Текст книги "Чудеса Господа Бога нашего Иисуса Христа"

Исцеление сына царедворца

Три стиха, которые предшествуют этому чудотворению и которые, так сказать, объясняют причину вторичного прибытия Господа в Кану, представляют значительные трудности и служили поводом к весьма различным толкованиям. Но здесь нет нужды углубляться в разрешение этого запутанного вопроса и можно продолжать нить повествования. Итак, «Иисус опять пришел в Кану Галилейскую, где претворил воду в вино». Евангелист Иоанн имеет обыкновение отождествлять местность или лицо с каким-либо обстоятельством, которое увековечило память их для Церкви. «В Капернауме был некоторый царедворец, у которого сын был болен». Может статься, по мнению некоторых, – это был Иродов управитель Хуза, жена которого довольно замечательная является между святыми женами, послужившими Господу «от имений своих». Только очень важный и чрезвычайный факт этого рода мог привлечь домоправителя и его семейство в евангельскую веру. Другие принимали это лицо за Манаила, совоспитанника Иродова. Один ли из этих двоих или кто-либо иной не названный в Писании, «услышав, что Иисус пришел в Галилею, пришел к Нему и просил Его прийти и исцелить сына его, который был при смерти».

Брак в Кане. Фрагмент. Художник М. де Вос

Исцеление сына царедворца. Художник П. Веронезе

По некоторой строгости, которая слышится в словах Господа: «вы не уверуете, если не увидите знамений и чудес», можно заключить, что этого просителя заставило обратиться к Иисусу внешнее побуждение, необходимость, которой Он только мог удовлетворить, что он был не из тех, которых влекло внутреннее желание, что без такой нужды он не искал бы Его. По свойственному иудеям характеру чувственности (ибо слова: «вы не уверуете» выражают осуждение не одному, а многим вообще) он, по крайней мере до сих пор, не мог своим душевным оком созерцать славу Христа, как она проявлялась в Его личности и в Его учении. Только «знамения и чудеса», и ничто другое, могли возбудить в нем веру, в противоположность Самарянам, среди которых Господь так недавно находился и которые, без всякого чуда, «уверовали по Его слову». Но «Иудеи требуют чудес», и это одно при скудости их настоящей веры как бы стесняло и ограничивало могущество Господа. Христос должен «прийти», чтобы сын царедворца получил исцеление: он сам не может подняться до высоты, с которой изрек псалмопевец: «Он послал слово и исцелил их».

Но если в ответе Господа содержится упрек, то в нем есть и ободрение, скрытое обещание чуда. Хотя ему ставится в вину его условная вера, то, что ему нужно чудо и ничто кроме чуда не в силах внушить ему упование на Владыку жизни. Он это так и принимает, ибо не усматривая отказа в этом слове кажущейся, в сущности же действительной строгости, он продолжает сильнее настаивать на своем желании: «Господи, прииди, пока не умер сын мой». Он, правда, соединяет надежду на помощь с телесным присутствием Господа, он далек от веры и смирения того, кто сказал: «Господи, я недостоин, чтоб Ты вошел под кров мой, но скажи только слово и выздоровеет слуга мой!» Еще менее мечтает он о великой силе, могущей воскресить умершего. По его мнению, Христос мог исцелить больного, но он и не воображает, что Он имеет власть оживить умершего. Столь слабая вера должна и может быть укреплена только опытом. Такое благодатное действие испытания и вместе укрепления веры представляется в следующем благоволении Господа к просителю. Он не идет с ним, как тот об этом просил, а отсылает его лишь с одним словесным уверением: «пойди, твой сын здоров». Отец удовлетворился этим ответом, поверил, «поверил слову, которое сказал ему Иисус, и пошел», с надеждою, что все исполнится согласно этому слову. Здесь было двойное чудо – над телом отсутствующего отрока, над сердцем присутствующего отца, один исцелился от болезни, другой от своего неверия.

Иисус Христос. Художник Я. ван Эйк

Сравнение образа действий Господа по отношению к этому царедворцу и к сотнику, приводимому в других Евангелиях, назидательно. Конечно, Тот не взирает на лица людей, кто не идет, а «посылает» только к сыну царедворца, Сам же посещает слугу того сотника. Здесь сверх того представляется еще более важное обстоятельство. Здесь Он не идет, когда Его просят, а посылает свое целительное слово; там, когда Его просят заочно произнести свое целительное слово, Он предпочитает прийти сам, здесь, по толкованию Златоуста, узкая и скудная вера расширяется и углубляется, а там твердая вера увенчивается и мзду приемлет. Не пройдя, Он усиливает веру царедворца, а предлагая идти, Он поставит на вид и чтит смирение сотника.

«На дороге встретились ему слуги и сказали: сын твой здоров». Хотя вера не быстро пустила корни в душе его, но, по-видимому, твердо наконец укоренилась в ней. Уверенность его в слове Христа достигла такой полноты, что он не спеша отправился в обратный путь. Не ранее следующего дня он приближался к своему дому, хотя расстояние между двумя городами не было значительно и не требовалось многих часов на переход. Но кто верит, тот не станет спешить. «Он спросил у них: в котором часу стало ему легче?» По степени веры своей отец ожидал только медленного и постепенного выздоровления. «Ему сказали: вчера в седьмом часу горячка оставила его». Тогда, подразумевали они – произошел не просто перелом болезни и ослабление горячки, но горячка совершенно оставила больного, как это было и с тещею Симона, которая по слову Христа «тотчас встала и служила им». Так «отец его узнал, что это был тот час, в который Иисус сказал ему: сын твой здоров. И уверовал сам и весь дом его». Вот что он сделал за все благодеяния, дарованные ему Господом: он принял и другое высшее благодеяние, чашу спасения, да и не он один, а как это часто случается, его обращение влияло на всех ему близких. Подобными последствиями Промысл Божий приводит нас к сознанию, каким образом не только великое общество человеческое, но и всякое меньшее общество, или как в настоящем случае семейство, соединяясь под одним общим главою, участвует в его благах и злополучиях.

Но не веровал ли он и прежде? Не было ли самое это исцеление благодатною наградою за его веру? Да, он верил тому особенному слову Господа. Здесь же нечто более слова веры – вступление в число учеников Христа, самопредание Ему, как обетованному Мессии. Или, допуская, что он уже истинно верил, здесь можно разуметь высшую и умноженную веру. Ибо истинная вера способна к возрастанию. В том, кто восклицал: «верую Господи, помоги моему неверию», действительно горела искра веры, хотя действие ее было слабо. После и вследствие первого чудотворения, претворения воды в вино, ученики Христовы уверовали в Него, хотя и прежде, будучи Его учениками, они, конечно, должны были уверовать в Него. Сами апостолы восклицали: «Господи, умножь в нас веру!»

Чудесный улов рыбы. Фрагмент. Художник Я. Бассано

Чудесная ловля рыбы. Фрагмент. Художник Ж.-Б. Жувене

Древние израильтяне, переходившие за Моисеем чрез Чермное море, конечно, уже веровали, что вождь их был орудием Божиим их избавления; но после потопления Фараона и всего его войска они «вероваша» Богу и Моисею угоднику Его. Вдова, сына которой воскресил Илия, восклицает: теперь-то я узнала, что ты человек Божий, и что слово Господне в устах твоих истинно. Зная его и прежде таким, она получила подкрепление своей веры. Так должны мы понимать и здесь. Теперь ли запало в душу его семя веры, или прежде того оно в ней таилось, – в настоящий момент вера его явно усилилась. Во всяком случае ясно, что слова Господа: «вы не уверуете, если не увидите знамений и чудес» не могли иметь целью бросить некую тень на чудотворения, как на средства для приведения людей к истине или для утверждения и умножения веры в людях, уже познавших истину.

Первый чудесный улов рыбы

С давних времен многие принимали на себя обязанность отличать рассказываемое здесь событие от описанных евангелистами, Матвеем и Марком. Так, Августин, находя разность их повествований значительною, предполагает даже, что событие, изложенное евангелистом Лукою, случилось ранее, что при этом Господь только предсказывает Петру, что он будет «ловцом человеков», а не тотчас повелевает приступить к делу, что, следовательно, Петр и его сотоварищи по-прежнему продолжали свой обычный промысел, и уже позднее, как это явствует из двух других евангелистов, Господь призвал их, говоря: «последуйте за Мною»; вследствие чего они тотчас повиновались и навсегда прилепились к своему Господу.

Нельзя не признать некоторых хотя не очень важных трудностей для полного соглашения этих различий, но при встрече такого рода отделываться предположением, что случаи между собою по большей части сходные, с немногими только незначительными разностями передаваемые, повторялись два или три раза с одними и теми же лицами – это сомнительный способ для избежания подобных затруднений и не покажется удовлетворительным для того, кто бы добросовестно спросил сам себя, позволительно ли так поступать и со всякими другими повествованиями. При крайнем неправдоподобии самой возможности такого повторения возникает трудность гораздо большая той, которой стараются таким образом избегнуть.

Представим себе различные, но тем не менее истинные точки зрения, с которых разные свидетели смотрят на одно и то же событие, немногие обстоятельства сложного происшествия, которые может уловить повествование, а еще того менее повествование письменное, по своему свойству ограниченное. Нам не покажется удивительным, что два или три повествователя выставили различные моменты одного и того же события. Будем лучше благодарить промысл Божий, который часто подает нам возможность рассматривать события, засвидетельствованные не одним, но многими наблюдателями, созерцать деяния Христа, каждая сторона которых знаменательна, с разных сторон, слышать из Его беседы не только то, что замечено и передано одним учеником, но и то, что особенно глубоко запало в сердце и память другого.

Чудесный улов рыбы. Витраж церкви Св. Петра. Челвей. Англия

Сочинение, посвященное чудесам Господа, должно ограничиться непосредственно повествованием святого Луки, ибо из него только явствует это чудотворение. Следующее за чудом действительное призвание четырех апостолов равно принадлежит двум параллельным повествованиям. Евангелие Луки служит им прекрасным дополнением и объясняет для нас, почему Господь, повелевая этим будущим вестникам Своей благодати за Ним следовать, выразил обетование, соединенное с их призванием в особенном образе: «Я вас сделаю ловцами человеков». Слова эти, произнесенные рыбарям, которых нашел Господь закидывающими сети свои, содержали в себе пророчество еще не понятное для них – пророчество о их будущем делании. Но они получают особенную важность и силу после того, как на самом деле Он показал этим ловцам немых водных тварей, какой они будут иметь успех, если только с покорностью послушаются Его. Сближая, по свойственному Ему приему, возвышенность с простотою и облекая высокую мысль в простейшие формы, Он затем повелевает им променять уничиженность земного на величие небесного призвания. На это последнее Он указывает как на ловлю, но уже не рыбы, а человеков, которых по Его велению и под Его водительством они захватят в не меньшем обилии в свои духовные сети.

Из сравнения текста святого Иоанна не явствует ли, что трое из этих четырех, без сомнения, Андрей, Петр и, весьма вероятно, сам Иоанн, уже были призваны? Тогда на берегах Иордана они, без сомнения, по временам встречаясь, сопутствовали будущему своему Господу, но после кратковременного сближения возвращались к своим обычным трудам и только теперь, в этот последний период, окончательно и вполне к Нему прилепились, с этих пор следуя за Ним всюду, куда Он ни шел. Это чудо, по всей вероятности, запало в глубину их сердец, озарило глаза их новым светом для созерцания славы Христа и расположило всецело посвятить себя на служение Ему. Здесь все свидетельствует, что Он и они не в первый раз встретились, как утверждали это некоторые толкователи. Обращение Петра к Нему: «Наставник, по слову Твоему закину сеть» – дает разуметь, что он уже испытал проявление Его силы и могущество Его слов. Сверх того два призвания, предшествующее и настоящее, вполне соответствуют образу действия Божественного Учителя, который ни в чем не спешил, предоставлял духовному процессу идти вперед сообразно с ходом естественного, который не упреждал времени и не ожидал полного зерен колоса в тот же день, как бросал в борозду свое семя. Итак, в первый раз Он посеял семя Своего слова в сердцах Андрея и Петра. Сделав это, Он оставил его, а теперь, возвратясь, нашел их готовыми к развитию зрелых плодов веры. Конечно, Он «не во всем» держался такого постепенного процесса, но как некоторые статуи вдруг отливаются в свою форму – другие художник мало-помалу иссекает, дает им образ и полирует, смотря по материалу, металл ли это или камень, употребляя тот или другой способ ваяния: так внезапная молния, ниспадшая с неба, вдруг расплавляет и претворяет сердце апостола Павла; другие более продолжительным действием в разное время, среди разных обстоятельств принимают тот совершенный образ, который благоугоден Господу, Великому Ваятелю.

Чудесный улов рыбы. Художник Рафаэль

Чудесный улов рыбы. Художник П. П. Рубенс

«Однажды, когда народ теснился к Нему, чтобы слышать слово Божие, а Он стоял у озера Геннисаретского», у того озера, берега которого были предназначены главным местом благодатных деяний Мессии, – «увидел Он две лодки, стоящие на озере; а рыболовы, выйдя из них, вымывали сети. Войдя в одну лодку, которая была Симонова, Он просил его отплыть несколько от берега, и сев, учил народ из лодки. Когда же перестал учить, сказал Симону: отплыви на глубину, и закиньте сети свои для лова». Так Он говорит, намереваясь между тем уловить в Свои сети рыбаря. Ибо Он, который избрал безумное мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал, чтобы упразднить сильное, Он, который хотел привлечь к Себе царей посредством рыбарей, а не рыбарей посредством царей, дабы Церковь Его не казалась утвержденною на мудрости и силе человеческой более чем на божеской, – Он в этих простых рыбарях Галилейского озера обрел лучшее орудие для Своего дела. Симон сказал Ему в ответ: «Наставник, мы трудились всю ночь, и ничего не поймали», но с начатками сильной веры, уже действующей в нем, он прибавляет: «но по слову Твоему закину сеть», – ибо это не суть слова отчаивающегося в успехе, который сам, ничего не ожидая, исполняет лишь желание своего Учителя, чтобы доказать Ему бесполезность дальнейших усилий. Эти слова произнесены скорее в духе Псалмопевца: «Если Господь не воздвигнет дом, напрасно трудятся строящие его, если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж», – как если бы он говорил: «мы ничего не добыли в продолжение целой ночи и потеряли всякую надежду что-нибудь сделать, но, если Ты приказываешь, то мы уверены, что труд наш не пропадет напрасно». И деятельная вера его духа обильно была вознаграждена: «сделав это, они поймали великое множество рыбы и даже сеть у них прорвалась, и дали знак товарищам, находящимся на другой лодке, чтобы пришли помочь им».

Христос не по всеведению только предвидел обильный лов в этом месте. Мы не должны, таким образом, умалять чудо. Скорее мы здесь видим в Нем Владыку природы, способного таинственным, но могучим действием своей воли направлять и собирать вместе бессознательные твари и делающего их служебным орудием высших целей своего царства, – мы признаем в Нем идеального человека, второго Адама, в котором осуществлялись слова Псалмопевца: «Ты поставил его владыкою над делами рук Твоих, все положил под ноги его, птиц небесных и рыб морских, все, проходящее морскими стезями». Из всего владычества, вначале дарованного человеку, ничто так от него не укрылось, как плавающие водные жители, но кто «был со зверями в пустыне, кто дал ученикам своим безвредно брать змей, Тот являл здесь, что рыбы морские не менее как и звери земные покорствуют Его воле». Но так как могущество, которым Он собрал их тогда, есть то же самое, что направляет их периодическое странствование, а это последнее, сколь оно ни чудно, мы, однако, не называем чудесным, то есть нечто, что отличает настоящее чудо вместе с другим подобного рода и чудом статира во рту рыбы от других чудес Христа: то, что эти три не суть вторжения нового и до сих пор необычайного могущества в область природы, а «божественно произведенное совпадение» между словами Христа и фактом естественного мира. Огромное количество рыбы или статир во рту одной рыбы не суть сами по себе чудеса, а чудесно лишь совпадение того и другого со словом Христа, которое предварительно ручалось за их совпадение. Естественное возвысилось в область чудесного тем, что оно произошло в определенное время и сообразно с целями, для которых оно служило.

Чудесный улов рыбы. Витраж церкви Св. Михаила. Брей. Ирландия

«И пришли, и наполнили обе лодки, так что начинали тонуть». Это была минута страха не от того, что лодки, слишком наполненные, погружались, но знамение это открыло глазам их в Господе нечто такое, чего прежде они не замечали и что исполнило их изумления и благоговения. Петр теперь, как и во многих других случаях, говорит за всех. Он, поймав сетью множество рыбы, сам попал в сеть Христа, видя в своих руках добычу, сам делается добычею, он – такой же человек теперь, каким остался потом, столь же легко поддающийся впечатлениям минуты, начиная сознавать в себе духовное проникновение, по которому он прежде всех исповедал в лице своего Господа вечного Сына Божия, – он не в состоянии долее, в глубоком ощущении собственной своей нечистоты, оставаться в столь близком присутствии Святого. Он «припал к коленам Иисуса и сказал: выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный. Ибо ужас объял его и всех, бывших с ним, от этого лова рыб, ими пойманных». В такие минуты все условное исчезает, сердце от полноты изливается и сокровеннейшие его тайны выходят на свет. Глубочайшее чувство в сердце подзаконного человека есть чувство святости Божие, как чего-то угрожающего смертью и разрушением нечистой твари. «Пусть не говорит с нами Бог, чтобы нам не умереть», так говорит народ Моисею, отступивши и стоя вдали; «верно мы умрем, ибо видели мы Бога». В низшем состоянии, среди крайнего нравственного упадка не ощущается противоречие между святостью и нечестием, между Богом и грешником. Но выше этого есть благодатное состояние, в котором это противоречие чувствуется во всей силе: Бог есть сожигающий огнь, пламя которого опаляет не грешника, а только самый грех. Чувствуется более, чем когда-либо, сколь глубокая бездна разделяет грешного человека от всесвятого Бога, но не менее чувствуется, что через эту бездну переброшен мост, где оба могут встретиться и что в ходатае Бога и человеков уже встретились. Его присутствие есть присутствие Бога, но Бога, прикрывшего свою Славу; а потому близость Его могут выносить и грешные люди, и в этой близости мало-помалу приготовляются для славного совершенства, для открытого лицезрения Божия, ибо что было бы смертью для грешника, то будет высшим блаженством тому, кто предуготовлен к сему созерцанием прикровенного сияния воплощенного Слова.

Для Петра было бы неблагоприятно, если бы слово его тотчас исполнилось и Христос удалился от него, как Он уходил от других, обращавшихся с таким же требованием, но которые это делали в ином духовном настроении. Петр признает себя «грешным человеком», а посему тем более настояла надобность, чтобы Христос к нему приблизился. И Христос дает ему разуметь, что это и сбудется. Во-первых, Он ободряет его благосклонно, говоря, «не бойся». Это – уверение, что Он пришел спасти, а не погубить, уверение, которое Ему так часто приходилось повторять трепещущим и обличаемым грехом сердцам слуг Его. А чтобы Петр имел менее причин бояться, Христос объявляет ему то назначение и подвиг, на который Он его призывает: «отныне будешь ловить человеков», или, как говорит святой Марк: «Я сделаю, что вы будете ловцами человеков». В этих словах содержится назначение Петра, а с ним и его сподвижников на дело их апостольства.

Чудесный улов рыбы. Фрагмент. Художник А. П. Лосенко

Такое назначение, не формальное и по своим внешним случайностям не всегда одинаковое – напротив, в своих случайностях раскрывающее бесконечное разнообразие и богатство, свойственное царству природы и благодати, – почти всегда бывает, когда Бог призывает человека к какому-либо великому делу в Своем царстве. Но бесконечно разнообразное по внешней обстановке, оно по сущности всегда одно и то же. Бог открывает Себя Своему будущему пророку, или апостолу, или иному вестнику, как никогда прежде этого не делал, и в свете этого откровения человек сознает свою слабость, недостоинство и свою вину так, как никогда прежде не сознавал. Он восклицает: «Я не умею говорить, я еще молод» или «я человек с нечистыми устами», «я человек грешный», и припадает лицом своим к земле, снимает обувь с ног, и потом, смирившись в прах, встает другим человеком, становится орудием, способным для подвига Божия, каким никогда не был бы, если бы его собственное земное не поникло пред божественным небесным, если бы знойное солнце этого мира не уступило место чистым созвездиям высшего мира.

Господь облекает Свое обетование в выражения, очень знакомые Петру: рыбарь будет «ловием» человеков. Так Давид, взятый от дворов овечьих, будет «пасти» народ свой. Здесь заключается сугубое возвеличение будущего Петрова делания в сравнении с его прошедшим. «Человеков», а не жалкую рыбу, как до сих пор, он должен уловлять, и будет уловлять их для «жизни», а не для смерти, как это было доселе с его бедною добычею. «Галилеянин» действительно очень кстати назвал своих апостолов «рыбаками», ибо, как рыбак извлекает свою добычу из воды, где она живет привольно и счастливо, в ту стихию, где она не может дышать и тотчас умирает, так делают и апостолы. Но употребленный термин, выраженный, как мы должны предполагать, весьма удачно предотвращает и исключает такой оборот. Петр должен ловить человеков, ловить «для жизни», а не для смерти. Тех, что были непрестанно носимы среди пучин житейского моря, воздымаемого бурными ветрами, причем малые делались добычею великих и все уподоблялись узникам, мучительно томившимся в страшной мрачной тюрьме, их-то он должен привлечь в безопасные хранительные сети единого Евангелия, и если только они их не прорвут и не вырвутся из своего убежища, то напоследок будут привлечены к берегу из темных водных недр, увидят ясный дневной свет и будут, таким образом, собраны в сосуды для вечной жизни.

Не напрасно само это обетование выражено речью, заимствованною от промысла рыбарей, предпочтительно пред другим близким к нему, например звероловством. Рыбак чаще ловит добычу свою живою. Он привлекает ее к себе, а не гонит прочь и не преследует; и не только привлекает к самому себе, но всех уловленных рыб собирает вместе, подобно как Церковь собирает в свое лоно разрозненные сердца родителей и детей, совокупляет в единое братство рассеянные племена людей. Далее, рыбацкий промысел более требует уменья и искусства, а не телесной крепости и насилия, в этом чуде начинается исполнение пророчества: «вот я пошлю множество рыбарей и будут ловить их». Слова эти, правда, содержат в себе более угрозу чем обетование. Между тем вполне сообразно с духом Нового Завета оправдание угроз ветхозаветных, но в оправдании этом так их преобразовывать, чтобы самое исполнение различалось по внутреннему свойству от первоначального пророческого выражения.

Чудесная ловля рыбы. Витраж церкви Св. Петра и Павла. Бэкингем. Англия

Теперь наступило наше благотворное уловление, благотворное, потому что оно избавляет нас от свободы, исполненной злополучия, так как мы «освободились от греха и стали рабами Богу»; и таким образом, по слову апостола, «плод (наш) есть святость, а конец – жизнь вечная». Но если благовестители Христа суть рыбари, то привлекаемые ими ко Христу уподобляются рыбам.

Этот символический образ, столь часто воспроизводимый в первые времена церкви, вероятно, заимствован не от приводимого здесь изречения Господа, а скорее от вод крещения, в которых люди возрождаются и живут новой жизнью, оставаясь в этой животворной стихии, в которую были погружены. Впрочем, два эти образа не совместимы в одно и то же время, так как они друг друга взаимно исключают. По одному, благословение упрочивается пребыванием в воде, как в животворной стихии, по другому, извлечением из воды в стихию более чистую и светлую. По одному, Христос есть рыба, по другому, «Глава рыбарей».

 
«Рыбарь-ловец смертных людей,
Тех, которые спасены:
Рыбу всегда святую
Из бурного беспредельного
Житейского моря греховного
Своею светлою жизнию Ты извлекаешь».
 

«И вытащив обе лодки на берег, оставили все и последовали за Ним» или, как говорит евангелист Марк, оставив отца своего Зеведея и лодки с работниками, последовали за Ним. Но, спрашивают некоторые, что значит это «все», которое они покинули, чему впоследствии они придавали такую высокую цену, говоря Господу: «вот мы оставили все и последовали за Тобой, что же будет нам»? Что бы то ни было, то было их все, а следовательно, заключалось ли оно в немногих бедных лодках и сетях, это было многое, ибо любовь к скудной хижине может к ней привязывать узами, столь же трудно расторгаемыми, сколько других привязывают великолепные чертоги: не мир, а наши глаза, или похоть очей возбуждает наши пристрастия, и сущность отречения заключается не в том великом или малом, что мы покидаем, а в духе, с которым мы отрекаемся. Эти апостолы оставляли мало, когда оставляли все, что имели; но они покидали многое и были вправе чувствовать, что многое покидали, когда отрекались от всего, что было нажито.

Не излишне будет прибавить несколько слов о символических действиях нашего Господа, одно из которых, согласно собственному Его удостоверению, представляется в настоящем случае. Стремление ума человеческого воплощать истину, которую он живо чувствует и сильно желает другим сообщить, не столько словом, сколько действием или чрез то и другое вместе, глубоко коренится в нашей природе, вообще предпочитающей наглядное выражение. Оно проявляется не только в установлении известных символических актов или обрядов, а еще разительнее в некоторых свободных произведениях творческого ума, который имеет сильнейшую потребность выражать себя живее, чем это возможно для слова, обычного носителя его мыслей слишком слабого и недостаточного.

Укрощение бури. Художник В. С. Крюков

Этот род поучения, весьма обычный в Писании, не составляет исключительной принадлежности Писания или одного только Востока, хотя здесь его родина; повсюду, где люди сильно и глубоко чувствовали и стремились поделиться с другими своими чувствами, они прибегали к этому языку, столь могущественно олицетворяющему уроки пред очами разума. Зажженный в полдень фонарь Диогена гораздо сильнее выражал его презрение к человечеству, чем все его ядовитые речи и насмешки. Хотя в ином духе, и еврейские пророки лично участвовали в своих действиях и символах, так как кроме этого способа никакой другой не удовлетворял их пламенного желания передать людям божественную истину, их одушевлявшую, желания разделить с другими глубокие душевные ощущения.

Таким образом, не это одно, но и многие другие деяния нашего Господа были воплощенные наставления, учение истины, олицетворенное во внешнем действии, выражающем более чем усматривает глаз и тогда только вполне понятном, когда сознается его знаменательность. Действия Того, который есть Слово, сами по себе и по своему намерению суть слово для нас.