Текст книги "Когда запоют мертвецы"

Эйрик постоял над покойницей, заложив руки за спину и дожидаясь, пока Магнус прочтет отходную молитву. Затем священники оторвали от одеяла маленькие кусочки ткани и вставили ей в ноздри, как велел обычай.

– Не возьму в толк, от чего она умерла, – заметил Магнус. – Не похоже на изматывающую болезнь. Запах не тот.

Друзья переглянулись. Внезапно Эйрик склонился над телом и распустил верхние завязки ворота.

– Что ты? – Магнус перехватил его руку. – Не смей осквернять тело! Отвезем ее в Хабнир и найдем женщин, которые омоют…

– Твое целомудрие делает тебе честь, – Эйрик дернул уголком рта, бросив на друга короткий насмешливый взгляд.

Расклад был не в пользу Магнуса: тот уступал товарищу в силе, но всем своим видом давал понять, что не станет мириться с произволом. По лицу Эйрика же никогда нельзя было понять, шутит он или говорит всерьез. Его выходки в школе нередко выходили из-под контроля, достигали той точки, когда переставало быть смешно и становилось страшно. Временами Магнусу казалось, что в его друге живут как будто два человека. Один был простым и веселым, иногда заносчивым, но в целом беззлобным парнем. Но был и другой Эйрик – тот, который не умел останавливаться. Тогда веселые шутки перерождались в навязчивую идею, становились единственным голосом, который Эйрик слышал, – как тогда, со стариком из Бискупстунги. В тот раз ни Магнус, ни Боуги не признались, что им вовсе не хотелось идти на кладбище за книгой. Когда тебе пятнадцать, страшнее всего прослыть трусом в глазах товарищей. Магнус даже не был уверен, что самому Эйрику этого хотелось. Просто настал миг, когда он уже не мог повернуть назад, даже если бы пожелал…

Сейчас Магнус гадал, на какого именно из двух Эйриков он смотрит.

– Она очень чистая, – вдруг заметил тот.

– Прости? – Магнус растерялся и от неожиданности ослабил хватку. Воспользовавшись этим, Эйрик дернул завязки, открыв шею и область ключиц покойной. Оба парня замерли, уставившись на обнажившийся участок кожи. Магнус сглотнул и медленно выдохнул:

– Ты знал?

– Нет. Но догадывался, что здесь что-то не так.

Когда Эйрик полностью развязал тесемки платья, оказалось, что все тело под тканью покрывали черно-бурые синяки. Особенно досталось шее и груди – та стала такой темной, что сосков было не различить. Эйрик осторожно сдвинул ткань с рукавов: предплечья украшали кровоподтеки, словно женщина носила слишком тугие браслеты. Иллюзия безмятежной смерти во сне развеялась. Любому, кто взглянул бы на это тело, стало бы очевидно, что Гюнна отчаянно боролась за свою жизнь, а умерла в агонии от побоев.

– Никогда прежде такого не видел, – признался Магнус, и Эйрик кивнул:

– Я тоже.

– Если ее убили, почему не избавились от трупа?

Эйрик помолчал, размышляя.

– Если бы мы не приехали, сколько прошло бы времени до похорон? – спросил он наконец. – Если верить Натану и Оулаву, у Гюнны не было друзей и родственников… Утварь у нее такая скудная, что не позарился бы даже самый отчаявшийся грабитель, не говоря уж о том, что не всякий доберется сюда. Хутор расположен далеко от дороги, случайно не забредешь. Наверное, убийца рассчитывал, что ее найдут не скоро.

Магнус наклонился и осторожно запахнул платье на женщине. Он сам не смог бы ответить на вопрос, сделал ли это из благопристойных побуждений или чтобы не смотреть на изувеченное тело. Стоило спрятать синяки, и Гюнна снова обрела умиротворенный вид. Вот только теперь, когда он точно знал, что кроется под тканью, заново поверить в это спокойствие было невозможно.

– Но если убийца не страшился разоблачения, зачем было прибирать тело? Косы, платье…

На этот вопрос Эйрик не знал ответа.

Ближайшее кладбище находилось в Хабнире, туда-то священникам и предстояло отвезти покойницу. Гюнна не пожелала вернуть Корту горшок, но теперь ей предстояло разделить с ним одну землю. Однако чтобы доставить тело к месту назначения, нужна была телега. Разумнее всего было добраться до деревни и там попросить кого-нибудь переправить Гюнну к кладбищу.

Сумерки медленно переросли в свежую звездную ночь. Решено было не ехать по темноте, а отдохнуть до рассвета. У друзей оставалось немного сушеной рыбы и скира, а половина фляжки аквавита скрасила им тягостные думы. Растопив очаг кизяком, они в молчании съели свой ужин. Магнус старался не смотреть в сторону кровати. Среди мертвецов ему делалось не по себе, он словно кожей ощущал их присутствие и беспокойный голод. Он так часто рассказывал людям о райских кущах, что испытывал жгучий стыд перед Богом, когда не удавалось самому в них поверить. Смерть уродлива. Можно сколько угодно противиться этой мысли, убеждать себя в том, что дух важнее тела, но от этого уродства никуда не скрыться.

Рыба была жесткой и соленой, после нее захотелось пить. Парни сидели на полу перед очагом, обернувшись плащами, но Магнус все никак не мог согреться. Он сделал большой глоток аквавита, обжигая горло.

– Ты как-нибудь чувствуешь близость призраков? – неожиданно спросил он друга. Тот глядел на огонь, но взгляд его был направлен куда-то вглубь – туда, куда Магнусу не хотелось бы смотреть. Эйрик моргнул и рассеянно повел плечами. Отвечая, он по-прежнему смотрел в пламя, не поднимая глаз.

– Иногда. Это как сильная простуда. Знаешь, когда вздрагиваешь от каждого сквозняка, кости крутит, маешься, а голова словно соломой набита. А бывает, на кладбищах я их слышу. Не призраков, просто мертвецов.

– И что они говорят?

– Они не говорят. Их тела гудят.

– Ты когда-нибудь делал драугов? Настоящих, я имею в виду, из мертвецов, а не из копыт и бычьей головы. Таких, наверное, и я бы мог…

Эйрик наконец с интересом взглянул на Магнуса. В очаге что-то громко треснуло, и искра отлетела в сторону, едва не опалив им обоим волосы.

– Ты же духовидец. Не можешь сказать, делал я драугов или нет?

– Это так не работает, – тихо и грустно рассмеялся Магнус. – Я расскажу, если ты расскажешь.

Так они и проговорили до утра. Эйрик признался, что никогда еще не создавал драугов, но иногда его тянуло попробовать. Проблема крылась даже не в самом колдовстве, хотя оно было непростым: нужно было «снарядить» драуга, а потом зачаровать его как положено. Но ведь драуг должен послужить какой-то цели: отомстить недругу или, на крайний случай, помочь по хозяйству. Последнее вряд ли придется по душе матушке, да и тревожить покойного ради потехи было, как ни крути, не по-христиански. Что до недругов, то тех, кому Эйрик желал бы смерти, пока не родилось. «Если такие и появятся, – добавил он, – думаю, что сумею справиться с ними своими силами, не прибегая к помощи мертвецов».

В качестве ответной любезности Магнус поделился с Эйриком секретами духовидения. Он никогда и никому о них не рассказывал, считая эту способность не даром, а чем-то вроде дурной привычки, от которой никак не избавишься. Некоторые до десяти зим мочатся в постель, а он вот видит всякое… Больше всего это походило на то, как если бы кто-то ударил тебя тяжелым мешком по голове, а потом схватил за волосы и заставил смотреть на что-то, на что ты смотреть не собирался. Бывают жуткие картины, бывают странные, а бывают те, что явно не предназначены для чужих глаз. Впервые за свою жизнь Магнус смог признаться: «Мне стыдно. Я знаю, что некоторые люди ни за что не хотели бы, чтобы кто-то увидел то, на что глядел я. Пускай не по своей воле, но все же… Утешает лишь то, что они не чувствуют, когда на них смотрят».

С рассветом Эйрик с Магнусом двинулись в путь.

* * *

Везти на кладбище тело женщины охотников не нашлось. Жители соседнего хутора – тот выглядел немногим благополучнее, чем дом покойницы, – отговаривались тем, что у них сейчас нет свободных работников на такое дело. Укоризненный вид сразу двух пасторов их смущал, но помочь так никто и не вызвался. Магнус уже решил, что придется ехать в Хабнир и оттуда отправлять телегу, как вдруг Эйрик скупо улыбнулся крестьянам одними губами и развел руками:

– Что ж, жаль, что не нашлось в этом месте никого, кто согласился бы пожертвовать часом своего труда ради богоугодного дела. Все, что мне остается – это молиться за ваше благополучие да посоветовать плотнее запирать двери и не впускать непрошеных гостей…

Хозяин с хозяйкой переглянулись. Никто не произнес слова «драуг», но оно повисло в воздухе, как назойливый запах, от которого не закроешься, даже если лицо обмотать платком. Это были бедные люди, чьи работники ели и спали с ними в одной бадстове. Они могли здраво оценить свои силы: среди них не водилось силачей, способных побороть восставшего мертвеца, или крафта-скальдов, которые одними висами отогнали бы нечистую силу.

– Мы найдем телегу, преподобные, если вы ее отсюда увезете и похороните как подобает, – предложил хозяин. – Только телегу потом верните.

О большем Эйрик и Магнус и не просили. Обернув тело худым одеялом, найденным в доме, они погрузили его в хлипкую скрипучую повозку, запрягли в нее лошадку Магнуса и двинулись в путь. Отъезжая от дома Гюнны, Эйрик резко выдохнул и встряхнулся, как кот, на которого брызнули водой. Магнус хотел спросить, что случилось, но и у него самого будто гора свалилась с плеч. В доме усопшей даже дышалось тяжело: не из-за прокопченных стен или нищей обстановки, хотя и те внесли свой вклад, но скорее из-за страшного удушливого отчаяния, которое, похоже, ощущал не один Магнус. Казалось, в месте, которое они покинули, никогда никто не радовался, не смеялся и не шутил. Даже спокойная смерть в собственной кровати – и та оказалась обманом.

Кобыла, запряженная в телегу, слушалась плохо: она привыкла, что кто-то сидит в седле. И Магнусу, и лошади потребовалось время, чтобы приноровиться. Повозку же им дали такую древнюю, что оставалось лишь молиться о том, как бы добраться до места в целости и сохранности. Черный конь Эйрика Блейк наблюдал за неуклюжими потугами возницы с дружелюбным высокомерием. Сам Эйрик выглядел спокойным и расслабленным. Магнусу хотелось спросить, не стыдно ли ему за то, что напугал бедных людей, но, подумав, он не стал ничего говорить. Даже если это была ложь, то ложь во спасение – невозможно предугадать, насколько правдивы оказались бы предостережения Эйрика. Быть может, он сделал это из лучших побуждений?

Чтобы как-то скрасить путешествие, Магнус затянул гимн о Христе, входящем в Сад. Из всех «Страстных Псалмов» Хадльгрима Пьетурссона именно этот, первый, был его самым любимым. Мелодию для него он придумал сам. Гимн был завершен всего пару лет назад, и Эйрик не знал слов, но слушал пение друга с удовольствием, мерно покачиваясь в седле и прикрыв глаза. Открыл он их лишь однажды, когда Магнус прервался, споткнувшись на полуслове. Он натянул поводья, и лошадь, только-только поймавшая шаг, недовольно остановилась. «Что случилось?» – спросил Эйрик, тоже замерев.

Магнус огляделся. Да нет, ничего, чепуха… Ему померещилась серая кошка с пушистым хвостом, что сиганула откуда-то из-под колес. Но он не спал целую ночь, голова была точно каменная. Даже если кошка была, что им за дело до нее? Эйрик терпеливо ждал, пока Магнус расскажет, что заставило его остановить повозку, но тот лишь отмахнулся.

Остаток пути никто не пел, и преодолевать его пришлось в мрачной тишине.

…Хабнир выглядел гораздо пристойней того места, где обитала Гюнна. Хутор с одной стороны был стиснут морем, а с другой – безжизненной пустошью, что тянулась на много миль на восток. Несколько тесно прижавшихся друг к другу домов охотно подставляли солнцу зеленые покатые крыши. На веревках сушилось, хлопая на ветру, белье, и от него в лица подъезжающих гостей летели мелкие капли. Громко переговаривались между собой молодые работницы, прижав к бедрам корзины со стиркой. У девушек в волосы были вплетены цветы как напоминание о первом дне лета. Они бросали заинтересованные взгляды на гостей и улыбались им удивленно и открыто – так радуются незнакомцам все молодые люди, которые годами видят перед собой одни и те же лица. Пройдет пара недель, и работники смогут выбирать: уйти от своих нанимателей в поисках лучшей доли или остаться на привычном месте, так что среди батраков чувствовалось оживление.

В одном из домов что-то готовили: сквозь отверстия в крыше и небольшое окошко валил навозный дым. Несколько человек внесли внутрь крашенный белой краской деревянный гроб. Вероятно, там жила вдова Корта.

Церковь Киркьювогс, куда направлялись молодые пасторы, располагалась почти у самого моря. Вокруг каменной ограды, разрушенной с одной стороны и заросшей травой с другой, паслись грустные исхудавшие овечки, с которых состригли зимнюю шерсть. Они неторопливо жевали молодые побеги, дергая ушами от удовольствия. Отсюда хорошо просматривались побережье и выстроившиеся вдоль кромки воды пустые рамы для сушки рыбы, с которых свисали обтрепанные веревки. Магнус и Эйрик с большим облегчением обнаружили пухлую лошадку, скучавшую у коновязи, – значит, местный священник из Утскалара приехал, чтобы навестить эту часть своего прихода.

Священник оказался крепким, нестарым мужчиной с аккуратно подстриженной светлой бородой, яркими голубыми глазами и крупным мясистым носом. Молодые люди застали его за починкой церковной крыши. Пастор встретил гостей с радушным удивлением. Работал он в одной рубашке, стоя на хлипкой деревянной лесенке. Хотя утренний воздух все еще был прохладным, а от моря тянуло соленой сыростью, под мышками у преподобного Одда – его имя они выяснили по дороге – темнели пятна пота.

Эйрик спешился, а Магнус отстегнул вожжи от уздечки и снял со своей кобылы хомут. Преподобный Одд с широкой улыбкой шагнул к молодым людям, разведя руки, словно для борьбы или для объятий, но заметил лежащее в сене тело, и улыбка покинула его лицо. Он размашисто перекрестился открытой ладонью и вздохнул.

– Одно печальное известие за другим… Кто это несчастная душа?

– Гюнна Энундардоттир, преподобный, – пояснил Эйрик. – Мы с моим другом нашли ее мертвой в собственном доме.

Пастор серьезно кивнул:

– Завтра отслужу по ней службу сразу после Корта. Хоронить придется за счет прихода, хотя, боюсь, местным это не понравилось. Гюнна не пользовалась большим расположением… Хотите выпить, господа? Вы проделали нелегкий путь.

Отдохнуть после бессонной ночи и монотонной езды было приятно. У Магнуса ныла спина из-за непривычной посадки, и голова гудела. Эйрик не подавал признаков усталости, но между бровей у него пролегла морщинка, выдавая его озабоченность. Им предстоял непростой разговор со священником, но похоронить зверски убитую женщину без надлежащих предосторожностей они не могли.

Обойдя церковь с юга, все расположились прямо на полуразрушенной каменной стене. Сквозь булыжники пробивались зеленые побеги и просачивалась влага, ветер с моря холодил спины. Пастор Одд вытащил из седельной сумки фляжку с крепкой брагой и несколько кусков копченого мяса. Несколько овец подошли проверить, нет ли у людей ничего съедобного. Из их ртов торчали стебли осоки – горькой травы, спасающей скотину весной. Не найдя, чем поживиться, ярки отошли в сторону и снова принялись набивать животы.

Чтобы сразу не заводить речь о покойнице и обстоятельствах, при которых Магнус и Эйрик ее нашли, мужчины поговорили о своих приходах и о том, что предстояло молодым пасторам в ближайшее время. Преподобный Одд вспомнил, как сам сделался пастором, будучи немногим старше тридцати, и какой это был страшно волнительный момент. Теперь на его плечах был весь приход Гриндавик, и сюда, в Церковную бухту, он наведывался нечасто. Преподобный поинтересовался, за какими приходами теперь будут надзирать новоиспеченные священники, но ответы выслушал без особого любопытства. Гораздо сильнее ему хотелось поговорить о том, как его собственным прихожанам не хватает щедрости и широты души. «Не мне, конечно, их осуждать», – тут же добавлял он, но все же именно этим занимался на протяжении всего перекуса.

Магнусу показалось, что преподобному Одду нравится играть роль покровителя юнцов, который знает толк в своем ремесле и – так уж и быть – готов разделить с молодыми людьми свою мудрость. Магнусу это пришлось не по душе, но Эйрик слушал с вежливым молчанием. Он сорвал у ноги травинку и сунул ее в рот, вяло мусоля, чаще поглядывая на облака, чем на говорившего.

– Преподобный Одд, боюсь, жадность и скудоумие – не единственные грехи вашей паствы, – сказал он наконец. – Мы с Магнусом вынуждены описать вам печальные обстоятельства, при которых мы нашли тело.

Пастор нахмурился и собирался что-то ответить, как внезапно их прервал женский крик.

– Вы привезли эту суку сюда! Я видела ее своими глазами!

По церковному холму бежала, высоко задрав юбки, молодая женщина. Словно в танце, с каждым шагом она выставляла вперед то один острый локоть, то второй. Щеки бегущей покрывали красные пятна, платок от спешки слетел с головы и обмотался вокруг шеи, как удавка. Волосы растрепал ветер, и они облаком окружали круглое приятное лицо незнакомки.

Добежав до пасторов, незнакомка застыла перед ними, тяжело дыша и скалясь, переводя взгляд с одного невозмутимого юноши на другого. Магнус, привыкший к отцовским вспышкам ярости, к ругани оставался совершенно равнодушен. Эйрик же, кажется, родился с самообладанием старой коровы.

– Сигрид, прошу тебя, – мягко и жалостливо попросил преподобный Одд, поднимаясь со своего места и выставив вперед руку, как будто защищался от бешеной собаки. – Господь уже забрал душу твоего мужа, и раз уж ему было суждено погибнуть так, ничего изменишь.

Пальцы вдовы скрючились, как если бы она собралась наброситься на кого-нибудь из незнакомцев. Наконец она отступила на шаг, но отнюдь не успокоилась.

– Вы приволокли сюда это исчадие ада, убийцу моего мужа! Думаете, вам это сойдет с рук? Надо было оставить ее гнить там, где нашли! Ни один человек в Хабнире ни монетки не даст, чтобы ее похоронить! А я прокляну вас, если только…

– Осторожнее.

Это короткое слово, произнесенное Эйриком совершенно без угрозы, даже без нажима, возымело неожиданный эффект. Сигрид осеклась, словно кто-то заткнул ей рот. Должно быть, она и сама поняла, что не стоит разбрасываться проклятиями на пороге церкви, да еще в компании трех пасторов.

– Быть может, смерть мужа станет не последней бедой, с которой вам придется столкнуться. В этом случае только мы сможем помочь, – заметил Эйрик дружелюбно.

– И в каком смысле Гюнна «убила» вашего мужа? – уточнил Магнус. – Что заставляет вас так думать, Сигрид? Вы же сами видели, во что превратилось тело. Неужели вы всерьез полагаете, что хлипкая женщина на такое способна?

Слова Магнуса и его спокойный убаюкивающий тон немного утихомирили гнев вдовы. Теперь, когда она перестала кричать, стали заметны засохшие дорожки слез в уголках глаз и слипшиеся ресницы. Голос, когда женщина заговорила, звучал хрипло:

– Я не знаю, на что способна Гюнна. Знаю только, что она изводила Корта как проказа, а он был слишком добр, чтобы прогнать ее со своей земли. Мой муж вообще никому не мог отказать. Он отдавал ей нашу еду и даже нашел целителя, когда эта дрянь заболела. А теперь он отправился к ней, и вот что с ним случилось! Все из-за дурацкого горшка, который она не хотела отдавать!

Магнусу показалось, что Сигрид расплачется, но она быстро взяла себя в руки, переводя взгляд с него и Эйрика.

– Хороните Гюнну, где хотите, – велела она. – Можете бросить ее в море, можете сжечь, да хоть на части ее разорвите – лишь бы завтра, когда состоится погребение Корта, я не знала, где она зарыта.

С этими словами женщина резко развернулась и двинулась вниз с холма. Ее растрепавшаяся коса болталась влево-вправо, как коровий хвост. Спину Сигрид держала совершенно прямо.

* * *

Оказалось, что гроб достать неоткуда. Купить дерево можно было только у купцов, которым выдали разрешение датчане, а таких в здешних краях не водилось. Если бы не Магнус, Гюнну пришлось бы хоронить завернутой в саван. Но у сына состоятельного бонда были свои способы решать такие вопросы.

– Надо иметь в виду на будущее, что стоит держать при себе кошель, если захочешь кого-нибудь похоронить, – заметил Эйрик.

– Если не боишься отправиться на виселицу за незаконную торговлю, – напомнил ему Магнус.

Найденный за большие деньги полузаконный гроб был сколочен из плохой древесины, и даже белая краска не могла спрятать запах гниения. Двое крепких молодых батраков внесли домовину в церковь и поставили на кусок дерна перед алтарной картиной. В церкви было душно и пахло сухой травой. Здание давно требовало ремонта. Узкие лавчонки выглядели так, словно могли подломиться под прихожанами в любой момент.

Сквозь расщелины крыши внутрь проникали солнечные лучи. Так вышло, что самая большая дыра пришлась ровнехонько над тем местом, куда поставили гроб. Лицо Гюнны, бледное и умиротворенное, в ласковом весеннем свете казалось почти ангельским. Гроб был явно рассчитан на упитанного мужчину, и молодая женщина разместилась в нем так, что слева и справа осталось много места.

Преподобный Одд достал требник и прочел несколько тоскливых молитв над телом. После них полагалось сказать что-нибудь о жизненном пути Гюнны Энундардоттир, но священник лишь скорбно помолчал, не в состоянии подобрать слова. Это была, пожалуй, самая равнодушная панихида из всех, на которых довелось присутствовать Магнусу, и вдобавок самая малолюдная. Кроме двух молодых пасторов, да еще работников, пришедших вырыть могилу, в церкви не было никого. Только к концу церемонии в зал проскользнула девушка, чинно прикрывшая голову платком. Она села, как полагается, по левую сторону от гроба, как подруга или родственница покойной, и за все время не проронила ни слова.

Преподобный Одд пропел двадцать пятый псалом, но голос у него был такой неровный и тихий, что Магнус едва подавил зевок. Сонливость, которая уже было прошла, в церковной духоте одолела его с новой силой. Он словно задремал и в полусне увидел, как Гюнна открывает глаза – на удивление ясные и живые – и с улыбкой шепчет что-то. Магнус наклонился к ней, чтобы разобрать слова, и вместе с ее шепотом до него донесся запах могилы: «Глубоко не закапывайте. Закапывайте неглубоко». Он встряхнулся только, когда Эйрик дотронулся до его плеча. Пора было выносить покойницу.

Два мрачных парня водрузили гроб на плечи и медленно двинулись в сторону только что вырытой могилы. Шагая, они раскачивали его влево-вправо, и так как Гюнна лежала в нем свободно, тело ее раскачивалось, как в лодке. Незнакомая девушка тоже вышла из церкви и зашагала поодаль, держась в стороне от процессии. Магнусу никак не удавалось рассмотреть ее лицо, наполовину скрытое платком.

Яму выкопали у самого дальнего края каменной изгороди. Туда уже добрели овцы и теперь с тревожным интересом рассматривали приближающихся людей. Пока двигалось маленькое шествие, Эйрик склонился к уху друга:

– Увидел что-нибудь интересное?

– Да просто задумался…

– Точно?

Магнус хотел кивнуть, но помедлил. Как отличить видение от бессонного бреда? Эйрик молча указал глазами на идущих впереди молодых людей. Гроб был не очень тяжел, а хрупкое тело Гюнны и подавно, но рубашки носильщиков пропитались потом, и ступни их глубоко уходили в распаренную землю, словно груз их был неподъемным. С легким поскрипыванием тело покойницы раскачивалось в гробу. Магнус вздохнул и тихо в двух словах пересказал Эйрику увиденное, не забыв добавить, что, возможно, ему это все только привиделось.

Когда мужчины стали опускать в яму гроб на веревках, Эйрик вдруг остановил их властным жестом.

– Поверните-ка его в другую сторону.

Преподобный Одд, верящий, что его миссия в отношении этой покойницы вот-вот подойдет к концу, недовольно поднял брови.

– Зачем вам переворачивать гроб, преподобный Эйрик?

Тот ответил солнечной улыбкой.

– Это никого не затруднит, преподобный Одд. Мой друг, в конце концов, купил это корыто на свои кровные, а он любит, чтобы покойники лежали ногами на запад.

Работники недовольно поджали губы, но смолчали – их дело маленькое. Пастор коротко кивнул, и гроб развернули так, чтобы голова Гюнны «смотрела» в сторону хутора, где недавно овдовела несчастная Сигрид, а ноги «уходили» в море. Магнус помнил этот обычай: считается, что, если отвернуть драуга ногами от дома, тот не найдет к нему дороги. Он никогда раньше не видел, чтобы так делали на похоронах, но ведь и таких мертвецов, как Гюнна, ему встречать не приходилось. Эрик оглядел закрытый гроб, размышляя над чем-то, а затем обратился к пастору:

– Не найдется ли где-нибудь поблизости камня потяжелее, преподобный? Буду признателен, если попросите ваших работников его принести.

Священник посмотрел на Эйрика, и его красное добродушное лицо приняло возмущенный и злой вид.

– Зачем вам камень? – было видно, как пастор хотел добавить «дитя мое», но осекся, вспомнив, что перед ним такие же служители Господа, как он сам.

Эйрика вопрос ничуть не смутил. Он беспечно пожал плечами и, указав на Гюнну, пояснил:

– Мне бы хотелось быть уверенным, преподобный, что покойница не поднимется злобным призраком и не попытается отомстить оставшимся в живых. На моей памяти бывали истории, когда даже случайное оскорбление оборачивало мертвеца драугом, и тот мучил род обидчика до бог знает какого колена. Дабы обезопасить семью Корта от этой напасти, я предложил бы положить на грудь Гюнны тяжелый камень, а над могилой насыпать курган.

Лицо преподобного Одда так быстро меняло цвет, что Магнус на мгновение испугался, что с пастором случится удар и у них будет три трупа вместо двух. Сначала тот порозовел, затем побагровел, потом кожа пошла уродливыми фиолетовыми пятнами. Отчетливо прорисовалась жилка на шее, а над верхней губой в усах заблестели капельки пота. Наконец священник справился с собой и процедил:

– Я никак не ждал от собрата-пастора такого богохульства, бросающего тень на весь приход! Мне отвратительно вас слушать! Вас оправдывают только молодость и неопытность. Надеюсь, вы будете усердно молиться, дабы искупить свой грех. А теперь, господа, прошу вас покинуть церковный двор!

Эйрика такой ответ ничуть не удивил, но явно расстроил. Он коротко вздохнул, развернулся на пятках и, сцепив руки за спиной, уверенным шагом двинулся к церковным воротам. Уже у самого выхода сокрушенно покачал головой:

– Забыл поблагодарить преподобного за брагу и баранину, хоть мясо и было жесткое, что мое седло… Не хочешь ли прогуляться к морю, друг мой?

Магнус не знал, что ответить. Беспечная веселость Эйрика его поражала, но отказываться он не стал. В голове чуть посвежело, когда они вышли к берегу и Магнус вдохнул полной грудью хорошо знакомый запах водорослей и соли. Его родной хутор располагался совсем недалеко, на восточном побережье полуострова.

Бухта оказалась аккуратной и тихой. Эйрик опустился на камень у воды и с удовольствием набил трубку табаком. Он перенял новомодную привычку курить табак, а не жевать его, у Боуги, который делал это с таким наслаждением, что устоять было невозможно. Однако табак Эйрика был резче и крепче, так что от угощения Магнус отказался и теперь просто наблюдал, как его друг набирает полный рот дыма и медленно выпускает через ноздри. Оба сидели в морской тишине, вглядываясь в линию горизонта, пока их размышления не прервал резкий девичий голос.

– А вы смельчаки, как я погляжу!

Магнус с Эйриком одновременно обернулись. Ловко перепрыгивая с камня на камень, к ним приближалась та самая девушка из церкви. На голове у нее теперь был не платок, а белая шапочка в форме изогнутого лепестка. Лицом девица чем-то напоминала вдову Сигрид, но была моложе и привлекательнее. Нос и щеки ее обсыпали веснушки, еще довольно бледные после зимы. Красивые полные руки то придерживали юбку, чтобы не наступить на подол, то вытягивались в стороны, помогая девушке поймать равновесие. Кончик носа незнакомки был слегка вздернут, как и ее верхняя губа. Это придавало девушке легкомысленный и добродушный вид, так что даже крупные зубы, выглядывающие между губами, ее не портили.

Когда незнакомка остановилась в нескольких локтях от них, Эйрик окинул ее пристальным взглядом с ног до головы и улыбнулся в ответ.

– Моя смелость уступает вашей, дитя мое.

Та хмыкнула и, не удостоив этот странный ответ комментарием, присела на камень между двумя мужчинами, расправив фартук.

– Думаете, теперь Гюнна встанет драугом и будет преследовать мою сестру? – без обиняков спросила она.

– Вашу сестру? – переспросил Магнус, выжидая, когда будет возможность представиться.

Девушка кивнула:

– Да, Сигрид – моя старшая сестра. Меня зовут Лауга[7]7
  Правильно имя Lauga (сокращение от Sigurlaug), конечно, произносится как «Лёйга», но для благозвучия я оставила «Лауга».


[Закрыть]. Я тоже вдова, если вам интересно. Вышла замуж год назад, а мой супруг через неделю после свадьбы утонул в море. Я проплакала целый месяц, а потом Сигрид позвала меня к себе жить, чтобы я не оставалась одна. Так я и стала приживалкой! – жизнерадостно закончила Лауга.

– Отрадно видеть, что горе не сломило вас. – Эйрик достал из-за пазухи вторую трубку, меньше и изящнее, и протянул ее новой знакомой вместе с понюшкой табака. Лауга поблагодарила за угощение, ловко набила трубку своими тонкими проворными пальцами и с наслаждением раскурила.

– Горе не ломает женщин, – отозвалась она безмятежно, откинувшись назад и выпуская облачко дыма из ноздрей. – Только мужчин. Но вы так и не ответили на вопрос, преподобные. Полагаете, моей сестре что-то угрожает? У нее восемь детей, младший совсем малютка. Не хотелось бы, чтобы семья пострадала, им и так придется несладко из-за потери кормильца.

– Мы не знаем, – неохотно признался Магнус. – Это невозможно предсказать наверняка. Есть некоторые, скажем так, предпосылки.

Тонкие рыжеватые брови их новой знакомой удивленно взлетели вверх.

– Какие, например? Преподобный Магнус, надеюсь, что вы не просто так явились сюда, чтобы пугать бедных деревенщин вроде нас. Мы и без того богобоязненны пуще некуда, не надо стращать нас еще больше.

Магнус замешкался с ответом, желая одновременно обойти тему жестокой расправы над Гюнной и заверить Лаугу, что и не собирался никого запугивать. Пока один пастор размышлял, что бы сказать успокоительного, в разговор вмешался второй.

– Нас беспокоит, что на теле Гюнны, когда мы его нашли, живого места не было.

– Вот как? – Лауга выглядела удивленной, но не похоже, чтобы новость ее напугала. Она нежно обхватила губами мундштук и глотнула еще дыма. Чашечка трубки помещалась в ее руке почти целиком. – Вам кажется, что ее убили, преподобный?

Эйрик не стал скрывать от девушки ничего, что касалось их визита в Грайнютоуфт. Правда, сама история получилась короткой. Он описал, как они нашли тело женщины, которая выглядела так, словно уснула на кровати, поведал, что под воротом и рукавами кожа была синей, почти черной. Лауга выслушала историю молча, задумчиво покуривая. Потом подняла глаза на Эйрика и спросила: