Текст книги "Чудеса Господа Бога нашего Иисуса Христа"

Исцеление кровоточивой женщины. Икона. Фрагмент

Исцеление кровоточивой женщины

Во всех трех повествованиях об этом чуде оно соединяется с чудесным воскрешением дочери Иаира и разделяет на две части описание последнего. Такою преизбыточною благодатью обладает Он, владыка жизни, что, поспешая на одно дело, являет Свое могущество и в другом. Его окольный путь ближе к цели, чем наш прямой путь, и Его мимоходное деяние скорее достигает цели, чем наше настоящее дело. Второму и третьему евангелистам мы обязаны отличительнейшими чертами этого чудотворения. Рассказ святого Матфея так краток и минует столь существенные обстоятельства, что без других параллельных рассказов мы лишились бы немалого поучения, в нем содержащегося. Но несомненно, что если не земные авторы Евангелий, то сам божественный Виновник их имел ту мысль, чтобы отдельные евангелия служили одно другому взаимным дополнением.

Господь, согласившись на просьбу Иаира, пошел к его дому. За ним следовало «множество народа и теснили Его», любопытствуя увидеть, чем это дело кончится, воскресит ли Он умирающую или уже умершую отроковицу. В таком настроении было большинство, но не все без исключения. Замешавшаяся и затесненная в этой толпе, жаждавшей необычайного зрелища, была «одна женщина, которая страдала кровотечением двенадцать лет, много потерпела от многих врачей, истощила все, что было у нее, и не получила никакой пользы, но пришла еще в худшее состояние». Женщина эта, так долго удрученная своею болезнью, много потерпевшая от нее, может быть, еще более от своих врачей, истощившая все свои средства на дорогие лекарства, и напрасно искавшая какого-либо облегчения, «услышав о Иисусе, подошла сзади в народе и прикоснулась к одежде Его; ибо говорила: если к одежде Его прикоснусь, то выздоровею». Вера той, которая так рассуждала, была в высшей степени действительная: об этом мы имеем свидетельство самого Господа, («вера твоя спасла тебя»); между тем ее представление о способе действия целительной силы Христа было еще представление материальное и не без примеси заблуждения. Он врачевал, вероятно, предполагала она, не могуществом Своей святой воли, но, скорее, некоторым магическим влиянием и силою, которая в Нем жила и которую Он разливал вокруг Себя. Если бы ей удалось прийти с нею в соприкосновение, она тотчас получила бы все, чего желала. Возможно также, что она «прикоснулась к краю одежды его» не как к крайней оконечности, до которой робко протеснясь могла легче дотронуться, а приписывая ей особенную святость. Ибо этот край одежды, или кисть яхонтового цвета на краю одежды, был носим по повелению Божию и служил к напоминанию носившему его иудею о его особенном отношении к Богу. А потому иудеи, особенно заботившиеся показать другим, что они всегда помнят об этом, обыкновенно расширяли воскрилие одежд своих. Но вера этой женщины, хотя несовершенная по способу своего внешнего проявления, хотя не могшая возвысить ее над особенными препятствиями, ее окружавшими, вера ее, в сущности, была в высшей степени истинная. Поэтому она обрела то, что искала; вера была для нее проводником вожделенной милости. Как только болящая прикоснулась к краю одежды Его, то «ощутила в теле, что исцелена от болезни».

Исцеление кровоточивой женщины. Мозаика церкви Хора. Стамбул. Турция

Исцеление кровоточивой женщины. Художник Веронезе

Благодатный дар, ею добытый, она унесла бы втайне, если бы могла. Но не так должно было быть. «Ибо Иисус, почувствовав Сам в Себе, что вышла из Него сила, обратившись в народ, сказал: кто прикоснулся к Моей одежде?»

Евангелисты выражаются языком, отчасти согласным с течением мыслей этой женщины, но мы ни на минуту не можем предположить, чтобы целительная сила сообщилась от Господа без полного согласия Его воли, чтобы здесь с Его стороны произошло «бессознательное» или невольное врачевание, – более чем в другом случае, когда «весь народ искал прикасаться к Нему, потому что от Него исходила сила и исцеляла всех». Ибо если бы врачующая сила исходила из Него без всякого со стороны Его отношения к духовному состоянию целимого лица, то и нравственная, важнейшая сторона чуда уничтожалась бы.

Но Тот, «кто не имел нужды, чтобы кто засвидетельствовал о человеке, ибо сам знал, что в человеке», тот знал и об этой женщине, знал, как, страдая телом, она искала Его помощи и какая вера была в ее духе, вера, которая одна есть проводник, служащий сообщением между Ним и всякою человеческою нуждою. И из Его вопроса: «кто прикоснулся к Моей одежде» никак нельзя заключить, будто Он не знал, кто сделал это, и лишь неясно догадывался, что нечто такое случилось.

Вопрос, как убедительно подтверждает последующее, был предложен вовсе с иною целью. Если бы исцеленная унесла с собою тайну возвращенного ей здоровья, оно не было бы для нее столь благодатным даром, каким долженствовало быть в намерении ее Спасителя. Настояла потребность, чтобы она была вызвана из своего скрытого убежища и засвидетельствовала о том, чего она искала и что нашла, – о помощи и о своем исцелении от Него.

Едва ли можно настаивать на том, будто несовместно с безусловною правдою Господа заявлять о своем незнании и предлагать вопрос как о неизвестном, о том, что Ему было совершенно известно. Если, например, отец, приходя к своим детям и наперед зная виноватого между ними, спрашивает, однако, кто именно из них провинился, дабы привести виновного к добровольному признанию и приготовить его к прощению, – через это он нарушил ли бы законы высочайшей истины?

Такую же неправду, пожалуй, можно было бы находить в словах самого Бога к Адаму: «Адам, где ты» и к Каину: «где Авель, брат твой?» Во всяком случае, такой вопрос имеет нравственную цель. Он представляет вопрошаемому удобный случай в последний момент загладить вину чистосердечным признанием, случай, которым исцелившаяся женщина, по дарованной ей благодати, воспользовалась.

Но сам вопрос: «кто прикоснулся к Моей одежде?» или, как у евангелиста Луки: «кто прикоснулся ко Мне?», когда столпившееся множество народа теснило Его, наводит на некоторые полезные размышления.

Исцеление кровоточивой женщины. Мозаика по эскизу А. А. Киселева. Собор Спаса-на-Крови. Санкт-Петербург

Из среды этого теснившегося народа одна только «прикоснулась» к Нему прикосновением веры. Среди такого множества людей едва ли она одна была больная и страждущая. Там могли быть одержимые столь же застаревшими недугами, но они, хотя и находились столь же или даже более близко телом, не имели веры, которая служила бы соединительным звеном между силою Христа и их нуждою: а потому они толпились вокруг Него, но Его не касались, не касались так, чтобы на них изошла из Него сила.

Так бывает и в Его церкви. Многие теснятся около Христа. Христовы по имени, близкие к Нему внешним образом, участвуют в таинствах и установлениях церкви Его, но Его не касаются, потому что не притекают к Нему с верою, не ищут, а следовательно, и не получают жизни и исцеления от Него.

Ученики и Петр, их представитель, дивятся при этом вопросе и находя его отчасти неуместным, возражают: «Ты видишь, что народ теснит Тебя, и говоришь: кто прикоснулся ко Мне?» Он же снова подтверждает факт: «Прикоснулся ко Мне некто, ибо Я чувствовал силу, изшедшую из Меня».

Теперь женщина, усматривая, что долее укрываться бесполезно, что повторить отрицание, которое она, вероятно, сделала вместе с прочими (ибо все отрицались), ни к чему бы не послужило, не имея сил избегнуть Его проницательного взгляда, ибо «Он смотрел вокруг, чтобы видеть ту, которая сделала это», боясь прогневить Его, так как прикосновение одержимых такою болезнью считалось осквернением, – «пала пред Ним и рассказала Ему всю истину, и это пред всем народом, по какой причине прикоснулась к Нему и как потом исцелилась».

Какая великая благодать Спасителя проявляется в этом чуде и сопровождающих его обстоятельствах! Эта женщина получила бы весьма неполное и даже вовсе бы не получила благодеяния, если бы унесла его в тайне и неизвестности и не вступила в личное общение со своим Целителем.

Она надеялась остаться в неизвестности по чувству стыда, конечно, очень естественного, но неблаговременного в минуту перелома ее духовной жизни. Но эту ее надежду разрушило милосердие Господа. Ее небесный Врач извлекает ее из неизвестности, в которой она предпочла скрыться, но и здесь по возможности Он ее щадит: ибо не прежде, а после ее исцеления требует прямого признания из собственных ее уст. Ей могло казаться слишком тягостным, если бы Он этого потребовал от нее прежде.

Но Он, совершив исцеление, облегчает ей трудность узкого пути. Совершенно же избавить ее от этого болезненного перехода Он не мог, ибо с ним было связано ее рождение для новой жизни.

Теперь Он отпускает ее и напутствует словами благодатного ободрения: «Дерзай дщерь! вера твоя спасла тебя». Ее вера спасла ее и сила Христова спасла ее. Так мы и говорим, что мы оправданы верою и Христом, так как вера есть орудие, через которое получается благодать, правая рука души, за Него и за Его праведность держащаяся. «Иди в мир».

Это не просто «иди с благословением», а «вниди в область мира», как в ту стихию, в которой будет вращаться твоя последующая жизнь, «и будь здорова от болезни твоей», – каковое обетование над ней и исполнилось, ибо «женщина с того часа стала здорова».

Исцеление двух слепых. Художник А. П. Рябушкин

Недуг женщины представляет неиссякаемый поток греха, врачи, от которых ее состояние не улучшилось, это – пророки и мудрецы мира сего, которые со всеми своими лекарствами, своими религиозными и философскими учениями были бессильны что-либо сделать, дабы иссяк источник зла в человеческом сердце. Коснуться одежды Христа, значит уверовать в Его воплощение, через которое Он, сперва коснувшись нас, дал нам способность коснуться и Его, а затем следует исцеление, которого напрасно искали во всем прочем. Припоминая то, как ее нечистота отчуждала ее, мы будем иметь точный образ грешника, который приближается к престолу благодати, но по чувству своей нечистоты «не дерзновенно», а со страхом и трепетом, с неизвестностью о том, чего должно ждать, но который благодушно принят, и все его плотские сомнения и недоумения рассеиваются и он отпускается со словом мира, почиющего на нем.

Исцеление двух слепых

Это есть первое из многих исцелений слепых, которые описаны или только упомянуты в Евангелиях; все они представляют буквальное исполнение пророческого слова Исайи, относящего ко времени Мессии: «тогда откроются глаза слепым». Хотя эти чудеса весьма нередки, но в каждом из них мы находим примечательные особенности. Частое повторение их неудивительно, будем ли их рассматривать с естественной или с духовной точки зрения.

С точки зрения естественной должно заметить, что бедствие слепоты гораздо чаще повторяется на Востоке, чем в наших странах.

С точки зрения духовной следует только припомнить, что в Писании грех постоянно представляется в виде нравственной слепоты, а избавление от греха – в виде духовного прозрения. Потому весьма свойственно Тому, кто был «свет мира», часто совершать дела, ясно знаменующие то высшее дело просвещения, которое Он пришел совершить в мире.

«Когда Иисус шел оттуда» – из дому Иаира, «за Ним следовали двое слепых и кричали: помилуй нас, Иисус, сын Давидов». Говоря ему сын Давидов, они признают Его обетованным Мессиею. Но вера их не должна ограничиться этим простым исповеданием: она должна подвергнуться дальнейшему испытанию, к которому и приступает Господь. Не все получают вдруг по своим просьбам. Господь, по-видимому, сначала удаляется от просителей: они кричат вслед Ему, а Он не обращает внимания на их крики и идет далее.

И только тогда, «когда Он пришел в дом и слепые приступили к Нему», свидетельствуя о своем сильном желании и сердечной вере, они получили от Него вожделенный дар, о котором молили Сверх того не прежде, как на вопрос Его: «верите ли, что Я могу это сделать?»

Он выслушал исповедание их веры, «ей Господи! – тогда действительно Он коснулся глаз их», и этого простого прикосновения было достаточно, чтобы открыть заключенные зрительные органы. В других случаях проводником целебной силы служит и помогает вере врачуемых плюновение, или слюна Его уст. Мы нигде не встречаем, чтобы зрение возвращалось слепым одним Его словом, хотя само собою разумеется, что такая целебная сила всегда присуща Господу. Слова, сопровождающие действие благодати: «по вере вашей будет вам», назидательно указуют на отношение между верою человека и Божиим даром. Вера сама по себе есть ничто, но служит органом получения чего бы то ни было. Это есть соединительное звено между пустотою человеческою и Божиею полнотою и в этом состоит все ее высокое значение. Это есть черпало в источнике божественной благодати, без которого человек никогда не мог бы почерпнуть воду жизни в источнике спасения, ибо воды глубоки, а человек сам по себе черпала не имеет. Это есть сокровищница, которая сама по себе не может сделать богатым обладателя, но между тем действительно обогащает его тем сокровищем, которое она содержит. «И Иисус строго сказал им: смотрите, чтобы никто не узнал. А они, вышедши, разгласили о Нем по всей земле той».

Исцеление расслабленного. Витраж часовни уотерфордского монастыря. Ирландия

Исцеление расслабленного

Повествование святого Луки могло оставить нас в неведении о месте, где совершилось это чудо. Но здесь вразумляют нас другие евангелисты.

От святого Матфея мы узнаем, что Иисус «прибыл в свой город», Капернаум, как можно с точностью заключить, если бы даже святой Марк и не назвал имени этого города. Вифлеем был местом рождения Христа, Назарет местом его воспитания, а Капернаум, по изгнании Его жителями Назарета из их города, местом его обычного пребывания.

Итак, здесь перед нами одно из великих действий Его силы, какими позднее Он упрекал этот многолюбимый, но нераскаявшийся город. «В одном доме, когда Он учил, сидели фарисеи и законоучители, пришедшие из всех мест Галилеи и Иудеи и Иерусалима».

Это могло быть собрание, более или менее дружеское со стороны тех, которые в качестве слушателей и зрителей составили столь большую толпу, что ниоткуда нельзя было войти в сам дом. «Уже и у дверей не было места», а позднее пришедшие не имели возможности обыкновенным путем приблизиться к Господу. Из последних некоторые «принесли к Нему расслабленного, положенного на постели».

Только святой Марк упоминает, что его несли четверо, он же и святой Лука говорят, каким новым способом проникли несшие в целительный круг, живым центром которого был Господь. «Не имея возможности приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где Он находился, и спустили постель, на которой лежал расслабленный». Они сперва взобрались на кровлю. Это было не очень трудно, так как обыкновенно снаружи дома находился открытый всход по лестнице на самую кровлю, а вместе с тем, или иногда вместо того, внутреннее сообщение такого же рода.

На такое устройство внешнего входа указывает сам Господь, давая совет: «и кто на кровле, тот да не сходит взять что-нибудь из дому»; то есть в случае бегства из города люди, застигнутые на кровле, должны спасаться кратчайшим путем, а избавиться от необходимости забегать в дом можно было при существовании наружной лестницы.

Исцеление расслабленного. Неизвестный художник

Некоторые понимают так, что носильщики, взобравшись на кровлю, спустили больного через решетку там бывшую, или по большей мере только расширили это отверстие, насколько было нужно, для спуска больного с постелью.

Другие полагали, что Иисус поместился на открытом дворе, вокруг которого на Востоке обыкновенно строят дом, что сюда они пробрались через черепичную кровлю, сломавши перила, которыми из предосторожности она огораживалась, и сняв полотняный покров, растянутый над двором, спустили свою ношу на средину. Но эти предположения излишни и ни на чем не основаны.

Из слов святого Марка можно только заключить, что несшие действительно сняли часть домового крова и таким образом спустили пред Иисусом постель, на которой лежал расслабленный. Это покажется менее странным, если только представим себе, что, по всей вероятности, верхний покой или горница было местом чудотворения. Этот покой, самый отдаленный и часто самый просторный, занимавший всю площадь дома, часто употреблялся для таких целей, какова цель, для которой собрались Господь и его слушатели.

Всегда благостный к людям, с верою к Нему притекающим, и отвергающий лишь неверие, которое их от Него удаляет, Господь наш не только не оскорбился таким перерывом Своей беседы, но, скорее, своим благосклонным взором ободрил смелость поступка принесших расслабленного. «Иисус, видя веру их, сказал расслабленному: дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои»; или как у святого Луки: «человече, оставляются тебе грехи твои». С такими же ласковыми словами Он обращается к другой скорбящей душе: «дерзай, дщерь».

Если бы имели мы рассказ одного святого Матфея, мы были бы лишены возможности понять, в чем заключалась особенность их веры, и чем она была замечательнее веры многих других, приходивших к Нему со своими больными. Но другие евангелисты облегчают уразумение того, что у него неясно. От них мы узнаем, что эта вера превозмогла все препятствия, не поколебалась ни пред какими трудностями.

Слова «вера их» не относились только к носильщикам, заслуживающим должной похвалы, но и сам расслабленный, непременно, одобрял все ими сделанное, иначе они этого не сделали бы. Златоуст основательнее утверждает, что тут действовала совместная их и его вера, и его вера преимущественно, ее Господь видел, одобрил и наградил.

В последующем мы имеем прекрасный пример того, как Податель всех благ дарует нам их прежде, чем мы просим, и блага лучшие тех, которых просим. Этот бедный проситель еще ни о чем не просил, а лишь безмолвно с крайним усилием приблизился к Господу, и все, о чем он осмеливался молить, все, чего домогались друзья, его принесшие, заключалось в том, чтобы ему исцелиться от своего недуга.

В сердце же он глубоко чувствовал истинную вину всех страданий, грех, постигнутый болезнью, может быть, видел в ней кару за какой-либо особенный грех, за который угрызала его совесть. «Дерзай, чадо, прощаются тебе грехи»: вот слова, обращенные к тому, на ком, очевидно, тяготело бремя его телесного недуга. Некоторое с его стороны выражение кающегося и сокрушенного сердца, вероятно, вызвало их. В иных примерах прощение грехов следует за внешним исцелением.

Исцеление расслабленного. Средневековый витраж

Конечно, такое прощение досталось на долю благодарного самарянина, на долю больного, которого Господь сперва исцелил, а потом предостерегал не грешить более. Здесь же предшествует отпущение грехов, и нетрудно усмотреть причину.

Сам страдалец так глубоко был убежден, что его недуг тесно связан с его греховностью, что его телесное обновление едва ли было бы для него понятно, едва ли бы он почувствовал оказанную ему милость, если бы не была облегчена его совесть. Может статься, он был даже не способен принять благодеяние, пока слово мира не коснулось его духа.

В послании апостола Иакова также представляется внутренняя связь между выздоровлением больного и отпущением грехов его. Другие, менее этого расслабленного сознававшие нравственную причину своих телесных страданий, были прощаемы после своего исцеления, но уже благодарность за телесное выздоровление делала их более способными принять высший дар «благодать на благодать», который потом они получали.

Здесь разрешительные слова не выражают простого желания, чтобы так было, но содержат объявление о том, что уже исполнилось: грехи человека были прощены. Они объявляли не о том только, что произошло в мыслях и намерениях Божиих, но с произнесением их сердце внемлющего уже ощутило чувство прощения и примирения с Богом. Ибо действительно оправдание Божие не есть только слово, произнесенное над грешником, но и слово, произнесенное к нему и в нем, не действие Божие, пребывающее в Боге, но переходящее на грешника. В нем любовь Божия и вместе с любовью сознание этой любви изливается в сердце человека, в пользу которого произнесен оправдательный приговор.

Господь, говоря таким образом, не только желал и хотел, чтобы были отпущены грехи этому человеку, но сам Своим именем прощает его. Это есть «божеское» право, что подобно как должнику может прощать долг только один заимодавец, так может прощать грешнику только Тот, против кого он согрешает, то есть Бог.

И вследствие такого убеждения, совершенно правильного в самом себе, но весьма ложного в его настоящем приложении, «некоторые из книжников, возлежавшие с Ним, помышляли в сердцах своих: что Он так богохульствует? Кто может прощать грехи кроме одного Бога?»

Здесь нельзя не заметить глубокого взгляда на отношения между Богом и тварью, который заключается в употребляющемся в Писании слове «богохульство», употребление которого совершенно чуждо языческой древности. Это значит дурно говорить о ком, злословить, в таком значении оно употреблено в Писании.

Монотеистическая религия соединяла с этим словом не только идею оскорбления имени Божия, но и всякое посягательство твари на честь, по праву принадлежащую одному Творцу.

Если бы изрекший: прощаются тебе грехи твои, был не единородный Сын Божий, вмещающий всю полноту Отца, то Он действительно, как они полагали, произнес бы богохульство. Считая Его только за человека, они были вправе обвинять Его в богохульстве. Грех их состоял не в этом осуждении, а в добровольной слепоте, не допускавшей их распознать в Нем славу выше человеческой, в их гордости и упорстве, с которыми они, составя наперед свое произвольное понятие о Спасителе, добровольно закрывали свои глаза на все то в Писании, что Его представляло не таким, каким, по их заключению, Он долженствовал быть.

Исцеление расслабленного. Художник Дж. Тиссо

Не напрасно сказано, что «Иисус тотчас узнал духом Своим, что они так помышляют в себе». С душою человеческою Он совмещал «дух божественный», и Своею божественною силою проник в невысказанные советы и помышления их сердец, а проникнувши обличил их так же, как и в другом месте.

Он ответил на безмолвные, как будто на высказанные, помышления фарисея, за трапезою которого Он сидел. Они должны были быть обличением и прежде всего доказательством, которое дал Он, что пред Ним открыты все помышления сердец их, а один только Господь видит сердца: «Один Он знает сердце всех сынов человеческих».

Только о Божием Слове может быть сказано, что оно судит чувствования и помышления сердечные. «Для чего помышляете так в сердцах ваших?» Этот вопрос был первым их обличением. Затем следует второе: «что легче? сказать ли расслабленному: прощаются тебе грехи? или сказать: возьми свою постель и ходи?» Здесь Он прямо указывает им, куда направляются их грубые и неправильные о Нем помышления в эту минуту.

Нечто в этом роде говорили они сами в себе с ропотом: «Так легко прославиться. Всякому предприимчивому вольно ходить по свету и говорить то одному, то другому: прощаются тебе грехи твои. Но где же доказательство, что его слово оправдывается и подтверждается небом, что слово, на земле произнесенное, запечатлено на небесах.

Само свойство могущества, присвоенного себе этим человеком, ограждает Его от обличения. Это разрешение совести человека от осуждения греха его есть действие, происходящее во внутреннем духовном мире, которое не свидетельствуется никаким внешним и видимым знаком, а потому его легко может кто-либо приписать себе, так как несостоятельность такого притязания не может быть доказана».

Эти злые помышления сердец вызвали такой ответ Господа: «Вы меня обвиняете в том, что Я присваиваю Себе безопасное могущество, так как, по самому свойству оказываемого благодеяния, оно не сопровождается никаким внешним знаком, нет здесь никакого свидетельства, законно ли или незаконно Я присваиваю Себе эту власть, а потому Я сам представлю более решительное доказательство; Я произнесу слово, Я покажу силу, и если эта сила не окажется на деле, то Я мгновенно буду уличен во лжи и обмане. Но чтобы вы знали, что Сын человеческий имеет власть на земле прощать грехи», сказал Он расслабленному: «тебе говорю: встань, возьми постель свою и иди в дом свой». Смотря по действию, которое последует или не последует, вы можете судить, имею ли Я право сказать: прощаются тебе грехи твои».

В возражении Господа особенно достойно замечания то, что Он не спрашивает: что легче, прощать грехи или словом исцелить больного? ибо нельзя утверждать, что дело прощения легче, чем дело исцеления. Он спрашивает: что легче, присваивать себе власть прощения или – силу исцеления, сказать ли: «прощаются тебе грехи» или сказать: «встань, возьми постель свою и ходи».

Исцеление расслабленного. Неизвестный художник

И затем Он продолжает: «То первое легче и теперь Я вам докажу свое право произнести это слово, когда скажу более трудные слова, сопровождаемые действием и внешним последствием, запечатлевающим Мою истину: «встань и ходи». Совершая то, что доступно глазам человеческим, Я засвидетельствую Мое право и власть делать то, что по своей природе находится вне области видимых доказательств. Через эти видимые излияния благодати Божией Я вам покажу, каким путем движутся глубоко сокрытые токи любви Божией и вместе покажу, что те и другие равно послушны Моему слову.

Из Моего действия, которое явно пред всеми вами совершу, вы можете заключить, что Я «не хищением» присвояю Себе власть прощать людям грехи». Так, если прибегнуть к простейшему уяснению мысли Господа нашего, – для человека равно незнающего ни французского, ни китайского языка, легче было бы присваивать знание последнего, нежели первого, не потому что тот язык легче, но потому что в одном случае великое множество людей опровергло бы его заявление, а в другом, едва ли бы нашелся в целой стране один или двое знающих.

Во «власти на земле» предполагается скрытое противоположение власти на небе. Действие этой власти не только совершается Богом на небе, как вы это думаете, но также Сыном человеческим «на земле». Вы право утверждаете, что она принадлежит только Ему, пребывающему на небесах, но Он в лице Сына человеческого, сошедшего на землю, низвел с Ним эту власть сюда. Итак, на земле есть Один, который «рече и бысть». Такое же противоположение того, что «на земле и на небе» повторяется в другом месте. Однако такое сопоставление несовершенно, так как Церковь связывает и разрешает по данной, но не присущей ей власти, творить на земле небесные дела, но лишь во имя и властью своего небесного Главы.

С первого взгляда кажется удивительным, что как «Сын человеческий» Он присвоил себе эту власть, ибо так как отпущение грехов есть божеская принадлежность, то мы могли бы ожидать, что Он теперь назовет Себя своим лучшим именем, ибо это преимущество принадлежало Ему как Сыну Божию.

Без сомнения, если бы две природы не были так неразрывно связаны в одном лице, то не мог бы быть допущен подобный способ выражения. Между тем «Сын человеческий» – есть постоянный титул Господа, которым Он любил обозначать Себя, давая знать, что Он был одно с человечеством и венцом человечества, а потому здесь проще считать этот термин только равносильным с Мессиею, нимало не покушаясь выводить отсюда какие-либо заключения. Все, что Господь явно Себе присваивал в великой беседе, переданной святым Иоанном, – все то Он скрытно присваивает себе здесь.

И вот это слово Его подтверждено и запечатлено последующим знамением. Расслабленный повиновался воззванию: «тотчас встал, взял постель и вышел пред всеми», неся теперь постель, на которой был недавно носим, одр, бывший некогда знамением его болезни, делается знамением его исцеления. И те, которые незадолго пред этим заслоняли и преграждали ему путь, теперь пред ним расступаются и открывают свободный выход из собрания.

Нагорная проповедь. Фрагмент. Художник К. Блох

Христос, очищающий прокаженного. Художник Я. Люкен

Ничего не упоминается о действии этого чуда на фарисеев, вероятно, потому, что нельзя было сказать ничего хорошего. Но народ, менее упорный против истины, более восприимчивый к божественным впечатлениям, «изумлялся» «и прославлял Бога, говоря: никогда ничего такого мы не видали». Чудо произвело свое действие, зрители дивились чудному делу, пред их глазами совершившемуся, а изумление уступило священному страху, который выразился в прославлении Бога, «давшего такую власть человекам».

Нет нужды предполагать, что они сами могли понять или передать другим чувства священного восторга, но они верно чувствовали, что дар, данный одному человеку, – Ему, выдававшему себя под наименованием «Сына человеческого», – был дарован ради всех и наконец всем и в конце концов дан «человекам». Они смутно понимали, что Он, как истинная глава и представитель человеческого рода, обладал этими силами, а потому и эти дары Ему были достойным предметом радости и благодарности для каждого из членов человечества.