Текст книги "Ошибка императрицы"

3. А что же Франция?

На каждом шагу было заметно противодействие недоброжелателей России.

А. Г. Брикнер.

Нестерпимая летняя жара 1788 года обернулась ранней, необычайно холодной зимой. Нева замерзла в начале ноября. Военные действия и на юге и на севере приостановились. Очаков так и не удалось взять. Война в Финляндии не дала на поле боя никаких заметных результатов ни той, ни другой стороне. Угрозы шведского короля захватить Петербург оказались пустым бахвальством.

Однако наказать его за хвастовство и коварную подлость тоже не получилось. Густав III не просто сбежал из-под Фридрихсгама, но сумел остановить датчан, вторгшихся в Швецию с запада. А потом, под дипломатическим нажимом Англии и Пруссии, Дания фактически вышла из войны, хотя пока и не отказалась от своих союзнических обязательств. Не отказалась, да что теперь с того толку. Дания – слабый союзник. Самой ей угрожает английский флот с севера и прусская армия с юга.

Пруссия в любой момент может нанести удар в спину – и Дании, и России. Если она двинет войска через русскую Прибалтику на Петербург, а на юге в тыл армии Потемкина… А эскадры Англии войдут в Балтийское море…

Именно так они поступили с Нидерландами. Пруссия ввела сухопутные войска, англичане обложили с моря. Франция не решилась встать на защиту своей союзницы – власть штатгальтера в Нидерландах восстановлена и теперь Нидерланды заодно с Англией и Пруссией.

То же самое они хотят сделать и с Россией, только руками шведов на севере и с помощью турок на юге. Но Россия – это не Нидерланды. Проглотить ее не так легко. А вот обгрызть со всех сторон – отнять Крым, влезть на Кавказ, прихватить, что удастся в Прибалтике – это да…

Единственная союзница России – Австрия. Данию в расчет брать не приходится, такой союзник не в помощь, а в тягость. Только и у Австрии в этом году дела шли не самым лучшим образом.

Турки издавна привычно били австрийцев. Казалось, император Иосиф II хорошо подготовился к войне и сам возглавил войска. Но неудачи одна за другой преследовали императора.

Собрав огромную четвертьмиллионную армию, располагая мощнейшей артиллерией почти в тысячу орудий, он растянул силы вдоль границ, что позволяло туркам, сосредотачивая свои части, численно превосходить австрийцев, когда дело доходило до мелких столкновений. В результате вынужденных передвижений австрийских войск семидесятитысячная армия верховного визиря Юсуф Паши получила возможность напасть на сорокатысячную армию австрийцев и нанести ей сокрушительное поражение. Сам Иосиф II едва не попал в плен.

Дело могло окончиться полным разгромом Австрии. Но как раз в это время турки наконец сдали Хотин, осажденный австрийцами под командованием принца Кобургского. Комендант крепости Осман Паша, находясь в безвыходном положении без продовольствия и без боеприпасов, заявил, что согласится капитулировать только перед русскими и никогда не сдастся австрийцам, которых турки всегда побеждали.

Русскими войсками, посланными на помощь австрийцам, командовал граф Салтыков. Он, по приказанию фельдмаршала Румянцева, завершил переговоры с турками и они оставили Хотин. Освободившаяся армия принца Кобургского направилась в тыл турецких войск Юсуф Паши. Визирь не смог продолжить преследования разбитых частей императора Иосифа II. Было заключено перемирие и обе армии отправились на зимние квартиры.

Несмотря на неудачную военную кампанию Иосифа II, турки тоже не добились своей главной цели – разбить австрийцев, заставить их выйти из войны, а потом, собрав воедино все силы, обрушиться на Россию.

Император Иосиф II не пойдет на заключение сепаратного мира, имея в тылу Пруссию, поддерживаемую Англией. Предав русских, он останется наедине со своим заклятым врагом – Пруссией, которая боится только России. Австрии выгоднее выполнять свой союзнический долг. Австрии и России разумнее вместе противостоять Пруссии и Англии.

И, конечно же, сразу возникает вопрос о позиции Франции.

Пруссия только что унизила Францию, растоптав ее авторитет своими войсками, введенными в Нидерланды. Англия – естественный враг Франции. Она отняла у нее большую часть заморских владений и вытеснила из Индии. Правда, и французы не остались в долгу – они помогли английским колониям в Америке освободиться из-под власти английского короля.

Франция – союзница Австрии, эти два государства связаны династическим браком: французская королева – родная сестра австрийского императора Иосифа II.

Но Франция – давний недоброжелатель России. Да что там недоброжелатель. Можно сказать, открытый враг. Однако на чем основана эта вражда, в чем противоречия двух государств, не имеющих общей границы и не деливших заморских территорий? Что привело к вражде две великие державы?

Ответ только один. Глупость министров, коим французские короли, неспособные к управлению своим государством, доверили вести международные дела.

4. Русско-французские отношения

Русско-французские отношения 1774 – 1792 годов – составной элемент тогдашней системы международных отношений.

П. П. Черкасов.

Не христианнейший король Людовик XV и не его внук и преемник Людовик XVI испортили отношения между Францией и Россией.

Это сделали три министра иностранны хдел: Этьен-Франсуа Шуазель, герцог д'Амбуаз, граф Стэнвиль, его заклятый враг Эмманиэль-Арманд Вивьеро Диплесси Ришелье Эгильон, граф д'Аженуа и их наследник Шарль Гравье граф Вержен.

Первый из них, Шуазель, выглядывая из-под юбок мадам Помпадур, расстроил все старые европейские союзы и создал новые, потеряв все, что только можно потерять в надежде найти то, чего найти невозможно. После смерти Помпадур, зажив своим умом и возомнив себя великим вершителем судеб мира, он женил наследника престола на австрийской принцессе, чтобы упрочить созданную им химерическую политическую систему. И, видя благо Франции прежде всего в том, чтобы навредить удаленной от нее на тысячи верст России, Шуазель натравил на нее Турцию, влез в русско-польские дела и поддержал Швецию в ее намерениях угрожать своей соседке.

Эгильон начал карьеру в спальне мадам Шатору, одной из первых фавориток короля. Людовик XV даже удалил его от двора как своего соперника. Шатору была той самой любовницей короля, по подсказке которой он заключил союз с Пруссией, разорванный позже Шуазелем.

Эгильон, став губернатором Бретани, сначала проворовался, а потом «покрыл себя мукой вместо славы», спрятавшись на мельнице во время нападения англичан, вместо того чтобы встретить врага с оружием в руках. В его распрю с парламентом Бретани вмешался всемогущий тогда Шуазель, что и породило смертельную ненависть двух протеже совершенно разных фавориток.

Мадам Шатору отравили, в спальне короля воцарилась мадам Помпадур, Шуазель заправлял внешней политикой Франции. Но когда на сцену явилась третья фаворитка – мадам дю Барри, Шуазель счел возможным пренебречь ею.

Эгильон не упустил этого промаха, стал верным помощником дю Барри, свалил врага и сел в его кресло министра иностранных дел. Он присвоил себе успехи внешней политики Шуазеля, продолжая поддерживать Швецию и Польшу в их борьбе с Россией.

С окончанием эпохи мадам дю Барри Эгильону пришлось уйти в отставку, после чего он, как и Шуазель, написал пространные мемуары и, подобно своему недругу, очень убедительно доказал, что все его провалы на самом деле являлись блистательными успехами, обеспечившими величие Франции.

На смену Шуазелю и Эгильону явился Вержен, известный тем, что при нем Францию втянули в войну за свободу Америки, опустошили ее государственную казну на много лет вперед и изгнали Тюрго – единственного, кто был способен спасти Францию от экономического развала. Что же касается отношений с Россией, так именно Вержен, будучи до своего возвышения посланником в Константинополе, а потом в Стокгольме, своими руками подготовил русско-турецкую и русско-шведскую войны.

Вот эти три политика, совершенно лишенные ума и дальновидности, зато без меры наделенные глупостью и страстью к бесплодным интригам, на протяжении полувека определяли отношение Франции к России.

Екатерина II, несмотря на свой интерес ко всему французскому, не питала симпатий к этой державе, а уж к ее нынешним королям и подавно.

Помнится, когда Россия оказалась на краю пропасти и молодой императрице пришлось тогда взять на себя весь груз ответственности за спасение государства от губительных действий ее невразумительного супруга, она обратилась к французскому посланнику барону Бретейлю с просьбой одолжить денег, так необходимых в решительную минуту.

Француз учтиво и даже со скрытой насмешкой отказал. А сам Людовик XV не пожелал признавать за ней право на императорский титул – она знала, это были козни того же Шуазеля. Франция отказывала в этом даже самому императору Петру I. Людовик XV согласился титуловать императрицей безответно влюбленную в него Елизавету Петровну. Да, тетушка Эльза была способна начудить по этой части.

Отвергнутая французским королем, она всю жизнь питала к нему воображаемую любовь, вздыхая перед портретом Людовика XV: его все признавали первым красавцем Европы, хотя, если внимательно присмотреться – ничего особенного в нем – даже на портрете – нет. А в действительности, наверное, и подавно.

И, когда Екатерина волею своего народа взошла на престол, впрочем, нет, еще сразу после смерти императрицы Елизаветы, когда встал вопрос о титуловании ее племянника, вдруг выяснилось, что императорский титул Франция признавала не за монархом Российской империи, а только лично за Елизаветой Петровной. Но, когда на престоле оказалась Екатерина II, вопрос возник вновь.

Французский посланник барон Бретейль, тот самый, который накануне всех событий отказал ей в денежном кредите, неожиданно потребовал письменного подтверждения неизменности церемониала при взаимоотношениях официальных лиц, установленного еще во времена французского короля Людовика XIV. Согласно порядкам того времени, подписи короля Франции и его послов на всех документах ставились на первом месте.

Екатерина II не собиралась изменять ранее сложившиеся формальности, но письменное их подтверждение означало согласие с неполноценностью ее императорского титула.

Французский посланник, единственный из иностранных дипломатов, не явился в Москву на коронацию императрицы Екатерины II. Видимо, он полагал, что она не надолго заняла русский престол, или же считал, что Екатерина II не имеет права занимать этот престол в качестве императрицы и должна довольствоваться положением матери-регентши при своем малолетнем сыне Павле, которого и следовало объявить императором.

Барон Бретейль, по распоряжению министра иностранных дел Франции Шуазеля, получил назначение в Стокгольм. В Петербург прибыл новый посол, маркиз Боссе. В его вверительных грамотах вместо необходимого обращения «императорское Величество» стояло «Ваше Величество».

Это бдительно обнаружили при предварительном просмотре. Французский посланник попытался объяснить такое несоответствие требуемым дипломатическим нормам обычной канцелярской ошибкой, неточностью, опиской, что, собственно, нельзя считать допустимым при составлении такого рода бумаг. Тем не менее императрица снисходительно приняла вверительные грамоты маркиза.

И велела русскому посланнику в Париже князю Голицыну уладить эту оплошность. Но в министерстве иностранных дел Франции заявили, что дело не в ошибке, а в том, что, согласно нормам французского языка, прилагательное «императорский» не употребляется при существительном «Величество».

Князь Голицын, в отличие от Людовика XV и его министров писавший по-французски без ошибок и владевший этим языком в совершенстве, ответил королевским чиновникам, что российская сторона не примет никаких официальных посланий, если в них не будет прописан полный императорский титул Екатерины II.

Министр иностранных дел Шуазель высокомерно отклонил требование русского посланника и заметил ему, что «Франция занимала важное место в Европе еще тогда, когда Россия была никому не известна». Из этого, по мнению Шуазеля, следовало, что русские должны беспрекословно принимать все дипломатические процедуры и их порядок, которые продиктует Франция.

Дело дошло до отзыва посланников. Князь Голицын, не дожидаясь подписанного Шуазелем паспорта, выехал из Парижа, не обращая внимания на гнев всесильного министра и предрекая, что, не поладив с новой фавориткой короля, он вскоре лишится своего места.

Маркизу Боссе тоже пришлось уехать из России. Но он попал в совершенно безвыходное положение. Бедняга не мог нарушить указание Шуазеля и вручить свои отзывные грамоты с полным императорским титулом Екатерины II. А отзывные грамоты без полного титула не принимала русская сторона.

Маркиз Боссе так расстроился, что умер в Петербурге от нервного напряжения. Не найдя другого выхода из ситуации, в которой он оказался, дипломат покинул Россию в гробу – для такого путешествия не понадобились ни отзывные грамоты, ни паспорт – все границы и таможни разом открылись для него – езжай, ни у кого не спрашивая разрешения, не беспокоясь о соблюдении этикета, и не страдая ни от плохих дорог, ни от черствого безразличия станционных смотрителей, ни от неуютных придорожных постоялых дворов, вечно проклинаемых всеми прочими путешественниками чувствительными к разным неудобствам.

5. Святая святых

Немногие имели доступ в эти покои.

Анонимный роман XIX века.

Отношения между Францией и Россией оставались на грани разрыва до тех пор, пока фаворитка короля мадам дю Барри не обзавелась собственным министром иностранных дел – Эгильоном. Избавившись от Шуазеля, Эгильон в отношении России продолжал старую политику. Но в вопросе об императорском титуле он предложил, как ему казалось, оригинальный компромисс.

Франция соглашалась признать полный императорский титул Екатерины II при условии, что во всех документах он будет писаться не на французском, а на латинском языке.

Это, по мнению блеснувшего сообразительностью Эгильона, позволяло французской стороне сохранить лицо, не нарушая правил грамматики. Русская императрица не сочла нужным возражать. Если французские дипломаты не умеют пользоваться своим родным языком, пусть пишут ее титул на латинском, а то и на древнегреческом.

Но более всего проявила Франция свое отношение к ней, русской императрице, во время пугачевского бунта. Имелись очень серьезные подозрения о связи «маркиза» Пугачева с французами. И если бы самозванный Лжепетр III добился успеха, то он, судя по всему, не имел бы затруднений с признанием его полноправным императором со стороны Франции.

Изгоняя и преследуя умнейших людей своей державы – Вольтера, Дидро и им подобных – и окружая себя глупейшими министрами, ворами и проходимцами, короли довели Францию до полного упадка… Что погрязший в позорном разврате Людовик XV, что ханжески ленивый и безвольный пьяница Людовик XVI…

По словам Соколовича, Франция должна погибнуть… Ну да это бред – великие державы не исчезают в одночасье. Франция с двадцатипятимиллионным населением, с армией в двести тысяч человек и с флотом более семидесяти линейных кораблей, Франция – крупнейшее, богатейшее и сильнейшее государство Европы, не может быть расчленена, как какая-нибудь ничтожная Польша, или прозябающая в нищете Швеция, или разлагающаяся Турция…

Так или иначе, неспособному королю придется опереться на людей умных и деятельных, таких, как молодой граф де Сегюр, посол в России. А внешние обстоятельства, происки Пруссии и Англии заставят Францию отказаться от безумных, глупых прожектеров во внешней политике и изменить отношение к России.

Впрочем, Сегюр так и считает… И сегодня именно об этом и пойдет разговор. Императрица пригласила французского посланника вместе с его близким приятелем, принцем Нассау-Зигеном, провести с ней приятный неофициальный вечер.

Обычно такие вечера она устраивала в Эрмитаже. По воскресеньям в Эрмитаже бывали большие собрания, на них приглашался весь дипломатический корпус и особы двух первых классов. Императрица выходила в зал, беседовала с гостями, стараясь каждому уделить внимание. Эти ее выходы считались неофициальными. Вечер заканчивался спектаклем, без ужина.

По четвергам собирался «малый эрмитаж». На него допускались люди из самого близкого круга. Всего несколько послов из тех, с кем императрица общалась запросто и разговаривала не о делах, а на любые другие темы. Несколько близких сановников и несколько дам, пользовавшихся доверием и благосклонностью императрицы и составляли приятную «малоэрмитажную» кампанию.

После спектакля обязательно ужинали или играли в карты, по-домашнему засиживались допоздна – сама Екатерина II незаметно покидала гостей, она привыкла рано ложиться спать. Входить в число приглашенных на вечера «малого эрмитажа» считалось большой честью, по-своему самым высшим отличием и для придворных, и для любого из послов.

Но сегодня она позвала Сегюра и Нассау-Зигена прямо к себе, в маленький кабинет рядом со своей спальней. Эти ее собственные комнаты помещались на втором этаже Зимнего дворца, где находилась стеклянная галерея, соединяющая их с покоями Потемкина.

Здесь императрица слушала по утрам доклады статс-секретарей и работала с бумагами. Рядом с этим кабинетом находилась «бриллиантовая комната», в ней хранились большая и малая короны, скипетр и драгоценности для парадных выходов.

Никому даже в голову не приходило попасть на прием к императрице в этот кабинет. Беседа в нем означала высшую степень доверия, невозможную ни с кем из официальных лиц.

И французский посланник граф де Сегюр прекрасно понимал, что, получив приглашение провести вечер в личном кабинете императрицы, он не просто добился успеха в своей дипломатической деятельности, а перешел в некую другую сферу отношений с сильными мира сего. До этого он исполнял предписанные ему обязанности. Теперь же его допускали туда, где не исполняют обязанности, а по своему разумению определяют ход событий, направляют их – исторические события – по новым путям.

6. Французский посланник

С первой же встречи молодой, элегантный и остроумный Сегюр произвел самое благоприятное впечатление на Екатерину II.

П. П. Черкасов.

Французский посланник граф Луи Филипп де Сегюр был молод. Ему едва исполнилось тридцать пять лет. Он принадлежал к новому поколению, сменявшему старую знать. Но Сегюр благоразумно не разрывал со своими предшественниками – ни при дворе, ни в дипломатической среде.

Луи Филипп Сегюр происходил из старинного дворянского рода, с рыцарских времен владевшим обширными поместьями в провинции Гиень. Дед Сегюра прославился подвигами на полях сражений. Отец уже был маршалом, пользовавшимся уважением короля Людовика XVI, который назначил его своим военным министром.

Луи Филипп вращался в кругу «золотой молодежи», блистал изящными манерами и вольнолюбивыми речами и даже хотел вместе со своим другом, маркизом Лафайетом, тайно бежать в Америку, чтобы сражаться за свободу восставших против тирании колонистов.

Однако юноша благоразумно внял советам отца и повременил с путешествием за океан. Он отправился в Америку, когда Франция уже официально вступила в войну на стороне своего американского союзника. И вполне успел отличиться. Луи Филипп участвовал в нескольких сражениях, получил орден Цинцината, учрежденный американским Конгрессом за заслуги в борьбе за свободу, а вернувшись на родину, был произведен в драгунские полковники.

Молодой граф, в отличие от многих своих друзей веселой и беспечной юности, получил серьезное образование, свободно владел несколькими европейскими языками и обладал довольно значительными литературными талантами. И кроме всего этого он был скрыто честолюбив. Знаток Вольтера и Руссо, трудолюбивый историк, он прекрасно разбирался в современной политике и мог рассчитывать – и рассчитывал – на самую блистательную карьеру и самые высокие должности и звания.

Горячие философские салонные споры, восторженные речи о свободе, презрение к тирании, заинтересованные взгляды красавиц, простодушные американцы, свист пуль и дым сражений, бесшабашные офицерские попойки, дружеские объятия, показное безразличие к чинам и деньгам – все это увлекательные опыты молодости.

На смену молодости приходит зрелость. И требует серьезных дел. А серьезные дела делаются совсем по-другому… И совсем другими людьми… И прежде всего нужно получить доступ в круг этих людей. А это не так просто.

И когда освободилось место посланника в далекой и, казалось бы, никому не нужной, утопающей в снегах России, то сразу нашлось множество желающих занять его. Посланники при крупных дворах имеют возможность влиять на европейскую политику, они входят в тот самый заветный круг, они напрямую причастны к определению судеб мира, они уже деятели исторические…

Назначение в Петербург рассчитывал получить молодой и жаждущий славы и успеха Нарбонн-Лара. Он с детских лет воспитывался при дворе, его считали побочным сыном короля Людовика XV от одной из фавориток – мадам Роман. Но самое главное – Нарбонн-Лара связан романтическими отношениями с дочерью опального финансового гения Неккера, юной Жермен.

Она мечтает любить и быть любимой, но мать хочет выдать ее замуж за богатого, но немолодого шведского посланника, барона Сталь-Гольштейна. Этот брак вот уже второй год притча во языцех. И Нарбонн-Лара то ли любовник Жермен, то ли ее близкий друг, перед которым она исповедально раскрывает все интимные движения своей души, стремящейся к возвышенным чувствам.

Влияние на светское мнение и связи дочери Неккера так сильны и обширны, что она, конечно же, добьется для Нарбонна-Лара желанного места. И, возможно, сама уедет следом за ним в далекую, варварскую Россию, чтобы во мраке северной тирании зажечь факел свободы и неистощимой любви, ибо свобода и любовь превыше всего на свете.

Но прославленный воин и преданный слуга короля маркиз Анри де Сегюр не уступил молодым выскочкам и добился места посланника в Петербурге для своего сына. Людовик XVI не смог отказать ему. А министр иностранных дел Вержен, хотя и не благоволил выходцам из старинной знати, поддержал назначение Сегюра.

Начинающий дипломат подал министру записку с изложением своего представления о развитии европейской политики. Его мнение опиралось на мысли самого Вержена, высказываемые им в докладах королю. Франция должна направлять все свои усилия на ограничение влияния Англии и Пруссии, поддерживая Австрию и Россию, однако не давая им усилиться за счет поглощения Турции, и оказывать содействие Швеции и Польше, что позволит удерживать равновесие сил в Европе.

Записка Сегюра свидетельствовала о его трезвых и правильных взглядах и окончательно убедила министра иностранных дел, что именно Сегюр должен представлять интересы Франции в России. И даже мнение самых известных дам из салона госпожи Неккер не смогло повлиять на его решение.

Несколько месяцев до отъезда в Россию Сегюр не вылезал из библиотеки и прочел все, что написано о России. Вечера он проводил в обществе барона Бретейля, польщенного вниманием молодого графа – барону, много повидавшему на своем веку, было что рассказать об императрице Екатерине II и о том, как она пришла к власти.

А кроме того, будущий посланник в России свел знакомство с корреспондентом русской императрицы Мельхиором Гриммом и произвел на него самое благоприятное впечатление. Что тот и высказал в письмах к своей высокой приятельнице, с ней он уже много лет вел переписку, извлекая немалый прямой и косвенный доход как из своих, так и из ее посланий.

Сегюр явился в Петербург в тот самый момент, когда императрице Екатерине II было не до политики. Неожиданно умер ее молодой флигель-адъютант Александр Ланской. При жизни юноша не вмешивался ни в политику, ни в государственные дела. Однако его уход в мир иной так поразил стареющую императрицу, до того не замечавшую своих лет, что она несколько месяцев не могла прийти в себя от этого удара. Что грозило самыми непредсказуемыми последствиями и для политики, и для государственных дел.

Положение спас Потемкин. Оставив на время хлопоты на юге державы, он приехал в столицу и вскоре при дворе увидели нового флигель-адъютанта. Правда, он удержался недолго, зато явился следующий, более удачный стройный юноша с приятными манерами и даже лицом слегка напоминавший Ланского – Александр Дмитриев-Мамонов, императрица называла его Красным Кафтаном. Екатерина II постепенно вернулась к жизни, и дела – государственные и политические – вошли в привычную колею.

Взаимоотношения России и Франции в то время обстояли хуже некуда. Франция была деятельной союзницей врагов России, готовых, подобно туркам, поднять против нее оружие, или, как шведы, с вожделением мечтавшие об этом, или, как поляки, бессильно и пылко негодовавшие, что они не могут этого сделать. Россия же самоуправно отняла у Турции Крым и Грузию, грозно надвигалась на слабеющую империю оттоманов и без особого труда, как бы дружески, но крепко, держала за глотку и Швецию и Польшу.

Министр иностранных дел Вержен, давая инструкции своему посланнику, поставил задачу попытаться удержать отношения между двумя державами хотя бы в том неопределенном состоянии, в котором они находились, не допуская обострения и катастрофы и не рассчитывая на улучшения, невозможные при нынешней обстановке.

Но молодой и честолюбивый дипломат определил для себя более значимую цель. Успех позволил бы ему одолеть еще одну, наивысшую ступеньку в карьере. Его дед прославился на полях сражений, отец руководил военными силами Франции. А он впишет свое имя в историю дипломатии, изменив баланс сил в Европе – впрочем, не нарушая равновесия, а укрепляя его…

Вскоре Екатерина II обратила внимание на молодого посланника. Он очень выгодно выделялся как на фоне своих французских предшественников, так и среди коллег-соперников. Элегантный, учтивый, очень остроумный – достойный представитель страны, подарившей миру Вольтера, но управляемой глупыми и недалекими королями и их несносными министрами, высокомерными и бездарными, что совсем не относится к симпатичному графу де Сегюру.

Отстаивая требования Франции – он обязан это делать, соблюдая свою должность и честность перед королем, от имени которого и приехал в Россию – граф Сегюр вместо закостенелого упрямства приводит логические доводы, и к ним стоит прислушаться, тем более что делает он это вполне изящно. Граф как бы сожалеет об ошибках, допущенных много десятилетий тому назад. Однако если резко исправить их, это может привести к нежелательным для обеих сторон последствиям.

Ведь если Франция перестанет поддерживать Турцию и Швецию, ее место тут же займет Англия, как это уже случалось в прошлом, например, когда Англия заключила союз с Пруссией и обе эти державы пренебрегли интересами и России, и Франции, что, в свою очередь, не лучшим образом сказалось на равновесии сил в Европе… Да, к такому мнению стоит прислушаться…

И что важнее всего, граф облекает свое мнение не в злобные выпады и неприятные колкости. Он не враг, коварный и готовый использовать любую твою оплошность, наседающий на тебя, а ловкий и элегантный, да, элегантный соперник, умеющий не только сделать красивый ход, но и оценить ответ противника.

Безусловно, он соперник, но и партнер по игре. Он, конечно же, стремится выиграть, но выиграть достойно и благородно, и в случае победы противника первый поздравит его – разумеется, если тот победил заслуженно…