Текст книги "Заклятие сатаны. Хроники текучего общества"

Миссия детектива

Бернард Бенсток[221]221
  Бернард Бенсток (1930–1994) – литературовед, профессор, преподаватель английского языка в университете Майами.


[Закрыть] был американским литературоведом, хорошим специалистом по творчеству Джойса, и после его преждевременной смерти жена передала богатый архив «джойсоведа» Высшей школе переводчиков в Форли. В этом году была подарена другая его коллекция, почти семьсот томов, посвященная детективу. Поскольку на прошлой неделе мы вспоминали ушедшего друга, сам собой возник вопрос, почему многие ученые, критики, мыслители в целом увлекаются детективным жанром. Конечно, можно ответить, что тот, кому приходится читать серьезные книги, любит расслабиться вечерком за немудреным чтивом. Но почему же такое предпочтение криминальному роману? Причин здесь, по-моему, три.

Первая – чисто философская. Сущность детективного романа в высшей степени метафизическая, не случайно в английском языке этот жанр называется whodunit, то есть «кто это сделал?», «какова была причина всего этого?». Подобный вопрос поднимался еще досократиками[222]222
  Досократики – условное, принятое уже в Новейшее время название древнегреческих философов раннего периода (VII–V века до н. э.), а также их преемников IV века до н. э., живших до Сократа или занимавшихся философией вне связи с аттической сократической и софистической традициями.


[Закрыть], и мы продолжаем поднимать его. Даже пять доказательств существования Бога, приводимые Фомой Аквинским, были шедевром детективного расследования: от начал нашего личного опыта мы движемся, уткнувшись носом в землю, как собака, которая ищет трюфель, к первоначалу цепочки причин и следствий, или к первопричине всего движения…

Мы знаем (начиная с Канта), что движение от следствия к причине возможно только во вселенной опыта, однако метод становится ненадежным, когда движение выходит за ее пределы. И тут детективный роман дает нам великое метафизическое утешение, потому что главная причина и скрытый двигатель всех ходов лежит не за пределами вселенной романа, а как раз внутри и является его частью. Таким образом, детектив дает нам каждый вечер утешение, которое метафизика (по крайней мере, у многих) отрицает.

Вторая причина – научная. Известно, что методы расследования, используемые Шерлоком Холмсом и его подражателями, сродни методологии научного исследования, применяемой в науках как естественных, так и гуманитарных, где нужно найти скрытый ключ к тексту, или архетип – ключевой или наиболее древний текст, к которому восходит ряд рукописных памятников. Этот метод построения гипотез Холмс, который был, как известно, дилетантом почти во всем, называл дедукцией, и ошибался, а Пирс[223]223
  Чарльз Сандерс Пирс (1839–1914) – американский философ, логик, математик, основоположник прагматизма и семиотики. Предвосхитил некоторые из основных идей Карла Поппера (1902–1994).


[Закрыть] называл абдукцией[224]224
  Абдукция (от лат. ab – от и ducere – водить) – вид умозаключения от частного к общему.


[Закрыть]. С незначительным отличием такова была и логика идей Поппера.

Наконец, причина литературная. Любой текст в идеале нужно читать два раза: первый – чтобы понять, о чем идет речь, а второй – чтобы оценить, как это написано (и в этом полнота эстетического наслаждения). Детектив – это модель (емкая, но при этом замысловатая) текста, который, как только ты понял, кто убийца, явно или подспудно приглашает тебя оглянуться, чтобы понять, как автор вел тебя по ложному пути, заставляя отрабатывать ошибочную гипотезу, либо чтобы признать, что в итоге он ничего от тебя не скрывал, это ты как детектив не сумел раскрыть дело.

Опыт чтения, развлекательного по сути, но вместе с тем дающего метафизическое утешение, приглашение к исследованию, представляющее рабочую модель для раскрытия тайн, гораздо более непостижимых, – хорошее подспорье в Назначении Ученого[225]225
  Имеется в виду работа И. Г. Фихте «Несколько лекций о назначении ученого» (1806).


[Закрыть].

2001

Союзники бен Ладена

Дискуссия не то чтобы о цензуре, но о благоразумии средств массовой информации будоражит сегодня весь западный мир. В какой степени, сообщая новость, можно участвовать в пропаганде или напрямую содействовать распространению закодированных сообщений, исходящих от террористов?

Пентагон призывает газеты и телевидение к осторожности, и это понятно, потому что на войне ни одна армия не любит разглашать свои планы или распространять воззвания противника. Массмедиа, уже привыкшие к абсолютной свободе, не могут адаптироваться к логике войны, согласно которой (когда-то) тех, кто распространял информацию, представляющую угрозу для национальной безопасности, расстреливали. Трудно решить это противоречие, потому что в обществе коммуникаций, к которым добавляется и интернет, конфиденциальности больше не существует.

Проблема в любом случае намного сложнее. Любой террористический акт (это старая история) совершается как высказывание, сообщение, которое распространяет террор, или как минимум сеет панику, или создает дестабилизацию. Так было всегда, даже в случае с терроризмом, который мы теперь называем «кустарным», когда террористы ограничивались одиночными убийствами либо закладывали бомбу на углу улицы. Террористическое послание дестабилизирует ситуацию, даже если удар незначительный, если жертва малоизвестна. И с тем большим основанием дестабилизирует, если жертва известна и является символом чего-то.

Мы видим качественный скачок, совершенный «Красными бригадами», когда от убийства журналистов и политологов, в целом неизвестных широкой публике, они перешли к похищению, пыткам, а затем и убийству Альдо Моро.

Какая же цель преследовалась бен Ладеном при атаке на башни-близнецы? Создать «величайшее шоу в мире», которое не смогли выдумать даже в фильмах-катастрофах, дать визуальное впечатление нападения на символы западной власти и показать, что можно осквернить главные святыни этой власти. Бен Ладен не стремился к огромному количеству жертв (они стали добавочной стоимостью его цели): чтобы атаковать башни (даже лучше, что они рухнули), он был готов принять и половину. Он не развязывал войну, в которой идет подсчет убитых врагов, он просто вбросил террористическое послание, и в этом послании только картинка имела значение.

Но если бен Ладен добивался того, чтобы поразить воображение мирового сообщества этой картинкой, что же произошло? Средства массовой информации были обязаны дать информацию, это очевидно. Равно как должны были сообщить о последствиях, о спасательной операции, о разборе завалов, об изменившемся skyline Манхэттена.

Им действительно было необходимо обращаться к этой новости каждый день, на протяжении по меньшей мере месяца, публикуя фото, видео, бесконечные и повторяющиеся рассказы очевидцев, вновь и вновь оживляя в глазах каждого из нас образ этой трагедии? Вопрос, на который трудно ответить. Благодаря этим фотографиям газеты увеличили продажи, телевидение повторением этих сюжетов нарастило просмотры, сами зрители хотели вновь и вновь пересматривать те ужасные сцены – либо желая дать волю своему негодованию, либо иной раз из какого-то безотчетного садизма. Возможно, по-другому было нельзя, и эмоции, нахлынувшие вслед за событиями 11 сентября, помешали телевидению и прессе по всему миру заключить своего рода соглашение о соблюдении конфиденциальности, поскольку тот, кто в одиночку решил бы хранить молчание, обязательно проиграл бы конкурентам.

Таким образом, массмедиа фактически подарили бен Ладену миллиарды долларов бесплатной рекламы, в том смысле, что каждый день показывали созданные им образы как раз для того, чтобы все могли их увидеть: Запад пришел в смятение, а последователи бен Ладена – фундаменталисты получили повод для гордости.

Между прочим, процесс продолжается, и бен Ладен за небольшие деньги по-прежнему набирает очки. Письма со спорами сибирской язвы фактически приводят к меньшему числу жертв по сравнению с атакой на башни-близнецы, но пугают гораздо сильнее, потому что создают угрозу для жизни любого из нас, включая тех, кто не летает на самолетах и не живет рядом с символами власти.

В общем, нужно сказать, что массмедиа, осуждая, тем не менее стали лучшими союзниками бен Ладена, которому таким образом была обеспечена легкая победа.

В качестве утешения в этой тревожной ситуации можно вспомнить, что когда «Красные бригады» перешли все границы, похитив и убив Моро, послание стало настолько шокирующим, что обратилось против его авторов: вместо разобщения оно привело к союзу различных политических сил, народному отторжению, и с этого момента начался закат террористов.

Будущее покажет, породит ли спектакль, представленный бен Ладеном, – именно потому, что вышел за рамки, за пределы допустимого, – процесс, который станет началом его конца. И в этом случае выиграют медиа.

2001

Поехать туда, не знаю куда

Мы нередко говорим, что живем в виртуальной реальности. Мы знаем мир через телевидение, которое часто изображает его не таким, какой он есть, а реконструирует (реконструировало фрагментами кадры войны в Персидском заливе) или даже выстраивает ex novo («Большой Брат»). Нам все чаще и чаще показывают симулякры реальности[226]226
  Жан Бодрийяр (1929–2007) в своей знаменитой работе «Войны в Заливе не было» назвал симулякром войну 1991 года в Персидском заливе.


[Закрыть].

Однако никогда еще человек не путешествовал так много, как в наше время. Все больше людей, чьи отцы ездили максимум в соседний город, говорят мне, что посетили места, о которых я, путешественник импульсивный и, можно сказать, профессиональный, только мечтаю. Не осталось ни одного экзотического пляжа, ни одного захолустного городка, который не был бы теперь известен тому множеству, что проводит Рождество в Калькутте, а в августе отправляется в Полинезию. Не должны ли мы в таком случае рассматривать страсть к путешествиям как возможность избежать виртуальной реальности, чтобы увидеть настоящее, the Real Thing[227]227
  The Real Thing («Настоящее») – название пьесы современного британского драматурга Тома Стоппарда (р. 1937).


[Закрыть]?

При всей своей легковесности, для многих туризм представляет собой способ познания мира. Однако если раньше опыт путешествий был переломным, человек возвращался из поездки иным, то сейчас сплошь и рядом встречаются путешественники, которых Иные берега не коснулись ни в малейшей степени. Они возвращаются и думают только о следующем отпуске, ни слова не говоря об изменивших их потрясениях.

Возможно, это происходит потому, что места реального паломничества делают, увы, все возможное, чтобы походить на места паломничества виртуального. Один знающий человек рассказывал мне, что в конном цирке целый день уходит на чистку и гримировку слона (как правило, непричесанного и грязного), чтобы на вечернем представлении он был в точности похож на тех слонов, которых зрители видели в кино или на фотографиях. Таким образом, туристическое место изо всех сил стремится соответствовать глянцевому образу, созданному для него массмедиа. Естественно, что турист выбирает места, подогнанные под виртуальные, и не замечает других, а именно: посещает храмы и рынки вместо лепрозориев, отреставрированные руины вместо разоренных расхитителями гробниц. Порой место паломничества выстраивается ex novo, таким, как его показали массмедиа: все мы узнали о воскресных экскурсиях на мельницу «Мулино Бьянко», точно такую, как в рекламе по телевизору, не говоря о Диснейленде или Венеции, построенной в Лас-Вегасе.

Но бывает и так, что все достопримечательности становятся похожими друг на друга, и в этом, действительно, влияние глобализации. Мне вспоминаются волшебные местечки Парижа, такие как Сен-Жермен, где постепенно исчезают старые ресторанчики, укромные книжные, небольшие ремесленные лавки, а на смену им открываются магазины известных международных брендов. Их можно найти и на Пятой авеню в Нью-Йорке, и в Лондоне, и в Милане. Главные улицы больших городов тоже становятся похожими друг на друга, как раз там и открываются эти одинаковые магазины.

Можно возразить, что, несмотря на тенденцию к унификации, большие города сохраняют свою физиономию, потому что в одном есть Эйфелева башня, в другом – Тауэр, в одном – Миланский собор, а в другом – собор Святого Петра. Это правда, однако сейчас набирает силу порочная мода нарядно подсвечивать башни, церкви и замки всеми цветами радуги так, что архитектурный ландшафт исчезает под этим электрическим ликованием, и в итоге все великие памятники тоже рискуют быть похожими друг на друга (по крайней мере, в глазах туриста), потому что все они становятся лишь конструкцией для иллюминации в международном стиле.

Когда все станет равным всему, больше не будет туризма, позволяющего открывать настоящий мир, но везде, куда бы мы ни поехали, мы будем лишь отыскивать то, что нам уже известно и что мы вполне могли бы увидеть, сидя дома перед телевизором.

2001

Мэдрейк-волшебник – итальянский герой?

Арт Шпигельман[228]228
  Арт Шпигельман (р. 1948) – американский художник и писатель, автор и издатель романов-комиксов. Наиболее известен по комиксу «Маус», получившему Пулитцеровскую премию (комикс о Холокосте и нацистских концлагерях).


[Закрыть] приехал в Милан представить свою коллекцию прекрасных обложек американского еженедельника New Yorker. Шпигельман прославился графическим романом «Маус», в котором он показал нам, что комиксы могут рассказать о Холокосте не хуже эпической саги. Как художник он остается актуальным, комментируя события современности в рассказах, способных соединить настоящее с жаркой полемикой переосмысления истории, в том числе и истории совсем далекой от комиксов. В общем, я считаю его гением.

Я пригласил его на аперитив к себе домой и показал коллекцию комиксов минувших лет, где были и потрепанные оригиналы, и репринты в хорошем состоянии, и он пришел в изумление, увидев обложки старых альбомов издательства Нербини: «Человек в маске», «Мэдрейк-волшебник», «Чино и Франко» и «Гордон»[229]229
  Мэдрейк-волшебник (Волшебник Мандрагора, Чародей Мандрагора) – популярный американский персонаж комиксов, созданный Ли Фальком (создателем легендарного Фантома, или Человека в маске). Публикация комиксов началась в 1934 году. В центре сюжета – авантюрные и экзотические приключения иллюзиониста и кудесника в синем смокинге и красном плаще. «Чино и Франко» (в русском переводе «Удача Тима Тайлера») – приключенческий газетный комикс, созданный американским художником Лайманом У. Янгом, выходил с 1928 по 1996 год. Флэш Гордон – вымышленный персонаж одноименного научно-фантастического комикса, автор Алекс Рэймонд, публикация началась в 1934 году.


[Закрыть]. Удивление его вызвал не столько Флэш Гордон, который стал мифом даже за океаном, сколько другие три. Если вы возьмете в руки добротную историю комиксов, написанную в Америке, вы, естественно, найдете в ней упоминание Человека в маске (Фантома) сотоварищи, но – достаточно просто побродить по интернету – становится понятно, что фигура Супермена и компания супергероев, таких как Человек-паук, подвергается значительному переосмыслению, фигура Бэтмена обновляется там в постмодернистском ключе, или заново раскрывается (как это сделал Шпигельман в изумительной книжечке) происхождение более древнего супергероя, Пластикмена. Попробуйте поискать «Чино и Франко» (между прочим, в оригинале комикс называется Tim Tyler’s Luck): вы найдете множество ссылок на его экранизацию, весьма посредственный фильм или сериал (точно так же экранизирован Гордон, эта тягомотина стала культовым фильмом категории trash), но об оригинальных рисунках говорится очень мало. Шпигельман заметил, что, кажется, Фантом, Мэдрейк и иже с ними популярнее в Италии, чем у них. Он спросил меня почему, и я дал свое объяснение, а это, между прочим, объяснение исторического свидетеля, который видел их зарождение и переход в неточные и безграмотные итальянские переводы практически сразу после их появления в Америке (кстати, на обложках первых альбомов, выпущенных Нербини, писали «Мандраке», возможно для пущей итальянизации). Дело в том, что в отличие от комиксов фашистского режима (достаточно вспомнить Дика Фульмине, Романо Легионера, юных героев Corriere dei Piccoli, которые несли цивилизацию в Эфиопию или вместе с испанскими франкистами храбро сражались против жестоких красных ополченцев) Гордон открыл итальянским мальчишкам, что можно бороться за свободу планеты Монго с жестоким и кровожадным диктатором Мином; что Человек в Маске выступал не против чернокожих, а вместе с ними, за победу над белыми авантюристами; что была огромная Африка, по которой бродил «Радио Патруль», отлавливающий браконьеров, промышляющих слоновой костью; что были герои, которые носили не черную рубашку, а фрак, а на голове то, что Стараче[230]230
  Акилле Стараче (1889–1945) – итальянский фашистский политик, секретарь фашистской партии. С 1939 по 1941 год был начальником штаба фашистской милиции («чернорубашечников»).


[Закрыть] называл «печными трубами», и многое другое. Мы открыли свободу печати через истории Тополино-репортера[231]231
  Тополино (итал. мышонок) – так в Италии называют Микки-Мауса.


[Закрыть] еще до того, как (в послевоенное время) на наших экранах появился Хамфри Богарт, который воскликнул: «Это печать, дорогой мой!» (в оригинале This is power of the press, baby, and there is nothing you can do about it)[232]232
  «Это печать, малышка, это сила, и с этим ничего не поделаешь» – из фильма «Крайний предел» (1952) с Хамфри Богартом. Излюбленная цитата Умберто Эко, приводившаяся им в разных текстах, в частности в книге «Таинственное пламя царицы Лоаны», «Пять эссе на темы этики» и в сборнике эссе «Полный назад!».


[Закрыть]. Слезы наворачиваются на глаза при воспоминании об этом времени, когда же вернется Тополино-репортер?

Так что в ту мрачную пору американские комиксы кое-чему нас научили, оставили след в нашей жизни, взрослой в том числе. И поскольку мы об этом заговорили, позвольте мне, предвосхищая события, дать один совет газетам, еженедельникам и телепрограммам. Каждый год мы отмечаем юбилей какого-то автора, книги, выдающегося события. В таком случае будем готовиться (у нас есть в запасе шесть месяцев) отпраздновать семидесятую годовщину знаменательного 1934 года.

В январе в Америке появился первый цикл приключений Флэша Гордона, а приложением к нему – «Джим из джунглей», нарисованные Алексом Рэймондом[233]233
  Алекс Рэймонд (1909–1956) – американский художник комиксов, наиболее известен как создатель персонажа Флэша Гордона в 1934 году. К числу самых популярных созданных им в 1930-е годы персонажей комиксов, помимо Флэша Гордона, относятся также Джим из джунглей (Jungle Jim) и секретный агент X-9.


[Закрыть]. Две недели спустя тот же автор создает секретного агента X-9 (с текстом Дэшила Хэммета![234]234
  Сэмюэл Дэшил Хэммет (1894–1961) – американский писатель и критик, автор ставших классикой детективных романов, повестей и рассказов.


[Закрыть]). В октябре в Италии выходит журнальчик L’Avventuroso с первым циклом про Гордона, только главный герой представлен не игроком в поло (слишком буржуазно), а полицейским.

Можно пропустить появление в марте комиксов, которые у нас называются «Боб Стар» и «Радио Патруль», но вот в июне выходит на сцену «Мэдрейк» Ли Фалька и Фила Дэвиса, а в августе – «Лил Эбнер» Эла Кэппа (к нам он придет только в послевоенный период). В сентябре дебютирует «Дональд Дак» Уолта Диснея: представьте себе, утке исполняется семьдесят лет! В октябре – «Терри и пираты» Милтона Каниффа (у нас он появится позже и будет выходить частями в приложении к журнальчикам «Ювентус» под названием «На морях Китая»). В том же году во Франции вышел Le Journal de Mickey с историями про Тополино на французском.

По-моему, очень подходящий для ностальгических воспоминаний год!

2002

Усыновить истину

Когда я был маленьким, мой отец мне говорил: чтобы знать, как произносится то или иное слово на иностранном языке, нужно слушать диктора «Радиожурнала», новостной информационной программы (самым известным, мне кажется, был Крамер). Благодаря ему усваивалось, например, произношение фамилии Черчилль как «чёрчиль», а не так, как говорили в то время, когда единственным мало-мальски известным языком был французский – «шюршиль», с ударением на последнем слоге. Для того же, чтобы знать, как писать то или иное имя собственное, надо было читать газеты, в частности третью страницу.

Сегодняшние отцы уже не могут преподать этот полезный урок своим детям, потому что и ведущие музыкальных программ, и тележурналисты ужасно коверкают иностранные имена (не слышал, чтобы Булеза[235]235
  Пьер Булез (1925–2016) – французский композитор и дирижер.


[Закрыть] объявили как «пьер булез», исключительно «пьерре буле»). Не говоря уже о газетах, где часто встретишь «Беуделайр» и «Симоне де Бевоире».

Этот упадок нравов усугубляется тем, что иностранные выражения используются даже там, где нет необходимости. Показательный пример – pole position, термин, который вполне можно перевести как стартовая позиция или выгодная позиция, также нередко употребляют как pool position, выражение, которое – если б существовало в английском языке – означало бы местоположение бассейна.

Настоящая беда, если использовать иностранное выражение просто необходимо, и порой мы имеем дело с очень странной итальянизацией. У нас есть итальянизированные иностранные термины, мы говорим Сорбонна, а не Сорбон, но почему-то стесняемся сказать Французский колледж и говорим правильно – Коллеж де Франс. Просто катастрофа с американскими университетами. В наших газетах говорится обыкновенно о Гарвардском и Йельском университетах, а между тем Гарвард и Йель – это фамилии, как в случае с университетом имени Луиджи Боккони. Забавно было бы услышать от иностранцев о Бокконском университете (где этот милый городок?), об Ульмском университете (это, конечно, в Баден-Вюртемберге)[236]236
  Обыгрываются названия университета IULM (Istituto Universitario di Lingue Moderne, сейчас Libera universitа di lingue e comunicazione – частный университет в Милане, дающий образование в области современных языков, маркетинга и коммуникации) и города Ульм (нем. Ulm) в Германии, в земле Баден-Вюртемберг.


[Закрыть] и университете Каттолики (очевидно, сопернике высшей школы в Габичче-Маре)[237]237
  Игра слов с именами собственными: Католический университет Святого Сердца (итал. Universitа Cattolica del Sacro Cuore, UCSC) – негосударственный католический университет, крупнейший частный университет Европы; Каттолика (итал. Cattolica) – город в области Эмилия-Романья. Габичче-Маре (итал. Gabicce Mare) – город в области Марке.


[Закрыть].

Совсем недавно одна крупная газета писала об университете SUNY в Америке. Но SUNY – это аббревиатура State University of New York (как CUNY означает City University of New York), следовательно, или мы пишем только SUNY (но итальянцы могут не понять), или пишем полностью, State University of New York, то есть имя и фамилию, или же государственный университет штата Нью-Йорк. Однако Нью-Йоркский университет – не совсем правильное название для New York University (NYU), потому что это частный университет, который выбрал для своего имени имя города. Похожая история с Колумбийским университетом, и если кто-то решит, что это университет в Колумбии, я нисколько не удивлюсь.

Боимся использовать аббревиатуры? Но ведь мы пишем KGB и спокойно произносим «кэгэбэ» или «каппаджиби» на итальянский манер, потому что, если написать Komitet Gosudarstvennoi Bezopasnosti, при произношении можно сломать язык. Мы не решаемся перевести это как Комитет государственной безопасности, потому что в Италии никто не поймет, о чем речь. Тогда почему не университет имени Йеля, или Yale University, понятное и последнему невеже?

Совсем недавно я в очередной раз посетовал главному редактору одной крупной газеты на то, что в редакции больше нет такой замечательной фигуры, каким был начальник наборного цеха – он наизусть знал «Новейший энциклопедический словарь» Мельци и не пропускал ни единой ошибки. Простой и неутешительный ответ заключался в том, что, во-первых, сегодня статья идет в печать прямо из компьютера журналиста, а во-вторых, в газете с приложениями может быть более ста страниц, так что ни один человек не в состоянии до полуночи проверить такое количество материала, строка за строкой.

Поэтому мы обречены на чтение газет, содержащих многочисленные «очепятки», как легендарная страница первого номера L’eco del mondo в диснеевском комиксе о смелом Тополино-репортере с такими перлами (в итальянском переводе), как «усыновить истину» и «кража с обломом».

Естественно, правильно писать иностранные имена всегда трудно. Знаменитый немецкий коллега, с которым мы давно знакомы, как-то раз написал приглашение, адресованное «Умберто Экко». У меня учащается сердцебиение всякий раз, когда я должен процитировать Люсьена Гольдмана или Эрвинга Гоффмана[238]238
  Люсьен Гольдман (1913–1970) – французский философ и социолог, теоретик марксизма; Эрвинг Гоффман, иногда Ирвин Гофман (1922–1982) – американский социолог канадского происхождения.


[Закрыть], и я спрашиваю себя, где писать одну, а где удвоенную согласную (к слову, это мои друзья, с которыми я часто переписывался). Но если такое случается, я смотрю в интернете или в словаре Гардзанти.

Почему к подобному ритуалу не прибегают журналисты, а иногда и редакторы издательств, остается загадкой.

2003