Текст книги "Чудеса Господа Бога нашего Иисуса Христа"

Очищение прокаженного

Господь по вознесении на небо утверждал слова слуг Своих «последующими знамениями». То же самое во дни Своей земной жизни Он употреблял для утверждения Своего слова.

Едва кончилась Его нагорная проповедь, торжественно изображающая возвышенные заповеди нравственности, как затем последовали это и другие достопримечательнейшие чудеса, Им совершенные. Таким образом Он утверждает Своею печатью все, чему поучал, и доказывает Свое право говорить языком наставника, власть имеющего.

Когда Он сходил с горы, то «подошел прокаженный и кланялся Ему», по выражению евангелиста Луки «весь в проказе», так что на всем теле его не было места, не покрытого болячками, с головы до ног он был поражен проказою. Человек этот, может быть, осмелился держаться в задних рядах толпы слушателей и, не устрашенный строгостью заключительных слов Христовой беседы, приблизился теперь, испрашивая блаженства, в самом ее начале обещанного страждущим и скорбящим.

Но для правильного понимания этого чуда нужно сказать несколько слов о проказе вообще и о значении нечистоты, приписываемой ей в левитском законе. Здесь не место говорить о медицинских подробностях, о различных видах проказы, каковы, например, «белая», очень обыкновенная между евреями, и еще более ужасная, «слоновая», которою, как полагают, поражен был Иов и которая названа так от страшной опухоли ног у прокаженных, достигавшей толщины слоновых.

Необходимо только исправить ошибочное мнение, общее всем писателям, которые видят в левитском законе по большей части нечто вроде гигиенических правил и никак не более инструкции о внешнем благоустройстве гражданского общества, вовсе теряя из виду главную цель предписаний, именно посредством них пробудить в людях чувство греховной скверны, присущей им от самого рождения, признание своей нечистоты и своего удаления от Бога, и затем стремление очиститься и с Ним воссоединиться. Я разумею ошибочное предположение о заразности проказы и что прокаженные так строго были удаляемы от сообщества для того, чтобы предохранить других от заразы, а равным образом, что разодранная одежда, обнаженная голова, закрытый подбородок и крик: нечист! нечист! служили предостережением для всех держаться дальше от прокаженных, чтобы, нечаянно коснувшись его или слишком близко подойдя к нему, самим не подвергнуться проказе.

Исцеление прокаженного. Фреска Исаакиевского собора. Санкт-Петербург

Но подобной опасности вовсе не существовало, и более точные исследователи этого предмета согласны, что болезнь не прилипчива от простого прикосновения; она от отца могла сообщаться детям и жене, но не обыкновенным прикосновением.

Все сведения, находящиеся в ветхозаветном Писании и в других иудейских книгах, подтверждают, что здесь должно видеть нечто высшее, чем просто санитарные правила. Так, например, там, где закон Моисеев не соблюдался, подобное удаление от людей не имело места. Прокаженный Нееман начальствовал над сирийскими войсками; Гиезий, страдая неизлечимою проказою, вел домашнюю беседу с царем богоотступного Израиля.

Да и там, где Моисеев закон был в силе, иностранцы и путешественники явно освобождались от соблюдения правил относительно проказы, а это было бы невозможно, если бы сама болезнь считалась заразною и если бы причины, побуждавшие к отлучению прокаженных, были не религиозные, а гражданские. Сверх того, если проказа была прилипчива, то как же сами левиты, по должности обязанные касаться прокаженных и их тщательно исследовать, могли избегать заразы?

Но дело в том, что предписания, касающиеся проказы, имеют другое, более глубокое значение, на котором следует несколько остановить внимание. Очевидно, что тот же принцип, по которому все относящееся к смерти: траур, гробница, труп, кости покойника, были символами нечистоты и требовали обрядового очищения, будучи следствием и знамением греха, – тот же принцип и всякую болезнь мог сделать символом нечистоты, ибо и болезнь есть смерть начинающаяся или частная смерть, – отражение на теле страшной печати, душевного греха.

Но вместо этого, милосердно щадя человека и не простирая законную строгость до крайних пределов, Бог избрал одну только болезнь, одно из этих видимых порождений поврежденной природы, чтобы свидетельствовать через нее, что зло не от Него происходит и с Ним несовместно. Он связал этот урок только с одною болезнью, – Своими относящимися к ней законами Он хотел пробудить в людях чувство привившейся к ним нечистоты, превозмочь и изгнать которую мог только сам Пречистый и Очиститель, а это совершено Им лишь через принятие Им нашей плоти. И все приведенные предписания книги Левит, касающиеся проказы, этой болезни из болезней, свидетельствуют, что она была избрана Богом из целого полчища немощей и недугов, ринувшихся на человечество и разрушительно действовавших на его телесный организм.

Свидетельствуя против нее, Он в то же время свидетельствует, что истинный корень зла, вина всех болезней есть грех, не от него происшедший и в глазах Его мерзостный. Что сама эта болезнь неизлечима, есть явное проявление и непосредственное следствие греха, предтеча смерти, которая вратами непокорности и мятежа проникла и ринулась на существа, сотворенные для бессмертия.

Исцеление прокаженного. Художник А. Бида

И страшна была, как и следовало ожидать, болезнь, на которой преподавалось торжественно это учение. Проказа была не менее как живая смерть, порча всех жизненных соков, яд и отрава всех источников жизни, постепенное разрушение всего тела, так что член за членом заражался и отпадал. Аарон верно выражает наружный вид прокаженного, представляющийся глазам наблюдателя, когда, заступаясь за Мариам, говорит: «Не попусти, чтобы она была как мертвый младенец, у которого, когда он выходит из чрева матери, истлела уже половина тела».

Притом болезнь не поддавалась ни человеческому знанию, ни искусству. Это не значит, чтобы прокаженные были совсем неизлечимы, так как о случаях выздоровления, хотя весьма редких, явствует из книги Левит.

Но тогда болезнь оставляла человека не потому, что покорялась искусству врача, а единственно по благости и милосердию Божию. Человеческая беспомощность в этом случае выражается в речи Иорама к Нееману, присланному с просьбою об исцелении: «Разве я Бог, чтобы умерщвлять и оживлять, что он посылает ко мне, чтобы я снял с человека проказу его?»

На прокаженного, носившего столь страшные и видимые признаки душевного греха, смотрели как на грешника, исполнившего меру беззаконий, как на мертвеца по его грехам и беззакониям. Он был сам страшною притчею смерти, покрытый ее признаками: разодранные одежды, выражение плача по нем самом, как по умершем, бритая голова, знак осквернившегося через прикосновение к мертвецу и закрытый подбородок. Равным образом в случае выздоровления прокаженного были употребляемы точно те же средства очищения – кедровое дерево, червленая нить и иссоп, какие требовались для очищения осквернившихся мертвым телом, а при всяких других обстоятельствах считались ненужными.

Когда Давид восклицает: «окропи меня иссопом, и буду чист», он видит в самом себе душевно прокаженного, впадшего в смертный грех и имеющего нужду в крови окропления, дабы чрез то из глубины своего страшного отпадения от Бога быть восстановленным пред Ним.

И проказа, эта вывеска и знамение греха, приближающего к смерти и в ней достигающего крайней степени своей разрушительной силы, проказа влекла за собою совершенное отлучение от стана или от града Божия. Бог не есть Бог мертвых, – Он не имеет ничего общего со смертью, ибо смерть есть спутница греха – но Бог живых. А прокаженный был как мертвец и, как мертвец, не мог оставаться в стане и был удаляем из города.

Закон этот соблюдался с такою строгостью, что изъятия из него не было допущено даже для самой сестры Моисея и для царей. Таким образом внушено было людям, что этот прообразовательно предписанный закон будет на самом деле приложен ко всем пребывающим в греховной смерти: все они будут отлучены от истинного града Божия, «и не войдет в него ничто нечистое и никто преданный мерзости лжи».

Из всего этого, конечно, нельзя заключить, что прокаженный был наихудший человек или более других виновный. Проказа, будучи символом греха, была часто карою за нарушение божественных уставов. Это подтверждается примерами Мариами, Гиезия, Озы.

Исцеление прокаженного. Средневековая книжная миниатюра

И когда Моисей говорит народу: «остерегайся язвы проказы», это не означает напоминания о тщательном соблюдении законов о проказе, а предостережение, чтобы неисполнением их не навлечь на себя посещения Божия посредством этой язвы. Сами иудеи называли ее «бичом» и видели в ней «перст Божий».

Она, говорили они, поражала сперва дом человека, потом, если он не исправлялся, его одежду, а наконец, если он упорствует во грехе, его самого: прекрасная притча о том, как судьбы Божии, если человек отказывается внимать им, все ближе направляются к самому средоточию его жизни. Равным образом верили они, что истинное раскаяние было единственным средством избавления от проказы.

Итак, если проказа была наружным и видимым знамением внутреннейшего духовного повреждения, этой тайны смерти, то Владыка жизни избрал наиболее соответственный вид физического зла для проявления Своего над ним могущества.

Он являет Себя победителем смерти в живом человеке, так же как при другом случае в умершем, а потому здесь Его могущество над самою страшною формою телесной болезни явно свидетельствует о Его мессианском достоинстве: «прокаженные очищаются».

И нет сомнения, что ужас недуга, сильные муки, им причиняемые, страх, неизбежно наполнявший душу страдальца при виде медленной, но неизбежной гибели, непрекратимой никакою человеческою рукою, чудовищная бледность подвигли к состраданию Того, кто совмещал в себе любовь и могущество Врача и Целителя душ и телес человеческих.

Обращаемся теперь к первому действию целения, описанного в евангелиях: «И вот подошел прокаженный и кланялся Ему». О поклонении едва ли нужно говорить, что оно означает глубокое уважение, но не предполагает еще признания Божественного характера в Том, кому оно воздается.

Просьба этого несчастного человека к Господу выражается замечательными словами – это язык простой и смиренной веры, которая готова ожидать исхода, каков бы он ни был, и изъявив свое желание, предоставить исполнение или отказ высшей мудрости и любви: «Господи! если хочешь, можешь меня очистить». Здесь нет вопроса о могуществе; нет признаков неверия того просителя, который говорил: «если что можешь, сжалься над нами и помоги нам. И Иисус, простерши руку, коснулся его», укрепляя и ободряя его веру, снисходя на просьбу и отвечая теми же словами, какими была выражена просьба: «хочу, очистись. И он тотчас очистился от проказы».

Это прикосновение Христа к нечистому достопримечательно. В силу закона оно влекло за собою обрядовое осквернение. Запрещалось прикасаться к лицам, по закону признанным нечистыми, то есть что мы не должны оскверняться участием в грехах других людей; а апостол Павел, переменяя обрядовое запрещение в нравственное, восклицает: «выйдите из среды их и не прикасайтесь к нечистому».

Эти плотские запрещения были полезны для всех, пока не пришел Он, Пречистый, для кого все было чисто, кто был чужд скверны и заразы, кто первый между человеками положил преграду и отразил напор зла, господствующего в мире.

Исцеление прокаженного. Мозаика собора Монреале. Италия

Другой осквернился бы сам от прикосновения к прокаженному, но Он, чуждый скверны, очистил того, кого коснулся: ибо в нем здравие победило недуг, чистота – скверну, жизнь победила смерть.

И говорит ему Иисус: «смотри, никому не рассказывай». Святой Амвросий в этом повелении хранить молчание видит наставление Христа Своим последователям стараться скрывать от взора людей свои благодеяния, дабы, прибавляет он, не покрыться проказою злейшею той, которую они врачуют.

Но едва ли это так. Если запрещение не имело причины во внутреннем нравственном состоянии этого человека, то представляется другая, более вероятная – та, чтобы Его скромное служение не затруднялось неблаговременным стечением толпы, привлекаемой к Нему надеждою мирских благ, или в ожидании чудесных знамений, или, может быть, чтобы преждевременно не вооружить против Себя врагов молвою о Его великих делах.

Но как уже было замечено, приказание одному провозглашать, другому молчать о великом Божием благодеянии условливалось другими, более глубокими причинами и основывалось на различном нравственном состоянии самих исцеленных. Это: смотри, никому не сказывай должно принимать с таким ограничением, то есть пока не исполнишь моего приказания: «пойди, покажи себя священникам и принеси дар, какой повелел Моисей во свидетельство им». До тех пор ему надлежало молчать, дабы молва об этом не предупредила его и иерусалимские священники из зависти или из желания унизить дело Господа не стали вовсе отрицать, что исцеленный страдал проказою или что действительно теперь от нее очистился.

Таким образом, замечание евангелиста Марка: «Он тотчас отослал его» объясняется тем, что Он не дозволил ему медлить и потребовал скорейшего исполнения приказания, чтобы молва о его исцелении не предупредила его.

«Во свидетельство» им, то есть по мнению некоторых, в доказательство самим пререкателям, что «Я пришел не нарушить закон, а исполнить», ни рассеять тени, пока не воздвигну на место ее сущности. Я признаю и поддерживаю жертвоприношения левитов, ибо еще не совершилось заклание Пречистой жертвы, которую прообразовали жертвы ветхозаветные. Слова: во свидетельство им значат то же, что в доказательство против них, в обличение их неверия, когда Я оправдываю права Мои столь великими знаменами, такими делами, действительность которых они должны скрепить своею печатью, принимая твой дар, а тебя самого, как очищенного, вновь допуская в общество.

Явление исцелившегося к священникам, по уставу левитов, было нужно для того, чтобы они засвидетельствовали о действительном очищении больного, приняли от него дар и принесли как очистительную жертву за него, а по исполнении всех этих обрядов, объявив его чистым, восстановили его во всех правах и преимуществах церковных и гражданских. Касательно нарушенного прокаженным приказания хранить молчание и о том, что он, вышедши, начал провозглашать и рассказывать о происшедшем, сказано было выше, по такому же поводу в чудесном исцелении двух слепых.

Сотник просит Иисуса исцелить его слугу. Витраж церкви Девы Марии. Линкольн. Англия

Исцеление слуги сотника

Мы уже имели случай заметить, что это чудесное исцеление слуги сотника ошибочно было перепутано с исцелением сына царедворца, описанным у святого Иоанна. Но если непозволительно с натяжкою сводить в одно два повествования о двух совершенно различных событиях, то все же в двух повествованиях об этом чуде – у евангелистов Матфея и Луки представляются некоторые подробности. Согласно первому евангелисту, сотник приходит лично просить о благодеянии; согласно второму, он посылает других в качестве своих ходатаев и посредников пред Господом, а отсюда по необходимости следуют другие между ними различия. Повествование последнего, без сомнения, есть более точное и содержит в себе все обстоятельства в их исторической последовательности, а святой Матфей, более краткий, приписывает сотнику личное участие в том, что в действительности он делал чрез посредство других, – замена лиц, свойственная историческим описаниям и очень употребительная в языке обыденной жизни.

«Когда же вошел Иисус в Капернаум, к Нему подошел сотник и просил: Господи! слуга мой лежит дома в расслаблении и страдает жестоко». Сотник этот, вероятно, из римского гарнизона в Капернауме, родился в язычестве, но подобно другим, о которых говорится в Деяниях апостольских, был один из многих, которые в то время глубоко чувствовали пустоту и ложь всех верований и более или менее тесно примыкали к обществу Израиля и богопочтению Иеговы, находя в иудействе удовлетворение некоторых внутреннейших душевных потребностей своих и обетование удовлетворения для всех. Он был один между многими, которые отличались от семени Авраамова, но описывались как «боящиеся и чтущие Бога», о чем нередко упоминается в Деяниях апостолов. Это были прозелиты, которых Промысл Божий столь чудесно подготовлял во всех больших городах греческого и римского мира, как соединительное звено между язычниками и иудеями, которые принадлежали к первым по своему происхождению, а ко вторым по религии, и которые существенно должны были способствовать раннему распространению веры и конечному слиянию язычников и иудеев в единую христианскую Церковь.

Но вместе с высшими понятиями, которые он почерпнул в общении с ветхозаветным народом, он узнал, что все язычники, все «грешники из язычников» были «вне», что было нечто, отделяющее их от чад семени Авраамова, что они могли поклоняться только во внешнем дворе и не смели приближаться к святому месту. Итак, у святого Луки читаем, что он не пришел сам, «но услышав об Иисусе, послал к Нему иудейских старейшин просить Его, чтобы пришел исцелить слугу его, слугу, который был ему дорог» и который теперь «был болен при смерти». Иудейские старейшины исполнили это поручение с верностью и усердием, прося за того, чье благорасположение к избранному народу и деятельное участие в его пользу приобрели ему взаимно их расположение. «И они пришедши к Иисусу, просили Его убедительно, говоря: он достоин, чтобы Ты сделал для него это; ибо он любит народ наш, и построил нам синагогу». Они просили не напрасно. «Иисус пошел с ними».

Но теперь и эта просьба показалась просителю слишком смелою. В своем истинном и глубоком смирении он уже считал излишней самонадеянностью, даже и при ходатайстве других, просить, чтобы дом его посетило лицо столь высоко чтимое. «И когда Он был недалеко уже от дома, сотник прислал к Нему друзей сказать Ему: не трудись Господи! ибо я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой». Это не значило только, чтобы он, язычник, не мог иметь доступа к Царю израильскому, но без сомнения, с этим соединялось живое чувство своего собственного личного недостоинства, своей неготовности для близкого общения со святым существом. Так, говоря словами Августина «считая себя недостойным, чтобы Христос вошел в его дом, он был признан достойным того, чтобы Господь поселился в его сердце, – лучший дар, ибо Христос заходил в дома многих, например, в дом горделивого самооправдателя фарисея, которых сердца тем не менее лишены были Его присутствия. Но сотник этот принял в свое сердце Того, кого он не принимал в дом свой». И действительно, каждая малейшая черта его характера, выступающая в этом священном рассказе, показывает в нем человека, в котором семя слова Божия нашло готовую почву доброго и честного сердца. Ибо, не говоря уже об этих первых дарах благодати – вере и смирении, столь ясно в нем выдававшихся, любовь к нему иудейских старейшин, ревность, побудившая его построить синагогу для поклонения истинному Богу, его заботливость о рабе, существе, исключенном от всякой нежной привязанности в такой степени, что даже Цицерон счел нужным оправдываться в чувстве огорчения при смерти одного из своих рабов, – все эти черты характера в совокупности представляют его нам одним из «чад Божиих», рассеянных в мире, для собрания которых воедино в Своей церкви Сын Божий низшел на землю.

Вера сотника. Витраж церкви Св. Михаила. Митчел Трой. Англия

«Но скажи слово и выздоровеет слуга мой». Очень замечателен способ, которым римский военачальник, помощью аналогии из круга вещей, ему всего более знакомого, посредством сравнения, заимствованного из его собственного военного опыта, старается облегчить для себя этот акт своей веры. Он знает, что достаточно слова Христа, без Его личного присутствия: в этом его удостоверяет собственный опыт, ибо, прибавляет он, «я подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди и идет; и другому: прийди и приходит; и слуге моему: сделай то, и делает». Это аргумент от меньшего к большему. Отношение Христа к Его духовному царству сотник представляет с точки зрения столь же своеобразной, как и величественной. Господа он считает истинным цезарем и императором, высочайшим в иерархии воинства не земного, а небесного. «Я занимаю, – хочет он сказать, – подчиненное место, нахожусь «под властью», имея над собой трибунов и начальников. Однако подчиненные мои мне повинуются, я приказываю им идти туда или сюда и они исполняют мое приказание, так что, сам оставаясь покойным, я могу исполнять свои желания. Тем более Ты, не находящийся под властью, но Царь небесного воинства, имея ангелов и духов, покорных Твоему слову и приказанию, можешь совершать всякое решение Твоей воли на каком угодно расстоянии. Тебе нет нужды входить в мой дом, пошли только одного из этих целительных духов, который немедленно совершит дело благодати, вследствие Твоего повеления».

Во всем этом видно столь дивное сочетание веры и смирения, что нимало не странно то, что все это возбудило удивление Самого Господа. «Услышав сие, Иисус удивился ему, и, обратившись, сказал идущему за Ним народу: сказываю вам, что и в Израиле не нашел Я такой веры». Где есть вера, там будет и царство Божие, посему изречение это предостерегает Его иудейских слушателей от грозящей им опасности лишиться благословения, которого другие показывают себя более их достойными. Но следующие слова еще яснее: «говорю же вам, что многие придут с востока и запада, и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в царстве небесном», – будут участниками в небесном пиршестве, имеющем быть при открытии царства; «а сыны царствия извержены будут во тьму внешнюю, там будет плач и скрежет зубов». Другими словами, царство будет отнято от них «и дано народу, приносящему плоды его», по причине их неверия, они, ветви маслины, отломятся и привьется дикая маслина.

Иисус в Капернаумской синагоге. Художник Дж. Тиссо

«И сказал Иисус сотнику», самому или через посредство его посланцев: «иди, и как ты веровал, да будет тебе. И выздоровел слуга его в тот час»; – его болезнь не только облегчилась, но оставила его. Трудно определить истинный характер болезни, от которой он был так благодатно исцелен. Не о всех видах паралича может быть сказано, что от него «жестоко страждут» и бывают «при смерти». Но паралич с судорогами действительно сопровождается сильными страданиями, а если к нему присоединяется столбняк, что на Востоке встречается гораздо чаще, чем у нас, то бывают страшные мучения, быстро приводящие к смерти.