Текст книги "Такие разные дороги жизни"

– Я помощник господина начальника штаба. Весь персонал в штабе подчиняется мне. Все вопросы внутреннего порядка согласовывать со мной, – говорил он рублеными фразами. – Работать будете в секретариате машинисткой, в кабинете имеются машинки с русским и латинским шрифтом. А так же переводить документы с румынского языка на немецкий, или в случае необходимости при посещении штаба румынскими союзниками. Вы должны гордиться, что вам оказана честь работать на благо великой Германии. Не всем девушкам, не немкам, оказана подобная честь. В основном девушки вашего возраста работают на полях Германии или в борделях. Вы должны быть благодарны своему знанию немецкого и румынского языков. Еще знаете и болгарский, все же наши союзники, хотя вряд ли он здесь пригодится. В ваши обязанности входит разбирать почту, которая будет приходить в штаб на румынском или русском языках. Русские тексты вы обязаны переводить машинистке немке, она будет перепечатывать с ваших слов на родной нам язык. Подчиняться в канцелярии будете личному секретарю господина полковника, – монотонно, словно робот говорил гауптман. При этом смотрел немигающим взглядом на Элю, словно гипнотизировал ее. – Вам все понятно?

– Да, – кивнула головой Эля.

– Прекрасно.

Гауптман пролистал несколько бумаг на столе, достал один из них, взглянул на Элю.

– Сотрудники из гестапо проверили вашу жизнь. Мать учительница младших классов. Отец инженер, работал на судоремонтном заводе, где он сейчас? – спросил он.

– Мы не знаем. Он перед войной поехал в командировку на восток. С тех пор связь прервалась. Возможно, мобилизовали, как всех.

– Он коммунист?

– Нет.

– Инженер и не коммунист? – с сомнением спросил гауптман. – Он посмотрел в бумаги, в которых сотрудник гестапо навел справки об отце Эли, опросил заводских рабочих, те подтвердили, инженер Райнов в партии не состоял. Убедился, девушка говорит правду, спросил: – Он оппозиционер?

– Кто? – не поняла Эля иностранного слова.

– Оппозиционер или оппортунист тот, кто выступает словом или делом против существующего в стране строя, – назидательно пояснил гауптман почему-то на русском языке.

– А-а, нет, он очень лояльно относился к властям. Ведь советская власть позволила ему, сельскому парню, закончить институт. Он стал инженером, что очень почетно в нашей стране, – тоже по-русски пояснила девушка.

– Что же вы за семейка? Отец не коммунист и вы не комсомолка. Кстати, почему все же вы не комсомолка? – спросил он, помня, что такой же вопрос задавал ей полковник.

– Плохо собирала металлолом и макулатуру, – спокойно пояснила Эля.

– Чего-о? – удивился гауптман. У него даже лицо вытянулось от удивления.

– Металл и бумагу.

Гауптман рассмеялся.

– Поистине, у большевиков мозги набрекень. Я понимаю собирать металл для пушек, хотя своей руды достаточно. Но бумагу?! В России лесов больше, чем во всей Европе!

Эля вспомнила лозунг на пункте приема: «Берегите лес – легкие нашей страны!» или «Сданный килограмм бумаги спасает одно дерево!», но промолчала.

Гауптман перестал улыбаться, серые глаза налились сталью, он убрал бумаги в сейф, прихлопнул ладонями по крышке стола. Достал бланк, положил перед Элей.

– Это подписка о неразглашении служебной тайны. Вам по ходу работы станут известны некоторые секреты нашей служебной деятельности. За разглашение подобных секретов по законам военного времени у нас наказание одно – расстрел. Подпишите.

Эля взяла бланк, пробежала глазами по тексту. Макнула перо в чернильницу, поставила свою подпись. Гауптман тут же спрятал бланк в сейф.

– Хорошо. Пройдемте. Покажу ваше место работы.

Гауптман встал, пошел на выход, Эля посеменила за ним. Они зашли в просторную комнату, которая служила канцелярией. Ранее здесь располагались учителя, она называлась учительской. Далее вела дверь в бывший директорский кабинет. Перед дверью за массивным канцелярским столом сидела моложавая, симпатичная немка секретарь. Высокая прическа белокурых волос венчала ее голову, серые глаза смотрели на Элю с любопытством. Сбоку, у окна за машинкой восседала худощавая, средних лет, весьма не симпатичная немка машинистка. Обе при появлении гауптмана встали.

– Знакомьтесь, фройлен, – обратился он к Эле. – Секретарь господина полковника фрау Шрейер, – показал она на симпатичную женщину, – ей вы будете подчиняться во всех мелких канцелярских вопросах.

Эля кивнула, взглянула на секретаря. Не зная, что она должна при этом делать: то ли сделать книксен, то ли подать руку. Она просто стояла и смотрела на красивую, с ледяным взглядом женщину. Та еле заметно кивнула.

– Это фрау Лангман, машинистка немецких текстов, – подвел он Элю к машинистке. Та едва обозначила губами улыбку. – Ей вы будете переводить почту, которая будет поступать на русском и румынском языках.

– Дамы, с вами будет работать эта юная фройлен, Элиза Райнова, дочь наших союзников, она говорит по-немецки, по-румынски и по-болгарски, – обратился он к женщинам. – Ваше рабочее место будет здесь, – подвел гауптман Элю к столу, на котором стояла машинка с русским шрифтом. Ваша задача перебирать почту, которая будет приходить на русском или румынском языках, более значимые бумаги переводить для господина полковника, их будет с ваших слов печатать фрау Лангман, – как всегда в конце беседы спрашивал: – Вам все понятно?

– Да.

– Приступайте. Рабочий день начинается в девять ноль-ноль. Прошу не опаздывать. Господин полковник пришел? – спросил он у секретаря.

– Нет еще. Ждем с минуты на минуту.

Гауптман кивнул, крутанулся на каблуках и вышел. Эля села за свой теперь рабочий стол.

– Вы одесситка? – спросила секретарь фрау Шрейер, заглядывая в маленькое зеркальце и старательно подкрашивая губы.

– Да, – ответила Эля, не стала вдаваться в подробности.

С приходом румын и немцев в город Борис исчез. Эля бывала на «Привозе», хотела зайти в лавку, спросить у дяди, где Борис? Но не решалась. Один раз она увидела дядю Бориса, тот провожал из лавки какого-то покупателя, долго перед ним кланялся. Эля подождала, когда они расстанутся, подошла, спросила:

– Дядя Фанел, а где Борис? Почему его не видно?

Дядя подслеповато осмотрел девушку с ног до головы, вместо ответа, спросил:

– Пошто барышня интересуется этим недоумком?

Эля смутилась, не ожидала такой реакции дяди, не знала, что ответить.

– Он приходил к нам заниматься музыкой, – через паузу пояснила она.

– Та рази счас до музыки! Этот племянник, язви его душу, захотел погеройствовать. Подался в катакомбы к партизанам, шоб его волки там съели! Плохо ему жилось у дяди! Убьют, шо я скажу сестре? Не удержал?!

Дядя в сердцах махнул рукой и скрылся в лавке.

Эля побрела домой несколько озадаченная услышанным. Борис не хотел воевать ни за русских, ни за румын. Что же его заставило пойти в катакомбы? Где наверняка не так хорошо воевать, как в действующей армии. Румыны знают все выходы из катакомб, местные поведали им об этом. Говорили, из под земли мышь не проскочит. Мышь, конечно, проскакивает, вместе с ней и партизаны в город наведываются. Только долго ли так будет продолжаться? Где они впредь будут брать продовольствие, воду, лекарства, боеприпасы? Рано или поздно их выкурят оттуда и Борис погибнет. Жалко его, молодой еще, горячий, пожить не успел. К тому же Эля поняла, она тревожится не только потому, что он был другом. Он стал для нее чем-то большим, чем друг. Он единственный в ее жизни парень, с которым она чувствовала себя свободно. Почему-то перед сном она всегда вспоминала черные кудри и карие глаза Бориса.

Работу в штабе нельзя назвать трудной. Обыкновенная канцелярская работа. Если бы не содержание текстов, в которых помимо обыкновенных хозяйственных докладов, румыны сообщали немецкой стороне, сколько евреев уничтожено за прошедшие сутки, сколько выявлено коммунистов и террористических элементов, оставленных в Одессе. Террористами они называли партизан и подпольщиков. Согласовывали совместные операции по поимке террористов, блокированию выходов из одесских катакомб. Сначала Эля читала каждую бумагу внимательно, она хотела передавать сведения, ставшие ей известными кому-нибудь из подпольщиков. Из тех же докладных она знала, что коммунисты перед отходом оставили в Одессе несколько групп, которые должны вести разведывательные мероприятия, уничтожать склады с боеприпасами, пускать поезда с техникой и солдатами под откос, передавать по рации советскому командованию сведения о дислокации войск в городе. В одной из справок, которую по долгу службы перечитывала Эля, сообщалось: «…Советское правительство организовало и хорошо снабдило действия партизан на потерянных территориях. Партизаны составляют невидимую армию коммунистов на этих территориях и действуют со всем упорством, прибегая к самым изощренным методам выполнения заданий, ради которых оставлены. Вообще все население, одни сознательно, другие неосознанно, помогают действиям партизан». Где бы их найти – думала девушка. Надеялась на Бориса, который, по ее мнению должен объявиться. Через него она сможет связаться с подпольем, и тогда она будет передавать сведения, которые помогут им в борьбе с оккупантами. Она не задумывалась о том, что подписала бумагу о не разглашении служебных сведений. Что ее жизнь, по сравнению с тысячами мирных жителей гибнущих от рук врага?! Главное, чтобы появился Борис. И он объявился.

Вечером, возвращаясь с работы домой, во дворе ее кто-то тихо окликнул. Эля повернулась. Перед ней стоял Борис. Серая кепка надвинута глубоко на глаза, грязный пиджак и несвежая рубашка бросились ей в глаза. Она не видела его больше двух месяцев. Он торопливо подхватил ее под локоток, повел за сараи, подальше от людских глаз. Шел мокрый снег, было сыро и зябко. Он поставил ее спиной к стене и как бы накрыл собой, пряча от мокрых, липких снежинок.

– Боря, откуда ты? Почему ты не… Ты же не хотел воевать? – сразу стала задавать вопросы девушка. Он показал пальцем на губы.

– Не говори громко. Уговорили. Перед самым приходом румын вызвали в горком партии, сказали, тебя, потомка цыган, могут отправить в концлагерь, выход – пойти в партизаны. Там про возраст никто не спрашивал. Пацаны моложе меня сражаются. Может они и правы, несколько сот евреев и цыган уже расстреляли. Огромную толпу евреев загнали на пороховые склады по Люсдорфской дороге и заживо сожгли.

– Расстреляли. И сожгли – подтвердила Эля, она читала отчет румын перед немцами. Рассказала об этом маме и бабушке, долго не могла уснуть, все спрашивала, как можно такое допустить, чтобы заживо сжечь ничем не повинных людей. – Вот тебе и цивилизованная нация! – напомнила тогда бабушка.

– Ты, говорят, в немецком штабе работаешь? – неожиданно спросил он.

– Кто говорит? – удивилась Эля. Она считала, кроме мамы и бабушки никто не знает о ее работе. И еще, в его голосе она не уловила осуждения. Спросил равнодушно, словно в кино приглашал.

Борис неопределенно пожал плечами, Эля поняла, не скажет. «Возможно, он утром проследил за мной, когда шла на работу», – решила она.

– Мобилизовали. Виноват мой немецкий и молдавский, – пояснила она. – Пригрозили, в ином случае угонят в Германию или Румынию. Уже несколько сот девушек погрузили в вагоны и увезли в неизвестном направлении. Вернее, в известном, на запад. Только куда именно увезли, их родители не знают. Боря, ведь это хорошо, что мне пришлось в штабе работать, я смогу помогать нашим. А ты сейчас где?

– Я? Там, – неопределенно махнул рукой в сторону Борис. – Ты вот что, коль работаешь в штабе, если узнаешь об операции румын или немцев против тех, кто в катакомбах, дай знать, – и внимательно посмотрел на девушку. – Или ты за этих? – кивнул он головой в сторону штаба.

– Нет, нет, что ты, Боря! Конечно! Я давно хотела бы тебе и твоим товарищам помочь. Собственно, поэтому я и согласилась работать в штабе. Ведь через меня проходят документы, порой очень секретные. Я бы с радостью помогала партизанам, – горячо зашептала девушка. – Только где я их найду?! Ты если с ними, скажи обо мне. Пусть выйдут от твоего имени на связь. Или сам приходи, если сможешь. Я тебя найти не смогу. Не пойду же я в катакомбы!

Борис посмотрел на девушку, нахмурился.

– Встречаться нам, действительно, опасно. Ты вот что, если возникнет для нас опасность… – он на миг задумался, – у тебя на окнах цветы стояли.

– Стоят, – кивнула она.

– Вот на том, что на улицу выходит, поставь два горшка. Если опасность, поставь три горшка и занавески зашторь. Я тогда постараюсь найти тебя. Встречаться будем за тем сараем, – махнул он рукой в сторону покосившихся зданий. – Ты после работы заглядывай дней пять туда. Я как смогу, там буду ждать.

Эля кивнула.

– А если не сможешь прийти? Слышала, полиция все выходы из катакомб перекрыли? – спросила девушка.

– Я? Я смогу! – несколько бахвалисто заявил парень. – У меня вот… – Борис отогнул полу пальто, показал за поясом пистолет.

– Как ты ходишь с этим по городу? Кругом патрули, – округлила глаза Эля.

– Я здесь все проходные дворы знаю.

– У меня есть две гранаты, я принесу тебе их в следующий раз, – пообещала Эля.

– Не надо. Если тебя задержат с гранатами, беды не оберешься, – предупредил Борис. – У нас пока этого добра хватает. Ты лучше выбрось их, – посоветовал Борис.

– Ты так и не ответил, как ты решился на такой шаг? – спросила девушка.

Борис потупился, молчал. Эля чувствовала, Борис хочет о чем-то спросить, не решается. Она улыбнулась, как бы поощряя его к разговору. Борис чуть заикаясь, неловко проговорил:

– Послушай, зачем тебе все это надо? Ты ведь даже комсомолкой не была. А тут решила помогать. Ты знаешь, что тебе будет, если тебя разоблачат?

– Догадываюсь. Тебе ведь тоже не поздоровится.

– Я мужчина. А с женщинами у них особые допросы…

– Ты еще юноша, – перебила его Эля, догадываясь, что хотел сказать Борис. – Война сделала нас взрослыми. Ты все же будь осторожен. Есть хочешь?

– Хочу. Только некогда мне. Скоро комендантский час. Смываться надо. Я пошел.

– Погоди, Боря… – Эля потупилась, хотела спросить, как же они, будут ли дружить, как прежде, но не решилась. Слишком многое изменилось за эти четыре месяца. Неуместно как-то в такое время вспоминать о безоблачных довоенных днях.

Лежа в постели, она вспоминала разговор с Борисом, ее неприятно кольнул вопрос: зачем она решила помогать подпольщикам. Тогда она немного возмутилась в душе. Ведь Борис тоже не комсомолец, не очень уважал прежнюю советскую власть, однако, пошел воевать против румын. Сейчас она решила: Борис беспокоится о ней, боится, что она может попасть под подозрение и арест. Значит, она ему не безразлична. С такой теплой мыслью она уснула.

Немки к Эле относились настороженно. Все же, хотя и болгарка, союзница в войне, однако проживала в советской России. Секретарь мало обращала на нее внимание, она занята больше своей внешностью и секретарскими обязанностями, встречать и провожать офицеров, которые приходили на прием к полковнику. Относила ему лично почту, порой надолго задерживалась в кабинете, выходила слегка зарумянившаяся, со сбитой прической, глазки опущены в пол, делала вид, что заняты с полковником исключительно работой. Впрочем, она кокетничала с полковником не особенно стесняясь Эли и своей коллеги. Сухопарая машинистка поджимала губы, старалась не замечать фривольного поведения коллеги, не разговаривала на посторонние темы, изредка только о том, что касалось работы. С Элей она общалась сухо, по делу, в разговоры на отвлеченные темы не вступала. Всем своим видом показывала, насколько она презирает бывшую советскую гражданку. Будь ее воля, она ни за что бы не позволила работать ей в немецком штабе. Эля надиктовывала ей на немецком языке текст документов, которые приходили на русском или румынском языках, печатала некоторые ответы на русском языке. Бумаг приходило много. Присылал свои ходатайства и прочие документы новый голова города господин Герман Пытня и губернатор Транснистрии профессор Алексяну. Пытня бессарабец, бывший поручик царской армии, отлично владел русским языком. Можно отметить, хозяйственником он оказался толковым. В городе появились продукты, магазины открывались чуть ли не каждую неделю. Одесса снабжалась продуктами лучше, чем другие оккупированные немцами города, о чем впоследствии горожане иногда говорили: «А при румынах жили лучше!». И за эти слова не один одессит поплатился свободой. А то и жизнью. Много бумаг присылали из румынской канцелярии. Поступали доносы от граждан Одессы. Дня не хватало, чтобы прочитать все. Особенно объемными были отчеты о хозяйственной деятельности, они приходили на нескольких листах. В них говорилось о продовольствии для солдат, об изъятых у населения ценностях, о вагонах и военной технике, которая шла на фронт, а также о той же технике, которая шла с фронта в ремонтные мастерские. Более внимательно Эля читала те докладные документы, в которых говорилось о партизанах, подпольщиках, которых оставили в городе. Сигуранца составляла подробные отчеты для своих немецких коллег. В частности, из сигуранцы приходили сообщения о проделанной работе по поимке партизан, о допросах, сколько человек расстреляли, сколько согласилось сотрудничать с румынской полицией. Начальник румынской контрразведки докладывал, что «…в бюро партизанских расследований добровольно явился командир диверсионной группы, некий господин Петр Бойко по документам, на самом деле Антон Федорович, он признался, что коммунисты оставили его во главе группы в городе с целью совершения террористических актов. Он хотел бы сотрудничать с румынской сигуранцей, добровольно выдал тайники с оружием и боеприпасами. Он так же рассказал, что в катакомбах скрывается отряд под командованием Владимира Бадаева, присланного из Москвы и группа местного сотрудника НКВД Кузнецова. Еще в городе оставлен отряд Афанасия Клименко. Именно Бадаев со своей группой взорвали плотину Хаджибейского лимана. Другой командир группы Кузнецов со своими бойцами 17 ноября взорвали эшелон с военной техникой, погибло свыше двухсот пятидесяти солдат и офицеров. Бадаев с Кузнецовым живут не мирно, у них распря, поскольку оба хотели быть во главе партизан. Так же Бойко указал место базирования командира диверсионной группы Афанасия Клименко, который с тридцатью бойцами скрывается на востоке Одессы в катакомбах. Принято решение с помощью Бойко выманить в город Бадаева и Клименко с целью их дальнейшего задержания». Эля читала эту докладную, не могла поверить, в голове не укладывалось, что русский, тем более коммунист, мог так подло предать своих боевых товарищей. Она переводила немке документ, слова застревали в горле, та бесстрастно печатала сообщение для господина полковника, украдкой посматривала на Элю, не удержалась, уколола:

– Вот, ваши хваленые коммунисты и те склоняют голову перед немецким оружием.

Эля промолчала. Хотела возразить: «Оружие в городе румынское». Передумала вступать в полемику. Понимала, румыны держатся у власти благодаря немцам.

Дома она задернула занавески, поставила на подоконник три горшка. Каждый день, возвращаясь с работы, Эля заглядывала за сараи. Борис не появлялся, она забеспокоилась: неужели попался! Он появился только через неделю. Сказал, раньше не мог выбраться в город, все выходы из катакомб румыны перекрыли.

– Боря, кто у тебя командир? – напрямую спросила Эля.

Парень смутился, замялся.

– Понимаешь, это служебная тайна, – проговорил он.

– Да какая там тайна! Я всех ваших командиров по фамилии знаю. И румыны знают. И немцы тоже. Я хотела тебя предупредить, чтобы ты передал командиру группы Клименко или Бадаеву, что Бойко предатель. Он добровольно явился в полицию и предложил свои услуги. Ты у кого в группе?

– Я у Клименко.

– Бойко выдал Клименко и остальных. Они хотят с его помощью выманить из катакомб Бадаева и Клименко. Ты можешь вместе с ними попасть в руки сигуранцы или гестапо. Я прошу тебя, сообщи как можно быстрее Клименко и Бадаеву.

– Хорошо. Я передам. Только к Бадаеву не так легко попасть. У них там раздоры с другим командиром группы. Да и своего командира я увижу не скоро. Он в городе скрывается, а группа в катакомбах отсиживается.

– Ты постарайся, это очень важно. И еще: в районе Куяльника румыны решили в катакомбы пустить газ. Будь осторожен. Ты к нам зайдешь? – спросила она. Эля видела, Борис очень похудел, одежда грязная. И вообще, он стал каким-то чужим, дерганным, все время оглядывался.

– Эля, нельзя, чтобы нас видели вместе, – торопливо проговорил Борис. – Я пойду.

– Боря! – смущенно окликнула его девушка.

– Что?

– Обними меня на прощание. Когда я тебя еще увижу, – попросила она.

Борис подошел к девушке, неловко обнял ее, прижал к себе.

– Будь и ты осторожна, – попросил он. Хотел поцеловать ее, но с высоты своего роста ему неловко стало нагибаться, он прижался подбородком к ее макушке, замер на секунды, оттолкнулся, и пошел быстрым шагом в сторону запутанных дворов.

О том, что Борис не смог по каким-то причинам передать Клименко о предательстве Бойко, Эле стало известно из следующего сообщения румынского штаба полковнику немецкого штаба:

Секретно.

2 экз.

Докладная записка.

Господин полковник!

Имею честь сообщить, что разработка командира диверсионной группы Афанасия Клименко с помощью агента «Лиса» ранее о нем докладывали, инициативник, добровольно перешедший на нашу сторону, завершилась удачно. Клименко арестован нами на конспиративной квартире нашего агента. В ходе допросов Клименко дал согласие на сотрудничество с румынской контрразведкой. В подтверждение своей лояльности он выдал место нахождения партизанского отряда, тайники с оружием, а также сейф с партизанской документацией. Часть группы Клименко с его помощью арестована, одиннадцать человек расстреляно. Клименко дал так же согласие на создание лже партизанского отряда, с помощью которого мы нейтрализуем подпольную группу Бадаева, а также всех остальных террористов, оставленных в городе для подрывной деятельности. С нами так же добровольно дал согласие работать радист отряда Евгений Глушко, с помощью которого мы теперь имеем возможность передавать ложную информацию в Москву. В поимке разработки Клименко так же принимал активное участие агент «Роман», молодой, активный и весьма перспективный сотрудник, завербованный нами ранее по месту жительства и специально направленный нами в Одессу для выявления оставленных коммунистами подпольных диверсионных групп.

В связи с вышесказанным, прошу оказывать всяческую помощь лжеотряду под руководством Клименко, направить в гестапо ориентировки, чтобы при облавах они не проявляли активности в местах, указанных нами в ориентировке.

Хайль Гитлер.

Начальник бюро партизанских расследований

Полковник Аргир.

У девушки похолодело в груди. Если Клименко арестован, то где же Борис, который находился в его отряде? Неужели он арестован и находиться в сигуранце? Неделю она ходила в неведении, все ожидала каких-либо разъяснений. Как мог командир партизан Клименко стать предателем?

Эля неожиданно увидела этого Клименко. Как-то в первой половине дня в штаб приехали сотрудники сигуранцы, завели довольно сильно избитого человека, секретарь фрау Шрейер вскочила, услужливо открыла им дверь в кабинет шефа. Перед этим ей по телефону сообщили о посещении штаба румынами. Арестованного с двух сторон поддерживали под руки румынские полицейские. Впереди с довольным видом шел сам начальник румынской полиции. С ними в кабинет зашел гауптман Отто фон Ридель. Через несколько минут Отто фон Ридель выглянул из кабинета полковника, обратился к Эле:

– Фройл ян Элиза, зайдите в кабинет.

И приоткрыл пошире дверь, пропуская девушку. Она зашла, с внутренним содроганием посмотрела на человека, который стоял посреди кабинета. Глаза почти заплыли синевой, на губах запеклась кровь. Он еле стоял на ногах. Она отвернулась и старалась на него не смотреть.

Немецкий полковник сидел за столом, румынский расселся в кресле у окна. Его коллеги расположились за спиной задержанного. Полковник внимательно рассматривал задержанного, потом кивнул гауптману.

– Будете переводить, Элиза, все, что скажет этот человек, – тут же отреагировал Гауптман, – а так же наших румынских коллег. Итак, – обратился он по-немецки к румынским коллегам, – вы утверждаете, что этот подпольщик добровольно перешел к вам на службу?

Эля перевела.

– Не совсем так, – ответил румын. – Пришлось изрядно поработать. Результат положительный. Мы привезли его к вам, чтобы вы и ваши помощники знали его в лицо. А так же лично убедились, что бывший командир отряда Клименко останется в прежнем положении командира, только под его началом будут служить наши люди. Организуем партизанский отряд под нашим контролем. С его помощью мы выкурим из катакомб всех оставшихся террористов.

Эля синхронно переводила. Полковник внимательно слушал.

– Так это? – спросил полковник, и вперил свой взгляд в задержанного.

– Так точно, – хмуро ответил задержанный.

Эля взглянула на гауптмана, он ведь знает русский язык, ей переводить, или он переведет. Гауптман кивнул Эле, она перевела слова задержанного.

Полковник вздохнул и поерзал на кресле, желчно высказался:

– Не очень-то я верю в искренность предателей. Этот после пыток сдался, где гарантии, что он снова не уйдет к своим?

Вопрос риторический, адресовался больше к гауптману, но Эля перевела и румынский полковник скороговоркой ответил:

– Ему отступать некуда. С его помощью мы изъяли все запасы продовольствия и оружия. Он будет находиться под наблюдением нашего человека.

– Он подписал соответствующие бумаги? – спросил полковник у румынского офицера.

– Все как надо, – кивнул тот. – Если он вздумает нас обмануть, эти бумаги тут же станут известными его командованию.

Немецкий полковник встал из-за стола, обошел его вокруг, подошел вплотную к задержанному, осмотрел его, как осматривают статую в музее. Повернулся к румынскому офицеру.

– Вы мне Бадаева поднесите на блюдечке. Очень опасный противник. Если он согласиться работать на нас, как эти, – кивнул он за спину в сторону задержанного, – мы долго сможем морочить голову коммунистам, – проговорил полковник.

Румынский офицер вскочил, с готовностью ответил:

– Это только вопрос времени, господин полковник.

– Хорошо. Приведите его в порядок, – кивнул он на арестованного, – организуйте ему побег или отпустите за неимением улик. И предоставьте в течение недели подробный план разработки по поимке Бадаева. Сейчас он головная боль номер один в Одессе.

Румынский офицер козырнул. Потом вскинул руку в фашистском приветствии. Румыны покинули кабинет. Гауптман посмотрел строго на Элю, проговорил:

– Полагаю, вам излишне напоминать, все, что здесь вы слышали, является служебной тайной?

Эля кивнула.

– Идите.

Эля вышла. Села за свой стол. Немки с любопытством посмотрели на нее. Ее, не арийку, удостоили чести присутствовать в кабинете при важном и секретном разговоре. Эля, не поднимая головы, взяла очередную корреспонденцию, стала читать. Она пробегала глазами по строчкам, смысл написанного текста не доходил до сознания. Девушка сидела в прострации, перед глазами стоял избитый командир Клименко, который, очевидно, не выдержал пыток, сдался, решил стать предателем. Его чуть-чуть жалко, он не Бойко, который добровольно решил помогать румынам. Этого сломали пытками. И все же он предатель. Теперь он будет участвовать в поимке легендарного Бадаева. Надо как можно скорее предупредить Бориса, если он сумел уйти и его не арестовали. Сказать ему, что теперь Клименко лже командир, от него нужно Борису уходить как можно скорее, всех своих соратников он сдает, очередь дойдет и до Бориса, если уже не дошла. А так же нужно сказать, что в их отряде появился молодой провокатор, которого румыны специально заслали в партизанский отряд. Эля не видела друга уже три недели. Почти не вспоминала о нем во время работы, за чтением документов некогда выпить чашку кофе. Зато дома ощущала, она скучает по нему. Она хотела бы увидеть его. Он представлялся ей мужественным молодым человеком, который рискуя жизнью сражается с врагами. Если она его во время предупредит, он успеет уйти из отряда Клименко, передаст Бадаеву сведения о его предательстве, а также о создании ложного партизанского отряда. Эля не знала, да и не могла знать, кто такой Бадаев, откуда он прибыл. По донесениям читала о его личности. В частности, немцы писали в Берлин: «Румыны рапортовали, что агентура Бадаева завербована из элементов, на которых наши власти базировались в деле восстановления экономической и культурной жизни города. Благодаря агентурной сети, Бадаев мог передавать в Москву точную информацию, касающуюся дислокации войск в Одессе, расположения береговых и зенитных батарей, пунктов города, где построены заграждения для обороны». Эля представляла Бадаева сказочным героем: смелым, безрассудно отважным, которого ни за что не смогут поймать румынские контрразведчики.

И возможно бы не поймали. Если бы в его окружении не было предателей. В феврале Эля опять прочла из донесений румынской сигуранцы о том, что «8 февраля 1942 года на квартире агента Бойко арестован командир группы Бадаев вместе с сотрудницей НКВД Тамарой Межегорской. В засаду у квартиры Бойко попала связная отряда Шестакова, которую послали выяснить, почему не вернулся в отряд командир. Принятыми мерами допрос ничего не дал, Бадаев и женщины молчат, не назвали ни одного имени».

У Эли опять все оборвалось в груди. «Как же так, она же сообщила Борису, что Бойко предатель, почему он не сообщил об этом Бадаеву? Допустим, с сообщением о Клименко ему могли не поверить. Почему он не сумел предупредить Бадаева, прошло достаточно времени. Не поверили с Клименко, теперь-то он арестован, значит, сведения достоверные, – размышляла Эля. – И где сам Борис? Что с ним? Арестован? Сбежал в свое село?»

Это случилось двумя месяцами позже, Бориса она увидела раньше, как раз накануне нового года. Немцы в большей степени праздновали рождество.

– Слава Богу, ты жив! – воскликнула Эля, забыв о конспирации. Борис потянул ее за руку вглубь сараев. – Тебя не взяли вместе с командиром? – обеспокоено спросила она.

– Как только мы узнали, что его арестовали, сразу пол отряда разбежались кто куда. Большинство по другим отрядам. Многих успели арестовать, – хмуро пояснил Борис.

– Ты как не попался? Я так волновалась.

– Я вовремя успел уйти.

– Вы откуда узнали, что он арестован? Может его подстрелили патрули? – спросила Эля. Борис замялся.

– У нас есть свои люди в городе и полиции, – пояснил он.

– И к кому ты сейчас примкнул? – спросила Эля. – Перешел в отряд Кузнецова.