящим в одиночестве одну минуту, подойдите к нему и скажите ему, что мы хотим переговорить».
Но этого так и не случилось, потому что посол никогда не оставался один. Я продолжал следить за какой-либо возможностью. Поскольку в этом мы не преуспели, пришли к мысли, что единственным другим местом, где это могло бы произойти так или иначе, была Польша, потому что там было предназначенное для этих целей место диалога с Китаем, хотя его не было в течение многих лет. Поэтому мы дали указание нашему послу в Польше – под «мы» я имею в виду, что я дал ему указание, разумеется, с одобрения Никсона, – чтобы он подошел к китайскому послу на следующем открытом мероприятии, каким бы оно ни было, и сказал, что мы хотим начать диалог.
Посол США подумал: «Это еще одна из этих дьявольских инициатив СНБ, выдвигаемых без ведома Государственного департамента», и он проигнорировал ее. Он был выдающимся человеком, между прочим, посол Вальтер Штоссель. Поэтому я попросил его вернуться в Вашингтон и прийти в Овальный кабинет. Никсон повторил указание, и Штоссель выполнил его во время показа мод в югославском посольстве. Китайский посол вообще не имел никаких указаний, поэтому он убежал, а наш посол побежал за ним и вручил ему эту просьбу.
Вы знали, что хотите установить отношения с Китаем, но у вас не было способа установить связь. Вы попытались это сделать на приеме в Париже на похоронах де Голля. Вы пытались это сделать через американского посла на приеме в Польше.
А также и через Румынию.
Итак, как вам удалось связаться с китайцами?
Ну, мы также пытались использовать французский канал. Мы отправили человека, который, как мы знали, был близок к де Голлю и был послом в Ханое, а поэтому знал коммунистическую сторону во вьетнамской войне. Мы так никогда не получили ответа и с этой стороны тоже. Так или иначе, во время мирового турне летом 1969 года Никсон переговорил с пакистанским президентом в таком духе и сказал, что мы хотим установить диалог.
Зная, что пакистанцы близки с китайцами?
Полагая. Мы не знали точно, насколько они близки, и к тому же получили ответ примерно два месяца спустя. Сейчас, в ретроспективе, можно все понять, что мы в полной мере не осознавали в то время. Китайцы считали, что это было время, когда могло произойти советское нападение на них. С одной стороны, (Алексей) Косыгин, советский премьер-министр в то время, находился в Ханое на похоронах Хо Ши Мина в сентябре, а на пути обратно, минуя Китай, изменил направление и полетел в Пекин с посланием. Китайцы полагали, что он привезет ультиматум, и поэтому они отреагировали тем, что ограничили место разговора с Косыгиным только аэропортом и только с Чжоу, а не с Мао.
А вы могли прослеживать все это? Вы знали, что такое происходило?
Мы знали, что встреча происходит, и знали, что Косыгин изменил маршрут полета. Мы не знали, о чем думали китайцы, потому что у нас не было контактов с ними. Мы полагали, что в целом ситуация могла бы завершиться взрывом. Но мы не знали наверняка. Мы не видели ультимативной части этого дела, что также не произошло.
В любом случае Китай и мы согласились на пакистанский канал. В то время Пакистан передал первое послание от китайцев нам, а затем в общей сложности в течение двух лет по пакистанскому каналу было передано целых пять сообщений.
В публичных обсуждениях это часто описывается как диалог между Чжоу Эньлаем и мной. Я занимался этим в плане подготовки проекта ответов. Но китайцы имели дело не со мной. Они имели дело с Никсоном.
Китайские сообщения были сделаны в виде рукописных текстов и поступали через посредника из Пекина в Исламабад, а затем переправлялись в Вашингтон.
Пакистанский посол в Вашингтоне вручал их в кабинете Генри.
Так, нужна была примерно неделя для доставки каждого сообщения. Мы отвечали отпечатанными на машинке сообщениями на бумаге, на которой не было никаких водяных знаков.
Так что вы могли бы отрицать их авторство.
Да. Итак, требовались недели для каждого обмена, и он с каждой стороны представлял собой текст из не более четырех или пяти предложений. Поэтому каждый обмен в своем роде был очень ценным. Каждый обмен был своего рода маневром. Он начался с китайского выражения о том, что они готовы вести диалог, но только о Тайване. Мы информировали их и говорили: «Когда мы ведем диалог, каждая сторона должна иметь возможность представить свою тему. Мы готовы говорить по повестке дня, в которую каждая сторона может внести свой вклад».
Так что постепенно китайцы согласились принять открытую повестку дня.
Это было достижение само по себе, потому что в течение многих лет они говорили, что не будут вести с нами переговоры никоим образом, до тех пор пока мы не решим сначала тайваньский вопрос.
В Женеве и Варшаве прошло 136 заседаний, которые все закончились ничем из-за этого вопроса: Соединенные Штаты требуют, чтобы Китай заявил, что он решит проблему мирным путем. Китайцы требовали, чтобы мы согласились с принципами возвращения Тайваня Китаю и что должен быть только один Китай. Поскольку ни одна сторона не была готова согласиться на условие другой стороны, эти встречи проходили совершенно безрезультатно, и Уинстон совершенно прав. Так что установление диалога было очень важно.
Вы знали, что в то время значила эта китайская уступка в отношении согласия на открытую повестку дня?
Да. Фактически президент и д-р Киссинджер не дали бы согласие на поездку в Китай любого эмиссара, если бы не было ясно, что повестка дня выйдет далеко за рамки Тайваня, что со всей очевидностью давало понять, что китайцы могли бы согласиться отложить решение тайваньского вопроса на отдаленное будущее. У них были иные мотивировки, типа поисков баланса против русских и выхода из изоляции.
Позвольте мне рассказать о наших собственных организационных проблемах. Предыдущая инициатива через Польшу завершилась тем, что китайский посол в Польше появился в американском посольстве для диалога. Фактически прошло две или три встречи, продемонстрировавшие разницу в бюрократическом подходе. Это был полуоткрытый процесс, и для каждой встречи бюрократический аппарат готовил большой документ по вопросам, которые подлежали обсуждению. Я забыл их… 10 или 15 пунктов. По каждому заседанию бюрократический аппарат хотел информировать более 20 конгрессменов и энное количество иностранных правительств.
Поэтому Никсон сказал: «Они собираются убить это дитя еще до его рождения!» И пока мы размышляли об этом, случился Камбоджийский кризис весной 1970 года, в знак протеста против которого китайцы отменили запланированную встречу. После этого мы никогда не обращались больше к этому каналу.
В то же время вы готовили свой канал по линии Белого дома?
Нет. Первые месяцы переговоров велись в Варшаве. Когда встреча в апреле 1970 года была отменена китайцами, тогда мы установили канал по линии Белого дома. Первые попытки открытия были таковыми, как я описывал их. Когда они привели к диалогу в Польше, это проходило по нормальному госдеповскому каналу. Когда он застопорился, мы вернулись к одному только каналу через Белый дом.
Итак, каким образом вы пришли к идее относительно вашей секретной поездки в Китай в июле 1971 года?
Это проходило по линии канала через Белый дом. Необходимо рассмотреть еще одну вещь. Никто в бюрократическом аппарате не стремился подключаться к переговорам с Китаем, потому что они были в ужасе от реакции со стороны конгресса и они были в ужасе от реакции средств массовой информации. И дело не в том, что СМИ будут настроены враждебно, а в том, что они заставят их давать слишком много объяснений. А посему, как только канал в Польше застопорился, я не припомню ни одного случая, чтобы Государственный департамент обратился вновь к нам и сказал: «Надо ли нам снова попытаться вернуться к китайцам?» Они, как представляется, были просто счастливы, что активность на какое-то время спала.
И, как мы уже обсудили, некоторые из их специалистов по России были обеспокоены тем, что эти заходы могли бы навредить отношениям с Москвой.
Точно. Это очень важный момент. Когда стал разрабатываться этот канал, эксперты в Государственном департаменте, особенно специалисты по России, представили последствия для китайско-советских отношений, и два из них – Ч. Болен и Л. Томпсон – запросились к президенту, чтобы предупредить его о том, что если он станет проводить эту политику и если он добьется успеха, а, как они полагали, он мог бы этого добиться, то это привело бы к войне, потому что Россия не приняла бы это.
То есть вы и Никсон понимали, что установление отношений с Китаем не привело бы к нанесению ущерба вашим отношениям с Советским Союзом, а на самом деле могло бы их улучшить?
Мы этого совершенно не понимали в самом начале. Мы полагали, что Кеннан, Болен и другие вполне могли оказаться правы.
Но существовал ряд принципов, в которые мы верили. Один из них Уинстон уже до этого упоминал. Во-первых, мы не хотели, чтобы Россия была единственным выразителем мнения коммунистического мира; мы хотели расколоть его. Во-вторых, мы хотели заняться осуществлением инициативы, которая показывала, что у нас имеется глобальное видение, а не просто региональный взгляд на Вьетнам. В-третьих, мы считали, что мы могли бы, если бы это сработало, уравновесить Китай против России. И мы полагали, что эти цели были настолько важны, что Никсон был готов рискнуть, вызвав недовольство со стороны Советов. Мы не знали, как Советский Союз прореагирует.
Никсон делал то, что он всегда делает в подобных ситуациях. Он был готов пойти на риск. Он сказал, что поступит вопреки предупреждениям тех послов, потому что, по его мнению, мы не могли ставить себя в положение, в котором Советский Союз мог бы контролировать коммунистический мир, прибегая к угрозе оккупации стран того мира. В силу этого летом 1969 года, когда была угроза китайско-советской войны, мы сделали то, что никто не ожидал. Мы сделали официальные заявления, которые давали понять, что, если случится война, мы можем проявить сочувствие жертве нападения, даже если не имеем с ней дипломатических отношений.
И, конечно, в нашем окружении в том числе.
И в том числе в нашем окружении.
Не то чтобы вы переждали этот момент, а именно то, что вы на самом деле потенциально помогли бы китайцам?
Это послало сигнал как в Китай, на той стадии, на которой мы с ними находились, а также в Россию. Так что это было очень полезно. Мне показалось, одним последним преимуществом открытия, как оказалось, было то, что мы даже знали тогда, что, каков бы ни был исход войны во Вьетнаме, он был бы двойственным и отнюдь не в духе победы типа победы во Второй мировой войне. Так, впечатляющее открытие для четверти населения мира могло бы облегчить американскому народу болезненный уход из Вьетнама и заинтересовать его предстоящими перспективами. Это также помогло бы снять зашоренность с нашей дипломатии и показать миру, что мы не парализованы от этой войны.
Правильно.
Вы имели хоть какое-то представление, когда отправились в Китай, а затем когда Никсон поехал в Китай, о том, что все это произведет такое глубокое впечатление?
Да. Мы знали, что это были одни из самых значительных событий. Но когда я отправился в секретную поездку в Китай, у нас и мысли не было о том, что конкретно ожидает нас, потому что все, что мы согласовали, было лишь то, что каждая сторона представит свою точку зрения.
Когда вы старались установить отношения с китайцами на ранних стадиях, которые вы только что описали, что происходило в американо-советских отношениях?
Политика Никсона состояла в том, чтобы поддерживать отношения с обеими странами, на самом деле мы планировали проведение двух встреч на высшем уровне. Каждую с каждой из них. Фактически изначально мы предпочли бы первой русскую встречу в верхах, и мы начали заниматься этим вопросом с Россией, которая, конечно, не знала о том, что мы планируем и китайскую встречу на высшем уровне. Советы полагали, что они смогут использовать явное желание Никсона организовать московский саммит и шантажировать нас, требуя от нас каких-то уступок в их переговорах с Германией, в признании послевоенных границ Германии.
Мы все это изменили, увязав саммит с берлинскими переговорами. Во всяком случае, когда стало очевидно, что Советы пытаются использовать саммит, чтобы вымогать больше, чем мы готовы дать, мы весь упор перенесли на проведение первой китайской встречи на высшем уровне.
Мы даже предложили русским провести первой встречу в верхах с ними в очередной раз, когда мы двигались в направлении Китая, а они отклонили это предложение. Тогда мы отправились в Китай.
Но планировали встречи мы одновременно.
Правильно, и, как только было объявлено о поездке д-ра Киссинджера в Китай, в течение нескольких недель русские согласились на встречу в верхах.
Да. Они согласились на саммит.
Таким образом, мы завладели их вниманием.
Тогда вы смешали им карты. Они рассчитывали использовать вас, а вы использовали их?
Да. Но важно то, что Никсон пошел по этому пути, даже несмотря на то, что он считал, что возможна китайско-советская война, и даже несмотря на то, что он считал, что в определенный момент обе встречи в верхах были в неопределенном состоянии и мы могли бы провалить их обе.
Какова была ситуация в Белом доме на то время? Вы поставили все на китайскую встречу в верхах и советскую встречу на высшем уровне, а они обе могли завершиться провалом. Это было напряженное время?
Ну, мы полагали, если вы прочтете китайские документы внимательно, они определенно двигались к открытию для нас. В любом случае таким было наше убеждение. Но время было весьма нестабильное.
И китайцы тоже чувствовали себя изолированными. Я полагаю, что они представили себе, что если они откроются для нас, то Европа и Япония примут участие в этом деле. Они войдут в Организацию Объединенных Наций. В дополнение к установлению баланса с русскими, как я полагаю, они пытались использовать нас, чтобы выйти из изоляции.
Несомненно, у них были свои собственные цели. Но их главным страхом в первые несколько лет наших отношений было нападение со стороны Советского Союза. И они хотели, чтобы мы стали противовесом, не признавая того, что именно это было их целью.
Итак, отношения были таковы: Соединенные Штаты преследовали свои собственные цели; китайцы имели свои собственные виды. Они совпадали. Китайско-советский раскол вы смогли распознать довольно рано и использовать его.
Если вы посмотрите на начало работы администрации Никсона и кто-то сказал бы тогда, что в пределах весьма небольшого периода времени мы собираемся улучшить наши отношения как с Советским Союзом, так и с Китаем, а потом собираемся провести большую серию переговоров с Советским Союзом после нашего открытия Китаю, то люди сказали бы: «Это абсолютная фантазия».
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?