Текст книги "О светлых красках души. Как мы учимся жить своей жизнью и за ее пределами"

Страдания от болезней – экзистенциальные страдания

Психиатр и теолог Манфред Лютц в предисловии к книге Георга Псота «Широкий горизонт души» относит «к компетентному обращению с темой (психических заболеваний) знание о том, что возросло не столько количество тяжелых психических заболеваний, сколько тенденция нашего общества превозносить жизненные проблемы до уровня психических болезней».

Лютц иллюстрирует свое высказывание ярким примером: «Если женщину резко бросает мужчина, это может ее сильно потрясти, и иногда это хуже, чем глубокая депрессия, но это не болезнь, а здоровая реакция на ужасную ситуацию»[7]7
  Georg Psota, Michael Horowitz. Das weite Land der Seele. Über die Psyche in einer verrückten Welt. Salzburg – Wien, 2016. С. 8.


[Закрыть]. Здесь, как и во многих других случаях, мы говорим о жизненной ситуации, не о проблеме болезни. Еще философ и психиатр Карл Ясперс говорил, что недопустимо приравнивать все человеческие беды к душевным заболеваниям. Нужно различать страдания от болезни и экзистенциальные страдания. Виктор Франкл выразил мысль, которая имела для меня лично большое значение: «Нужно, чтобы было что-то, что предупреждало бы поход человека к психиатру». (Мне жаль, что я не смог найти доказательство этой фразы ни в одной из книг Франкла. Но он сказал ее мне! Я вижу, как Франкл ходит передо мной в своей квартире. Он сказал эти слова как бы между прочим.)

Тогда я не придал большого значения этим словам, а сегодня они дают мне мужество для передачи собственного опыта, как я надеюсь, большому числу читателей.

Спустя около 15 лет после завершения обучения экзистенциальному анализу и логотерапии у Виктора Франкла в Медицинском центре Университета Вены, директором которого был Франкл, я приступил к работе над превентивным концептом, начало которому дал он. Перед тем, как представить вам свою работу, я хочу рассказать, что на меня повлияло, чем я руководствовался в своей долгой жизни, чтобы суметь поделиться с вами этим превентивным концептом.

Часть 1
Что на меня повлияло – как я пришел к своей профессии

Разговор со звездами

Это, в первую очередь, звезды. В последние два – три года школы я почти каждый вечер наблюдал за звездами с полей и лугов нашей деревни. Меня не интересовали их названия. Не было и какой-то конкретной звезды, которая привлекала бы меня больше всех. Я любовался именно всем звездным небом. Часто я останавливался и смотрел долго-долго. Тогда мое дыхание становилось спокойнее, глубже, медленнее. Возникали вопросы: двигаются ли звезды или стоят неподвижно? Кто или что удерживает их? Откуда они вообще взялись? Сколько им может быть лет? Насколько они далеко от меня? Насколько я мал, и насколько велико небо надо мной! Если бы я мог попасть за кулисы звездного неба, был бы там конец? И что было бы тогда?

Только теперь, спустя несколько десятилетий, мне открывается, какое значение имели для меня те вечерние прогулки. Ведь те вопросы мне все еще интересны. Для чего нужен этот мир? Он создан или появился сам? Есть ли режиссер? Если он есть, кто или что это? Странно только то, что еще тогда эти вопросы меня не страшили. Они скорее давали мне почувствовать, что я окружен «добрыми силами».

В то время у меня оказалась книга Вилли Крампа «О внимательной жизни»[8]8
  Willy Kramp. Vom aufmerksamen Leben. Meditationen und Gespräche. Hamburg, 1958. С. 25.


[Закрыть]. В ней автор высказывал мысли, которые я перечитывал, и я думаю, что они повлияли на мое мышление, отношение к людям, которые стали доверять мне: «Когда на вечернем небе появляются первые, едва различимые звезды, мы не видим их, если смотрим прямо на них, но лишь когда скользим взглядом в сторону и они отходят на задний план. Таково загадочное правило игры: мы не получаем что-то, если напрямую стремимся этим обладать. Нужно с почтением относиться к другим существам, к чужой судьбе, всегда помнить, что вещи, создания, человеческие судьбы наполнены энергией другого, уникального, из чего они черпают жизнь»[9]9
  Willy Kramp. Vom aufmerksamen Leben. Meditationen und Gebräche. Hamburg, 1958. С. 4 и далее.


[Закрыть].

Когда человек встречает другого человека, он пытается «составить о нем представление». Может быть, он ему кого-то напоминает, может, к нему сразу возникает симпатия или неприятные чувства или же он сразу его отвергает.

Сущность человека мы не можем узнать мгновенно, так как она скрыта под всем тем чуждым, что годами наслаивалось на его душу. Поэтому в этом вопросе для меня действует то же, что и со звездами: я не «пялюсь» на своего собеседника, не «регистрирую» то, что он мне «сообщает». Когда он начинает говорить, я его принимаю, воспринимаю, жду движений его души, которые передает мне его тело, я начинаю его узнавать.

Как на меня повлияла теология

Раз в год в лесу близ моей деревни проходил праздник миссионеров. Африканские миссионеры с большим воодушевлением рассказывали про свою работу. Оркестр с тромбонами сопровождал действие, и я каждый раз испытывал сильный страх. Почему? Потому что я боялся, что через пару лет тоже стану миссионером и должен буду уехать в Африку.

При этом никто никогда мне о такой перспективе не говорил. Был ли это первый знак того, кем я когда-то стану? Эти люди были так убедительны, так беззаветно преданы своему делу, и это заражало… Но вместо этого я подумывал об изучении теологии. Об этой возможности со мной тоже никто не говорил. Еще в школе я с особым вдохновением читал книги по теологии. Все больше я ощущал необходимость передавать другим то, о чем я узнавал из книг. Два парня из обувного магазина внимательно слушали меня, когда мы прогуливались по полям, лугам и лесам, и то и дело останавливались, глядя в задумчивости на бесконечное мерцающее звездное небо. Мое решение изучать теологию становилось все крепче.

В итоге я выбрал теологию, потому что меня сильно впечатлил вопрос Мартина Лютера: «Как мне добиться благосклонности Бога?». Я учился прилежно, но не получил удовлетворительного ответа на этот вопрос от научной теологии. Позже я не получил его ни от прикладной теологии во время своей двухлетней службы священником в гамбургской церковной общине, ни в университете Гамбурга. То, что действительно было полезно, – это лекции моего начальника Гельмута Тилике. Он был великим антропологом и специалистом в области социальной этики. Более 5 лет я наслаждался возможностью работать с ним. Кроме того, он прекрасно умел найти подходящие слова. Его искусство заключалось в том, что он мог «вчувствоваться» в людей любого круга. Он приводил в движение души людей, которые его слушали. После работы с ним я стал счастливым священником в вузе, пока не понял, что работа со студентами слишком однообразна для меня.

Была ли дорога через теологию к моей сегодняшней профессии слишком долгой? Я с удовольствием вспоминаю тот час, когда я смеялся со своими солидными коллегами в аудитории Марбурга-на-Лане. Мы переводили текст с иврита и обсуждали его языковую банальность. Своим смехом я заразил остальных. Мы хохотали так громко, что пришла серьезная студентка и сделала нам замечание по поводу нашего неприличного поведения. Потом мы еще долго смеялись по поводу того, что мы так много времени вложили в изучение древних языков. Ведь многие важные работы древности были отлично переведены на немецкий.

С другой стороны, я не могу сосчитать все лекции, во время которых у меня по коже бежали мурашки, например, когда наш профессор в области Ветхого завета со слезами на глазах стоял у Стены плача в Иерусалиме и оплакивал горе Израиля. Постепенно я познакомился с разных перспектив с основами потускневшего христианского Запада и приобрел умение мыслить более широко. Но среди всего этого было нечто выдающееся по своей значимости: мысль, что нет ничего важнее, чем вопрос Гёте о «внутренней связи мира», что нет ничего важнее, чем это: встретить Бога в человеке. Я не жалею о том, что изучал теологию, несмотря ни на что.

Как я научился уважать страдающих людей

Летом 1962 года, будучи студентом теологического направления, я имел возможность пройти практику в клинике алкогольной зависимости в Хаслахмюле близ Боденского озера. Эти 6 недель заложили основу всей моей будущей работы с людьми.

В первые три дня на меня никто не обращал внимания, напротив – если я подходил к группе людей, разговаривавших друг с другом, они сразу замолкали. Я понимал их, хотя чувствовал себя неуютно. Я был студентом, который хотел понаблюдать за людьми с экзистенциальными трудностями. Во всяком случае так, казалось, меня воспринимали те мужчины. И казалось, никто не замечал, что я побаиваюсь их, ведь они пережили намного больше меня.

На третий день меня подозвал к себе бывший известный берлинский футболист и предложил с ним прогуляться. Очевидно, мужчина был уважаем другими. И, таким образом, я вступил в беседу и с другими: откуда я? Что я делаю? Надолго я здесь? И т. д. К моему удивлению, вскоре мужчины начали рассказывать и о себе, почему они тут оказались, они рассказывали о своих женах и детях, о своих расставаниях, о тоске по семье. Часто у меня складывалось впечатление, что некоторые хотят оправдать свое пребывание в этой клинике. Передо мной! Перед студентом с его ничтожным жизненным опытом!

Постепенно я узнал множество историй их жизней, в том числе и благодаря тому, что в столовой стоял рояль, на котором я поигрывал. Например, когда я тихо играл танго (дело было в начале 60-х), со мной заговорил один человек и шепнул на ухо, что именно под это танго он познакомился с любовью своей жизни.

Когда я играл медленный вальс, другой человек рассказал мне, что этот вальс был самым прекрасным танцем в его жизни. Однажды ко мне подсел мужчина, с которым мы договорились сыграть фокстрот и многое другое в 4 руки. Я вспоминаю его сейчас – симпатичное, чувственное мужское лицо. Он хотел стать концертным пианистом, но оставил карьеру, потому что его жена-проститутка нарожала ему шестерых детей.

Ах, мне очень хочется рассказать и о многих других, с жизнью которых мне разрешено было познакомиться. Пару слов о моем соседе. Однажды вечером он позвал меня к себе в комнату. Такие посещения были строго запрещены, но я не мог ему отказать. Он был бывшим эсэсовцем и, должно быть, страдал от своей прошлой карьеры. После того, как его разоблачили, он не смог найти работу. Ему больше ничего не осталось, кроме «своей» бутылки. Когда он замолчал, я рассказал ему, что мой отец тоже служил в СС и за несколько дней до окончания войны был смертельно ранен в лесу близ Старгарда. Я не умолчал о своем отвращении к тому, что делало СС. Он посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но, не найдя слов, положил свою руку на мою и судорожно вздохнул, чтобы не разразиться плачем.

Близилась последняя неделя в клинике. Домой меня не тянуло. Я еще раз проанализировал эти 6 недель.

Что было самым важным?

Возможно, именно в три первые недели после моего прибытия в клинику во мне произошло что-то, что на меня сильно повлияло: мне открылось с большой ясностью, что в будущем я хочу, должен работать с людьми. Я понял: бо́льшая часть людей, страдающих от алкогольной зависимости, для меня были (и есть) не алкоголики, пьяницы, забулдыги и зависимые люди, а люди, которые имеют/имели проблему с алкоголем. Я понял, что они прежде всего люди. Люди с проблемами, но люди!

Люди, которые потерпели неудачу не навсегда, а только на время. Люди, которые не могли справиться со своими проблемами в одиночку, но только с помощью других. Незадолго до моего отъезда приехал журналист, чтобы задать вопросы пациентам. Я стоял с группой, у которой были особо доверительные отношения со мной, я был рядом, когда беседа началась. Тогда этот человек со стороны спросил меня, как я, такой молодой, «очутился» среди них. Я только плечами пожал. Я стоял рядом с ними не для того, чтобы им понравиться. Но тогда я также понял, что в каждом человеке есть предпосылки для того, чтобы скатиться в пропасть.

Как я начал понимать страдающих людей

Практика у Боденского озера была частью моего обучения теологии. После своего первого экзамена, будучи молодым теологом, я долго работал в ночной службе телефонной помощи Гамбурга с 8 часов вечера до 8 часов утра. Для этого у меня не было специального образования, лишь открытое сердце.

Я никогда не забуду это время. Только спустя много лет я стал ощущать такую искренность, как в те ночи. Конечно, дозвонившиеся не называли своих имен, умалчивали о том, где живут, но они рассказывали, что их угнетало: их физические, душевные, социальные и духовные беды. Многое, о чем я узнавал, было «неприкрытым» страданием.

Не всегда мне звонили вежливые люди. Но я всегда разговаривал с теми, кто не хотел теоретических рассуждений на тему их проблем. Они требовали сочувствия, понимания, «человечности» и, если это возможно, конкретной помощи. Так как меня никто не подготавливал к работе, в первые ночи я «дергался», когда звонил телефон.

Но так длилось недолго. Мне открылось, что в этой работе речь шла не обо мне самом, а о моем собеседнике! Этот опыт пригодился мне в моей будущей работе: в сложных беседах с клиентом лично, в группах, при чтении докладов, проповедей. Люди, которые меня слушали, пришли не по моему, а по своему поводу! Это понимание привело к тому, что иногда я отступал от своего плана, например, если передо мной сидел человек не в духе, которому было не до прекрасных слов – ему нужны были понятные фразы, которые улучшили бы его мрачное настроение.

Вернемся к ночным телефонным разговорам. Как-то раз было мало звонков, поэтому я прилег отдохнуть на диван. Когда около 3 ночи зазвонил телефон, мне потребовалось некоторое время, чтобы сконцентрироваться на собеседнице. Она сказала, что не хочет больше жить. Все стало для нее бессмысленным. Она потеряла всех дорогих людей. Работа для нее значения не имела. Денег едва хватало на месяц. И прежде всего, не было никого, кого бы она любила, она будто окаменела. Раньше она верила в Бога, но теперь у нее остались лишь сомнения.

Потом она уточнила: сегодня ночью она собирается покончить с собой.

На другом конце провода сидел молодой человек без теоретического, практического, реального жизненного опыта. Глубокая тишина наполнила почти темную комнату, только скромный свет настольной лампы делал холодное «служебное помещение» немного теплее. Я долго слушал эту женщину, короткими предложениями давал понять, что я все еще на связи. Мое сердце стучало громко и сбивчиво. Все, что я говорил, было не то. Когда я признался собеседнице, что я никогда не имел дело с такой проблемой, она громко засмеялась и воскликнула: «Это прекрасно подходит к моему положению!». Я молчал. Когда она спросила, слушал ли я еще, я не сразу ответил: «Единственное, что я могу вам сейчас сказать, это то, что мне очень больно, что вы так страдаете». «Это правда?» – спросила она тихо. Я так же тихо ответил: «Да». После этого начался долгий, вдумчивый разговор, я уже и не помню, о чем он был. Я только помню, что мы были очень близки друг к другу. Когда мы прощались, я «знал», что женщина не покончит с собой.

Год спустя поздним вечером раздался телефонный звонок, и бодрый голос сказал: «Да, маленькая посылка была от меня». В этот раз я быстро сориентировался. В посылке, которую я перед этим получил, был заботливо завернут соломенный крест. Голос продолжал:

«Хотите верьте, хотите нет, с той ночи дела у меня стали налаживаться». Маленький крест стоит на моей книжной полке в рабочем кабинете уже лет двадцать и напоминает о том, что важно допускать паузы в разговоре, но еще важнее подождать того, что придет из сердца.

Это был не единственный раз, когда сначала я не знал, что говорить собеседнику. Но, к моему удивлению, почти всегда находились решения. Однажды меня попросил о помощи один гомосексуал, я не мог ему помочь, потому что тогда мало разбирался в этой теме. Тогда я попросил его позволить мне задать ему некоторые вопросы. Их было немало. Чем больше я его спрашивал, тем больше он мне доверял. Вскоре я мог уже сам отвечать на его вопросы. То, что я тогда узнал, очень помогало мне в дальнейшем, если я не очень хорошо разбирался в какой-то проблематике. При изучении спецлитературы по психологии, мы можем найти в ней ознакомительную информацию, и это прекрасно. Но поскольку ни одна проблема не повторяет другую, лучше всего человека сможет понять тот, кто «вчувствуется» в него.

* * *

В начале 1980-х меня мучал вопрос, остаться ли мне в церкви, в теологии или в университете. Уже давно я подумывал об идее, которую, однако, считал нереализуемой: распрощаться со своей должностью и основать собственный Институт логотерапии и экзистенциального анализа. Но в моем родном городе Гамбурге логотерапия была едва известна. Чем сомнительнее для меня была эта идея, тем больше я загорался делать то, что велело мое сердце. Когда я позвонил Франклу в Вену и рассказал о своем намерении, он согласился безоговорочно. Институт был первым такого рода в Германии. Я руководил им 30 лет.

Виктор Франкл, терапевт надежды[10]10
  Литература, на которую я ссылаюсь прежде всего: Viktor Frankl. Ärztliche Seelsorge, Grundlagen der Logotherapie und Existenzanalyse. Frankfurt a. M., 1987 (в рус. изд. – Доктор и душа. Логотерапия и экзистенциальный анализ. М., 2017), а также «Der Mensch vor der Frage nach dem Sinn», München – Zürich, 1998.


[Закрыть]

25 сентября 2016 г. я был удостоен чести прочитать праздничный доклад в Вене в честь вручения мне звания почетного профессора отделением логотерапии и экзистенциального анализа Московского института психоанализа[11]11
  С 2017 года – Высшая школа логотерапии Московского института психоанализа.


[Закрыть], в котором логотерапию представляет Александр Баттиани. Темой моего выступления было «Чему я научился у Виктора Франкла». Некоторые части этого доклада кажутся мне подходящими, чтобы представить вам, дорогие читатели, основы ценностно-ориентированного формирования личности (WOP®).

Замечу сразу: наверное, нет такого человека в прошлом столетии, кто бы с такой страстью исследовал проблему смысла, как Виктор Франкл. Я встретился с ним впервые 13 июня 1971 г. в Вене. Я посетил его, поскольку хотел написать диссертацию по психотерапии и теологии о вопросе смысла. У меня была к нему тысяча вопросов. Когда я подъезжал к его дому, мне стало немного страшно, ведь я всерьез осмелился поговорить с этим всемирно известным человеком. Но хозяин квартиры дал мне почувствовать, что в тот вечер для него не было ничего важнее, чем я и мои вопросы. Уверен, он очень быстро заметил мою скованность. Он был заботлив, внимателен ко мне и ласков. Он вслушивался в мои вопросы и давал достаточно подробные ответы. Иногда мне казалось, что он предугадывал вопросы, которые еще не были мной сформулированы.

Тогда я сам увидел и почувствовал, что Франкл имел в виду, цитируя слова Гёте (вы найдете их в романе «Годы учения Вильгельма Мейстера»): «Если мы воспринимаем человека таким, какой он есть, мы делаем его хуже. Если мы воспринимаем его таким, каким он должен быть, тогда мы приближаем его к тому, кем он может стать»[12]12
  Иоганн Вольфганг Гёте, цитата Виктора Франкла в книге: Der Mensch vor der Frage nach dem Sinn. München, 1998. С. 19.


[Закрыть].

В то время я постоянно курил трубку. Я курил часто и везде, даже во время радиоинтервью. Точнее говоря, я должен был курить. И поэтому я даже осмелился попросить у Франкла разрешения курить в его присутствии. Он колебался какое-то время, потом сказал едва слышно: «Ну, давайте же!». С тех пор я не курил, когда мы встречались.

Во времена, когда люди говорят о себе и других в основном в негативном тоне, слова Гёте, которые цитировал Франкл, имеют большое значение. Ведь если с самого начала обращаться к клиентам, пациентам, вообще к людям не как к тем, у кого есть какой-то недостаток, не как к тем, кто чего-то не может, а как к носителям реальных возможностей, то есть к тому, что тоже является их частью (пусть даже это скрыто) – к их мужеству, ответственности, к их умению любить, творческим способностям, духовности – ко всему тому, что у них есть, к тому, кем они могли бы стать, – это имеет освобождающий эффект. Во времена, когда отношения между людьми характеризуются в основном критикой, эта цитата изменила бы в корне жизнь в социуме, если бы ее осознали и воплотили в жизнь. Как часто я думаю о высказывании Нельсона Манделы: «Наша проблема не в том, что мы недостаточно делаем, а в том, что мы недостаточно верим в себя».

Но вернемся к 13 июню 1971 года!

Франкл все время смотрел на меня. Он дарил мне свое внимание. Он слушал меня, он явно воспринимал меня так же серьезно, как многих великих людей, которых встречал в жизни. Он уделил мне время, несмотря на то, что в тот день (как признался мне позже) должен был обязательно написать предисловие к своим книгам, которые публиковались в Америке. В тот день в Вене я узнал, что значит и на что влияет внимание и понимание другого человека. Я полагаю, что лишь за один тот день Франкл очень повлиял на мою жизнь.

Смысл, согласно Франклу, мы находим на основании «требования часа, которое относится ко мне», здесь-и-сейчас и в действии. Поскольку человек неповторим и уникален, каждый может найти смысл только для себя самого.

Сколько достоинства скрыто в этом факте!

Поскольку ситуации в жизни неповторимы и уникальны, они меняются час от часа. Меняются! Поэтому жизнь человека – это длинная цепочка ситуаций, которые проходят через нее и несут в себе смысл.

Вы чувствуете, какой массив надежды вложен в это понимание смысла? Наша жизнь – это цепочка возможностей смысла… Наша жизнь меняется час от часа… Смысл ждет от нас, чтобы мы его осуществили… Смысл всегда есть…

Чем меньше человек знает, как ответить на вопрос о смысле, чем меньше чувствует и переживает его, чем меньше смысла он познает, тем изолированнее он становится – от себя, от других людей и вещей.

Что происходит, если у человека нет смысла? Отсутствие смысла ведет, согласно Франклу, к экзистенциальной фрустрации, к экзистенциальному вакууму, ко внутренней пустоте, а это означает, что человек:

• не может больше ориентироваться,

• не понимает, как проходит его жизнь,

• не знает, для чего он здесь,

• теряет ощущение смысла,

• не имеет надежды на новую жизнь,

• может заболеть.

Такой человек ходит вокруг того, чего он не может, чего не имеет, кем он не является. Чем больше он вертится вокруг своих недостатков, тем больше его отчаяние. Чем больше отчаяние, тем больше внутренняя пустота. Чем больше этот вакуум, тем меньше сил у его духа и тем меньше связи он находит с ценностями. Чем меньше связи с ценностями он находит, тем больше его «пустая» душа открывается страху, агрессии, депрессивности, стрессу, усталости от жизни, зависимости, психосоматическим расстройствам и всему тому, что мешает познанию смысла и счастливой жизни или делает их невозможными. Чем больше его душа наполнена чувствами, отрицающими смысл, тем больше стагнирует развитие его личности. Чем больше оно стагнирует, тем в большее отчаяние он погружается. Поэтому Франкл видел в экзистенциальной фрустрации главную проблему своего времени, которую он выразил в следующем высказывании: «У людей много того, чем жить, но мало того, зачем жить».

Вывод: жизнь, лишенная ценностей, вызывает кризисы смысла и, если они долго длятся, вызывает также болезни тела и души. Следствием является отрицание жизни, которое мешает поиску и нахождению смысла или делает их невозможными.