Текст книги "Стальной кошмар"

Этим утром Феррис ДОрр уже готов был объявить все эти открытия никчемными.

– Доброе утро, мистер ДОрр, – приветствовал его охранник на дверях.

– Доброе утро, э-э, Гольдстейн, – ответил Феррис, всматриваясь в табличку на груди охранника, и тут же твердо решил немедленно его уволить. Он не любил евреев – евреи напоминали ему мать.

Он вставил пластиковую карточку в прорезь, и дверь зажужжала, пропустив его и тут же закрывшись за ним. Оказавшись в лаборатории, Феррис приступил к работе. Он испытывал легкое возбуждение: это должно произойти сегодня. Или завтра, на худой конец. Он не знал, когда точно это произойдет, но чувствовал, что близок к цели. Очень близок.

На столе лежали три округлые серовато-голубоватые заготовки титана, на каждой красовалась эмблема компании в виде трех “Т”. Они вполне смахивали на обычный свинец, если не считать закругленных краев и отличной полировки. Если увидишь такую чушку на улице, то не обратишь на нее ни малейшего внимания.

Но Феррис знал, что заготовки представляют собой последнее слово в области титанового производства. Чтобы получить подобные слитки, необходимо выделить титан из исходного сырья. Но даже в них титан все еще остается исходным продуктом. Чтобы изготовить конечный продукт, их необходимо тщательно обточить, разрезать или сформовать, так что в результате большая часть ценного сырья пропадет даром. Титан с трудом поддается ковке и фактически не поддается плавке. Температура плавления титана очень высока. И отливки получаются ломкими.

Проблема казалась неразрешимой, но Феррис ДОрр все же нашел решение, причем столь же блестящее, сколь и очевидное. Другими словами, гениальное.

Если плавка титана для придания ему необходимой формы создает больше проблем, чем решает, значит, штука в том, чтобы расплавить металл, не нагревая его.

Феррис ДОрр высказал эту мысль президенту компании “Титаник титаниум текнолоджиз” Огдену Миллеру.

– Вы с ума сошли! – сказал босс.

Тогда Феррис напомнил ему, как еще студентом открыл способ закалки бронзы, и Миллер дал ему лабораторию и неограниченное финансирование.

В результате появился титановый распылитель. Феррис ДОрр подвез опытный образец к столу, где на трех подносах лежали три титановых бруска.

Титановый распылитель напоминал диапроектор на колесиках. На нем не было никаких датчиков. Прибор представлял собой простой черный ящик с тупым носом, установленный на мобильной подставке. Феррис направил нос прибора на брусок, лежащий на подносе с буквой “А”. Еще один брусок лежал на подносе с буквой “В”; третий поднос был обозначен буквами “АВ”.

Феррис включил распылитель. Он загудел, хотя не было никаких других признаков того, что он работает. Ученый принялся крутить микрометрические винты, пока не совпади цифры.

– Частота вибрации установлена! – радостно пропел он. – На старт, внимание – марш! – И он нажал на единственную имевшуюся кнопку.

Брусок на подносе “А” растаял, словно прошлогодний снег.

– Это “А”, – пробормотал Феррис.

Он снова настроил прибор и нажал пуск.

Брусок на подносе “В” покачнулся и тут же оплавился.

– А это “В”, – снова пропел Феррис. – А сейчас будет самое трудное!

Он начал вертеть винты. Каждый раз, когда он считал, что задал нужную частоту, он нажимал на кнопку. Но ничего не происходило. Расплавленный титан на подносах “А” и “В” блестел, как лужи на солнце, а брусок между ними оставался таким же, каким был.

– Черт! – воскликнул Феррис. – А ведь я так близок к цели!

– Скорее, к увольнению! – произнес голос у него за спиной.

Феррис так и подпрыгнул.

– О, мистер Миллер, я не слышал, как вы вошли.

– Феррис, что это за история с секретаршей? Она вчера вышла отсюда вся в слезах!

– Мы повздорили, – рассеянно ответил Феррис, снимая с прибора боковую панель и принимаясь рыться внутри.

– А она утверждает, что ты пытался залезть к ней под юбку.

– Если честно, то мне это удалось.

– И судя по тому, что мне доложили, прямо в этой лаборатории!

– Ей понравилось. По крайней мере, она так сказала.

– И, развлекшись с ней, ты ее уволил? Это так? Прекрати возиться с этой штуковиной и смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

– А нельзя ли это попозже обсудить? Мне кажется, я у цели.

– Ты, можно считать, уже здесь не работаешь, вот что я тебе скажу!

– С каких это пор переспать с секретаршей считается преступлением? Почти все в этой компании спят с кем-нибудь из сотрудников. Я, по крайней мере, не сплю с представителями своего пола.

– С этим мы еще можем мириться, – поспешно признал мистер Миллер. – Но мы не можем мириться с возбуждением против нас дела по факту дискриминации. Она заявляет, что ты уволил ее в связи с религиозными убеждениями.

– Она еврейка и сама в этом призналась. Если бы я знал об этом, то ни за что не переспал бы с ней. И прежде всего не стал бы брать ее на работу.

– Тебе следовало бы выдвинуть более уважительные причины. У нас огромные государственные заказы, а из-за твоей глупости они могут сорваться!

– Я-то в чем виноват? – мрачно спросил Феррис. – Фамилия у нее Харт. Разве у евреев бывают такие фамилии? Нужно выдавать им значки, чтобы их можно было отличить от остальных людей.

– Кое-кто уже пытался это сделать. Кажется, его звали Гитлер. Феррис, что с тобой?

– Не могли бы вы немного отойти? Кажется, я снова добился синхронности излучения.

– У тебя отсутствует гармония с самим собой, Феррис, и в этом твоя проблема.

– Отсутствует гармония, синхронность, – произнес Феррис, ставя панель на место. – Может, в этом и кроется разгадка. Синхронность нужна для “А” и “В”, а для “АВ” нужна противофаза. Это может получиться!

– Что может получиться?

– Смотрите, – предложил Феррис ДОрр, заменяя подносы “А” и “В” аналогичными и помещая на них новые бруски. – На подносе “А” титан группы “альфа”. – Он нажал кнопку, и брусок перешел в жидкое состояние.

– Ну и что? – сказал Миллер. – Мы и так знаем, что ты умеешь плавить титан при помощи лазера. Какое это имеет значение? Теперь металл стал слишком ломким, чтобы его можно было применять. Он вступил во взаимодействие с воздухом.

– Это не лазер.

– Да?

– Это распылитель. Здесь не используется нагрев.

– Не используется нагрев? – переспросил Миллер, вынимая сигару изо рта.

– Вы чувствуете теплоту?

– Теперь, после того как ты сказал, я понял, что нет.

– Поставьте руку перед выпускным отверстием.

– Нет уж, спасибо.

– Тогда нажмите вот эту кнопку, я сам подставлю руку. – И, расплывшись в улыбке, Феррис помахал рукой перед аппаратом.

– Микроволны?

Феррис покачал головой.

– Тогда моя рука сварилась бы не хуже гамбургера. Это звук.

– Значит, без нагревания? – еще раз уточнил Огден Миллер.

– Смотрите.

Феррис подошел к подносу “А” и опустил в металл указательный палец, а когда палец вынул, то с него капал жидкий титан.

– Господи! – пробормотал президент компании. – Я позову доктора.

Он направился к выходу, но Феррис преградил ему путь.

– Потрогайте сами, – предложил он, протягивая Миллеру палец.

Миллер осторожно пощупал металл. Он был густой холодный и, судя по тому, как Феррис снял его тонкий слой с ногтей, подверженный ковке. Да, вполне ковкий.

– Не ломкий? – недоверчиво спросил Миллер.

– Абсолютно, – с улыбкой ответил ДОрр.

– Ты понимаешь, что это значит? Больше не будет сверхпластичной формовки, и мы сможем разливать его в формы, как сталь!

– Берите выше, – поправил его Феррис ДОрр. – Мы сокращаем процесс обработки руды. С помощью распылителя можно сразу получать титан из породы. Мы можем плавить и переплавлять его, как леденец.

– И все с помощью этой штуки?

– И это еще не все.

Феррис взял с полки квадратный кирпич и протянул шефу.

– Что это?

– Вчера это были два прямоугольника. Чистый титан.

– Но я не вижу следов сварки!

– Сварка – это вчерашний день.

– Выходит, отныне не будет сварки? Голос Огдена Миллера звучал недоверчиво, как у ребенка.

Феррис кивнул.

– Можете распрощаться с ней навсегда, как только я решу проблему титана группы “альфа – бета”.

– И тебе это удастся?

Оба подошли к распылителю.

– Кое-что из того, что вы сказали, дает мне основания считать, что удастся. – И Феррис ДОрр принялся настраивать микрометрические винты. – Как вы, должно быть, знаете, молекулы альфа-титана представляют из себя шестигранники. Когда титан нагревают до восьмисот восьмидесяти пяти градусов по Цельсию и выше, структура молекул меняется и металл превращается в бета-титан.

– Я не разбираюсь во всех этих технических деталях, мне ни к чему. Я президент.

– Но, надеюсь, вам известно, что альфа– и бета-титан наилучшим образом подходит для производственных целей?

– Я слышал подобное мнение, это так.

– Этот прибор с помощью сфокусированного ультразвука вызывает вибрацию металла, так что его молекулярная структура, проще говоря, разрушается. Металл переходит в жидкое состояние без какого-либо нагрева и потери массы.

– Так просто?

– Так просто. Но альфа– и бета-титан не реагирует на распылитель. Я потратил целых две недели, пытаясь подобрать подходящую частоту волн, но все безуспешно. Примерно так же вскрывают сейф. Как только найдена верная комбинация, механизм срабатывает. Нужно только продолжать искать точную последовательность цифр.

– Что ж, продолжай искать.

– Если альфа-титан распадается под действием синхронизированных частот, то, возможно, альфа– и бета-титан реагирует на лишенную синхронности вибрацию?

– Ты у нас вундеркинд, ты и скажи.

– Нет, я лучше вам покажу.

И Феррис ДОрр приступил к работе.

Огден Миллер, президент компании “Титаник титаниум текнолоджиз”, взял стул и закурил новую сигару. Его лицо сияло, словно лампочка, глаза затуманились. Он уже видел, как его компания занимает первое место во всех оборонных и аэрокосмических программах и входит с ними в двадцать первый век. Это было здорово! Это революция в металлургии! Ему представлялась огромная, на разворот, реклама в следующем номере журнала “Авиация сегодня”: величайшее открытие за всю историю металлургии! И сделано оно компанией “Титаник титаниум”. А это значит – принадлежит ему, Огдену Миллеру. Если только получится с альфа– и бета-титаном, все так и будет.

Под бдительным оком начальника Феррис проработал весь обеденный перерыв. Он работал до пяти часов, а потом и позже, настраивая и перенастраивая прибор и нажимая кнопку, но все безрезультатно.

И ровно в 21.48 титановый брусок на подносе “АВ” расплавился.

Мужчины с красными от напряжения глазами ожесточенно заморгали.

– Он расплавился? – прошептал Миллер.

– Мои глаза подсказывают мне, что да.

– Я не верю твоим глазам. Равно как и моим.

– Ну что, сами запустите в него палец или лучше я?

– На этот раз я сам хочу удостоиться этой чести.

Огден Миллер подошел к подносу “АВ” и осторожно прикоснулся к холодному голубоватому металлу. Титан сверкал. Он казался холодным на ощупь, словно желе. Когда Миллер вынул палец, он сиял серебристо-серым цветом и с него, капля за каплей, стал стекать в поднос расплавленный титан. Огден Миллер оглянулся на Ферриса ДОрра.

– Ты уверен, что это альфа– и бета-титан?

– Мы сделали это! – выкрикнул Феррис. – И сможем теперь разливать титан по формам, как сталь!

– Мы можем ковать, сваривать его! Черт, да мы просто можем его пить!

– Боюсь, это уж слишком, мистер Миллер.

– Хорошо, Феррис, выпьем шампанского. А почему бы и нет? Давай, запиши свои расчеты на бумаге, и мы это хорошенько отметим!

– А как же с тем делом?

– С каким делом?

– Ну, насчет секретарши.

– Да черт с ней! Пусть судится. Мы уладим дело, и у нас еще останется много миллиардов.

– Миллиардов, – с придыханием выговорил Феррис ДОрр. – Миллиардов!

Глава восьмая

Римо Уильямс проснулся с дождем.

Или, точнее говоря, Римо Уильямса разбудил дождь. Он проспал всю ночь в своем незаконченном доме прямо на жестком полу. Все его тело было в занозах от необструганных досок. Дождь начал накрапывать вскоре после рассвета, и капли стекали с потолка прямо на его спящую фигуру.

Одна большая капля упала Римо на щеку и сквозь приоткрытые губы попала в рот. Римо вскочил, ощутив языком холодный сладкий вкус. Дождь тут сильно отличался от американского с неприятным вкусом всякого рода химикалий. Римо запрокинул голову, пытаясь поймать новые капли.

Сегодня, решил Римо, он обязательно положит крышу. И тут же вспомнил, что не знает, как это делается. Он вышел на улицу и по грязи пошел к Дому Мастеров, сверкавшему под дождем, как алмаз.

Подойдя к дому, Римо постучал, но ему никто не ответил.

– Ну же, Чиун, открывай!

Он постучал снова и вновь не получил ответа. Тогда он сконцентрировался на дыхании. Западный человек, желая лучше слышать, концентрируется на слухе. Но от этого перенапрягаются чувствительные барабанные перепонки, поэтому эффект чаще всего бывает прямо противоположный. Сконцентрировавшись на дыхании, Римо расслабил мышцы тела и настроился на окружающие шумы.

Ненапряженные, но очень чуткие уши подсказали Римо, что Чиуна дома нет.

– Вы, случайно, не видели Чиуна? – спросил он у проходящих мимо женщин с вязанками хвороста на спине.

Улыбнувшись ему, они отрицательно покачали головой.

Римо пожал плечами и толкнул дверь. Она оказалась незаперта, и он вошел.

В доме все было как прежде: на полу лежали груды драгоценных камней и стояли чаши, полные жемчугов, – только на низком столике возле трона появился лист пергамента. Еще от двери Римо узнал свое имя, написанное по-английски.

Он схватил пергамент.

Римо Темному:

Знай, о сын мой, что я не виню тебя в тех несчастьях, которые с недавнего времени преследуют меня. Мастера Синанджу, поднявшего тебя из грязи в чужой стране и приведшего к совершенству. Не держу я на тебя обиды и за то, что ты ни разу не поблагодарил меня за мою жертву. Ты не виноват и в том, что коварным образом присвоил расположение моего народа. Это их право – распоряжаться своей любовью, да и как они могли устоять перед льстивыми речами того, чьим учителем был Чиун, которого, я надеюсь, ты назовешь в своих летописях Великим. Только не думай, что я навязываю тебе свое мнение. Пиши историю так, как сочтешь нужным.

Я ушел из Синанджу, но ты не беспокойся за меня. Я нахожусь на закате моих дней, и работа всей жизни для меня окончена. Я бы остался жить в деревне, которую безвозмездно поддерживал всю жизнь, но здесь никому не нужен убогий старик, даже несмотря на его прошлые подвиги. Впрочем, я выполнял свою работу не во имя прославления Дома Синанджу, а ради продолжения традиции. И вот теперь настал твой черед принять на себя тяжкое бремя, упавшее с моих плеч. Да родится у тебя много прекрасных сыновей и да не обрушит никто из них на тебя ту же неблагодарность и позор, которыми судьба наградила меня.

Теперь деревня твоя! Тебе принадлежит Дом Мастеров. У тебя есть Ма Ли (надеюсь, ты соблюдешь традиционный срок помолвки). Я не виню тебя за то, что ты отшвырнул меня, как старый башмак, и обратил свою непостоянную любовь на Ма Ли, ранее известную под именем “Безобразная”, ибо она молода, как и ты, а молодые не любят дряхлых и старых, поскольку те напоминают им об одиночестве и болезнях, в будущем уготованных и им. И порой весьма заслуженно.

Строй свои туалеты, Римо. Строй сколько хочешь. Сделай их такими, чтобы в них можно было плавать. Я согласен. И публичные дома тоже можешь строить. Пусть побережье Синанджу прославится своими публичными домами, самыми огромными в мире, которые прославят и имя Римо Темного, последнего Мастера Синанджу.

Я уезжаю и буду жить теперь в другой стране, там, где я познал счастье и уважение справедливого и щедрого Императора.

P.S. Только не трогай основной капитал. Можешь потратить хоть все золото, но ни в коем случае не продавай сокровища. Золото находится в распоряжении Мастера, а сокровища принадлежат Синанджу.

P.P.S. И не больно-то доверяй жителям деревни. Даже Ма Ли. Все они коварные. Как и ты. Сам знаешь, они не любят тебя, а лишь мечтают о твоем золоте.

Под письмом красовалась рассеченная надвое трапеция, символ Дома Синанджу.

– Отлично! – прокричал Римо в пустоту и бросился в соседнюю комнату, где Чиун хранил личные вещи:

Вещи лежали в четырнадцати открытых сундуках. В Синанджу не было шкафов. Они должны были стать еще одним нововведением Римо.

Все четырнадцать сундуков были на месте. Римо заглянул в тот, где хранились Чиуновы кимоно. Недоставало серого дорожного кимоно, спального кимоно и синего кимоно, расшитого золотом, в котором Мастера предпочитали встречаться с бывшими императорами.

– Он действительно уехал, – уныло произнес Римо. Да, так оно и было. Римо перевернул всю деревню, обшарил каждую лачугу, каждый дом, но Чиуна нигде не было.

– Что случилось? – спросила Ма Ли, когда для Римо правда стала очевидной.

– Чиун исчез. Ушел прямо среди ночи.

– Но зачем ему уходить? Здесь его дом. Он скучал по Синанджу с того самого дня, когда уехал в Америку.

– Похоже, он чувствовал себя покинутым, – сказал наконец Римо.

Жители Синанджу были в смятении. Женщины плакали, мужчины стенали, обращая свое горе к небесам. Испуганные этими звуками дети разбежались и попрятались кто куда. Изо всех уст вырывались жалобные стоны, все задавали один и тот же вопрос. И боялись ответа.

Первым задал вопрос вслух Пул Янг, староста, обратившись к новому Мастеру – Римо:

– А взял ли он с собой сокровища?

– Нет! – рявкнул в ответ Римо, и тут же радость осветила все лица, словно солнце выглянуло из-за облаков.

– Как вам не стыдно, – упрекнула их Ма Ли. – Мастер Чиун защищал и кормил нас, многих с самого раннего детства. Как не стыдно быть такими жестокосердными.

– Спасибо тебе, Ма Ли, – сказал Римо, когда деревенские жители разошлись.

– Интересно, а куда уехал Мастер? – спросила она уже спокойнее.

Римо стоял по колено в грязи возле дома Чиуна. Вопрос застал его врасплох. Моросил дождь, стирая любые возможные следы, а Мастер Синанджу, чья нога не смяла бы даже шелковое покрывало, никогда не оставлял никаких следов.

Но, как ни странно, следы были видны невооруженным глазом – то отчетливый отпечаток ноги в скользкой грязи, то ниточка серого шелка. Неужели Чиун был так расстроен, думал Римо, что не принял обычных мер предосторожности?

В сопровождении любопытных сельчан Римо проследил путь, по которому Чиун вышел из деревни и добрался до единственной дороги, связывающей ее с внешним миром.

С вершины горы Римо бросил взгляд на грунтовую дорогу, от которой на некотором отдалении отходили три современнейшие автомагистрали, построенные вождем Северной Кореи Ким Ир Сеном, чтобы загладить свою вину перед Синанджу. Одна вела на восток, другая на север, третья – на юг.

Следы сандалий Чиуна виднелись на всем протяжении грунтовой дороги, и Римо заметил слабые отпечатки его ноги в самом начале шоссе, ведущего на юг.

Значит, Чиун отправился в Пхеньян, столицу КНДР. Но куда дальше – вот вопрос.

Что там Чиун написал? “Я уезжаю и буду жить теперь в другой стране, там, где я познал счастье и уважение справедливого и щедрого Императора”. Вообще-то это должна была бы быть Персия, но сам Чиун признавал, что в наши дни Персия превратилась Бог знает во что и правят там попы, а не нормальные правители. Может, Китай? Нет, Чиун считает китайцев ворами. Япония? Тоже вряд ли, так что страны тихоокеанского региона и Европу можно смело исключить. Значит, остаются только Африка и Северная Америка.

Неужели Чиун имел в виду Америку?

* * *

Крестьянин из Сунчёна сказал, что с удовольствием бы подвез почтенного старца.

– Тогда почему же ты не хочешь остановиться? – спросил Чиун, идя рядом с повозкой.

– Потому что на повозке нет места, – был ответ. В повозку был впряжен одинокий вол. – Разве вы не видите, я везу ячмень на рынок?

Чиун, не замедляя шага, оглянулся на двухколесную повозку, где действительно под мелким дождиком мокла гора ячменя.

– Хороший ячмень, – заметил Чиун. – Можно, я пойду с вами рядом? – невинно поинтересовался он.

– Если вам этого хочется, о незнакомец.

– Я не незнакомец, – поправил Чиун. – Меня все знают.

– Я не знаю, – ответил крестьянин.

Поскольку Чиун путешествовал инкогнито, он не стал называть крестьянину свое имя.

Через некоторое время крестьянин заметил, что усталый вол побежал резвее. Дождь прекратился, и между облаков появились просветы. Это обещало хорошую погоду. И тут крестьянину пришло в голову, что его престарелый попутчик слишком долго молчит. Он обернулся, проверяя, идет ли старик за повозкой.

Оказывается, нет. Старец уже не шел, а ехал, удобно устроившись на повозке. Повозка была пуста.

– Где мой ячмень?! – завопил крестьянин, останавливая вола.

– Повозка оказалась дырявой, – как ни в чем не бывало ответил Чиун.

И тут только крестьянин заметил, что за повозкой тянется дорожка из ячменя, начинаясь прямо от Западно-Корейского залива.

– Почему же вы мне раньше не сказали?

Крестьянин был просто вне себя; его остроконечная шляпа упала на асфальт.

– Ты не спрашивал, – пожал плечами Чиун.

– Что же мне теперь делать? – запричитал крестьянин. – Не могу же я собирать все по зернышку! Я разорен, разорен!

– Ничего подобного, разорена всего лишь твоя повозка, – возразил Чиун. – Довези меня до аэропорта в Пхеньяне, и я дам тебе золотой.

– Два золотых, – принялся торговаться крестьянин.

– Не дразни судьбу, – предупредил Чиун, прикрывая полами кимоно небольшую дырочку, впрочем, достаточно широкую для того, чтобы в нее могло пройти одно ячменное зерно, как песчинка через горлышко песочных часов. – Благодари Бога за то, что в эту роковую для тебя минуту я оказался рядом.

* * *

В аэропорту Мастеру Синанджу сообщили, что он не может купить билет на самолет, направляющийся на Запад: северокорейская авиакомпания не летает на Запад. Вот если ему нужно улететь в Россию и у него есть соответствующие документы, это пожалуйста. В Китай – тоже возможно. А уж из России или Китая он сможет долететь до любой точки социалистического содружества.

– А как насчет Сеула? – поинтересовался Мастер Синанджу, по-прежнему отказываясь назвать себя. – Ведь из Сеула тоже можно улететь на Запад.

Но стоило Мастеру произнести эти слова, как его тут же арестовали, обозвав прислужником Запада.

Но арест Чиуна продолжался ровно столько, сколько понадобилось сотрудникам службы безопасности, чтобы произнести эти слова.

Вдруг стражи порядка почувствовали, что оружие вылетело у них из рук и застряло в потолке, а на их непокрытые головы посыпалась штукатурка. Но не успели они посмотреть наверх, как им потребовалась срочная медицинская помощь.

Главный хирург в больнице скорой помощи хотел во что бы то ни стало выяснить, как эти двое смогли попасть на военную службу с такими врожденными дефектами.

Им не поверили, когда они попытались объяснить, что вовсе не являются сиамскими близнецами со сросшимися боками, а что они стали жертвами нападения со стороны наиболее опасных буржуазных кругов Запада. После операции они пошли под трибунал за сокрытие факта инвалидности.

Но к этому времени Чиун уже приземлился на базе ВВС в Кимпо, Южная Корея, куда прилетел на северокорейском военном самолете без опознавательных знаков. Оба пилота, согласившиеся на этот перелет, сразу же по прибытии на аэродром приняли яд.

Чиун, даже не подозревавший, что стал катализатором международного конфликта, спокойно вышел из самолета и исчез в тумане. Он всего на несколько секунд опередил южнокорейские и американские войска, немедленно стянутые к самолету.

Несколькими часами позже из Кимпо в свой обычный рейс домой, в Америку, вылетел бомбардировщик стратегического авиационного командования ВВС США. Пролетая над Гавайями, ведущие самолет летчики были нимало удивлены, услыхав стук в дверь кабины.

Они осторожно переглянулись: насколько им было известно, бомбовый отсек был пуст. Там никого не могло быть.

– Может, кто-нибудь из ремонтников случайно уснул, – предположил первый пилот.

– Я посмотрю, – сказал второй пилот, снимая наушники.

Открыв дверь, он обнаружил на пороге маленького корейца в сером кимоно. Кореец приветливо улыбался.

– Английский твоя-моя понимай? – спросил второй пилот.

– Получше, чем ты, – осадил его Чиун. – Сколько можно ждать! Когда тут у вас подают обед?