Текст книги "Гимн Лейбовицу"

Наконец он развернул сверток. В нем лежал кошелек, а в кошельке – два гекла золота. Монсеньор улыбнулся.

– Ты сказал, что грабитель выиграл у тебя копию, одолев тебя в борцовском поединке? – спросил Агуэрра.

– Да, мессер.

– То есть ты сам принял решение бороться за нее? Ты принял вызов?

Монах кивнул.

– В таком случае выкупить ее – не значит мириться со злом. – Агуэрра хлопнул монаха по плечу и благословил. А затем настало время Фрэнсису уйти.

Хранитель огня знания двинулся в сторону своего аббатства пешком. В дороге он провел несколько недель, но когда он приблизился к форпосту разбойника, сердце Фрэнсиса пело. «Делай с ним, что хочешь», – сказал папа Лев про золото. А кроме золота у монаха теперь был ответ на презрительный вопрос разбойника. Фрэнсис думал о книгах, которые лежат в приемной и ждут своего пробуждения.

Грабитель, однако, не ждал на своем посту. Через дорогу вели какие-то следы, – и никаких признаков разбойника. Солнечные лучи едва пробивались сквозь листву. Фрэнсис сел у тропы и стал ждать.

В полдень из глубины леса заухала сова. В кусочке синего неба над верхушками деревьев кружили грифы. Фрэнсис сонно слушал чириканье воробьев, порхающих невдалеке над кустами, и вдруг понял, что его не очень заботит то, придет ли грабитель сегодня или завтра. Его путь был таким долгим, что он с радостью отдохнул бы денек. Монах сидел и смотрел на стервятников, иногда поглядывая на тропу, которая вела к его далекому дому в пустыне. Грабитель выбрал великолепное место для логова: отсюда тропа просматривалась на милю в обоих направлениях, при этом сам наблюдатель, находящийся в лесных зарослях, оставался незамеченным.

Вдали на тропе что-то двигалось.

Брат Фрэнсис прикрыл глаза рукой. Лесной пожар расчистил несколько акров земли вокруг тропы, которая вела на юго-запад. Тропа сверкала в зеркале залитой солнцем земли. Бликующие отражения мешали, но вдали, в мареве, явно что-то двигалось – какая-то извивающаяся черная завитушка. Временами ее полностью скрывало марево, тем не менее она определенно приближалась. Когда на солнце набежал край облака, блеск на несколько секунд померк, и усталые близорукие глаза Фрэнсиса увидели, что извивающаяся завитушка – на самом деле человек, но тот был слишком далеко, чтобы его можно было разглядеть.

Монах перекрестился и начал перебирать четки, не прекращая следить за крошечной фигуркой.

Пока он ждал грабителя, выше на склоне холма шел диспут – вернее, обмен односложными словами. Беседа шла почти час и теперь, наконец, завершилась. Два-Капюшона уступил Одному-Капюшону. Вместе «папские дети» тихо выбрались из-за кустов и поползли вниз по холму.

Не выдав себя даже малейшим шорохом, они подобрались к брату Фрэнсису на расстояние десяти метров. Бормоча третью «Аве Мария», монах вдруг решил оглядеться.

Стрела попала ему точно между глаз.

– Есть! Есть! Есть! – закричал «папский ребенок».

* * *

Старый путник сошел с тропы, ведущей на юго-запад, сел на бревно и закрыл глаза, чтобы они отдохнули от яркого солнца. Он обмахивал себя изодранной соломенной шляпой и жевал прессованный пряный лист. Странствовал он уже давно. Поиски, казалось, длились целую вечность, но еще жила надежда на то, что за следующей горой, за следующим поворотом он найдет то, что ищет. Чуть впереди на склоне был участок невыгоревшего леса. Путник мог укрыться там от жары, но он все сидел на солнцепеке и следил за любопытными грифами. Они собрались вместе и довольно низко опустились над лесистым участком. Одна птица смело нырнула в деревья – и тут же показалась вновь; быстро хлопая крыльями, она нашла поток восходящего воздуха и стала плавно набирать высоту. Падальщики не парили, как обычно, сберегая силы, а вовсю молотили крыльями, словно им не терпелось наконец приземлиться.

Пока стервятники проявляли заинтересованность, но не решались действовать, путник следовал их примеру. В окрестных холмах водились пумы, а за холмами – существа похуже пум, и иногда они забирались далеко за пределы своей территории.

Наконец стервятники спустились. Выждав еще пять минут, путник встал и захромал к поросшему лесом склону холма, распределяя вес тела между больной ногой и посохом.

Вскоре он вошел в лес. Грифы поедали человеческие останки. Путник отогнал их палкой и осмотрел труп. Некоторых частей тела недоставало. В голове торчала стрела, вышедшая из основания черепа. Старик нервно оглядел заросли кустов и никого не заметил, однако рядом с тропой было много следов.

В любом случае надлежало исполнить свой долг. Старый путник нашел участок, где землю можно было копать руками и палкой. Пока он работал, над верхушками деревьев кружили разозленные грифы. Иногда они бросались к земле, затем взлетали и беспокойно реяли над холмом – и час, и два.

Одна птица приземлилась, возмущенно походила вокруг холмика свежевыкопанной земли, на котором лежал камень, снова поднялась на крыло. Стая темных падальщиков покинула это место и, высоко поднявшись на восходящих потоках воздуха, улетела прочь, бросая голодные взгляды на землю.

За Долиной Уродов грифы увидели мертвого кабана и плавно спустились, чтобы устроить пир. Позднее в далеком горном ущелье пума, облизнувшись, покинула остатки своей добычи; грифы и ей были благодарны.

Когда настало время, грифы снесли яйца и с любовью стали выкармливать птенцов – мертвой змеей, кусочками дикой собаки.

Новое поколение выросло сильным и высоко летало на черных крыльях, выжидая, пока плодородная Земля даст изобильный урожай мертвечины. Порой их обед состоял только из жабы. А однажды попался гонец из Нового Рима.

Долетали они и до равнин Среднего Запада – вот где ждало знатное угощение, оставленное на земле двигавшимися на юг кочевниками.

Когда настало время, грифы снесли яйца и с любовью стали выкармливать птенцов. Земля щедро кормила их в течение многих столетий и будет кормить еще столько же…

Пищи в окрестностях Ред-Ривер хватало, но после бойни там вырос город-государство. Города грифы не любили, хотя и одобряли их неизбежную гибель; они держались подальше от Тексарканы и летали над равнинами к западу от нее. И, как и все живые твари, они много раз удобряли землю своими телами.

Со временем настал год от рождения Господа нашего 3174-й.

Пошли слухи о грядущей войне.

Fiat Lux[43]43
  Да будет свет (лат.).


[Закрыть]

12

Марк Аполлон поверил в неизбежность войны в ту самую минуту, когда услышал, как третья жена Ханнегана рассказывает служанке о том, что ее любимый придворный вернулся живым и невредимым из миссии в лагерь клана Бешеного Медведя. Тот факт, что кочевники отпустили его живым, означал, что скоро начнется война. Задача эмиссара якобы заключалась в том, чтобы передать племенам Равнин сообщение: цивилизованные государства заключили между собой Договор о Святом возмездии и отныне будут жестоко мстить кочевникам и разбойничьим бандам за любые налеты. Однако гонец, доставивший подобную весть Бешеному Медведю, никогда бы не вернулся живым. Следовательно, заключил Аполлон, никакого ультиматума не было, а эмиссар Ханнегана отправился на Равнины с тайной целью. С очевидной тайной целью.

Аполлон вежливо пробирался по банкетному залу через скопление гостей; его зоркие глаза высматривали брата Кларета. Высокая фигура Аполлона в строгой черной сутане с узкой цветной полосой на поясе – символом сана – резко выделялась на фоне калейдоскопа цветов, которыми щеголяли остальные гости. Поэтому он вскоре привлек внимание своего секретаря и кивнул в сторону стола с закусками; на столе остались лишь объедки, засаленные кубки и несколько голубей – похоже, пережаренных. Аполлон зачерпнул половником гущу со дна чаши с пуншем, увидел среди пряностей дохлого таракана и задумчиво протянул кубок подошедшему брату Кларету.

– Благодарю, мессер, – сказал Кларет, не замечая таракана. – Вы хотели со мной поговорить?

– Как только закончится прием. В моей комнате. Саркел вернулся живым.

– О.

– Никогда еще не слышал более зловещего «о». То есть, ты понимаешь, что это значит?

– Разумеется, мессер. Выходит, договор – всего лишь уловка, и Ханнеган собирается использовать его против…

– Тс-с… Об этом позже. – Взглядом Аполлон дал понять, что рядом чужак. Секретарь отвернулся, чтобы налить в кубок еще пунша, и так увлекся, что не стал смотреть на появившегося в зале худощавого человека в одежде из муарового шелка. Когда тот подошел к ним, Аполлон с вежливым поклоном улыбнулся. Их рукопожатие было коротким и довольно холодным.

– Я весьма удивлен, тон Таддео, – сказал священник. – Мне казалось, что вы избегаете подобных веселых сборищ. Чем же этот праздник привлек столь выдающегося ученого? – Он изогнул брови в притворном изумлении.

– Главная приманка – вы. Сюда я явился только ради вас, – столь же саркастично ответил вновь прибывший.

– Ради меня? – Аполлон изобразил удивление, однако его собеседник, скорее всего, не солгал. Свадьба сводной сестры – не то событие, которое заставило бы тона Таддео облачиться в праздничные одежды и покинуть уединение монастырской общины.

– Если честно, то я уже целый день вас ищу. Мне сказали, что вы будете здесь. В противном случае… – Он оглядел пиршественный зал и раздраженно фыркнул.

Брат Кларет перестал созерцать чашу с пуншем и поклонился тону.

– Не угодно ли пунша, тон Таддео?

Ученый осушил протянутый ему полный кубок.

– Я хотел расспросить вас о документах Лейбовица, о которых мы говорили, – сказал он Марку Аполлону. – Я получил письмо из аббатства от человека по имени Корноэр. Он уверяет, что у них есть тексты, относящиеся к последним годам европейско-американской цивилизации.

Несколько месяцев назад Аполлон сам заверил в этом ученого, но клирик никак не показал свое раздражение.

– Знаю. Говорят, что они подлинные.

– Если так, то я не могу понять, почему никто не слышал… Впрочем, не важно. Корноэр перечислил документы и тексты, которые у них якобы имеются, и описал их. Я должен их увидеть.

– Вот как?

– Да. Если это подделки, я вскрою обман, а если нет, то содержащиеся в них сведения могут оказаться бесценными.

Монсеньор нахмурился.

– Уверяю вас, это не подделки, – сухо ответил он.

– В письме содержалось приглашение посетить аббатство и изучить документы. Очевидно, в аббатстве про меня слышали.

– Не обязательно, – сказал Аполлон, не в силах упустить такую возможность. – Они не очень-то разборчивы в отношении того, кто читает их книги, – лишь бы человек мыл руки и не уничтожал их собственность.

Ученый нахмурился, явно задетый предположением, что на свете существуют грамотные люди, которые ничего о нем не знают.

– Ну вот! – любезно продолжил Аполлон. – Никаких затруднений у вас не возникнет. Принимайте приглашение, отправляйтесь в аббатство, изучайте их Реликвии. Там вас тепло примут.

Ученый раздраженно засопел:

– Отправиться через Равнины в то время, когда клан Бешеного Медведя… – Тон Таддео осекся.

– Вы что-то хотели сказать? – На лице Аполлона отразилось особое внимание. Он выжидающе посмотрел на тона Таддео.

– Только то, что путь долгий и опасный, я не могу на полгода покинуть коллегию. Я хотел обсудить с вами возможность отправки хорошо вооруженного отряда – стражников мэра, – чтобы доставить документы сюда.

Аполлон вдруг почувствовал детское желание пнуть ученого в голень.

– Боюсь, – ответил он вежливо, – что это совершенно невозможно. В любом случае, данное дело не в моей компетенции, и, к сожалению, я не в силах вам помочь.

– Почему? – с нажимом спросил тон Таддео. – Разве вы не нунций Ватикана при дворе Ханнегана?

– Именно. Я представляю Новый Рим, а не монашеские ордена. Аббатством управляет его аббат.

– Но если бы Новый Рим немного надавил…

Желание пнуть ученого внезапно усилилось.

– Поговорим об этом позже, – холодно ответил монсеньор Аполлон. – Сегодня вечером в моем кабинете, если вам угодно. – Он посмотрел через плечо, словно говоря: «Ну?»

– Я приду, – резко ответил ученый и пошел прочь.

– Почему вы сразу ему не отказали? – спросил Кларет, когда через час они остались наедине в посольских комнатах. – В наше время везти бесценные Реликвии по дорогам, где полно разбойников?.. Это немыслимо, мессер.

– Разумеется.

– Тогда почему…

– По двум причинам. Первая: тон Таддео – родич Ханнегана, и притом влиятельный. С кесарем и его семьей мы должны быть любезны, нравится нам это или нет. Вторая: он заговорил про клан Бешеного Медведя, а затем умолк. По-моему, он знает, что должно произойти. Я не собираюсь шпионить, но если он сообщит нам что-то по собственной воле, то мы вправе включить информацию в отчет, который ты лично доставишь в Новый Рим.

– Я?! – потрясенно воскликнул секретарь. – В Новый Рим?!

– Не кричи, – предостерег нунций, бросив взгляд на дверь. – Я намерен как можно быстрее изложить Его Святейшеству свою оценку ситуации. Но такие вещи доверять бумаге нельзя: если послание перехватят люди Ханнегана, то мы с тобой, вероятно, поплывем лицом вниз по Ред-Ривер. Если же оно попадет в руки его врагов, то Ханнеган повесит нас на площади, как шпионов. Удел мученика – это прекрасно, но у нас есть работа, и мы должны ее выполнить.

– Значит, я поеду с устным посланием в Ватикан? – пробурчал брат Кларет. Похоже, перспектива поездки через опасный край его не обрадовала.

– У нас нет выбора. Тон Таддео может – хотя это и маловероятно – дать нам предлог внезапно отправить тебя в аббатство святого Лейбовица, или в Новый Рим, или в оба места сразу. Если при дворе возникнут какие-то подозрения, я постараюсь их отвести.

– А что будет в отчете, который я должен доставить, мессер?

– Я сообщу, что желание Ханнегана объединить континент под властью одной династии – не такая уж безумная мечта, как нам казалось. То, что Договор о Святом возмездии – скорее всего, обман, что Ханнеган собирается использовать его для того, чтобы втянуть Денверскую империю и Ларедо в войну с кочевниками Равнин. Если войска Ларедо будут вести непрекращающиеся бои с Бешеным Медведем, то государство Чихуахуа с удовольствием атакует Ларедо с юга. В конце концов, они заклятые враги. И тогда Ханнеган триумфально двинется к Рио-Ларедо. А подчинив себе Ларедо, он сможет заняться одновременно и Денвером, и Миссисипской Республикой, не беспокоясь о том, что на юге ему ударят в спину.

– Мессер, вы думаете, у Ханнегана получится?

Марк Аполлон начал было отвечать, затем подошел к окну и посмотрел на залитый солнцем огромный город, в основном построенный из обломков другой эпохи. Город постепенно вырос на древних развалинах, как, возможно, когда-нибудь на его развалинах вырастет следующий.

– Не знаю, – негромко произнес нунций. – В наше время сложно осуждать желание объединить этот разрезанный на куски континент. Даже такими средствами, как… Нет, я не это имел в виду. – Он тяжело вздохнул. – Так или иначе, политика нас не интересует. Мы должны предупредить Новый Рим, потому что происходящее неизбежно повлияет на церковь. А если мы будем предупреждены, то, возможно, не окажемся втянутыми в распрю.

– Вы в самом деле так считаете?

– Конечно, нет! – мягко ответил священник.

* * *

Тон Таддео Фардентрот прибыл в кабинет Марка Аполлона в самом начале вечера и вел себя совсем не так, как на приеме. Ему удалось тепло улыбнуться, а в словах ощущались беспокойство и рвение. «Этот человек, – подумал Аполлон, – стремится к тому, о чем сильно мечтает, и для того, чтобы добиться своего, даже готов вести себя вежливо». Похоже, список древних текстов, присланный монахами аббатства Лейбовица, поразил его сильнее, чем тон был готов признать. Нунций подготовился к словесной дуэли, однако взволнованный ученый представлял собой столь легкую жертву, что Аполлон немного расслабился.

– Днем состоялось заседание коллегии, – сказал тон Таддео, как только они уселись. – Мы говорили о письме брата Корноэра и о списке документов. – Он помолчал, словно не зная, как подойти к вопросу. В тусклом свете заходящего солнца, проникающего через большое сводчатое окно, лицо тона Таддео казалось побелевшим и напряженным, а большие серые глаза вглядывались в священника, словно оценивая его.

– Я так понимаю, вы столкнулись со скептицизмом?

Взгляд серых глаз на секунду погас, но тут же вспыхнул.

– Ответить вежливо?

– Не трудитесь, – усмехнулся Аполлон.

– Да, я столкнулся со скептицизмом. Возможно, стоит даже сказать, с недоверием. Лично я считаю, что если такие бумаги существуют, то они, вероятно, подделка, созданная несколько веков назад. Хотя вряд ли монахи повинны в мошенничестве. Естественно, что они считают документы подлинными.

– Как это мило с вашей стороны – простить их, – заметил Аполлон.

– Я же предлагал быть вежливым. Вам это нужно?

– Нет. Продолжайте.

Тон выскользнул из кресла, сел на подоконнике и посмотрел на тускнеющие желтые пятна облаков на западе.

– Бумаги… – сказал, он, негромко постукивая по подоконнику. – Не важно, что мы о них думаем. Сама мысль о том, что подобные документы сохранились в неизменном виде… Эта мысль так меня вдохновляет, что я хочу немедленно их изучать.

– Ну и отлично, – ответил Аполлон, подавив улыбку. – Для того вас и пригласили. Но поясните: чем вас так вдохновили эти документы?

Ученый бросил на него быстрый взгляд:

– Вы знакомы с моими работами?

Монсеньор был знаком с ними, но признав это, он тем самым будет должен признать и то, что имя тона Таддео, хотя ему едва исполнилось тридцать, упоминают наряду с натурфилософами, умершими тысячу лет назад. Юный ученый мог стать одним из тех гениев, которые появляются лишь пару раз за столетие и одним махом совершают переворот в целой области знаний.

– Если честно, то я не очень много читал…

– Не важно. – Фардентрот отмахнулся от извинений. – В основном речь там идет о чистых абстракциях, навевающих скуку на непосвященного. Теории электрической сущности, движение планет, притяжение тел… В списке Корноэра упоминаются имена Лапласа, Максвелла и Эйнштейна. Они что-нибудь вам говорят?

– Не очень. В истории они остались как натурфилософы, да? Они жили еще до крушения последней цивилизации? И, кажется, их упоминает одна из языческих агиологий?

Ученый кивнул.

– И это все, что о них известно – и о том, чем они занимались. Наши не-такие-уж-надежные историки утверждают, что это были физики, благодаря которым произошел быстрый расцвет европейско-американской культуры. Историки перечисляют лишь незначительные факты. Но, судя по описаниям Корноэра, в аббатстве есть выдержки из древних научных текстов по физике. Этого просто не может быть!

– Но вы должны убедиться?

– Да, мы должны убедиться. Хотя я уже жалею, что вообще про них узнал.

– Почему?

Тон Таддео поманил священника к окну:

– Подойдите на секунду, я вам покажу.

Аполлон обогнул стол и выглянул на грязную улицу. Она проходила за стеной, которая окружала дворец, казарму и здания коллегии, отделяя резиденцию правителя от бурлящего города плебеев. Ученый указывал на темную фигуру – крестьянина, который в сумерках вел домой осла. Ноги человека были обернуты в мешковину, и на них налипло столько грязи, что он едва их поднимал.

– Он не едет на осле, – констатировал тон Таддео, – потому что утром осел вез мешки с зерном. Ему не приходит в голову, что сейчас мешки пусты. Что было хорошо утром, сгодится и для вечера.

– Вы его знаете?

– Он и под моим окном проходит – каждое утро и каждый вечер. Разве вы его не замечали?

– Таких как он – тысячи.

– Слушайте, вы можете поверить в то, что эта скотина – прямой потомок людей, которые якобы изобрели летающие машины, добрались до Луны, подчинили себе силы природы, построили машины, которые могли говорить – и, кажется, думать? Вы можете себе представить, что такие люди существовали?

Аполлон молчал.

– Посмотрите на него! – настаивал ученый. – Нет, сейчас слишком темно, вы не разглядите сифилитических язв на шее и то, как у него гниет нос. Парез. Но он изначально был идиотом – невежественным, суеверным, жестоким. Он заражает своих детей, а за пару монет готов их убить. В любом случае, когда они подрастут и смогут приносить пользу, он их продаст. Посмотрите на него и скажите – видите ли вы потомка некогда могучей цивилизации? Что вы видите?

– Образ Христа, – раздраженно ответил монсеньор, удивленный собственным гневом. – А что, по-вашему, я должен увидеть?

Ученый нетерпеливо засопел:

– Несоответствие. Несоответствие между людьми, которые ходят по улицам, и людьми, о которых пишут историки. Как великая и мудрая цивилизация могла себя уничтожить?

– Возможно, – сказал Аполлон, – она уничтожила себя потому, что была великой в материальном отношении, мудрой в отношении материальных вещей – не более того. – Сумрак быстро сгущался в ночную тьму, и Аполлон решил зажечь сальную лампу. Он бил огнивом по кремню до тех пор, пока искра не занялась, затем осторожно подул на трут.

– Возможно, – ответил тон Таддео, – но я в этом сомневаюсь.

– Значит, вы отрицаете всю историю? Считаете ее мифом?

От искры пополз язычок пламени.

– Не отрицаю. Подвергаю сомнению. Скажите, кто писал вашу историю?

– Монашеские ордена, разумеется. В темные времена только они и могли это сделать. – Аполлон перенес пламя на фитиль.

– Ну вот! А сколько раскольнических орденов фабриковали историю во времена антипап, выдавали свои версии за труды древних? Вы этого не знаете, не можете знать. То, что на континенте когда-то существовала более развитая цивилизация, отрицать невозможно. Посмотрите на развалины, на ржавый металл, и вы все поймете. Раскопайте полосу нанесенного ветром песка – найдете разрушенные дороги. Но где механизмы, о которых нам рассказывают ваши историки? Где останки самодвижущихся повозок, где летающие машины?

– Перекованы на орала и мотыги.

– Или вообще не существовали?

– Если вы в этом сомневаетесь, то зачем изучать документы Лейбовица?

– Потому что сомнение – не то же самое, что отрицание. Сомнение – мощный инструмент, и его нужно применять к истории.

Нунций сухо улыбнулся:

– Чего же вы хотите от меня, ученый тон?

Таддео порывисто наклонился к нему:

– Напишите аббату. Заверьте его в том, что с документами будут обращаться с предельной осторожностью и вернут их после того, как мы полностью изучим содержимое.

– А от чьего имени я должен его уверять – от своего или вашего?

– От имени Ханнегана, от вашего и от моего.

– Я могу сделать это только от вашего имени и от имени Ханнегана. У меня своих войск нет.

Ученый покраснел.

– Скажите, – поспешно добавил нунций, – если не считать разбойников, то почему вы непременно хотите изучить их здесь, а не отправиться в аббатство?

– Самая веская причина, о которой вы можете написать аббату, состоит в следующем: если документы подлинные и если мы должны изучать их в аббатстве, то подтверждение будет мало что значить для других светских ученых.

– То есть ваши коллеги решат, что монахи вас обманули?

– М-м, не исключено. А вот если документы доставят сюда, тогда каждый сведущий член коллегии сможет составить о них свое мнение. Их увидят заезжие тоны из других государств. Но мы же не можем перевезти всю коллегию на полгода в пустыню.

– Логично.

– Вы отправите просьбу в аббатство?

– Да.

Тон Таддео, казалось, был удивлен словами нунция.

– Только это будет ваша просьба, а не моя, – добавил Аполлон. – И по моему личному мнению, дом Пауло, аббат, ответит отказом.

Однако тона, похоже, этот ответ удовлетворил. После его ухода нунций вызвал к себе секретаря:

– Завтра ты отправишься в Новый Рим.

– Через аббатство Лейбовица?

– Заедешь туда на обратном пути. Сообщение нужно срочно доставить в Новый Рим.

– Да, мессер.

– Когда прибудешь в аббатство, передай дому Пауло, что царица Савская ждет Соломона. Ждет, что он придет к ней с дарами. Потом заткни уши. Когда его гнев утихнет, поспеши сюда, чтобы я мог передать его отказ тону Таддео.