Текст книги "Тайна женского сердца"

4. Что не забыла императрица Екатерина II

Кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет – тому два.

Русская народная пословица.

Обиды и оскорбления – храни и не забывай. Не только с тем, чтобы отомстить, когда настанет время, но более всего с тем, чтобы не получить новых.

Анонимный роман XIX века.

Да, Екатерина II обладает тонким, верным чутьем. И хорошей памятью.

Она, конечно же, не забыла, как он, Румянцев, отказался присягать ей после государственного переворота. И не успей она – Екатерина – упрятать в могилу свергнутого императора, еще неизвестно, как бы повел себя Румянцев и его армия, только что бившая пруссаков, но при поддержке того же прусского короля эта армия могла пойти и на Петербург – будь возможность восстановить на троне Петра III – и понятно, что тогда ждало бы Екатерину… Но такой возможности не представилось – Петра III надежно зарыли в землю.

И Румянцев, после уговоров своей сестры Прасковьи Брюс и ее любовника Григория Орлова, уже вселившегося в покои новоявленной императрицы – присягнул Екатерине II. Присягнул нехотя, не умея скрывать недовольство, не желая прислуживать самозванке.

А она сделала вид, что не заметила его недовольства, и, понимая его силу, спровадила в Киев, отдав под его руку Украину, отнятую у Разумовского. Тем самым лишая надеявшегося на независимость хохла вотчины, которая мнилась ему наследственной.

Но забыть Екатерина II ничего не забыла.

Как не забыла и самовольный отвод войск с правого берега Дуная в первую турецкую войну. Сделал ли это Румянцев только из стратегических соображений как опытный и осторожный полководец, оберегая армию от удара с фланга и тыла, или из политических расчетов содействовать партии Панина, или из упрямого желания показать свою силу – вы там, в Петербурге, можете решать что угодно, а как и куда вести армию – это мое, а не ваше дело – кто знает…

И опять Екатерина II, уже успевшая похвалиться в письмах Вольтеру и другим своим европейским почитателям взятием Стамбула, сделала вид, что не заметила самоуправства. Ведь у нее не было возможности приструнить своего фельдмаршала, забравшего в свои руки слишком много власти и слишком много о себе возомнившего.

Не забыла она и то, как Румянцев не соизволил явиться на приготовленные в его честь торжества по случаю победы над турками. Были устроены триумфальные ворота невиданной доселе высоты, приготовлена золоченая колесница наподобие той, на которой въезжали в вечный город римские полководцы. На Ходынском поле построили сказочный восточный город с фонтанами вина и базарами, заваленными разной снедью, чтобы народ повеселился, прославляя победителя аттоманов.

Глашатаи объявили о наградах герою. Императрица жаловала ему фельдмаршальский жезл и шпагу, усыпанные алмазами, самый почетный орден империи – Андрея Первозванного, лавровый венок победителя, как это было принято в славной древности, и почетное наименование Задунайского, сто тысяч рублей и многое другое.

Но Румянцев выехавшим ему навстречу посыльным велел передать его просьбу отменить пышные церемонии. И специально задержавшись в пути, въехал в Москву глубокой ночью.

Это был плевок в лицо императрице. Мол, не ей чествовать героя и победителя. Не из ее рук ему принимать награды. Не для нее он вместе со своими воинами рисковал жизнью и лил кровь на полях сражений.

А для кого? Для Отечества, законным государем которого считает наследника престола… Законного наследника, правнука государя императора Петра I, великого князя Павла Петровича, оттесненного от трона самозванкой и ее камарильей.

И опять Екатерина II, вместо того чтобы подвергнуть зарвавшегося строптивца жестокой опале, все превратила в шутку, сославшись на скромность и неловкость воина, смелого в бою, но растерявшегося и смущенного наградами и не привыкшего к официальным речам. Дело известное, простота солдата извинительна.

Она не разжаловала дерзкого оскорбителя. И даже не лишила его наград. И не отняла прозвище Задунайского, с коим его имя вписано в историю. В историю ее, Екатерины II царствования. И жезл и шпагу, осыпанные бриллиантами, ему передали – пусть не при многотысячном стечении народа и не из рук монархини. И сто тысяч рублей из личных кабинетных денег императрицы. Екатерина II не берет назад своих слов.

Императрица Елизавета Петровна сослала бы за такое в Сибирь. А императрица Анна Иоанновна приказала бы четвертовать ослушника. Кстати, отца Румянцева она не задумываясь отправила в ссылку, назвав бунтовщиком всего лишь за робко высказанное несогласие с назначением его президентом Камер-коллегии, которой тот, по своему скромному разумению, не умел, видите ли, управлять, не имея до того дел с коммерцией.

Нет, императрица Екатерина II Алексеевна славна ни наказаниями, ни ссылками. Она правительница просвещенная, известная в Европе не дикой, варварской жестокостью, расправами и самодурством, а справедливостью, законностью и милостью к своим подданным. И как это свойственно натурам сильным и возвышенным – снисходительностью.

Плевок и оскорбление она не приняла на свой счет. Сделала вид, что не заметила его. Не обратила внимания. Награды ожидали не только Румянцева. И те, кто храбростью и преданностью заслужили ордена и богатые дары, получили их с благодарностью, и гуляния запомнились народу щедростью императрицы и грандиозным маскарадом, пышным и веселым как никогда.

Но этого плевка в лицо Екатерина II тоже не забыла. И не забудет никогда.

С тех пор прошло много лет. Румянцев ничуть не изменился. Во время путешествия на юг императрица с неудовольствием заметила, что в Киеве к ее приезду даже не удосужились подмести улицы. Замечание это передали правителю Малороссии. Румянцев сказал в ответ, что привык штурмовать города, а не подметать их. Императрице, так ценившей меткое и острое слово, сей афоризм не понравился. Однако и на этот раз она не одернула своего фельдмаршала и оставила его солдафонство без последствий.

Неприязнь, исходящую от Румянцева, Екатерина II относит на счет неуживчивого характера старого воина. Но дело не только в тяжелом характере. И императрица прекрасно понимает это. А уж он, Потемкин, должен бы хорошо знать причины, которые движут Румянцевым, даже, может, против его воли.

Корни этих причин глубоки, и как ни обрусела императрица, многое в русской жизни ей не так легко понять, как самому Потемкину.

5. Корень смуты

 
Вверху одна
Горит звезда;
Мой взор она
Манит всегда;
Мои мечты
Она влечет
И с высоты
Меня зовет!
 

М. Ю. Лермонтов.

Часы, проведенные в кабинете своего дяди, президента Камер-коллегии Григория Матвеевича Кисловского, когда Потемкин имел возможность слушать разговоры старых московских вельмож, давали обильную пищу уму неопытного, но внимательного юноши. Вельможи эти очень много повидали на своем веку, а слышали и знали и того больше. Припоминая и обдумывая эти разговоры, Потемкин по-другому смотрел на то, что произошло в Московском царстве-государстве, ставшем за последние сто лет Российской империей.

Румянцев был прямым следствием всех тех событий, которые перевернули жизнь в России с ног на голову. Великий то был переворот, стоивший немалого пролития крови, творившийся во многих страстях, безобразиях и свершениях.

В начале всех дел, объявленных потом славными, одной из самых значимых фигур видится сын худородного дьяка Артамон Сергеевич Матвеев. Сам дьяк имел познания в чужих языках, что, как известно, дается не без содействия темных сил, смущающих душу человека, склонного к завистливым замыслам и тайным желаниям перемены своего положения, однажды свыше ему определенного. А перемены эти – корень всякой смуты.

Знания чужих языков открыли дьяку доступ к царскому двору и он воспользовался этим, чтобы определить своего малолетнего сына во дворец к будущему наследнику престола царевичу Алексею. Когда Алексей Михайлович взошел на родительский трон, два человека стали при нем ближайшими советниками. Не кто-то из государственных мужей, князей да бояр. А худородный дядька «Борисыч», ходивший за царевичем, и сотоварищ по детским играм «Сергеич».

Борис Иванович Морозов обладал недюжинным умом. А потому забрал в свои руки все должности и сильно потеснил старую знать. Владел пятьюдесятью тысячами крестьян – не было в царстве человека богаче и сильнее.

«Борисыч» надоумил молодого царя чеканить медную монету вместо серебряной – серебра на всех не напасешься. И отменить налоги – нелегко их собирать с людишек. А доход в казну сыскивать через торговлю солью, повысив на нее цену десятикратно – посолить щи да кашу каждый не преминет, тут недоимкой не отопрешься…

Но умнее всего «Борисыч» женил царя. Когда пришла пора, то по обычаю, как это исстари заведено, со всего царства-государства в кремлевские палаты свезли красавиц, и молодой государь выбрал из них ту, что пришлась ему по сердцу – Евфимию Всеволожскую.

Услышав о выпавшей ей чести стать царицей, девица не устояла на ногах и упала в обморок, это с девицами нередко случается от избытка чувств. Однако «Борисыч» не пропустил этого случая. Царскую невесту обвинили в сокрытии падучей болезни и вместе с родными сослали на далекий Север, такая ли невеста нужна государю…

Борис Иванович Морозов тем временем раз за разом находил повод вместе с царем заглянуть в дом дьяка Посольского приказа Ивана Грамотина. У него царь невзначай и увидел Марию Милославскую. Сердобольный дьяк приютил у себя дочь небогатых родителей. Девушка была хороша собою, и нрава доброго, и здоровья отменного – царь женился на ней по совету «Борисыча», безо всяких смотрин.

И прожил с ласковой женой счастливо, хотя и вспоминал иногда сосланную в дальние края Всеволжскую. И детушек Мария Ильинична Милославская родила государю – восемь дочерей и пять сыновей.

А главное, у Марии Ильиничны оказалась родная сестра, тоже красавица. На ней и женился «Борисыч» и стал царским свояком, шурином, а царскому шурину ни князья, ни бояре не указ, до царского шурина рукой не достать ни знатному, ни богатому, ни славному древностью рода.

Однако, свойство с государем не спасло «Борисыча». Народ, доведенный до крайности соляным налогом, чуть не растерзал его прямо перед царем, на площади у Успенского собора. Народ уняли, но «Борисыча» пришлось отправить в ссылку – не на дальний Север, а в свое имение – их у него больше тысячи, выбирай любое – а все не Москва и от царя-шурина далеко.

Другой царский любимец, молодой «Сергеич», Артамон Сергеевич Матвеев был осторожнее «Борисыча». Место ни по правую руку царя, ни по левую не занимал. Держался в стороне, а если нужно, поближе, то незаметно, за спиною у государя.

И людям знатным, родовитым не перечил. И до поры до времени Приказов не возглавлял. А если и подавал царю умный совет, то тихо и незаметно. По его слову царь не уступил полякам Украину, а позже его старанием удалось окоротить патриарха Никона, вознамерившегося стать не только в делах духовных, а и земною властью выше государя.

Женился Матвеев на девице Гамильтон, предки ее лет сто как перебрались из Шотландии в далекую Московию. И дом у Матвеева полон иноземных диковинок. Тут и книги в богатых переплетах, и часы с фигурками, и музыкальные шкатулки. К нему и умные люди с Немецкой слободы, с Кукуй-города в гости заглядывают, потому как с кем еще потолковать, как не с Артамоном Сергеевичем; «Сергеич» – пусть не на виду, а все же первый в царских покоях человек.

А когда вдруг умерла царица Мария Ильинична Милославская, в доме «Сергеича» появилась краса-девица, Наталья Кирилловна Нарышкина, дочь небогатого дворянина, старанием Матвеева, получившего ни с того ни с сего чин стрелецкого полковника.

Наталья Кирилловна попала в дом царского любимца, потому как приходилась родственницей, правда, не близкой, жене Матвеева, способствовавшей мужу во всех его дальновидных замыслах и делах. Причем стоит заметить, что Гамильтоны, по породе своей, дальновидностью и решимостью в разного рода смелых предприятиях мало кому уступали во все времена.

«Сергеич» давно приметил, что царь-государь Алексей Михайлович Тишайший, хотя и не отличался бойкостью и нрава действительно тихого, однако к женскому полу питал пристрастие неослабное. Лишившись царицы, родившей ему тринадцать детушек, он, не утерпев и нескольких месяцев – а по обычаю для благочестия следовало подождать целый год – состроил еще одного сыночка с женою боярина Мусин-Пушкина, из скромности не посмевшей отказать царю в таком вроде бы и греховном, но все же не запретном по своему естеству деле.

А когда прошел положенный срок траура, Алексею Михайловичу по случаю пришлось наведаться к дрожайшему «Сергеичу». Тут он и заприметил Наталью Кирилловну – девицу не только красивую, но по тем временам необычно смелую и образованную, что особо привлекло овдовевшего царя.

Ему ведь только-только минуло сорок лет. В таких годах негоже государю оставаться одиноким. Для порядка устроили смотр невест; красавицы опять съехались со всего царства в кремлевские палаты. Но никто из них не вытеснил из сердца Алексея Михайловича воспитанницу любезного друга «Сергеича».

Наталья Кирилловна, став царицей, и родила будущего царя и императора Петра I, которому и было назначено поднять Россию на дыбы, как говорят одни, или на дыбу, как сказывают другие.

Родила то ли от самого любвеобильного царя Алексея Михайловича Тишайшего, то ли, как говорят, от прислуживавшего во дворце Тихона Стрешнева, то ли от патриарха Никона – того, при всем его остервенелом благочестии, обуял, как повествуют знающие люди, сам бес, а, может, Никон был и ни при чем, и бес только принял его облик, чтобы смутить тем самым молодую царицу, хотя она, как известно от все тех же знающих людей, не очень-то смущалась решительных мужчин.

До того как Петр взнуздал и пришпорил державу, прошло не мало времени. После смерти Алексея Михайловича на трон взошел Федор Алексеевич, старший сын царя от первой жены – Милославской. И ближайшего друга Тишайшего царя удалили в ссылку, осудив за колдовство и чернокнижие.

После смерти царя Федора Алексеевича на престол все же посадили малолетнего Петра. Матвеев, видя, что наконец-то все пошло по им намеченной колее, вернулся во дворец, чтобы помочь сыну своей воспитанницы взять в руки бразды правления.

Но стрельцы, по уговору молодой царевны Софьи, не желавшие видеть на троне потомство Нарышкиных, сбросили постаревшего «Сергеича» с высокого Красного крыльца. А чтобы он не упал на землю, их товарищи подставили свои копья – так и закончились задумки и замыслы Артамона Сергеевича Матвеева, выйдя из худородных дьяков, достичь вершин высшей власти.

С вершин этих всякий миг можно сорваться и, упав вниз, свернуть себе шею, даже если не найдется, кому вовремя подставить острые копья и пики.

Стрельцы убили братьев молодой царицы и многих ее сторонников. Но и сама Наталья Кирилловна, и перепуганный до заикания и нервного тика сынок ее, и все семейство Артамона Сергеевича Матвеева – выжили.

6. С царского плеча

О Петре же его доктор Арескин говаривал, что он одержим легионом духов сластолюбия.

В. В. Андреев.

Занятый вначале многочисленными убийствами и неотложными делами.

Плутарх.

Пылкий, огненный юноша не мог подчинить ума своего единообразным занятиям, сбросил узы на него наложенные и на свободе начертал себе полет, которого обыкновенные умы не в состоянии постигнуть.

Д. Н. Бантыш-Каменский.

Когда юный царь Петр возмужал и завел себе «потешное» войско, из бездны все той же худородности всплыл и Румянцев, фамилия которого и досталась будущему фельдмаршалу и герою прусской и турецкой войн. Фамилия эта пошла от приближенного нижегородского князя, предавшего своего господина московскому князю, не пожаловавшему предателю высоких чинов, но сохранившему ему жизнь.

Сын дворянина-однодворца Румянцев получил в наследство от своего отца только высокий рост, стройность фигуры и приятные черты лица, за что и попал в денщики к молодому царю. В денщиках у того перебывали многие из худородных людишек, но надолго задерживались самые отъявленные. Румянцев – не завистливый, не бесшабашный, не вороватый, верно и безропотно, не зная ни стыда, ни страха, служил царю по блудодейской и сатанинской части.

Не всякий слуга исполнит то, что велит хозяин. У одного не поднимется рука, другой не одолеет ужаса перед преступным деянием, третий усовестится, а четвертому не хватит сноровки и ловкости.

Румянцев исполнял все, не зная ни страха, ни угрызений совести, не останавливаясь ни перед чем, порою об руку с дьяволом, превосходя его усердием, старанием, исправностью, умением и надежностью.

Румянцев ведал плотским блудом царя как управляющий запасами провизии для кухни. Похоть Петра Великого горела сатанинским огнем и требовала постоянной пищи. Знаменитая Монсиха, сестра ее Балк, Мария Гамильтон, страшная Анна Крамер, фрейлины и жены придворных, племянницы царя и одноразовые метрессы – все прошли через руки Румянцева, ему приходилось обеспечивать исполнение прихотей хозяина, не знавшего удержу и меры в разнузданности плоти, доходившей до дьявольского издевательства.

Румянцеву царь поручал карать за измены Монсиху; Глебова, возлюбленного первой жены царя, истязали жестокой пыткой на колу; Марии Гамильтон за воровство денег для любовника и удушение собственного младенца отрубили голову и, заспиртовав, поместили в кунсткамеру. Казнили и красавца Вильяма Монса за ласковые взгляды императрицы – возвели бы на эшафот и ее – задержись царь Петр на этой грешной земле.

При всех этих делах и состоял Румянцев.

Исполняя повеление царя, он выследил опального царевича Алексея и вместе с хитроумно-коварным Толстым убедил его покинуть неприступный замок Сент-Эльм близ Неаполя и вернуться в Россию, обещая именем царя сохранить ему жизнь и стращая, в противном случае, походом русской армии в Австрию и Италию.

Румянцеву пришлось и завершить начатое. Одни рассказывают, что он вместе с Толстым удушили подушкою истерзанного пытками доверчивого царевича. По другим рассказам, они повалили сына царя на пол, оторвали половицу и отрубили ему голову, а кровь слили в подпол. А уже на следующий день Румянцев вместе с Анной Крамер переодели царевича в новый камзол и пришили к туловищу отрубленную голову и повязали галстук, чтобы скрыть страшный шов.

Анна Крамер была дочерью прокурора Нарвы, взятой русскими войсками. Пройдя через многие руки, она оказалась любовницей губернатора Казани, от него попала к мужу сестры Монсихи и благодаря содействию фрейлины Гамильтон достигла царской спальни – не без помощи Румянцева.

О ней рассказывали, что она ничуть не смущалась удовлетворять похоть царя в присутствии императрицы Екатерины, тоже в свое время прошедшей и через солдатский лагерь, где, что ни гренадер, то добрый молодец, всегда готовый к бою, и через постели многих вельмож, что старика главнокомандующего Шереметева, что молодого неутомимого Меншикова.

За безотказную службу царь пожаловал Румянцеву деревеньку для прокорма, генеральский чин и, как шубу с царского плеча, одну из своих любовниц в жены. Не Анну Крамер, вместе с которой Румянцев пришивал отрубленную голову царевича Алексея к туловищу и прикрывал шов галстуком, а другую, их царь Петр имел бессчетно, одну из самых лучших, Марию Андреевну Матвееву, внучку того самого Матвеева, выбившегося когда-то из семьи худородного дьяка в первейшие бояре и ухитрившегося женить царя Алексея Михайловича на своей молодой, не робкого десятка воспитаннице.

Она-то, старанием Тишайшего царя или без его помощи, и родила будущего преобразователя России и первого ее императора Петра Алексеевича.

Отдав Марию Андреевну в жены своему верному денщику, царь не забывал свою любимицу – сына от него она назвала Петром. Румянцев считал его своим и пытался воспитывать в строгости и повиновении и намеревался определить в дипломаты. Однако, возмужав, юноша пошел по стопам своего природного отца – прославился сначала неуемными плотскими потехами с девицами и женами, коих любил с их согласия и без оного, а потом подвигами на поле брани.

Полковничий чин он получил в девятнадцать лет от своей сводной сестры – императрицы Елизаветы Петровны. Она пожаловала его за радостную весть о заключении мира со шведами. А генеральский – уже за войну с пруссаками.

Молодой генерал одним из первых в Европе догадался строить воинов в колонны и каре, а не линиями, как это делали раньше. Это позволило убивать значительно большее количество солдат противника и стало новой эпохой в военном искусстве.

После смерти императрицы Елизаветы Петровны на русский престол взошел император Петр III, сводный племянник Румянцева. Молодого, но всеми признанного полководца он назначил главнокомандующим русской армией и наградил орденом Андрея Первозванного. Как дядя императора Румянцев стал бы первым человеком в государстве.

Однако обстоятельства вскоре изменились. Императора, словно ненужную куклу, сбросили с трона, на троне этом оказалась императрица Екатерина II Алексеевна и совсем другие люди заняли при ней первые места.

Раньше при императрице Елизавете Петровне наследники Петра I, отодвинутые при Анне Иоанновне и Бироне, опять обосновались при дворе. Они утратили силу, когда перегрызлись после смерти своего беспощадного хозяина, которого из страха поторопились свести в могилу. Недолго восседала на троне Екатерина I, власть выскользнула из рук возмечтавшего о короне для своей дочери Меншикова.

Все, кто был причастен к убиению царевича Алексея, поплатились жизнью – и при сыне царевича – императоре Петре II, и после того, как власть перешла от последышей Нарышкиных к последышам Милославских по линии соправителя царя Петра I – Ивана V.

С Елизаветой Петровной трон опять захватила петровская отрасль. Этому более всего способствовали семейства Воронцовых и Шуваловых. Следом за ними к трону возвратились и Румянцевы.

Старший Румянцев – единственный из убийц царевича Алексея избежал мести его наследников и роковой расплаты за пролитую кровь. Ссылка, потом губернаторство в Казани и на Украине и должность посланника в Константинополе дали ему возможность дождаться восшествия на престол дочери Петра I и, получив от нее графский титул, спокойно дожить до семидесяти лет и умереть своей смертью, тихо уйти в мир иной, а уж кого ему в том мире придется встретить – царевича Алексея или его изверга-батюшку и перед кем ответ держать – кто знает…

Справедливость, казалось, восторжествовала – Нарышкины и их близкие, выходцы из старого петровского окружения, опять вернули себе власть.

Внучка боярина Матвеева, сброшенного стрельцами с Красного крыльца на копья, родившая фельдмаршала Румянцева, стала при дворе императрицы Елизаветы Петровны первой статс-дамой. Императрица поручила ей присматривать за привезенной из почти не существующего германского княжества нищенкой, взятой в невесты для наследника престола – Петра III, сына цесаревны Анны, – прямого внука Петра I.

Только для того и привезенной из далекой неметчины, чтобы родить от него наследника по линии Матвеевых – Нарышкиных – Румянцевых. Ну а сам престол уже надежно окружили и Матвеевы, и Нарышкины, и Румянцевы, и Воронцовы, и те, кто связан с ними узами родства и соединен пролитой кровью – от крови стрельцов до крови царевича Алексея.

И, конечно же, первое место у престола должен занять рожденный ею, внучкой боярина Матвеева, от самого царя Петра сын – славный воинскими доблестями Петр Румянцев.