Текст книги "Зверь из темноты"

Ури Орлев
Зверь из темноты

Любое использование текста и иллюстраций допускается только с письменного согласия Издательского дома «Самокат».

חיית החושך

Copyright © by The Estate of Uri Orlev

Published by arrangement with The Israeli Institute for Hebrew Literature

© Рина Юсин-Фульмахт, перевод, 2024

© Леонова А.А., иллюстрации, обложка, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2025

* * *

1. Прежде, чем Зверь стал моим

Он живёт в темноте у меня под кроватью. Днём он совсем маленький. Но по ночам, когда мама гасит свет, он раздувается. Он умеет раздуваться, только когда темно. На свету он сжимается.

Раньше, пока мы не подружились, я очень его боялся. Ещё мама не пришла сказать мне спокойной ночи и поцеловать, ещё свет в комнате горел, а я уже начинал бояться и не смел ноги высунуть из-под одеяла. После ванны, когда ноги босые, нужно быть особенно осторожным. Обычно я издали одним прыжком взлетал на кровать и сразу же укрывался.

Вообще-то я и теперь немножко его боюсь, но уже не так сильно. У меня есть против него заклятия, это помогает.

Каждую ночь он вылезает из своей жестянки, хотя я её крепко-накрепко закрываю, заворачиваю в бумагу, кладу в целлофановый пакет и туго-натуго перевязываю верёвкой. И всё равно, если он захочет, ему ничего не стоит выбраться. По-моему, он проходит между молекулами. Мне папа объяснял. Любая материя состоит из молекул – таких малюсеньких крошечек, соединённых одна с другой. Они видны только под микроскопом. Молекулы скреплены друг с другом не так плотно, как камни в стене, а просто держатся рядом, как люди, которые стоят, взявшись за руки, и между ними можно протиснуться. Зверь так и делает, когда хочет пройти сквозь стенку жестянки, бумагу и целлофан. Жаль, я так не умею. Будь я как он, мог бы проходить сквозь стены или сквозь стекло.

Этот Зверь не всегда был моим и не всегда прятался днём в жестянку. Раньше я совсем ничего о нём не знал.

Помню, мама гасила свет, желала мне спокойной ночи, целовала и выходила из комнаты. Я просил её не закрывать дверь, но, хотя я слышал, как мама разговаривает с папой в кухне, Зверь всё равно сразу же раздувался, вылезал из-под кровати и заполнял собой всю темноту в комнате.

Пока я чувствовал мамин поцелуй на щеке, Зверь не смел ко мне приближаться, так что у меня было время как следует укрыться. Папа научил меня укрываться. Он подворачивал одеяло с трёх сторон – под ноги и с боков. Выходило что-то вроде спального мешка. Оставалось осторожно заползти внутрь, а когда свет погашен, проверить ещё раз изнутри, всё ли в порядке, нет ли зазоров между одеялом и простынёй. И уже потом плотно-плотно укрыться до самого подбородка. Снаружи остаётся только лицо. Лицо Зверь не трогает, это он понимает.

Особенно я боялся вылезать из-под одеяла ночью, чтобы сбегать в туалет. Или чтобы забраться в постель к маме и папе, если приснился страшный сон. Они разрешали приходить к себе, только когда за окном уже начинало светать, не раньше. У них же под кроватью не живёт никакого Зверя. Они сильные. Мой Зверь гнался за мной до самых дверей их спальни. Но я бежал быстро-быстро и не оглядывался.

Если я просыпался от страшного сна, то сперва заклинал Зверя, а потом уже вылезал из кровати. Я говорил ему:

– Свет, свет, свет на тебя!

От этого Зверь на секунду замирал, тут-то я и выбирался. Если высунуть из-под одеяла руку или ногу просто так, без заклятий, Зверь мог бы вцепиться. Теперь-то он не бросается, теперь мы с ним дружим. Я подыскал для него жестянку, и Зверь живёт там, пока светло. Но раньше мог бы напасть.

Лёжа под одеялом, я думал о моём Звере. Думал, как же его зовут и есть ли у него вообще имя. Думал, что он ест и пьёт, или, может, это такой Зверь, которому не нужно ни пить, ни есть. Думал, отчего он не боится оставаться в темноте, когда гасят свет? И снятся ли ему страшные сны? Мне вот снятся страшные сны. Не всегда. Но иногда бывает, что я сплю и вижу во сне всякие ужасные вещи. И моего Зверя тоже. Во сне его можно увидеть. Он чёрный, раздутый, руки-ноги отрастают у него в любом месте, где только он захочет. У него яркие, сверкающие глаза. Эти глаза видны не только во сне. Глаза, наверное, единственное, что можно увидеть, если внезапно заглянуть под кровать, когда Зверь этого не ждёт. Он тогда сразу зажмуривается и смеётся надо мной.

Но больше он надо мной не смеётся. Мы с ним дружим, и я его кормлю. Во сне Зверь рассказал мне, что ест. Много ему не надо. Каждую пятницу вечером я приношу Зверю крошку от халы, три крошки сахара и ещё одну совсем малюсенькую крошечку неважно какой еды.

Однажды ночью, ещё до того, как мы подружились, я решил, может, Зверь станет не таким страшным, если я с ним заговорю. Я позвал его шёпотом:

– Зверь, эй, Зверь!

Он не отозвался. Может, не знал, стоит ли вступать в разговоры. У него ведь не было никого в целом свете – ни друзей, ни близких, ни даже маленькой сестрёнки. Другие Звери, которые живут под кроватями у других детей, ему не родня. Это он мне потом рассказал, когда мы подружились. Про себя и про встречи Зверей из темноты в детских комнатах.

Я снова позвал:

– Зверь! Зверь!

Я шёпотом звал, чтобы мама с папой не услышали. Зверь-то, конечно, услышал. Но он ведь ещё не знал, что я могу устроить ему жестянку с темнотой внутри, чтобы он мог спокойно сидеть там весь день и чувствовать себя хорошо.

Я пытался вызвать Зверя на разговор то так, то этак. Но в то время я ещё не знал, что он любит. Зверь всё не отвечал и не отвечал, а только раздувался, заполняя собой всю темноту под кроватью и под стулом с моей одеждой, просовывая свои руки и ноги в темноту под шкафом. И тогда я произнёс заклинание:

– Свет, свет, свет на тебя, не войдёшь!

И постарался поскорее заснуть, пока Зверь не пришёл в себя. Я зажмурился и увидел свет. Свет был внутри, у меня в голове. И я представлял себе всякие светлые сны, чтобы Зверь не сумел войти.

Я не отчаивался и всю первую неделю нашей дружбы звал его каждый вечер. Тогда я ещё не знал, что это первая неделя нашей дружбы, хоть Зверь пока и молчит. Теперь-то я знаю. Это с любыми друзьями так. Вначале вы незнакомы и ничего не знаете друг о друге. Потом, когда понимаешь, что хочешь подружиться, начинаете сходиться, всё ближе и ближе. И вдруг в один прекрасный день оказывается, что вы лучшие друзья!

Понятно, пока вы не поссоритесь. Иногда мы со Зверем ссоримся, но потом миримся. Чаще всего это бывает, когда он пытается в шутку меня пугать. Я этого и в шутку не люблю.

После того как Зверь не отвечал мне целую неделю, я решил устроить на него засаду. Взял вечером папин большой фонарик и спрятал под подушку. Притворился, что ужасно боюсь, будто всё как обычно. Папа подоткнул мне одеяло, чтобы как следует прилегало со всех сторон. Мама поцеловала меня, вышла и погасила свет.

Я не стал звать Зверя. Просто лежал тихо-тихо и ждал, когда он раздуется на всю комнату. Я не заклинал его и не зажмуривался, чтоб поскорей заснуть. И только когда Зверь начал шевелить занавеску, я схватил папин фонарик и направил луч света прямо на Зверя!

Вот это был номер! Зверя будто продырявили! Свет фонарика вошёл в него и раскидал по всей комнате! Бедняга! Теперь-то мне его жаль, ведь теперь мы друзья, но тогда я нисколько его не жалел. Я дал Зверю забиться в тёмный угол, притворился, что не вижу, как он там прячется, и внезапно снова направил свет на него. Зверь удрал в другой угол. Так я гонял его, преследуя лучом света, и под столом, и под полками с игрушками, и за батареей, и в моих тапочках, гонял, пока в комнате не осталось места, где бы Зверь мог посидеть спокойно.

Тогда пришёл папа и заругался на меня из-за фонарика. Он его повсюду искал, пока не увидел свет в моей комнате. Я папе ничего не рассказал. Когда я лёг, папа пообещал мне купить собственный карманный фонарик. А Зверь слышал папины слова и дрожал.

2. Как дрессируют зверей из темноты

Только через два дня и две ночи папа вспомнил о своём обещании и купил мне фонарик.

В первую ночь я наложил на Зверя из темноты заклятие:

– Свет, свет, свет на тебя, не войдёшь!

Закрыл глаза и быстро уснул.

Зверь тоже ещё не знал, что мы скоро станем друзьями. Когда я встал в то утро, вся моя комната была завалена игрушками, одежда свалена в кучу. Мама рассердилась, что я не прибрался перед сном. Я не мог сказать ей, что это Зверь устроил такой разгром и что это он, а не я взял цветные карандаши и разрисовал всю стену у меня над кроватью.

Следующей ночью я почти про него не думал, потому что мы ходили в цирк. В цирке были разные звери. Я уже четыре раза был в цирке. Когда цирк приезжает в Иерусалим, то всегда останавливается совсем рядом с нами, нужно только подняться к мельнице, потом пройти по главному шоссе, и оттуда уже видны огни над цирковым шатром, и флажки, и толпы людей у касс. Я видел, как устанавливают шатёр и как его после разбирают, когда цирк едет дальше. Видел людей, которые живут в цирке, – дрессировщиков, клоунов, акробатов и их детей. Они живут в специальных фургончиках на колёсах, в каждом фургончике – отдельная квартирка. У них там есть даже кран с водой и газовая плита.

На этот раз приехал особенно большой цирк. В нём были два бурых дрессированных медведя, два белых дрессированных медведя, три слона – один большой и два маленьких, тоже дрессированные. Ещё были собачки и дрессированные обезьяны-шимпанзе и, самое главное, чуть не забыл, пять дрессированных львов. Они так рычали… думаю, даже Зверь из темноты испугался бы, услышь он их рёв.

На следующий день я получил от папы фонарик и всё не мог дождаться, когда мама выйдет из комнаты и погасит свет. Как только она ушла, я сразу же показал Зверю новый фонарик и, не дожидаясь, пока он раздуется, включил. Зверь прямо побледнел. И вот, когда он так побледнел, я подумал, а нельзя ли его выдрессировать, как зверей в цирке?

Я спросил у папы, как дрессируют зверей. Папа рассказал, что раньше дрессировали при помощи наказаний. Например, ставили медведя на железный настил, стучали в барабан и подогревали настил, пока он не начинал жечь медведю лапы. Медведь принимался поднимать лапы, подскакивать – ну, как бы плясать. Потом настил уже не нагревали, а только барабанили, но медведь всё равно пугался и сразу начинал приплясывать. Теперь, чтобы научить медведей танцевать, пол не нагревают, рассказывал папа. Теперь дрессируют не страхом, а лаской и лакомствами. Нужно любить животное. Любить – значит ласково разговаривать с ним, угощать его тем, что животное особенно любит. Каждый раз, как медведь поднимает лапу, давать ему за это что-нибудь вкусное. До тех пор, пока медведь не поймёт: поднимешь лапу – получишь много вкусной еды.

Жаль, что медведю нельзя просто объяснить. Иначе можно было бы сказать: «Послушай, медведь, станешь плясать – получишь награду».

Как мне дрессировать Зверя с помощью лакомств? Как мне его любить и ласково разговаривать с ним, когда я его боюсь? Во всяком случае, я решил больше не светить на Зверя фонариком. Просто буду держать фонарик в руке, для большей уверенности. Дрессировщик львов тоже держит хлыст и щёлкает им в воздухе, но зверей не стегает. У дрессировщика и пистолет есть на поясе.

Я рассказал Зверю о себе. Рассказал, как меня зовут и где я учусь. Рассказал, что моего папу зовут Йосеф, но все называют его Йоси. Я тоже иногда зову его Йоси, а иногда – папа. Мою маму зовут Да́фна. Это очень красивое имя. Можно произносить Да́фна, а можно – Дафна́, с ударением на конце. Но папа и наши друзья зовут её Да́фна. Маме так нравится. И я тоже, если называю её по имени, говорю Да́фна.

Иногда я думаю про те времена, когда мама служила в армии. Это было ещё до того, как мама с папой поженились. Они тогда ещё даже не познакомились. Мне бывает трудно в это поверить, хотя, если полистать их большой альбом с фотографиями, всё станет ясно. Вот папа сам по себе, вот папа в армии, вот папа в школе. Вот папа со своей подружкой, которая вовсе и не моя мама. Это ещё до того, как он познакомился с мамой. И мамины фотографии там есть, когда она была маленькой девочкой, – вот она школьница, среди других детей, в третьем классе. Потом она в армии, офицер. Моя мама была в армии лейтенантом, а папа – сержантом. Если бы они служили вместе, папа бы отдавал маме честь. Смешно.

Я сказал Зверю:

– Ты только представь себе, Зверь, ведь они могли идти рядом по улице, встретиться, даже встать перед одной и той же витриной, и мама могла бы спросить у папы: «Не подскажете, который час?», и всё равно бы они не знали, что они – мои мама с папой.

Думаю, Зверь начал прислушиваться. Я знаю, он слышал всё, что я ему говорил, потому что я уже чуть меньше его боялся. Я даже на секунду высунул ногу из-под одеяла. Не ступал на пол, чуть-чуть только высунул, и… ничего не случилось. Почти сразу же я втянул ногу обратно, но ведь если б Зверь захотел…

Я сказал ему:

– Зверь, а Зверь! Ну-ка, зарычи!

Он не зарычал.

Так даже лучше. Если б зарычал – даже совсем тихо, – я бы очень испугался. А раз он не зарычал, не захотел меня пугать – значит, уже немножко приручился. На всякий случай я всё время сжимал фонарик в руке, но не зажигал его. А Зверь не шевелил занавеской и не издавал страшных звуков в стене за моей кроватью.

На следующий вечер я опять рассказывал Зверю из темноты разные истории, долго-долго, пока не уснул. А когда я уснул, мне приснился страшный сон. Мне часто снится этот сон, я от него плачу и просыпаюсь. Мне снится пчела. Она сидит на моей подушке и вот-вот ужалит. Но тут, прежде чем я успел заплакать и проснуться, Зверь вылез из темноты, пришёл в мой сон и прогнал пчелу. Дунул на неё разок своим чёрным дыханием, прищурил сверкающие глаза, и пчела тихо-быстро убралась. Даже крыльями не осмелилась махнуть в мою сторону.

Во сне я видел, что Зверь похож на облако. Он как сладкая вата, которой торговали у входа в цирк, только та вата была розовая, а Зверь из темноты – чёрно-серый. Жаль, что я всегда сплю, когда вижу сны. Если бы я не спал, то мог бы наложить на пчелу заклятие, как заклинал Зверя из темноты. Но ночью я сплю и ничего не могу, а только вижу себя во сне, что я там делаю, и слышу, что говорю.

Утром, когда я проснулся, Зверь уже совсем сжался. Я не нашёл его под кроватью. Я искал его в темноте под шкафом и в ящиках. Вся беда в том, что, как только открываешь ящик, чтобы найти Зверя, он сжимается, потому что темнота уходит. Тогда я закрыл дверь, чтобы никто не слышал, и спросил:

– Зверь, а Зверь, хочешь пойти со мной в школу?

Он ответил «да». Не вслух. Даже не шёпотом. Я прислушался и ясно услышал его ответ у себя в голове.

Я нашёл пустую жестянку, маленькую круглую коробочку из-под фотоплёнки. Открыл все ящики, чтобы Зверю было негде прятаться, чтобы он пошёл в единственное в комнате тёмное место, под шкаф. Я лёг на пол возле шкафа, засунул под него жестянку, так глубоко, как только сумел, и сказал заклинание:

– Тьма, тьма, тьма на тебя, заходи!

На секунду открыл крышку и тут же закрыл обратно. Зверь был там, внутри.

Я обернул жестянку чёрной бумагой, положил в целлофановый пакет на случай дождя и крепко завязал верёвкой. Тогда я ещё не знал, что Зверь умеет входить и выходить между молекулами. Я думал, он останется в жестянке, пока я не решу её открыть.

В тот первый день нашей дружбы я многого ещё не знал. Например, я думал, что будет, если у Зверя не хватит воздуха, чтобы дышать. Но Зверь только засмеялся внутри жестянки, он ведь сам – воздух! Когда Зверь смеётся, видно, что жестянка капельку дрожит, и так можно понять, что он смеётся. Наверняка Зверь подумал о том, как он вечером раздуется в комнате, хотя жестянка по-прежнему будет закрыта, завёрнута и перевязана верёвкой, оттого и засмеялся.

3. Зверь приходит на помощь

Я взял жестянку со Зверем из темноты с собой в школу. По дороге я объяснял Зверю про всё вокруг. Ведь он же ночной Зверь и ничего не знает про день.

Я спросил маму, сжимаются ли на свету ночные птицы и звери, и она объяснила, что днём они просто засыпают, а ночью просыпаются, но никогда не сжимаются. Мама засмеялась. Она не знала про Зверя из темноты. Может быть, когда-нибудь, через много-много лет, я ей про него расскажу. Зато я рассказал маме, что малыш у неё в животе – девочка. Мама спросила, откуда я знаю, но я не ответил.

Я показал Зверю из темноты наш квартал и объяснил, что это – первый еврейский квартал за стенами Старого города. И что наш дом – очень древний, ему, может быть, сто лет. Из-за того, что он такой старый, у него ужасно толстые стены. Я показал Зверю мельницу с крыльями, которые не вертятся, потому что она уже давно не мелет муку. Показал и карету Монтефиоре, потому что, когда Монтефиоре приезжал в страну, чтобы помогать евреям, машин ещё не было. Были только паровозы и пароходы. Ещё я объяснил Зверю, что в кареты впрягают коня или пару коней. Короли впрягают в свои кареты помногу коней за раз, пару за парой.

Пока я всё это объяснял, мне вдруг пришло в голову, что, может быть, Зверь и вовсе не знает, что такое «конь», «Старый город» или «евреи». Но у меня уже не было сил объяснять ему всё за один раз.

Мы вышли из квартала, и я растолковал Зверю, как переходят главную улицу. Он боялся машин и светофоров тоже боялся. Я объяснил Зверю, что делать, когда горит красный свет, что – когда жёлтый, и что на зелёный можно переходить. И сказал, чтобы он не трусил, ведь я его защищаю.

Интересно, что Зверь не боялся ни темноты, ни других зверей. Его пугали только такие вещи, как машины, в которых есть мотор, всякие электрические приборы. И одного зверя он всё-таки опасался, но про это я расскажу в другой раз.

Я показал Зверю, как влезаю на ограду и хожу по ней вокруг высокого дома, как канатоходец по канату. Этот дом, наверное, самый высокий в Иерусалиме. Я люблю высокие дома, а мой папа нет. Он говорит, высокие дома портят вид Иерусалима. Я люблю встать рядом с Высоким домом близко-близко, задрать голову и увидеть его весь целиком.

Пришли ребята таскать бумагу из тележки Комитета помощи солдатам. Нехорошо так делать. Я объяснил Зверю, что Комитет помощи солдатам продаёт эту бумагу, а на вырученные деньги покупает для наших солдат разные вещи. Солдатам ведь много всего нужно: и телевизоры, и нарды для солдатских клубов, не одни только ружья и пулемёты.

Я спросил:

– Зверь, а Зверь! Ты можешь прогнать араба, который гонится за мной во сне?

Мама не сумела. Она честно пыталась. Вечер за вечером мама сидела у моей кровати и объясняла, что арабы такие же люди, как и мы. У них есть родители, мама с папой, есть даже дяди и тёти. У моего папы есть друзья-арабы. Их дети, как и мы, учатся в школах. Родители любят их, мамы укладывают их вечером в постель и поют им колыбельные. И вообще, сказала мама, есть хорошие арабы и есть плохие, так же как бывают хорошие и плохие евреи. Я спросил, почему же тогда за мной во сне никогда не гонится плохой еврей. Мама сказала:

– Может, потому что у нас пока ещё нет мира.

Мы со Зверем дошли до пустыря, по которому я хожу каждое утро, когда иду в школу короткой дорогой. Я показал Зверю цветы, которые там растут, и ворон, которым каждое утро крошу кусочек своего бутерброда. Эти вороны уже узнают меня и ждут, когда я приду. Показал женщину, которая всегда выходит, когда я иду мимо, и, одетая в домашний халат, кормит кошек.

Когда я дошёл до одинокого дома, приплёлся жёлтый пёс и начал на меня лаять. Всегда, когда я иду короткой дорогой, гадаю, будет он там или нет. Если я прохожу это место, а пёс так и не появился, то вздыхаю с облегчением. Я боюсь этого пса. Вообще боюсь собак.

Я прекрасно знаю, что нужно делать, когда он лает. Нужно продолжать идти, медленно-медленно, как ни в чём не бывало. Не бежать. Не смотреть на него и не махать руками.

Но страх мгновенно пробирается мне под кожу, расходится по всему телу, и его никак не остановить. Этот пёс – злой. У него злой взгляд. Я уверен, что это он задрал курицу и двух зайчих из садика Рахели. И потрёпанную куклу, которую я нашёл на дороге и повесил на железную ржавую ограду, наверняка стянул с чьего-то двора и порвал зубами именно этот жёлтый пёс.

Я устроил своему Зверю испытание. Достал жестянку и сказал:

– Прыгни на этого пса и прогони его!

Был день. Но я подумал, может быть, Зверь сумеет собрать все силы и, прежде чем сожмётся от солнечного света, всё-таки сделает то, о чём я его прошу.

Вы не поверите, но мой Зверь из темноты прыгнул – сразу высоко-высоко!

Жёлтый пёс испугался, заскулил и удрал, а после лаял на меня уже издали. Какой-то дядька закричал из окошка:

– Ты зачем бросаешь камни в мою собаку?

Если бы он пригляделся, то увидел бы, что это не камень, а просто это мой Зверь выпрыгнул из жестянки. И с того момента я знал: мы со Зверем из темноты станем друзьями.

С той поры прошло много дней и месяцев, и многое изменилось. Мой Зверь стал гораздо образованнее. Я водил его в зоопарк, в Музей природы и в Большой Музей. Познакомил со всеми своими друзьями – хотя они, конечно, не знали, что там у меня в темноте, в жестянке. Я взял его с собою в мошав – сельскохозяйственное поселение – к тёте Гизе и дяде Менахему. Там я показал Зверю, откуда берутся яйца и молоко. Ведь Зверь-то думал, что яйца делают на яичном заводе, а молоко получается, когда воду смешивают с белым порошком! Я тоже раньше так думал, когда маленький был.

И тут выяснилось кое-что странное. Мой Зверь, который не боялся жёлтого пса, не боялся львов и тигров в зоопарке, мог бы, если б захотел, даже войти к ним в клетку… боялся коров! Может, из-за рогов или потому, что они так шумно дышат. Я объяснил, что ему нечего бояться. Коровы добрые. Они не лягаются и не бодаются, а дают молоко. Мы всё-таки не подходили туда, где у них голова. Мама спросила, неужели я боюсь коров. Я ответил, что да, боюсь, но на самом деле боялся только Зверь. Я просто не мог сказать маме, что это я из-за него осторожничаю. Ещё не настало время открыть маме тайну.

И ещё одно изменилось с тех пор, как я подружился со Зверем из темноты. Была война, война Судного дня, и папа не вернулся. Он погиб в бою. И хотя теперь я уже не смогу ему ничего рассказать, мой Зверь сам рассказал папе о себе.

Я спросил Зверя:

– Ты можешь выбраться ночью, перенестись далеко-далеко и войти под землю?

И Зверь сказал:

– Да.

– Тогда пойди к моему папе, скажи ему, что я очень люблю его и скучаю по нему и неправильно это, что он погиб.

Зверь пошёл и вернулся. Дорога туда и обратно совсем не занимает у него времени, потому что он – воздух. Зверь может раздуть руку, ногу или голову и протянуть её далеко-далеко в темноте. Зверь рассказал мне, что папа не хотел погибать. Папа очень любит и меня, и маму, и Малышку, которая ещё не родилась. Но на войне гибнут люди, иногда сыновья, а иногда – отцы.

– Почему была война?

Зверь пошёл и спросил у папы. Вернулся и рассказал, что мы должны были защищать наши дома и всю нашу страну. Ведь если бы, например, наш дом разрушили, где бы мы тогда жили? Где бы готовили? У нас бы тогда не было даже крана с водой, чтобы пить и мыться. Сразу после того, как мой папа погиб, я ещё многого не знал. Например, я думал, что ему холодно в могиле или, может быть, он голодный. Но Зверь объяснил мне, что мёртвые не похожи на живых. У них как бы есть адрес, кладбище, но это не настоящий дом, а просто такое место, куда можно посылать мысли. С тех пор каждый вечер, когда мама выходит из комнаты, а Зверь заканчивает раздуваться и уже может слушать, я рассказываю ему обо всём, что делаю и о чём думаю, и выиграл ли я в фантики, и Зверь всё передаёт папе. Зверь говорит, папа очень рад, что я его к нему посылаю.