Текст книги "Ошибка императрицы"

7. Французский посланник (Продолжение)

Дальнейшее знакомство окончательно укрепило симпатию Екатерины II к новому французскому посланнику, ставшему постоянным гостем во дворце и допущенному в узкий круг лиц, которых императрица считала своими друзьями.

П. П. Черкасов.

Граф де Сегюр представитель той, вольтеровской Франции, остроумной и блестящей. И не случайно он сам сочиняет стихи и пишет пьесы. Красный Кафтан, молодой флигель-адъютант императрицы, высокого мнения о литературном таланте графа. А у Красного Кафтана очень даже неплохой вкус.

Императрица, сама не чуждая плодотворным мукам сочинительства, прочла пьесу Сегюра «Кориолан» и невольно увлеклась идеей сделать сюрприз автору. «Кориолана» поставили на сцене Эрмитажа. К восторгу Красного Кафтана, публика прекрасно приняла спектакль… От природы искренний и совершенно лишенный зависти, Красный Кафтан радуется чужому таланту, что свойственно не всякому автору – он ведь тоже пишет и очень неплохо, хотя и страдает от собственной лени… Он мог бы иметь серьезный успех как драматург – стиль и язык его безупречны… И, кстати, Сегюр того же мнения…

Французский посланник, несмотря на все неприятности в отношениях между двумя державами, к зависти собратьев-дипломатов, вошел в ближний круг императрицы. И даже сопровождал ее во время путешествия в Крым.

Главное достоинство молодого графа – истинно французская образованность и элегантность. И чувство такта. И изящество. Умение в любой ситуации во всем остаться тактичным и предупредительным… Императрица не раз убеждалась в наличии у него этих качеств, весьма приятных.

Помнится, в Киеве, наблюдая живописно разбросанный на холмах этот некогда великий, а сейчас захолустный город, она спросила сопровождавших ее во время прогулки трех дипломатов:

– Как нравится вам древний Киев, колыбель русской державы?

– Государыня, это самый дивный, самый величественный город, какой я когда-либо видел, – с выражением восторга соврал австрийский посланник граф Кобенцель, маститый европейский дипломат, побывавший во многих столицах Европы.

Англичанин Фиц-Герберт холодно заметил:

– Заброшенное место с какими-то развалинами, невзрачными современными строениями и избушками в зелени садов.

А французский посланник? Граф Луи Филипп де Сегюр на мгновение задумался и сказал:

– Киев представляется мне как воспоминание великого прошлого, содержащее надежду на великое будущее.

Ну разве не приятно иметь дело с таким тонким и умным собеседником?

Понятно, одними беседами перемен во взаимоотношениях не добьешься… И тем не менее, не покушаясь на многое, Сегюр предложил заключить договор о торговле между Россией и Францией. Ведь развитие торговли выгодно обеим державам. Тем более теперь, когда Россия строит порты на Черном море.

Это понравилось даже Потемкину, недоброжелателю Франции. Черноморская торговля поспособствует процветанию юга России, о котором светлейший князь заботится как о своем детище.

Торговый договор, несмотря на противодействие английского посланника, был подписан. А ведь этого французская дипломатия безуспешно добивалась последние двадцать лет. Все – и солидные вельможи, и дамы в светских салонах только и говорили об этом успехе графа де Сегюра. Дело в том, что он не просто сумел переиграть своего противника, английского посланника Фиц-Герберта, он сделал это по-французски изящно и остроумно.

Сегюр ухитрился подписать договор пером самого Фиц-Герберта, изо всех сил старавшегося не допустить сближения России с Францией. Договор удалось заключить во время путешествия русской императрицы в Крым. Екатерина II долго не решалась на последний шаг, не желая портить отношения с Англией, но, вняв доводам Потемкина, вдруг согласилась.

Это случилось так неожиданно, что у Сегюра не оказалось при себе письменного прибора. Не растерявшись, он зашел в комнату к Фиц-Герберту – тот в это время увлеченно играл в трик-трак с прусским посланником – и с невинным видом попросил его одолжить перо. Мол, его лакей куда-то запропастился, письменные принадлежности у него под ключом, а Сегюру как раз пришла в голову весьма забавная мысль и он хотел бы, не откладывая, записать ее.

Продолжая бросать кости и не отрываясь от доски с шашками, Фиц-Герберт подал французу перо и тот пером английского посланника подписал договор, фактически лишавший Англию преимуществ в торговле с Россией.

О, как это оригинально, как символично, а главное, красиво и артистично.

В Париже не ожидали такой блестящей победы начинающего дипломата и не замедлили с наградами. Имя Сегюра приобрело известность и вес на европейской арене. Дипломаты при всех дворах пересказывали друг другу, как французский посланник, одолжив перо у англичанина, подписал этим пером договор с Россией и переориентировал тем самым отношения между тремя державами, пока английский и прусский посланники метали кости и двигали шашки, играя в трик-трак.

Как это, право, забавно: «Мой лакей куда-то пропал, не будете ли вы так любезны…» И англичанин наивно подает свое перо, принимая на себя роль лакея… Француз берет перо – ему, видите ли, «пришла в голову весьма забавная мысль», уходит в другую комнату и ставит этим пером подпись на договоре – уводит из-под носа Англии выгоды торговли с Россией… А английский и прусский посланники продолжают партию в трик-трак… Тогда как граф де Сегюр свою партию уже успешно закончил…

Впереди открывалась еще более заманчивая перспектива. Современное политическое устройство Европы сложилось после великой дипломатической революции, совершенной герцогом Шуазелем, умело воспользовавшимся поддержкой мадам Помпадур. До этого переворота Франция находилась в кольце стран империи Габсбургов – Австрии, Испании, Австрийско-испанской Италии и испанских Нидерландов. Мало того, из-за пределов континента, с островов ей угрожала Англия.

Напрягая все свои силы, Франция противостояла враждебному окружению. Она искала союза с Пруссией, врагом Австрии, и создавала «восточный антиавстрийский барьер», состоявший из Швеции, Польши и Турции, становясь врагом врага этих держав – России.

Шуазель перевернул политику с ног на голову – Франция заключила союз со своим вечным противником – Австрией, скрепив его династическим браком. Со временем Испания, в результате смены правящей династии, из Габсбургской державы стала Бурбонской, и, следовательно, дружественной Франции. А Пруссия после разрыва с Францией заключила союз с Англией.

Это и назвали великой дипломатической революцией. Враги стали друзьями, друзья – врагами, союзники – противниками, противники – союзниками.

Но перемены не дали желаемых результатов. Союз Франции и Австрии во многом оставался только на бумаге и просто прикрывал противоречия, ослабляя, а не укрепляя союзников.

А почему?

А потому что великая дипломатическая революция свершилась всего лишь наполовину. Враг Австрии – Турция осталась другом Франции. А союзница Австрии – Россия по-прежнему враг Франции, по традиции поддерживающей ее врагов – Швецию и Польшу. И это при том, что Россия ушла от союза с противником Франции – Пруссией. Хотя и не разорвала отношений с другим соперником Франции – Англией. В то время как сама Англия уже начинает действовать против России…

Назрел второй этап великой дипломатической революции. Возможно, проницательный и дальновидный Вержен и совершил бы этот второй этап. Он с одобрением отнесся к заключению русско-французского торгового соглашения и воспринял это достижение Сегюра как значительный успех Франции. Но Вержен умер, едва успев порадоваться победе французской дипломатии, косвенно наносившей удар ненавистным англичанам.

На смену ему пришел граф Монморан. Будучи посланником в Испании, он уговорил короля Карла III вступить вместе с Францией в войну против Англии в Америке. За это он впоследствии и получил должность министра иностранных дел. Человек несомненно способный и знающий свое дело, но излишне осторожный, он вполне соответствовал своему месту.

Но, во-первых, Монморан не обладает широтою мысли и взгляда. И, во-вторых, он не понимает особенностей политики на востоке Европы и на ее границе с Азией. Монморан прекрасно справляется с текущими делами, но он не умеет и не хочет заглядывать в будущее.

Правильно или нет поступил герцог Шуазель, сотворив великую дипломатическую революцию, теперь уже нет смысла обсуждать. Имя Шуазеля вписано в историю. Однако и оставлять начатое на полпути тоже нехорошо. И тот, кто наведет порядок в Европе, точно и ясно определит интересы и противоречия и добьется установления нового, прочного равновесия, впишет свое имя в историю дипломатии следом за именем Шуазеля.

Не исключено, что это сумеет сделать он – Луи Филипп де Сегюр. И заключение четверного союза между Францией, Испанией, Австрией и Россией может стать первым важным шагом к политической гармонии в Европе. В Париже не все и не сразу поймут это. И одними докладами и донесениями трудно убедить даже мягкого Монморана. Тем более Монморан сразу же сообразит, что в случае такого огромного успеха Сегюр станет очень сильным претендентом на кресло министра иностранных дел.

Но у французского посланника как раз есть человек, который может помочь в этом деле – его боевой товарищ, принц крови Карл-Генрих-Николай-Отто Нассау-Зиген.

О, это необыкновенный человек!

8. Принц Нассау-Зиген

…он имел немало красочных черт, присущих военным героям всех времен и народов: редкую предприимчивость и склонность к авантюрам, большую энергию, любовь к личной славе и презрение к жизни – как к своей собственной, так и подчиненных ему людей, храбрость, которая порой в его делах граничила с безрассудностью.

А. В. Шишов.

Из современных монархов Европы мало кто может сравняться знатностью и родовитостью с безземельным принцем Карлом Нассау-Зигеном. Нассау – маленькое княжество с развалинами замка, возведенного тысячу лет назад. Когда-то это был центр земель племени алеманнов – их историки считают прародителями древних германцев. Подчиненные великим Хлодвигом, они вместе с франками завоевали Галлию и север Италии.

Выходцы из владетельного дома Нассау были королями Англии, императорами Священной Римской империи, штатгальтерами Нидерландов и великими герцогами Люксембургскими. Не владея даже пядью земли, Карл Нассау-Зиген имел наследственные права на многие европейские троны, правда, без малейших надежд занять какой-либо из них – он был незаконнорожденный.

Может быть, именно поэтому в юности его гордый и восторженный дух влекло море и дальние неизведанные земли. Принц с детских лет воспитывался в Париже, двенадцатилетним подростком уже служил во французской армии, а в двадцать лет отправился в кругосветное путешествие со знаменитым Бугенвилем.

Избороздив все океаны планеты, Карл Нассау-Зиген организовал путешествие в неведомую Центральную Африку, где намеревался завоевать новые земли. Он едва не погиб, сражаясь с дикарями, но, избежав тысячи опасностей, с триумфом вернулся в Париж, правда, так ничего и не завоевав.

Самые безрассудные предприятия, сулившие доставить славу, манили его. С горстью храбрецов он попытался отбить у англичан остров Джерсей. Этот неприступный скалистый островок в проливе Ла-Манш населен французами-нормандцами, но совершенно незаконно и вопреки всякому здравому смыслу владеет этим клочком суши Англия. Несмотря на чудеса храбрости, проявленные принцем и его мужественными соратниками, подлые англичане отбили их отчаянную атаку и принцу едва удалось спастись.

С тех пор он считал Англию своим кровным врагом. Как только началась англо-испанская война, Нассау-Зиген предложил свои услуги королю Испании. Командуя плавучими батареями, он громил английский флот и чуть было не взял крепость Гибралтар, она по справедливости должна бы принадлежать Испании, а не Англии, протягивающей свои жадные щупальца во все уголки земного шара, удаленные от Британских островов.

За геройские подвиги под стенами Гибралтара король Испании наградил храброго воителя титулом гранда. Французский монарх ценил его как великого путешественника. Но Нассау-Зиген не умел почивать на лаврах. Он не терпел мирного времени, он не мог жить без штормов и бурь, без свиста пуль и смелых атак.

Когда закончились боевые действия между Испанией и Англией, он уехал в Россию, где ожидали войну с Турцией. Императрица Екатерина II приняла героя с подобающими ему почестями. Однако его не прельстило место в свите великой монархини – как только загремели пушки под Очаковом, он возглавил русский гребной флот и на галерах, переоборудованных из тех судов, на которых Екатерина II совершила свое блистательное путешествие по Днепру, разгромил турецкую эскадру знаменитого Гасан-паши.

Уцелевшие корабли турок бежали под прикрытие батарей Очакова. Только безумец мог напасть на них под стенами крепости. «Это верная гибель, – говорили опытные моряки, – никто еще с несколькими галерами не решался атаковать семидесяти– и восьмидесятипушечные линейные корабли, находящиеся под прикрытием крепостной артиллерии. Вас уничтожат». «Нет, – упрямо отвечал Нассау-Зиген, отвергая все разумные доводы, – турки не умеют целиться, их батареи пригодны только для устройства фейерверков. Мы нападем на них ночью и при свете этого фейерверка истребим вражеский флот».

Только генерал Суворов поддержал принца. «Храбрый не победим!» – сказал он, обнимая смельчака.

Нассау-Зиген повел свои галеры на врага, ночь осветилась страшными огнями взрывов, шесть тысяч турок погибли в водах Лимана, остатки турецкого флота были полностью уничтожены.

Екатерина II наградила героя орденом Георгия Победоносца, обширными поместьями и чином вице-адмирала. Это не успокоило принца. Очаков, лишенный поддержки погибшего флота, уже фактически был в руках храброго воина – оставалось только повести на штурм войска.

Но погрязший в лени и роскоши командующий армией Потемкин не вдохновился порывом принца. Мало того, он старался всячески умалить заслуги Нассау-Зигена. По его мнению, принц создавал вокруг себя слишком много шума и суеты. А безрассудно бросаясь в бой, он подвергал вверенные ему войска неоправданному риску.

Что касается победы над турецким флотом в водах Лимана и под стенами Очакова, то Светлейший князь объяснил непонятливому принцу, что сражение выиграно и флот турецкий уничтожен на второй день после праздника в честь освещения Ново-Григорьевской церкви, ее Потемкин посвятил покровителю своего имени, преподобному Григорию-чудотворцу.

Это ли не свидетельство того, что над Потемкиным простерта длань Святого Григория и он Божий избранник, мысли о чем ему приходили еще в раннем детстве, и разве не достойно восхищения, что эти догадки нашли сейчас такое очевидное подтверждение?

Прежде чем вести войска на неприступные стены, штурм Очакова нужно основательно подготовить, как то предписано по всем правилам военной науки.

Принц Карл Нассау-Зиген, по вероисповеданию человек не православный, а по воинскому званию моряк, не внял доводам светлейшего князя Потемкина. Так и не сумев склонить командующего к решительным действиям, он впал в жестокую скуку, а потом и вовсе уехал в Петербург, чтобы высказать свое недовольство императрице.

Друг принца, граф де Сегюр, как истинный дипломат удержал его от этого необдуманного шага. И увлек идеей тайного союза России, Австрии, Франции и Испании.

Близкий друг испанского и французского королей, принц Нассау-Зиген отдался осуществлению этого предприятия со всем жаром своей пылкой души. Конечно, он совсем не подходил для дипломатических действий. Принц невероятно высокомерен (равными себе он признавал – с некоторой натяжкой – только Александра Македонского и Карла Великого), неосмотрителен, неосторожен и даже почти по-детски наивен. Но вместе с этим он беззаветно предан тем, кого считает своими друзьями – а граф де Сегюр как раз входит в число таковых.

Миссия тайного посланника понравилась принцу. Он рвался преодолеть любые преграды и козни вездесущих англичан, неотступно таящихся за каждым поворотом дороги, мчаться в Париж, Мадрид и убеждать королей объединиться с великой русской императрицей. Все прочие тонкости дипломатии брал на себя его верный соратник Сегюр, с которым ему когда-то довелось вместе воевать против все тех же мерзавцев, выходцев с туманного Альбиона.

9. Приятная беседа с серьезными намерениями

В разговоре, даже самом приятном, не забывала она о своих интересах, однако старалась не показывать этого.

Анонимный роман XIX века.

Когда стало известно, что встреча состоится в рабочем кабинете императрицы, принц Нассау-Зиген и Сегюр договорились сесть таким образом, чтобы граф имел возможность легким касанием ноги подавать своему товарищу знак быть более осторожным в словах. Принц часто увлекался и мог по ходу беседы раскрыть то, о чем с точки зрения дипломатической игры следовало бы молчать, даже если это прекрасно известно обеим сторонам.

Разговор предстоял непростой. И императрица, и французский посланник стремились к одной и той же цели – заключить союз между Россией и Францией. Но такой союз потребует обоюдных уступок во внешней политике. Определить эти уступки и цену каждой из них сложно.

Несомненно, в союзе нуждались и Россия, и Франция. Но каждая из сторон желала получить от союза только выгоды, не собираясь ничем поступиться.

Императрица приняла гостей сидя за письменным столом, и это позволило им расположиться именно так, как они хотели.

– Граф, – обратилась Екатерина II к Сегюру, – надеюсь, вы не заподозрили нас с принцем, что мы с ним решили вовлечь вас в какой-нибудь заговор?

– О, Ваше Величество, я всецело доверяю Вам. И принцу тоже. Ведь мы когда-то сражались вместе с ним против общего врага. А в Вас мы находим общего друга, – ответил Сегюр.

Екатерина II то ли делала вид, что верила, то ли действительно считала, что принц Нассау-Зиген на ее стороне. Ведь он официально находится на русской придворной да и воинской службе несмотря на свои конфликты с Потемкиным.

Сегюр прекрасно понимал, что для принца русская императрица ничем не отличается ни от короля Франции, ни от короля Испании. Всех их он воспринимал как некое условие, необходимое для совершения блистательных подвигов, которые прославят его имя в памяти восхищенных потомков.

Меньше всего принца заботили интересы России или Франции. Другое дело получить возможность нанести удар Англии – принц не мог простить англичанам своей провалившейся попытки захватить остров Джерсей. Эта неудача очень больно ударила по его самолюбию. И даже покрыв себя славой, храбро сражаясь под неприступными стенами Гибралтара, крепость принц все же не взял…

Эту отвесную скалу, один из Геркулесовых столбов, воздвигнутых некогда Гераклом по обе стороны пролива, отделяющего Европу от Африки, англичане коварным налетом морского десанта захватили полвека назад во время войны за испанское наследство. Тогда Англия, Франция и Австрия попытались прибрать к рукам оставшийся без наследника испанский престол. С тех самых пор Гибралтар и стал английской занозой в теле Испании.

Англичане владели этим пятачком земли – как и островом Джерсей в Ла-Манше, вопреки всяким понятиям права и порядочности. И принц Нассау-Зиген считал делом чести помочь своим друзьям-королям Испании и Франции восстановить справедливость.

Хотя, впрочем, воззрения принца на все эти сложные проблемы не имеют особого значения. Принц готов храбро сражаться где угодно и с кем угодно, дело воина – побеждать с мечом в руке. А перед дипломатами стоят другие задачи – они не сверкают в блеске славы и в ореоле громких побед, но от их бдительности, осмотрительности и дальновидности зависит конечный результат войн и сражений…

Понятно, России важна поддержка Франции на европейской арене. Но Франции, чтобы не утратить свой политический вес, нужно поддерживать не только Россию, но и своих старых союзников… Тем более сейчас, когда финансовая слабость Франции уже видна всем, что отрицательно влияет на ее международный авторитет.

– Если бы монархи и их представители доверяли друг другу и общались как добрые друзья, удалось бы избежать многих недоразумений. Тогда государствам не приходилось бы воевать между собой… – сказала Екатерина II.

– Мир не может существовать без войн, – перебил императрицу принц Нассау-Зиген.

– К сожалению, это так, – согласилась Екатерина II, – но одно дело война, начатая агрессором, другое – война, которую вынужден вести тот, на кого этот агрессор напал. Я знаю, граф, во Франции со времен герцога Шуазеля Россию хотят представить как угрозу миру в Европе. Но я вот уже четверть века на престоле и не начала ни одной войны.

– И тем не менее территория России за последние двадцать лет значительно увеличилась за счет ваших соседей… – вежливо напомнил Сегюр.

– На меня нападают и я должна защищаться. Я не хочу войны, но не боюсь ее. Имея армию в пятьсот тысяч человек, готовую отстоять честь и права своей государыни, должна ли я уступать своим обидчикам? Что же касается присоединенных территорий – вы имеете в виду Крым и причерноморские земли – агрессора должно наказывать за его посягательства. Это вполне справедливо.

– Я имею в виду раздел Польши.

– Россия не забрала себе ни пяди польских земель. Она только вернула то, что раньше у нее отняла Польша. Земли, отошедшие к России – исконно русские, с православным русским населением. Поверьте, мне не нужны чужие земли как прусскому королю – у меня достаточно своих земель и народов, чтобы делать их счастливыми. А для этого приходится трудиться не покладая рук. Я просиживаю за этим вот столом по двенадцать часов в сутки – и иной раз не хватает времени, чтобы управиться с делами. Я знаю, вы, граф, сами работаете, не жалея сил, и вам легко понять меня.

– О, Ваше Величество, труды монарха куда более действенны, чем работа, пусть даже кропотливая и усердная, простого дипломата.

– Вы скромничаете, граф. От дипломата зависит многое. Важно только, чтобы его усилия шли на благое дело. Возьмите, к примеру, покровительствовавшего вам прежнего министра иностранных дел Вержена. Это был очень умеющий, тонкий и умный дипломат. Его действия в Константинополе привели к тому, что турки напали на Россию. А когда Вержен оказался в Стокгольме, именно он помог Густаву III совершить государственный переворот – что и дало потом шведскому королю возможность начать против меня войну.

– Вержен не имел намерения вредить России. Он исполнял указания герцога Шуазеля, своего непосредственного начальника.

– Я не обвиняю Вержена в злонамеренности. Наоборот. Он оказался сильнее моего посланника в Константинополе, переиграл его, и мы не смогли удержать нужный мне мир. Дипломатические способности Вержена достойны похвалы. И несмотря на то, что он действовал против меня, я всегда высоко ценила его. И отдавала ему должное в отличие от того же Шуазеля. Вержена я должна бы, по мнению многих, почитать врагом своим и радоваться, что Шуазель и его окружение начали травлю Вержена из-за его женитьбы. Но когда придворные дамы отказались признать жену Вержена, я послала ей в подарок дорогие меха и попросила подобрать их так, чтобы ни у одной из модниц в Версале не нашлось ничего подобного.

– Я помню этот случай. Ваш жест привлек всеобщее внимание. Никто не мог объяснить его. Предполагали даже, что это попытка подкупить Вержена…

– Очень глупое предположение. Ведь после этого Вержена отправили в Стокгольм и он опять обошел моих дипломатов, и все их усилия добиться нужных России результатов потерпели крах. Но когда Вержен умер, я велела моему посланнику в Париже Симолину передать вдове министра коллекцию золотых русских медалей – она вдвое дороже тех мехов, которые я ей подарила когда-то. Надеюсь, никому не пришло в голову обвинить меня в подкупе умершего министра или предположить, что я хочу извлечь выгоду из расположения несчастной вдовы, не имеющей при дворе никакого влияния. «Я сама вдова, и мне хорошо известно, какова вдовья доля», – чуть было не сказала Екатерина II, но вовремя удержалась.

Вержен в свою бытность посланником в Константинополе действительно сумел превзойти русских дипломатов и склонить султана к войне с Россией. В это же время пятидесятилетний холостой посланник влюбился в «прекрасную гречанку» – молодую вдову простого лекаря, дочь небогатого ремесленника, и, пренебрегая мнением герцога Шуазеля, официально женился на ней.

Жену Вержена отказались принимать в Версале. Все считали, что карьера дипломата закончилась. Вот тогда-то русская императрица и подарила жене Вержена дорогие меха, вызвав тем самым толки и пересуды всего Парижа. Но неожиданный провал герцога Шуазеля, возомнившего, что его мнение королю Франции дороже ласк новой фаворитки – мадам дю Барри, позволил Вержену получить назначение в Швецию, где он отличился не менее, чем в Константинополе. А со временем и занять кресло министра иностранных дел.

В последние годы жизни Вержен не противился сближению Франции и России и одобрил русско-французский торговый договор, подписание которого добился граф де Сегюр – его можно считать чуть ли не протеже Вержена.

Награждая французских дипломатов, причастных к заключению торгового договора, Екатерина II не забыла и жену только что умершего министра иностранных дел.

– Граф, – продолжала императрица, – вы умный человек и, конечно же, понимаете, что я уважала Вержена как достойного противника. Но не только. Я женщина, у меня вызывает восхищение человек, не побоявшийся ради любви пойти наперекор ханжам и глупцам вроде герцога Шуазеля. Шуазель, несомненно, просто глуп. Ведь это он создал миф о том, что Россия угрожает Европе и она – агрессор для своих соседей – Турции и Польши. Хотела бы я знать, что сказал бы он, окажись турки в соседстве у Франции. И как сей европеец покровительствовал бы этим азиатам, когда бы они тысячами угоняли в рабство французов приграничных областей и заносили бы на территорию королевства чуму и заразные болезни. И как отстаивал бы он права кого-либо из соседей своих, кои владели бы старинными землями Франции и не позволяли бы живущим на этих землях французам молиться по установлениям своих предков и говорить на родном языке, как это происходило по отношению к русским на русских землях, в былые времена захваченных Польшей? И тем не менее всем известно – я ни на кого не нападала. Турки оба раза первыми напали на Россию. И оба раза подталкиваемые французами.

– Так действительно случилось десять лет тому назад. Но я уже говорил Вашему Величеству, что в прошлом году посланник в Константинополе делал все возможное, чтобы удержать султана от неразумного шага. А маркиз Пон в Стокгольме пытался не допустить нападения Швеции на Россию – Густав III скрывал свои действия от французского посланника. К тому же, как вам хорошо известно, ни Турция, ни Швеция не получили от Франции субсидий, как они на то рассчитывали, – поторопился оправдаться Сегюр.

«Конечно, субсидии Турции и Швеции прекращены. Казна пуста, откуда же взять деньги на помощь султану и Густаву III», – подумала императрица, но вслух сказала:

– Король шведский обманывал и союзницу Францию, и меня – свою сестру и соседку. Я теперь его иначе, как фуфлыгою, и не называю.

– Что значит фуфлыга? – с интересом спросил Сегюр, все эти годы изучавший русский язык.

– Так моя юнгфера Марья Саввишна Перекусихина, прекрасно знающая народные слова, величает напыщенных пустозвонов, норовящих пожить за чужой счет. Густав III уверял меня в глаза в самой преданной дружбе. И подло напал, зная, что все русские войска на юге, но позорно сел в лужу, преданный своими же войсками.

– Да, войска предали короля, – подчеркнуто брезгливо сказал Сегюр.

– Что ж, они взяли себе в пример своего монарха, – ответила Екатерина II, – я презираю предателей, но если сам король способен на низкую ложь, то что может ожидать он от своих подданных?

– О!.. – только и смог проговорить Сегюр, пораженный таким доводом.

– В Швеции, конечно же, остались благородные и честные дворяне. Но когда они потребовали созыва риксдага, чтобы вразумить своего обезумевшего короля, он поднял чернь против высшего сословия и как настоящий бунтовщик встал во главе смуты. А когда Дания не отказалась от выполнения своих союзнических обязательств перед Россией и вооружилась против агрессора, Густав III, как угорелая кошка, бросился к западной границе, уговорил доверчивых датчан заключить временное перемирие и тут же обманул их, нарушил перемирие, разграбил датские транспорты с артиллерией и припасами. Он врет на каждом шагу. Но риксдаг все-таки вот-вот соберется, и королю придется держать ответ за попрание конституции. И я не удивлюсь, если его безответственность и безрассудство приведут к развалу государства и низложению монарха, позорящего своим сумасбродством нацию.