Текст книги "Золотые земли. Птицы Великого леса"

Глава 9

Степи, вольный город Дузукалан

Месяц лютый

– Я не женюсь на тебе.

– Тогда мой отец отрубать тебе голова, – Чичак сердито сверкнула тёмными глазами. – Ты, княжьич, другого выбора не имеешь.

Вячко сжал кулаки, сдерживая рвущийся наружу гнев. Девчонка смотрела на него с превосходством и явно наслаждалась его унижением. Он сидел перед ней на полу, на прогнившем соломенном тюфяке, потому что стоять уже не мог. Грязный, побитый, голодный. Чичак гордо задирала голову, придерживая дверь темницы – в любой момент она могла её захлопнуть и отрезать Вячко от всего остального мира. Он был в её власти.

– Послушай, – выдохнул Вячко отчаянно. – На что тебе я? Княжества у меня нет, богатств особых тоже. Мне нечего тебе дать. Разве твой отец не найдёт тебе жениха получше, да к тому же твоей веры? Тебе ведь придётся предать свою богиню и принять слово Создателя, если выйдёшь за меня замуж.

Девушка молчала, упрямо поджав губы. Вторак слушал их спор, тихо сидя на своём тюфяке и кутаясь в шерстяное одеяло. Заговорить с дочерью хана сам он не смел.

– Тебе есть время до утра, – непреклонно сказала Чичак. – После ты говорить со славный хан Барджиль. Лучше ты давать хороший ответ.

Она развернулась, хлопнула дверью и ушла прочь, топая каблуками сапожек. Служанки засеменили следом. Опустился тяжёлый засов. Вячко увидел, как мелькнул за решёткой здоровяк с кривым длинным мечом на поясе.

– Зато нам дали еду и одеяла, – грустно вздохнул Вторак.

Вячко медленно прилёг на свой тюфяк, натянул до самого подбородка провонявшее сыростью одеяло. Тело ломило от боли.

– Можешь всё съесть, я ничего не буду.

– Нельзя так, княжич, нельзя, – вздохнул колдун. – Тебе нужны силы.

Вячко, кряхтя, как старик, перевернулся на бок, чтобы видеть собеседника.

– Рассказывай. Как ты сюда угодил?

Вторак угрюмо скривил губы.

– Да что тут рассказывать. Когда ты, княжич, выкинул меня в окно, я сначала от удара чуток растерялся, а потом в себя пришёл, побежал скорее за забор, а там меня уже ждали. Мешок набросили на голову, вот и всё.

– Это были те же люди, что напали на нас?

– Не знаю.

Хан Барджиль мог и подстроить всё намеренно, чтобы выставить себя спасителем княжича. Зачем храму Аберу-Окиа было впутываться во всё? Чтобы самому отдать кагану Шибану? Но тогда зачем его отвезли за город?

– Не знаешь, выжил ли кто ещё из наших?

Вторак молча помотал головой. Вячко не хотел произносить этого вслух, но всё же сказал:

– Я видел, как Горазд и Зуй погибли.

Долго оба молчали. Колдун подвинул ближе к себе деревянный поднос с двумя мисками тушёного мяса и хлебными лепёшками. Неохотно, через силу начал жевать.

– Насчёт Синира я не уверен, – после затянувшейся тишины сказал Вячко и громко сглотнул. В горле встал ком, и в носу защипало.

Он с удивлением заметил, как затряслись его руки, и спрятал их под одеялом.

– Что мне делать?

Вторак прожевал кусок мяса.

– Тебе и правда нужен мой совет, княжич?

– Мне больше не у кого спросить.

Колдун не обиделся.

– Бери дочь хана в жёны, княжич. Она знатна, богата, её отец поддержит твою власть, когда придёт время.

– О чём ты?

– Хан Барджиль из знатного древнего рода, он вместе с другими ханами прежде правил городом, – рассказал Вторак. – Он богат, его корабли плавают до Благословенных островов и даже, говорят, до Лойтурии. А ещё у Барджиля нет сыновей, только дочери. И самая любимая из них – Чичак. Об этом каждый в Дузукалане знает.

Складно он сказывал. Даже слишком.

– Но?

– О чём ты?

Вторак сидел, сгорбившись над миской, и вид у него был виноватый.

– Договаривай, – велел Вячко.

Колдун опустил миску на поднос, облизал жирные пальцы.

– Что бы я ни сказал, княжич, а выбора же у тебя нет.

– Договаривай.

– Мать Чичак не жена хана Барджиля, а наложница, незнатного рода, да к тому же иноземка. Так что пусть народ славит ум и красоту Чичак, а отец щедро одаривает нарядами и украшениями, но знатный мужчина в Дузукалане не пожелает её себе в жёны.

С губ сорвался смех. Горький, злой.

– А мне, значит, сойдёт, я же сам сын простолюдинки.

Вторак избегал его взгляда.

– В Ратиславии о Чичак не будут знать ничего, кроме того, что отец её славный хан из Дузукалана. Барджиль любит дочь, он отдаст за неё богатое приданое и людей для войска.

– И что с того? Она незаконнорождённая, незнатная, а значит, и моё имя будет опозорено.

– Хан даст людей тебе, княжич, а не твоему брату. Думаю, Барджиль поможет тебе сесть на княжение.

– Великий князь посадит меня на княжение. Мой брат, – мрачно поправил Вячко, хмурясь от боли.

– А если нет? Если тебя оставят без земель? Барджиль добьётся, чтобы у его дочери были богатые владения и достойный муж. Он сделает тебя большим человеком, княжич. Такие люди, как хан Барджиль, о государстве думать не будут, не подумав о себе. А ему польстит, если его зятем станет ратиславский князь.

Вячко подумалось, что Вторак снова недоговаривал, но на этот раз не стал допрашивать. Взгляд его мутнел, расплывался, а от запахов мяса, лепёшек, пота и крови мутило.

Догорала масляная лампа, оставленная в углу.

– Я не хочу брать в жёны женщину, которую не люблю, – Вячко не знал, произнёс ли он это вслух или только подумал.

Колдун ему не ответил. Он снова громко жевал, и княжич закрыл глаза, прислушиваясь к этому звуку.

По полу гулял ветер. В подвалах было холодно, влажно. Воздух стоял спёртый. Добрава ступала по камням тихо, почти неслышно. Она умела незаметно красться, научилась за время службы во дворце.

Она скользнула к Вячко под одеяло, прижалась сзади, согревая теплом, касаясь едва ощутимо губами шеи, уха, щеки.

– Я люблю тебя, – прошептал Вячко, и слёзы выступили у него на глазах, он не мог ничего видеть перед собой, лампа давно погасла, и в темнице стало совсем темно, но он чувствовал горячие девичьи руки, обнявшие его сзади. – Я так тебя люблю.

Добрава молчала, она не могла ответить, не могла с ним заговорить.

Больше никогда.

– Прости, прости меня, пожалуйста.

Пальцы провели по его волосам, опустились ниже, и ладонь коснулась груди в том месте, где билось сердце. Вячко сотрясался от слёз, а Добрава молчала.

– Прости, – повторял он, и лицо кривилось от боли. – Прости. Я должен был отпустить тебя замуж за того урода, который к тебе сватался. Этого, со своей лавкой. Ты бы осталась жива. Но я так тебя люблю…

Он проснулся посреди непроглядной ночи. В стороне, отвернувшись спиной к нему, лежал Вторак, лежал неподвижно, слишком тихо для спящего человека. Вячко отёр рукавом мокрое лицо и опустился обратно на тюфяк. Он больше не смог заснуть до самого утра, а на рассвете, когда пришёл Турар, Вячко уже смирился со своей судьбой.

Об этом ему говорили отец и брат, о том же твердила Добрава: княжич неспособен взять в жёны любимую женщину. Он женится ради связей, богатства, войска. Ради государства.

Чичак опозорит его. Незаконнорождённая. Байстрючка. Совсем как он. Вячко усмехнулся невесело. Два сапога пара. Позор для великого рода Вышеславичей. Согласится ли Ярополк посадить его на княжение с такой женой, или Вторак прав, и придётся забрать власть силой?

Но Вячко не пойдёт против брата. Никогда.

А оставаться навсегда в дружине он тоже не может.

Если… когда он приведёт отряд чародеев, то принесёт Великому князю победу, так Вячко заслужит княжение. Он уже не был так привередлив, ему сошла бы даже сгоревшая Нижа. Город с деньгами Барджиля он отстроит заново.

Мысли, точно настырные мухи, лезли в голову, а Вячко не то что размышлять в то утро не мог, он едва стоял на ногах.

Из холодных, пропахших сыростью подвалов их повели наверх, где горели жарко огни в жаровнях посреди просторных светлых комнат, где резьбой и золотом слепило глаза богатство. Под ногами в стоптанных сапогах лежал белый мрамор, ноздри уловили благоухание цветов, но Вячко даже не удивился, что посреди зимы во дворце Барджиля стояли цветы.

Хан с утра был в приподнятом настроении и улыбался княжичу, точно родному сыну. Такая резкая перемена удивляла, но и Вячко успел перемениться за одну бессонную ночь.

Он стоял напротив Барджиля прямо. Спокойный, равнодушный, точно не его взяли в плен, избили, продержали сначала в яме посреди степей, а после в холодном подземелье. Точно не его лицо стало бледным, осунувшимся, уродливым. Вячко стоял из последних сил, и потому не было в нём ни гнева, ни возмущения. Только желание покончить со всем поскорее.

Чичак разоделась в шёлк и золото. Верно, девчонку можно было назвать красивой, пусть и слишком чуждой она казалась: смуглая, круглолицая, с узким разрезом тёмных глаз и чёрными блестящими на свету волосами. Отчего-то она напомнила Вячко его мачеху Фиофано и оттого почти сразу стала ненавистна.

Навязанная невеста стояла на том же месте, что и вчера, возле отца, взирала на пленников холодно, но Вячко видел, что за её сдержанностью скрывалось волнение.

Вторак встал рядом с княжичем, поклонился хану с покорностью и смирением. В груди у Вячко зашевелилось липкое, мерзкое чувство презрения, и он поспешил задавить его. Вторак не был виноват, что долгие годы в него плетью и розгами вбивали покорность и раболепие.

– Здравствуй, славный хан, – Вячеслав хотел произнести это твёрдо, но хриплый тихий звук вырвался из горла. Вячко закрыл рот рукой, закашлял, пытаясь справиться с собственным голосом. Он собирался говорить с ханом властно и грозно, достойно, а в итоге сипел, как тяжелобольной.

– Я обдумал… кх-х… твоё предложение, хан, – прокашлял он через силу.

У дверей стояли служанки, и Вячко видел поднос с кувшином, что принесли, очевидно, для Барджиля, но, пока он задыхался от кашля, никто так и не предложил ему воды. Хан наблюдал за ним с довольной улыбкой, и узкие глаза почти потерялись за надутыми щеками. Он молча ждал, пока Вячко прокашляется и продолжит говорить:

– Я согласен взять в жёны твою дочь Чичак, хан.

Девушка не сводила с него глаз, и волнение у неё больше скрыть не получалось, на губах родилась неуверенная улыбка.

Что бы сказал Ярополк об этом браке? Возражал бы отец?

– Но у меня есть требования, – добавил Вячко сипло. – Я хочу найти человека из своей дружины. Он скренорец, его зовут Синир. И вперёд свадьбы я хочу получить обещанных тобой наёмников. Все десять тысяч. И я требую достойное приданое за твою дочь, такое, чтобы заново отстроить разрушенную Шибаном Нижу. И я хочу вызволить чародеев из-под власти вашего храма.

Чичак справилась с охватившим её удивлением от наглости Вячко. Она надула пухлые губы и перевела отцу слова пленника. Барджиль выслушал внимательно, а когда дослушал, то захохотал.

Он ответил сквозь смех, и Вячко растерянно смотрел на Чичак, дожидаясь перевода.

– Нет, княжьич, – улыбнулась надменно девушка. – Не быть по-твоему. Быть так, как говорить славный хан Барджиль, – пропела она сладко, с издёвкой, с наслаждением от отчаяния Вячко. – Сначала свадьба, сначала договор, после моё приданое в десять тысяч человек и всех рабов-чародеев. А золота хан даст столько, сколько пожелает.

– Разве ты, Чичак, не заслуживаешь много золота в подарок от отца?

Уязвлённая, она зло сверкнула глазами.

Вячко покосился на Вторака, но колдун так низко клонил голову, опасаясь даже взглянуть на хана, что совета от него ждать не стоило.

– Я готов подождать остального, но сначала найди моего человека, Синира, после будет свадьба. И Чичак должна принять мою веру, назвать Константина-каменолома своим пророком, а Создателя богом. Иначе она моей женой стать не сможет.

Хан Барджиль долго не отвечал, размышляя над требованиями княжича.

Вячко терпеливо ждал.

– Нет, – сказал хан по-ратиславски и повторил с некоторым удовольствием: – Нет.

– Люди храма, мои похитители, забрали меч, – с отчаянием добавил Вячко, понимая, что сейчас его уведут прочь. – Помоги мне вернуть этот меч, он отцовский.

Чичак даже не стала переводить его последнюю просьбу. Хан заговорил, на этот раз он был чуть многословнее.

– Славный хан говорит, что пока свадьба не будет, ты никуда не уходить, княжьич. Славный хан согласен, что я должна принять твою веру. Он приведёт вашего жреца для свадебного обряда.

Вячко старался не смотреть на жирного борова, сидевшего в высоком кресле. Ему стало искренне жаль, что каган Шибан не казнил и Барджиля вместе со всеми остальными ханами.

– Что ж… Будь по-твоему, хан, – согласился он, как если бы слово его что-то решало.

Кулаки чесались, чтобы расквасить опухшую морду Барджиля. Кажется, никогда прежде Вячко так не хотелось кого-то избить.

Турар легко толкнул его в спину, принуждая поклониться. Никогда княжич не страдал от гордости, но на этот раз склонил только голову, большего будущий тесть не заслужил.

Ярополк отругал бы Вячко за недальновидность. Но на то он и был лишь третьим сыном, байстрюком. Не ему править государством.

«Но мне сейчас решать его судьбу, – напомнил себе Вячко. – Только у Барджиля не больший выбор, чем у меня».

Превратившись из пленника в жениха любимой дочери, Вячко спасся из подземелий. Ему предоставили просторные покои из нескольких комнат. В ложнице, сверкавшей золотом, стояла большая постель, а дальше, за резной белой дверью, скрывалась купальня.

Ему назначили прислуживать четырёх молодых юношей, совсем мальчишек. Они принесли еду, вино и фрукты. Один из слуг, улыбаясь заискивающе и кланяясь без конца, провёл княжича в купальню.

Вячко почувствовал себя дикарём, ступив внутрь. Купальня была выложена мелкой мозаичной плиткой. В Златоборске такая плитка считалась немыслимо дорогой, её хватило лишь на пару стен в центральном храме. А во дворце хана Барджиля ею украсили целую купальню. Хан Барджиль, верно, и сам не догадывался, что хуже угроз его пленника унижало богатство дворца, неведомое ратиславским князьям.

От горячей воды шёл пар, и чудно пахло маслами и травами. Вячко застыл на входе, озираясь по сторонам. Его обступили слуги, помогли раздеться и дойти до купальни. Вячко опустил в воду грязные мозолистые ноги и зашипел, так сильно защипало незатянувшиеся раны. Он сделал шаг по скользкому дну и неловко плюхнулся в воду, больно ударившись задом. Взвился ворох брызг. Вячко вскрикнул и пристыженно вжал голову в плечи, обернулся, в ужасе посмотрел назад на слуг.

Никто из прислуживающих юношей не посмел над ним засмеяться. Он бы сам захохотал над собой, если бы не чувствовал себя настолько униженным.

Всё тело щипало, а лицо горело от стыда. Вячко яростно принялся тереть кожу намыленной тряпицей. Слуги всё норовили помочь ему, а то и вовсе искупать, как маленького ребёнка. Он сердито огрызался на них и гнал прочь, но они стояли у купальни, как к полу прибитые.

После Вячко даже обрадовался, что слуги остались. Они обработали его раны, наложили повязки и подали чистую одежду. Голова кружилась от слабости, зрение то и дело мутнело, и он опасался потерять сознание и захлебнуться насмерть мыльной водой. Ноги подкосились, когда он вышел из купальни, и слуга поддержал Вячко за руку.

Но когда княжич выжимал мокрые кудри, один из юношей коснулся его руки, погладил. Вячко отпрянул, и смесь стыда и страха тут же обратилась в ярость.

– Совсем сбрендил?!

Юноша отскочил назад, забормотал что-то испуганно. В руке он держал флакончик с маслом. Вячко слышал, что в вольных городах мужчины и женщины мазали кожу пахучими маслами, но для него это было уже слишком.

– Идите вон, – сердито процедил он. – Вон.

Вряд ли слуги понимали его слова, но страх оказался сильнее их желания услужить. Юноши одновременно попятились к выходу, не смея обернуться к княжичу спиной.

Наконец он остался один. Вячко добрёл до постели и растянулся на свежих простынях. Он успел подумать, что не знал, куда увели Вторака, но заснул слишком скоро, чтобы обеспокоиться этим.

Его разбудил Турар, пихнул ногой под колено и рявкнул громко на своём языке.

Вячко соскочил с постели, встал, готовясь к драке, и только тогда узнал слугу Чичак.

– Что тебе нужно? – спросил он хмуро.

Не стоило ждать, что Турар ему ответит. Воины вроде Турара не учили никаких языков, кроме того, на котором говорит клинок в бою.

Мужчина показал пальцем на мешок, валявшийся на полу. Вячко неохотно послушался и заглянул внутрь. Он вытащил длинную рясу наподобие тех, какие носили Пресветлые Братья, но беднее, грубее, и на ней совсем не оказалось вышивки.

Бесполезно было расспрашивать Турара, и потому Вячко молча надел поверх своего наряда рясу. У неё был большой капюшон, и к тому же в мешке лежал широкий платок. Под ними княжич спрятал волосы так, что на виду остались только его глаза.

Турар остался доволен увиденным, кивнул и поманил молча рукой. Вячко отметил, что ни меч, ни даже простой кинжал ему с собой не дали.

Была уже ночь или поздний вечер. Над дворцом сгустились сумерки, в коридорах горели жаровни, разгоняя мрак.

Турар шёл медленно, таясь в тени и остерегаясь редких слуг. Он то и дело оглядывался на княжича, но тот ступал след в след. Дворец казался безлюдным, но у некоторых дверей стояли стражники. Одних Турар старался минуть бесшумно, мимо других проходил открыто, и они даже не поворачивали головы в их сторону.

Из дворца они вышли через ледник, где хранились припасы, и оказались в саду, в маленьком закутке у самого забора. Стояла глубокая ночь, и даже луна не освещала небо.

У приоткрытой калитки их ждала Чичак. Она была закутана в серый балахон и прятала лицо под платком, но Вячко смог узнать её по голосу:

– Иди, княжьич. Я помогать тебе.

– Куда идти?

– Я помогать тебе с твоя просьба.

– У меня немало просьб.

Он встал истуканом у выхода из сада, охваченный вдруг подозрениями.

Зачем выводить его из охраняемых покоев хана ночью, крадучись, точно воры? Не затем ли, чтобы убить или сдать людям Шибана? Быть может, Чичак передумала выходить за него замуж и решила избавиться?

– Идти и не упрямься, – сердито потребовала Чичак. – Я помогать тебе вернуть твой меч и друг.

Княжич сомневался ещё несколько мгновений. Можно было бы поднять шум, но тогда вряд ли он найдёт когда-нибудь Синира. Выбор ему оставался небольшой.

– Ладно.

Турар пошёл впереди. Чичак и Вячко следом. Княжич двигался медленно, ноги его так болели, что он хромал, словно древний старик.

– Куда мы идём? – настойчиво спросил он.

– К люди Луны, – неохотно ответила Чичак.

– Что? Они же меня похитили.

Он остановился, готовый бежать, и одновременно сам осознавая, сколь бесполезной была эта затея.

– Я знаю жрецы, которые готовы говорить. Они хотят говорить с тобой.

Вячко пытался разглядеть её глаза, но в полутьме да под платком лицо Чичак было надёжно скрыто.

– Что ты задумала?

– Ты же искать свой меч и свой человек, я помню.

– Твой отец отказал мне.

– А я нет, – своевольно ответила Чичак и пошла дальше.

Вокруг было совсем темно, едва выходило разглядеть узкую улочку между дворцовых оград. Прибитая морозом земля коркой лежала под ногами. Далеко не сразу Вячко понял, что во всём городе не было снега, хотя в степях неистовствовала метель и реки лежали подо льдом. Но даже на исходе зимы в Дузукалане встречались зелёные деревья. Это удивило ещё первой ночью в саду Вихрора, но только теперь он задумался, не влияли ли чародеи-рабы и на погоду в округе.

– Дай мне оружие, – попросил он у Чичак.

– Что? Нет.

– Мы идём к жрецам, которые убили моих людей, а меня держали в плену. Думаешь, это безопасно? Дай мне оружие.

– Нет, – упрямо повторила девушка.

Вячко в отчаянии заскрипел зубами. Конечно, боец из него теперь неважный, но кинжал под рукой заставил бы его чувствовать себя спокойнее.

Вдалеке, где-то со стороны рыбацкого поселения доносились крики. Вячко беспокойно оглядывался. В небе на западе вспыхивал тусклый золотой свет.

– Что это?

– Духи охотятся, – равнодушно произнесла Чичак. – Не переживай. В город они не проникнут.

– А рыбаки?

– Они заслужили. За стенами нет невиновных.

Только городская стена защищала Дузукалан от тварей Нави. Что случится с городом, если он останется без защиты? Как скоро со всей степи слетятся духи, точно стервятники на поле брани?

– Давно построили эту стену? Ведь раньше люди как-то жили, когда не было города.

– Раньше духи не были такие злой, – точно маленькому ребёнку объяснила Чичак. – Тогда быть много народ, очень много. Я даже всех не помнить, они называться разные имена, говорить разные языки. А потом гора дышать огонь, и духи становиться злые.

– И людям пришлось построить город?

– Да, ханы объединили люди, – Чичак высоко вздёрнула нос, явно довольная, что ей пришлось учить глупого княжича тому, что знал каждый ребёнок в вольных городах. – Ханы сказать: мы больше не враги, а друзья. Мы жить в одном городе и править вместе. Каждый хан своим народом, но как одно. И тогда люди строить вольные города: Дузукалан, Беязехир и Деникиюс.

– У вас было, значит, вече? – уточнил Вячко. – У нас тоже такое когда-то было в Старгороде.

– Вече? – нахмурилась Чичак.

– Совет старейшин. Самые мудрые люди из разных родов договаривались, как управлять городом.

– А, да, – кивнула с важным видом Чичак. – Быть совет ханов, все ханы были равны, все мирно править, и мой отец тоже. А потом прийти Шибан и всех убивать… Нам сюда, – она повернула за угол, и в лицо тут же подул холодный ветер.

– Что это за люди, к которым ты меня ведёшь?

За новым поворотом оказалась маленькая площадь с колодцем посередине. По площади прогуливался туда-сюда стражник. Турар пошёл к нему навстречу, и в руки стражника перекочевала пара монет.

– Почему нас остановили?

– Ночью запрещено ходить, – объяснила Чичак.

– Но предыдущие стражники нас не останавливали.

– Они уважают моего отца. Здесь уже нет его власти.

Дворцы ханов и богатые храмы остались позади. Они приблизились к окраине города, где дома были ниже, а улицы у´же. Там чаще пахло мочой, а не цветами. Ноги то и дело спотыкались о выпирающие камни на мостовой. Кажется, её положили тогда же, когда основали город.

– Почему ночью запрещено ходить? – спросил Вячко.

– Для безопасность. Ночью осквернённые часто не справляются со степью.

– О чём ты?

– Не справляются со степью, – чётче, медленнее повторила девушка. – Обереги, – она покачала головой, и бубенцы на концах её кос зазвенели, – отпугивают слабых духов, но сильных – только халтэурхи.

– Я понял твои слова, я не понял, что они значат.

Чичак выглянула из-под платка, но разглядеть её лицо всё равно не вышло.

– Ты не знать о степи?

– Что я должен о ней знать?

– Ты же пересёк всю степь от земель ратичей до Дузукалана, – удивлённо произнесла Чичак. – Духи не тронули тебя? Не похитили твою душу?

– А, ты про это… На нас нападали пару раз, но мы справились.

Чичак повела плечами, съёжилась так сильно, что даже под её просторными одеждами это стало заметно.

– С вами был осквернённый, – вспомнила она о Втораке. – Духи не трогать осквернённых.

– Почему?

– Потому что они одно и то же. У них нет души.

Вячко не знал, стоило ли с ней согласиться. Одна только мысль о лесной ведьме разжигала жгучую ненависть в груди.

Катша тоже была непроста и тоже не безвинна, но в сердце не осталось ненависти к ней. Да и сам Вячко – внук Златы. Но всё же… у чародеев слишком большая сила, чтобы не бояться их.

– Чародеи же защищают город от духов.

– Да.

– И хан Барджиль согласен освободить их? Увести чародеев из города?

– Не всё так просто.

Вячко схватил Чичак за плечо и развернул к себе.

– Не трогай меня, – зашипела она, точно кошка, вывернулась, отскочила прочь.

Турар вырос словно из-под земли рядом со своей хозяйкой.

– Объяснись, – потребовал Вячко.

Если бы Чичак действительно не желала говорить, то Турар бы скрутил его легко, как ребёнка, а невеста приставила бы кинжал к шее, вот и весь разговор. Но ему повезло.

– Мать рассказывала, что в её землях иначе, что духи помогать вам. Потому Шибан и хотеть пойти на вас войной, потому что вы оскверняете богиню, вы как осквернённые, только без их дара.

– В степях всё иначе?

– Духи убивать, красть души у люди, – сказала Чичак. – Затем и нужны халтэурх.

– Чародеи, – Вячко сам догадался о значении слова.

– Чародеи-рабы, – поправила Чичак. – У них есть дар, как у духов. Они борются с ними.

– Тогда зачем твой отец хочет освободить их? Город останется без защиты.

– Он отдать не всех. Халтэурх разные. Есть те, что питать город. Есть те, кто идёт в бой. Шибан не сможет забрать тех, кто защищать Дузукалан, храм не позволить это.

– Вот, значит, как, – Вячко вспомнил, каким изнурённым и опустошённым выглядел Вторак, когда попал к нему в плен. Его и вправду точно выпили досуха. – А кто эти люди, к которым мы сейчас идём, и почему втайне от твоего отца?

– Славный хан боится, что ты сбежать.

– А ты нет?

– Тебе некуда.

Вячко горько усмехнулся. Чичак была права.

– Расскажешь, кто эти люди и чего от них ждать?

– Они хотят тебя видеть.

– И?

Чичак долго молчала, решая, стоило ли ему отвечать.

– Идём, – бросила она коротко и что-то добавила на своём языке Турару.

Раз она не ответила, значит, не стоило ожидать ничего хорошего.

Всё стало казаться ещё хуже, когда прошли мимо небольшого храма с луной и звёздами на крыше и приблизились к распахнутым воротам.

– Почему ворота открыты ночью? – Вячко невольно остановился, и Турар толкнул его в спину.

Чичак звонко засмеялась, и бубенцы на её косах зазвенели.

– Это ворота к пристани, – пояснила она. – Зимой духи воды спят.

Он шёл недоверчиво, вглядывался в пустоту впереди. Казалось, что за воротами земля обрывалась. Но от узких, самых маленьких, пожалуй, ворот Дузукалана вдоль берега лежала дорога. Справа возвышалась городская стена. Она обрывалась уже в воде, и волны разбивались о неё с шумным плеском.

По левой стороне стояли дома, горели огни, и там, несмотря на запрет, даже ночью гуляли люди.

После узких городских улиц Вячко задохнулся волей и счастьем, узрев простор ночного моря. Небо было чёрным, и таким же чёрным и бездонным было море. Ничего дальше пристани – только пустота и тьма. И как она была прекрасна!

– Зимой здесь безопасно. Даже если в город проникнут духи, эти ворота закроют, и люди уплыть. А летом на пристань всегда много осквернённые. Есть духи, которые не спят в море, но они жить на глубина. Их боятся моряки. Нам не страшно.

Пристань не спала. Пахло рыбой и гнилью, холодный ветер с моря проникал под одежду, пронизывал до костей. Было шумно, в покосившихся уродливых зданиях горел свет.

Весело кричали, пели, кто-то даже танцевал. Вячко не заметил ни одного стражника в толпе. У воды горели редкие костры, вокруг них собирались гуляки, но куда любопытнее казались распахнутые двери в хижинах. У них стояли женщины, зазывавшие гостей. Они выглядели вызывающе: в распущенных волосах блестели украшения, одежды были яркими и легкими, такие вряд ли могли защитить от холодного ветра с моря. Вячко никогда не видел, чтобы продажные женщины вели себя так откровенно на улице. В Златоборске они держались подальше от людей, прятались за дверями домов наслаждений и за спинами здоровых детин, нанятых их охранять. В Дузукалане любовь продавали так же открыто, как шёлковые ленты на торговой площади.

– Люди Луны ходят сюда?

Чичак прятала лицо то ли стыдливо, то ли пугливо.

– Редко.

Втроём они вошли в корчму, что стояла на самом отшибе. Здесь было не так многолюдно, и пахло ещё отвратнее, чем во всех хибарах, мимо которых они прошли по пути. За столами сидели мужчины, все болезненные на вид, в оборванной одежде. На полу валялась рыбья чешуя, ноги прилипали к грязному полу. Хозяйка, что встретила их, сверкала лиловым синяком под глазом. Она сказала им что-то крикливо, и Турар дал ей монету. Чичак дёрнула слугу за рукав, указала пальцем в дальний угол.

Там за покосившимся обляпанным столом сидел мужчина в драной одежде, худой и грязный. Вячко оглянулся на Чичак, хотел остановить её, спросить, не ошиблась ли она, но девушка уверенно села напротив оборванца. Турар встал прямо за её спиной, как верный пёс. Княжич остался в стороне. Незнакомец заметил его и посмотрел с нескрываемым любопытством.

– Садись, – обернулась Чичак.

Вячко пожалел, что всё так же не мог разглядеть её лица.

Он медленно подошёл, присел на свободный стул. Незнакомец, не отводя глаз от Вячко, отпил из деревянной кружки, и даже на расстоянии княжич мог почувствовать, как от него смердело. Длинные, слипшиеся, точно сосульки, пряди спадали на лоб и лезли в глаза. Разве что мухи над ним не кружили, и то, верно, лишь потому, что была зима.

– Кто ты такой? – спросил Вячко по-ратиславски, отчего-то даже не подумав, что мужчина мог не знать языка.

Но тот неожиданно ответил:

– По-вашему меня звать Жаба. А по-нашему ты и повторить не сможешь.

Жаба был непривычно бледен для дузукаланца, но в конце концов люди приходили в вольный город со всех концов света.

– Ты хорошо говоришь по-ратиславски, – удивлённо отметил Вячко.

– В вольном городе кого только нет, тут и по-лойтурски запоёшь, – усмехнулся Жаба и прищурился. – Так вот ты какой.

– Какой?

– Обычный. У нас принято говорить, что вы огнём пылаете.

– Кто мы? – Вячко начала надоедать привычка дузукаланцев не говорить всё сразу, а отвечать по частям, точно они бросали крошки голубям.

– Князья из рода Вышеслава. Дети золотой ведьмы, – пояснил Жаба. – О вашей силе много слухов ходит.

Вячко посмотрел на Чичак, ожидая объяснений, но она так и не сказала ничего.

– Говорят, ты из рода чародеев.

– И?

Всё это выглядело дурно, и Вячко вдруг пожалел, что не остался во дворце, как того желал хан Барджиль. Он слишком мало знал о нравах Дузукалана, чтобы одному находиться среди врагов.

– Говорят, у тебя сильная кровь.

– И? – повторил ещё настороженнее Вячко.

– Предлагаю обмен.

Чичак молчала, позволяя ему самому вести разговор, и её слов вдруг стало не хватать. Она хотя бы знала, с кем они имели дело, что стоило ожидать от Жабы, а что нет.

– Какой?

– Тебе нужен твой меч и твой человек. Скренорец. Я знаю, где и то, и другое. И готов отдать за умеренную плату.

– Это какую же?

Жаба улыбнулся так широко, растянув толстые губы, что вдруг ясно стало, отчего прозвали его Жабой – рот его выглядел уродливо огромным.

– Ты дашь мне немного своей силы, а я наведу тебя на человечка, который забрал твоего скренорца.

– У меня нет никакой силы. Я не чародей, – нахмурился Вячко.

– Не та сила, но похожая, – Жаба разглядывал его, всё так же щуря глаза. – Меня не проведёшь.

– Ты чародей, – догадался наконец Вячко.

– Т-с-с, – зашипел Жаба, обнажая жёлтые зубы. Рукой, выпачканной чем-то чёрным, он откинул волосы со лба, показывая клеймо раба, и поспешно спрятал его снова. – Теперь понимаешь, почему мне нужна твоя сила?

Раз на Жабе было клеймо, значит, и воли своей у него не было.

– За кого ты говоришь, Жаба? Кто тебя послал?