Текст книги "Прими объятья стен"

Укрывшись перьями, прими объятья стен

1

Огромные белые ленты словно неприкаянные призраки кочевали среди мрака покоренного города. Нежный шелк их печально укрывал безжизненные дома и сочувствующе ложился на искалеченные улицы. Загадочно простирался куда-то ввысь, уходя от ищущего взора в недостижимую темень беззвездных небес. Бесцветные полосы лент являлись неотделимым продолжением всесильного ковена – были его безмолвными вестниками, слепыми ищейками, безучастными проводниками в посмертие. Влачась по заснеженным переулкам, они неспешно искали осколки уцелевших смыслов. Выжидающе замирали перед пустотой растрескавшихся окон и тревожно вздрагивали, стоило им почувствовать шаги смельчака дерзнувшего нарушить тишь вековечной ночи.

Ковену были необходимы плоды фантазий уцелевших сновидцев. Их замысловатые изобретения, диковинные безделушки и недодуманные мысли. Ради них он безжалостно сдирал целые районы. В мгновение ока развоплощал кварталы, оставляя на их месте непостижимую чернильную пропасть.

Сизый город был истерзан и измучен. Порезанный на клочки и опутанный паутиной бледных лент он доживал свои последние дни, утопая в сумраке и стуже, что были неизменными спутниками неведомых вторженцев.

2

Снежинки падали в объятья темной мглы.

Невозможная тишина сжирала разум.

Лиам сжимал в руках трехструнный калейдоскоп – причудливую детскую игрушку, дающую понять слишком многое об укладе здешней жизни. Это была опоясанная струнами трубка несочетаемых оттенков, внутри которой позвякивала цепь сомнамбулических линз. С помощью таких побрякушек сновидцы с первых лет жизни учились протягивать руку за пределы звездной завесы, мечтая стать увенчанными славой первооткрывателями. Задорная непринужденность вела их вперед, подстегивая заходить в своих выдуманных странствиях все глубже и дальше – в самые недра запредельных мыслеформ и незнакомых пространств. Взращенное в них любопытство всегда требовало большего. Они жаждали увидеть и попробовать на вкус все цветовые диссонансы. Желали притронуться к фигурам и образам что казались невозможными. Грезили о небывалых лунатических машинах, которым было под силу связать несвязуемое.

Но вместо этого они лишь нащупали чужую жадно ищущую руку, не успев при этом отдернуть своей.

Ковен.

С его появлением все стало по-другому. Благоденствующий город превратился в свою жалкую блеклую тень. За считанные месяцы он увял и разложился, а тщедушные останки его теперь были укутаны в колючий саван из снега, ночи и несчастий. Казалось, что даже воспоминания о былых днях истирались из хрупкой людской памяти, оставляя разве что эти цветастые безделушки вроде калейдоскопа. То ли памятный хлам, то ли спасительные сновидческие ориентиры, утаившие в себе отголоски чужих мечтаний. Сохранившие отблеск сиюминутных грез и надежд, в которые можно было крепко вжаться. В которые можно было уйти хотя бы на несколько обманчивых мгновений.

Стоит лишь только протянуть руку.

Как тогда.

Как прежде.

Сладостное наваждение, привороженное калейдоскопом, предательски рассыпалось. Отпускало одурманенный разум Лиама, так и не позволив ему увидеть желаемое. Он вновь чувствовал свое изнывающее тело. Осознавал себя лежащим в неудобной позе посреди запустелой комнаты и лишь немного, совсем немного был где-то там, где ему хотелось быть больше всего на свете. Но чем больше он думал о подло ускользающем мороке, тем быстрее его рваные образы истлевали и превращались в ничто. Сон нельзя было удержать и насильно упрятать в тесную клеть. Не было такого узилища, не было аркана, не существовало осколка волшебного зеркала, способного вспороть суть предрассветных мгновений и выдрать оттуда блеск нерожденного сна, сокрытого на изломе всяческих смыслов.

Пребывая в помрачении, Лиам не заметил, как слишком сильно сжал в своей руке трехструнный калейдоскоп. Хрупкая игрушка надломилась под столь ярым натиском и осколками небывалых линз вонзилась в ладонь юноши. Боль вмиг отрезвила его. Кровавой россыпью утянула обратно в действительность. Обуяла нестерпимой тишью мертвого дома, в котором он томился уже столько слипшихся воедино ночей.

Раздраженный, Лиам поднялся на ноги и переступил через бортик чугунного резервуара, в котором напрасно провалялся столько времени. Запустелая ванна, поросшая то ли водорослями, то ли мхом, осталась позади него. Лишенная всяческих труб и здравомыслия она была лишь странной причудой юноши, ибо, выволоченная на середину комнаты она уже давно использовалась им скорее как лежбище.

Затемненная комната сменилась тесной утробой коридора. Коридор же вскоре привел Лиама на кухню. Руки его машинально обыскивали погрязшие в пыли и тлене пустые ящички. Он не надеялся отыскать в них что-нибудь полезное, просто ему нужно было успокоиться.

– Я не знаю, что мне делать дальше. – Произнес он, обращаясь к стенам и вздрагивая от того, насколько громким показался его голос среди всей этой гробовой тишины. – Слышишь меня?

Стены ответили на его зов.

Единичный металлический лязг, и вот, за плотно зашторенным кухонным окном что-то возникло. Появилась чья-то тень с неровными, всклоченными очертаниями. Лиам заметил это, подошел к проему, но не спешил отодвигать занавесь.

– Позволь мне забраться дальше. – Проговорил юноша, уставившись на подрагивающий силуэт загадочного гостя. – Направь меня ближе к центру города. Ты ведь знаешь пути, ты ведь можешь провести меня.

Темное пятно взволнованно зашевелилось своими извивающимися отростками, словно по другую сторону стекла находился клубок из червей. Слова человека явно были ему не по душе.

– Изъедят. – Послышался вдруг надрывный голос явившегося существа. Мерзкий скрежет. Кромсавший душу скрип и свист, едва различимый человеческим ухом. – Сдерут.

Лиам наконец схватился за потускневший лоскут шторы, опасливо приоткрывая ее. Безликая клякса вдруг обрела свою форму. За стеклом юноша увидел неприятное исчадие в обличье огромной птицы, имевшей все внешние признаки обычного голубя. Но вот только слишком уж крупным он был для него. Слишком болезненным для того, чтобы вообще продолжать жить. Создание это казалось до невозможности измученным. Среди ободранных и слипшихся темно-серых перьев беспокойно сновали изъедающие поредевший пух клещи. Истлевший хвост окончательно расплелся на разноразмерные тонкие ленты, влачащиеся за птицей дюжиной вьющихся обрубков. Эти искореженные хвосты были похожи на крысиные. Более того, если присмотреться, то даже среди всей этой нескончаемой темени можно было убедиться в том, что они действительно были крысиными.

Но вот взор этого порождения был ясен и кошмарен. В самую душу глядели его налитые краснотой округлые очи. Два багряных омута, из которых лишь один неизменно был на виду. Ведь птица всегда пристально наблюдала за юношей, повернув свою голову боком.

– Я сам себя сдираю. – Воскликнул Лиам, протянув в сторону исчадья пострадавшую от линз и лопнувших струн окровавленную руку. – Сам себя изъедаю. Хочу почувствовать хотя бы еще раз дуновение вечернего ветра. Услышать крики играющих на площадке детей. Увидеть, как наш город живет.

– Умертвят. Друга. – Неприятным лязгом изъяснился жуткий голубь. – Остаться. Одному. Страшно.

– Все это время мне удавалось этого избегать, птица. Приведи меня туда. Пусть путь будет лежать через содранные районы. Пусть там будет сам ковен. Я хочу найти ту вещь, что позволит мне вернуть все как было.

– Будь. По-твоему. – Исчадье несколько раз нервно ударило по подоконнику своим клювом. – Свет. Ищи.

Взмах ободранных крыльев, резкий лязг когтей о металл – создание исчезло также внезапно, как и появилось. Теперь его место занял вид одного из мертвых домов, находившихся чуть поодаль. Лиам невольно сосредоточил на нем свой встревоженный взгляд. Оглядел ровные ряды потухших навеки оконцев, пересчитал зачем-то этажи. Их все еще было девять, будто тот, кто придумал их страшился перейти какую-то негласную черту.

Затем, воодушевившись птичьим обещанием он полностью одернул шторы, раскрывая перед собой удручающий пейзаж обескровленного города. Лиам увидел нескончаемое нагромождение абсолютно одинаковых сизых многоэтажек, погребенных под толщей обрушившейся наземь ночи и звенящего беззвучия. В глаза явственно бросались содранные кварталы – уродливые клочья беспредметной пустоты. Когда-то там тоже высились эти угрюмые прямоугольные строения. Панельки, как их почему-то называли. Говорят, что это был один из первых образов, вытянутых кем-то из-за завесы. Невзрачные, но такие родные дома – неизменный трибьют самым первым сновидческим чудесам.

Среди этого единообразия инородным светлым пятном проступал дворец ненавистного ковена – огромное бесформенное здание, будто слепленное кем-то из белоснежного воска.

Продравшаяся из плоти разлагающихся улиц незапятнанная кость.

Мраморная светлица, ставшая неприступным пристанищем для чужаков.

В воздухе кружили колючие снежинки. Подрагивали на ветру бесцветные ленты, простершиеся к пучине украденных небес. Лиаму нужно было собираться и идти искать свет в одном из безжизненных окон. Он знал, что птица с багровыми глазами подскажет ему, где спрятаны трехструнные калейдоскопы, паровые компасы и раскраски с саморожденной демисферой. Магия этих предметов способна одарить отчаявшегося сновидца сонмом вожделенных чувств. Всучить ему выдранные из кургана вчерашних дней призрачные воспоминания, в чьих закутках еще могло остаться немного растекшихся красок.

Но Лиаму был желанен лишь один единственный миг из канувшего прошлого. Тот странный вечер, потонувший в фиолетовом зареве и тревожном шелесте каштанов. Вечер, когда он совершил свою самую непростительную ошибку.

3

Стены бетонного саркофага безжалостно теснили ее, норовя выдавить душу.

Но разве у Незнакомки может быть душа? Ведь для всех она прослыла невежественной тварью с костлявым нутром, не способной ничего увидеть. Ничтожной ошибкой, для которой были закрыты все двери. Беспризорной прокаженной, лишенной дара протягивать руку за звездную вуаль. В мире, где каждый был чудотворцем, Незнакомке была отведена поистине незавидная роль. Ей было уготовано до скончания века скитаться среди цветастых оконцев сизого города, оберегая надежды на то, что она была не одинока. Что ее очередной день на этом пропащем свете был прожит не зря.

Но затем, произошло нечто непредвиденное.

Явившийся извне ковен затмил своим белокаменным дворцом звездную заверть, превращая всех заносчивых сновидцев в слепых обреченных, не способных придумать хоть что-то самостоятельно.

С тех пор больше не было никаких идей, вытянутых из запредельных пространств. Никаких чудес. Никаких новых безделушек и изобретений. Никаких лунатических машин. Только лишь великий жор ковена – где покоренный город был всего-навсего лакомой тушей, сочащейся всецветной кровью грез.

И лишь Незнакомка была не по зубам вторженцам, ведь нутро ее действительно было костяным. Она была способна ходить там, где другие обращались в ничто. Миновать влачащиеся по асфальту белые ленты. Бесстрашно касаться проклятой темени содранных кварталов и лицезреть ту неведомую силу, что повелевала расползавшейся по городу пустотой. В этой смоляной гуще она обличала все страхи ковена. Убеждалась в том, что он не был всесильным. В том, что он был уязвим.

Все последующие дни посла катастрофы она ради смысла и цели вытаскивала из отворивших свои двери домов бессмысленные безделушки. Множила вокруг себя эти странные реликвии почивших визионеров, не дававших воспоминаниям о былых днях превратиться в ничто. Ведь спасенные от развоплощения вещицы являлись истонченными нитями, связывающими лоскутное полотно смыслов воедино. Исчезнут все – скроенный из противоречий город лишится не только своего будущего, но и прошлого.

Незнакомка сама не понимала зачем делала все это. Но точно знала одно – впервые за всю свою жизнь она не ощущала себя бесполезной. Ведь каждый новый день приближал ее к вожделенной цели – тропе ведущей к погибели ковена. Дороге к скрюченной обители из ее давних воспоминаний, чьи отвергнутые своды были испещрены непозволительной тайнописью и осыпаны осколками разочарований.

Она чувствовала, что исход был совсем близок.

Ведь сегодня произошло нечто невероятное.

Незнакомка увидела рождение странного знака, не являвшего себя уже целую вечность. На массивной стене далекой девятиэтажки ожила вдруг одна из сотен давно оставленных стекляшек. В одном из зданий загорелся тусклый оконный свет. Вспыхнул с легкой непринужденностью давно минувших лет, будто ничего плохого никогда и не происходило.

Незнакомка знала, что в этом как-то замешаны уцелевшие сновидцы, тоже жадно ищущие оставшиеся безделушки. Но ей еще никогда не удавалось опередить их. Странная, непреодолимая сила вечно мешала ей добраться до пробудившихся домов. Обрушивала перед лицом фонарные столбы, защелкивала ржавые замки, с презрением направляла в девичье лицо груду жухлых листьев. Все это было нелепыми пакостями, больше похожими на череду неудач. Ковен не разменивался на такие смехотворные мелочи.

Похоже, что кто-то иной не желал, чтобы она добралась до вернувшегося из посмертия оконца.

Но сегодня… сегодня Незнакомка была уверена, что этот свет зажегся только лишь ради нее.

4

Лиам осторожно ступал по переулку, продвигаясь вперед средь облезлых деревьев и подернутых тонким слоем снега дворов. Часто озирался по сторонам и замирал, завидев проплывавшую вдали белую ленту. Держался близ сизых домов и крепко вжимался в их бетонные грани, отыскивая в них столь нужное успокоение.

– Что будет ждать меня в том доме, птица? – Негромко вопросил юноша, не способный больше терпеть давящее беззвучие улицы.

На этот раз покровительствующее ему исчадье ничего не ответило, оставив наедине с собственными мыслями и страхами. Сейчас их было слишком уж много, ведь Лиам попросту не узнавал столь родных для него районов. Из разноцветных окошек были выдавлены все краски, выдраны все радостные голоса, а обезлюдившее, вывернутые наизнанку улицы были заживо похоронены под обманчивой толщей этого безмятежного покоя. От зрелища этого хотелось отвернуться прочь, закрыть глаза руками, задернуть шторы, забраться в ванну и утешать себя надеждой на то, что очередная заключенная в безделушку мечта станет той самой. Заветной. Спасительной.

Но сейчас, Лиам был в самом жерле своего страшнейшего кошмара. И ноги несли его в неизвестность. Вели его мимо снующих повсюду лент, занесенных снегом детских площадок и поваленных наземь столбов с фрактальными фонарями.

Вдруг, странная пустота предстала перед ним непреодолимым барьером, сменяя неуемное волнение настоящим безрассудством и потерянностью.

Он подошел ближе к этому темному рубежу, понимая, что перед ним находилась вовсе не смертоносная пропасть содранного квартала. Это была граница их города, после которой больше не было ни домов, ни улиц. Там простерлась во все стороны нетронутая равнина, вглубь которой уходила широкая дорога, придуманная и построенная кем-то неведомым. Сколько Лиам себя знал она всегда была здесь. Целую вечность неизменно тянулась к недостижимому горизонту. Пугала своей неизвестностью и бесцельностью. Зачем она вообще существовала, если кроме их города больше ничего и никогда не было? Куда она вела? И почему за все это время он не рискнул уйти прочь из мертвого города, шагая в неизвестность вдоль пустующих обочин?

Быть может, стоит сделать это сейчас? Забыть про все эти калейдоскопы, забыть про ковен, забыть про предавшие его сны и горькие ошибки, совершенные под сенью каштанов.

Лиам сделал шаг вперед. Пересек черту родного города и ступил за его обусловленную грань. Ощутил внутри себя что-то странное. Будто тяжеленный камень свалился с плеч, или, наоборот придавил его, размозжив все нутро. Отрекаться от самого себя было сложно.

– Друг. Сбился. – Донесся знакомый скрежет за спиной. Неужели. Неужели голубь с крысиными хвостами наконец прилетел, возвращая былую решительность и почивший блеск надежды. – Торопись. Ищи. Свет.

Обрадовавшийся Лиам обернулся, завидев неподалеку краснеющее птичье око. Транс, окутавший его разум слабел, сменившись пониманием того, что все, что он делал сейчас, было нелепой ошибкой. За городской границей ничего нет. Дорога была ложью. Обманом. Ведь, будь в ней хоть малейший смысл – ковен бы давно пожрал ее. Содрал каждую пядь без всяческого следа, по своему обыкновению не оставив даже воспоминаний.

– Прости, птица. Меня унесло не в ту сторону. – Оправдался Лиам.

Оживший взор принялся искать зажженное ради него окно. Вот оно, совсем рядом. Оставалось миновать буквально несколько корпусов. Пробежать мимо стройного ряда неотличимых друг от друга подъездов и ни за что не отрывать глаз от стеклянного ориентира.

Двери девятиэтажек всегда были для него открыты. Скупо покрашенные ступеньки непринужденно сменяли одна другую, словно он парил над ними. Череда лестничных пролетов осталась позади, подводя к приоткрытой двери в одно из покинутых жилищ. То самое, в котором томилась ожидавшая своего часа плененная мечта.

Пальцы обхватили дверную ручку, привычно потянули ее на себя, но та к неожиданности, распахнулась с неимоверной силой, сшибая Лиама с ног. Безудержный шквал вырвался к нему навстречу, представ перед взором стремительной тенью. Разум едва лишь успел уловить человеческие очертания. Понять, что кто-то выбежал из квартиры, в которую было предначертано попасть ему.

Самонадеянная тень пронеслась мимо, принявшись спешно спускаться вниз по ступенькам. В руках ее тихо пела похищенная безделушка. Источала звездную дымку. Жалобно звала Лиама.

– Мое! Э Т О М О Е! – Не узнав собственного голоса воскликнул юноша. Глаза его вспыхнули багровой ненавистью. Конечности налились небывалой силой. – О Т Д А Й М Н Е!

Поднявшись, он ринулся в погоню за наглым вором. Закружились перед его глазами ступеньки и решетчатые перила. Грохотнула ведущая в наружность дверь. Он уже мчался по заснеженной улице вслед за тенью, минуя умерщвленные подъезды и ослепшие окна. Желая вернуть себе свое, он не обращал внимания на растелившиеся по асфальту белесые ленты и обступавшие его со всех сторон непроглядные пропасти, незаметно сменившие угрюмые дома.

Тень, умело снующая среди рубежей содранных кварталов, вскоре добилась своего.

Одна из потревоженных бесцветных лент вздымается прямо перед Лиамом. В мгновение ока настигает его. За один удар сердца окутывает собой точно пеленой. Становится саваном. Второй кожей.

Душит и вдавливается в плоть своими невидимыми жвалами. Проглатывает в свет, порожденный мраморным солнцем. Струится и плавится новорожденной пропастью. Изъедает. Сдирает.

Развоплощенный квартал топит сновидца в своей нескладной сути. Издевательски расчерчивает агонизирующим постоянством и помечает лимфой инородного тумана. Пробует на вкус скол и всколых жизни своими мерзкими отзвуками, выворачивающими соцветьями. Ощетинивается и пронзает удушливой истерией подобно каленому жалу. Мертвецкой занавесью самонадеянно смыкает податливые веки, позволяя зачем-то всмотреться в свое полуденное чрево, презревшее всяческий исход. Клокочущий перекресток, свитая в узел безглазая ось, увенчанное окостенелыми мыслями предсердие. Пожравший сам себя дурной мираж, исторгший из своей глади корчащихся, извивающихся отродий, подражавших всем и никому одновременно.

Выплакав душу, гаснешь, словно засыпаешь.

Рассыпаешься, будто всегда был снегом.

Лиам, зачем ты опять явился к этому уродливому дому, где все играют в смерть?

Помнишь, что сновидцы мечтают о лунатических машинах?

Знаешь, что хотят сделать?

Связать несвязуемое.

Лиам, птица показывает окна, ведущие к звездовороту.

Другом тебя считает.

Не хочет, чтобы ты приходил в дом, расчерченный красным, ведь он кривой, скрюченный и перекошенный как разочарование.

Это ведь там? Там, среди каштанов и скрипа качелей ты отвергнул человека, доверившему тебе свою тайну?

5

Дурное наваждение гневно растрескалось слепяще-красными узорами и осыпалось. Отпустило одурманенный разум Лиама, так и не позволив ему сгинуть в бессмыслье. Он чувствовал свое изнывающее тело, осознавая себя продирающимся средь русел ненавидящей его пропасти, где каждая крупица пространства жаждала исторгнуть чужака прочь. Словно в овеянном дымкой зеркале, он видел впереди ровные очертания сизых домов. Клочья кружащего в воздухе снега, что был не снегом вовсе. Привычный мир мрел совсем рядом, стоило лишь сделать еще несколько шагов.

Тело юноши вывалилось из чернильной бездны. Рухнуло на промерзлый асфальт. Целое, практически невредимое.

Невозможно.

Тень, ошарашенная подобным зрелищем, встала на месте точно вкопанная. Глядела иступлено на пережившего развоплощение сновидца, не веря, что все это происходит взаправду. Так ведь не бывает. Все зазнавшиеся лунатики были напичканы чудесами. Что не так было с этим? Почему ковен выплюнул его?

Темнота пропасти, точно водная гладь, непреодолимой стеной трепетала неподалеку. По поверхности ее все еще расходилась тревожная зыбь от исторгнутого Лиама. Сам он лежал совсем рядом. Глядел в исполосованное белыми лентами небо, извивался, невнятно бормотал себе что-то под нос.

Тень, опустившая капюшон и ставшая Незнакомкой, подобралась поближе.

– Наш диалог должен быть странным, лунатик. – Проговорила она, остановившись в нескольких метрах. В руках ее виднелась украденная безделушка в виде аквариума с застывшей механической рыбкой внутри.

Лиам нашел в себе силы чтобы приподняться. Осмотрел ошалелым взором вещицу в руках девушки, а затем и ее саму. Волосы его были взъерошены. Лицо было серым, под стать домам что были ему столь дороги.

– Ты жива? – Произнес Лиам с трудом. – Но как? Почему?

– Тебе ли не знать кто я такая, лунатик. Ковен мной брезгует. – Незнакомка покачала головой. – Лучше скажи, как ты отделался от ленты? Как пережил темноту? И зачем так рискуешь ради этого дурацкого аквариума с рыбкой, которая даже не шевелится?

– Я могу ответить, но вряд ли ты поверишь. – Надрывно выговаривал Лиам слова, словно перестал понимать их значение. Все глядел на Незнакомку, словно на какое-то диво или избавление.

– Что же, мне очень интересно что с тобой не так. – Вздохнула она, обнимая круглый аквариум, потерявший всяческое значение.

– Тот давний вечер, из времен, когда нам не нужно было умирать. Он не дает мне покоя. – Продолжил Лиам, чувствуя, как жгутся внутри него невысказанные слова. – Ты ведь помнишь его, Лиандель? Тот вечер. Каштаны. Скрюченный дом с красными письменами. Фиолетовое зарево. Скрип качелей и детский смех.

Услышав свое настоящее имя, девушка вздрогнула и помрачнела. Лучше вгляделась в лицо сновидца, что доселе казалось ей совершенно непримечательным. Узнала в нем кого-то из прошлого и помолчав несколько мгновений едва заметно кивнула.

– Я бы хотел сделать все иначе. – Уверял Лиам. – Все это время хотел. Исправить то, что можно было исправить.

– Поэтому ты хочешь отнять мой аквариум? – Произнесла Лиандель, отвернувшись прочь от юноши и темной пропасти за его спиной. Она задумчиво уставилась на высящуюся неподалеку серую многоэтажку.

– Он мне больше не нужен, когда есть ты. Но поверишь ли ты мне?

– Поверю. Потому что, благодаря своей былой ошибке, ты вышел живым из содранного квартала. Увидел, что такое ковен. Был им отвергнут, ибо твое нутро полнится не сладкими грезами и мечтами, а отчаянием, сожалением и болью. – Лиандель вымучено усмехнулась. – Теперь ты понимаешь, почему я для него как кость в горле?

– Но зачем тебе наши безделушки?

– Хочу уберечь этот треклятый город, ведь он мне тоже родной. Делаю это как умею, но едва ли у меня получается что-то кроме спасения разметавшихся повсюду останков вашей былой жизни. – Ответила девушка и крепче вжалась в аквариум. Ей было сложно переступать через ставшее ей родным недоверие, ведь оно грудой незримых ножей было глубоко всажено в самую ее душу. – Мы с тобой действительно связаны, лунатик. Тот неправильный дом, возле которого мы молчали в ожидании закатов. Обитель разочарований, которую я ищу все это время. Измученные ложными идеями сновидцы приходили туда умирать. Отравленные страхами и недопустимыми одержимостями они собственноручно запирали себя в пустых комнатах словно в гробницах. Там, испуская свои последние вздохи они впервые неосознанно породили что-то самостоятельно. Не вытянули чудесным образом из вашего звездоворота, а создали здесь, в нашем городе. Сами. Сделали нечто насквозь пропитанное горестной человечностью. Что-то совершенно убийственное для ковена. Его страх. Его смерть.

– Я не понимаю. – Ответил Лиам, все еще сидя на земле. Глаза его неотрывно взирали на Лиандель, словно он все еще опасался того, что она была ненастоящей. Позади нее виднелся силуэт панельки, тонувшей в сумраке ночи. – Человек не в силах придумать что-то сам. Сделать что-то сам. Сам он может разве что только умереть.

– Вы смешные, лунатики. Смотрите вечно на что-то, что было сотворено не для вас. Тянете руки свои и носы туда, где вас вовсе не ждут. Но за столько лет так и не удосужились понять, что дремлет внутри вас самих.

– Может быть ты просветишь, раз так?

– Ты бы увидел все сам, явившись к неправильному дому. Но путь туда уже давно утерян. Все вокруг него содрано. Окружено пропастями. Не пройти.

– Не утерян. Это не так. – Возмутился Лиам, поднимаясь на ноги и опасливо озираясь на стену из черноты позади него. Он был уверен, что существовал еще один путь, лежащий через все мыслимые пространства и мнимые обстоятельства. – Дай мне свою руку, Лиандель. Позволь мне увидеть мой последний сон.

Наконец, девушка повернулась в сторону юноши, поглядев на того с неприкрытым сомнением. Практически в это же мгновение за ее спиной возник малоприметный свет. Россыпь потускневших окон соседней многоэтажки тревожно замерцала и тут же погасла. Моргнул неподалеку поваленный наземь уличный фонарь, закружили в воздухе перья и палые листья. Что-то багровое пронеслось совсем рядом.

Вернулась к Лиаму незваная птица, влачащая за собой дюжину крысиных хвостов.

Но сейчас он не обращал внимания ни на что, кроме руки Лиандель, наивно протянутой в его сторону. Прямо как тогда. Как прежде. Как в тот вечер, когда она доверила ему свое имя.

Кто бы мог подумать, что его мечта будет заключена не в овеянной звездным маревом безделушке, а среди изморенной плоти и разбитой души отверженной Незнакомки.

Вот оно – его искупление.