Текст книги "Кром. Книга первая"

Ичан уверенно повернул в нагромождение камней, скальников и развалов щебня.

– На камнях они следы наши потеряют, как есть взять! – уверил Ичан. – Да и не любят кочевнушки каменистые места, стараются в такие не заглядывать. Так что прорвемся!

Ехали среди камней пока не закатились луны. Наступили самые темные предрассветные часы, когда хоть глаз выколи. Тяглы стали оступаться, нервничать и выражать упрямое недовольство тем, что их гонят впотьмах по щебню да гравию.

– Тут сам татаур ногу сломает! – Ичан остановил упряжку. – Попортим тяглов – далеко в степи не убежим. Придется подождать до свету.

Путешественники напоили животных водой из походных бурдюков, сыпнули им немного корма в торбы и устроились подремать часок, чтобы с первым светом не теряя времени продолжить путь.

Под утро поднялся густой туман. Небо посветлело, но в мутном мареве еще держалась ночь. Друзья проснулись одновременно. Солнце должно вот-вот взойти. Зябко поеживаясь и зевая, воины сели в седла и ждали первого луча как сигнала начать движение. Тяглы фыркали, переступали копытами, трясли лохматыми головами. Им не нравилось это место.

Первый луч как глузский клинок блеснул над головой, срезав отточенным лезвием вершину туманного облака. Вдогонку за ним лучи стали прорубаться по краям скалистых столбов и кромсать серое марево в мелкие лохматые ошметки. Туман на глазах опускался на камни тяжелой росой. И в этом нисходящем тумане взорам Волода и Ичана начали неровно, клочками открываться темные всадники. Они стояли полукругом, в один ряд, все верхами, стояли подтянуто, подобрав поводья и вперив в ошалевших друзей пятьдесят пар черных глаз. Это были степняки, загонщики.

– Зеленый ворох… – пробормотал Ичан, озирая неподвижный молчаливый строй.

Волод положил руку на самострел.

– Чего они ждут?

– А грыз его знает.

– Что будем делать? Может быть, попробуем поговорить? Хотя… – Волод припомнил прежние переговоры следопыта со степняками.

Ичан, кажется, тоже их припомнил.

– Не надо. Они стоят, нас не трогают. Поехали своей дорогой.

– Куда?

– Да хоть куда! Вон к тем каменным пальцам. Только медленно. Без суеты и резких движений.

Друзья тронули тяглов и те неспешным шагом пошли по щебню. Кочевники не ответили ни единым движением. Только их взгляды провожали уходящих в каменные дебри горожан.

Через десяток минут Волод и Ичан между двух каменных столбов словно через ворота вошли в ущелье с высокими, ломаными склонами. Друзья не обратили внимания на эти столбы, слишком гладкие и слишком ровно стоящие. Только Ичану на миг показалось, что он увидел какой-то смутно знакомый звездчатый знак на поверхности камня. Но следопыту было не до того и он тут же забыл о знаке.

Ущелье ровно стелилось под ногами, уводя путников по широкой дуге все дальше в скальник. Дно оврага покрывал мелкий гравий, перекрываемый то здесь, то там земляными и глиняными языками, нанесенными талыми весенними водами.

Кочевники отстали. Ничто не напоминало об их недавнем присутствии. Может быть, они просто привиделись друзьям в клочьях изменчивого тумана. Как бы то ни было, городские разведчики смогли, наконец, выдохнуть с облегчением.

– Кажется, отстали загонщики. – Ичан развернулся, прислушался, стал оглядываться в ущелье. – Все спокойно. Веришь, Волод, до сих пор я стрелу в спину ждал или аркана на шею.

– Да, мне тоже не по себе. Чего же все-таки степняки хотели от нас?

Ичан не ответил. Он вдруг спешился, стал всматриваться в неровную почву.

– Однорукий меня забери… – пробормотал Ичан.

– Что там? – снова встревожился Волод.

– Следы…

– Какие следы, чьи? Что в них такого?

Следопыт поднял на Волода ошарашенный взгляд.

– Все следы.

– Что значит все?

– Все, какие я видел. Все, какие только можно увидеть. Вообще все, – Ичан слегка осекся, видимо осознав, что зарапортовался и, оценив скептическое выражение лица Волода, добавил, – Ну, на самом деле почти все. А точнее следы всех степных хищников.

Фактор тоже спешился, вгляделся в землю. Ичан стал показывать.

– Вот смотри, где глинистый нанос идет.

– Вижу. Кажется, орфы.

– Да, а вот еще пардусы, корсуки, вискачи, вот смотри куйрук прошел. А там глодырь – вон какие ямины протоптал. А это?

– Что?

– Это плевун!

– Не может быть. Ты ошибаешься. Плевуны на открытых местах не встречаются.

– Это плевун или пусть Старцы забудут взять меня в лохань спасения! Плевун, я тебе говорю! Плевун!

– Ну ладно, ладно, пусть будет плевун. Ну и что ты так возбудился? Это обычная звериная тропа. Возможно к водопою.

От такого заявления следопыт на секунду потерял дар слова. А когда обрел его снова, завопил:

– Обычная?! Где ты видел, чтобы пардусы вместе с куйруками ходили!!! А орфы с корсуками?! Да еще мирными толпами будто на параде! Они же в степи вечные враги – соперники! А здесь видишь, как все затоптано! След на следе. И прошли не так давно – день-два назад.

Волод поморщился.

– Ну и что? Это вовсе не повод вопить как резаный.

Слегка попыхтев и еще немного полазив по многочисленным следам, Ичан успокоился.

– В любом случае, этот поход всевозможных хищников дело невиданное. Расскажу районному архитектору-зоологу – не поверит.

Недовольный тем, что зря тратится дорогое время, Волод не поддержал исследовательского пыла своего товарища.

– Ехать нужно. Степняки на хвосте. Грейт войско на Город ведет. А ты со своими следами возишься. Поехали.

– Поехали. – Следопыт взгромоздился в седло. – Только…

– Что?

– Если мы этот плотоядный зоопарк догоним… не попасть бы нам на зубок пардуса или глодыря.

– Думаешь, такое разномастное сборище прямо в полном составе так и ждет нас впереди? Да эти бестии, если даже и собирались вместе, давно уже разодрались, разорвали друг друга на клочки или самое вероятное просто разбежались в разные стороны.

По виду Ичана было видно, что он не очень убежден словами фактора.

– Может быть ты прав. Но ведь что-то собрало таких злобных тварей вместе. Какая-то сила… А что если она еще действует?

Кажется, уехавший вперед, Волод не услышал своего товарища.

День разгорался. Солнце поднялось высоко, но в ущелье лежала ровная тень – известняковые стены тоже карабкались вверх, нагромождая камни и плиты и закрывая солнечный свет. К ущелью то слева, то справа примыкали боковые распадки и овраги. Ичан заглядывал в них в поисках выхода из скальной щели, но склоны боковых ответвлений были слишком круты или каменисты.

В боковых проходах Ичан снова находил следы степных хищников. Они как ручьи вливались в общую реку и строго следовали по главному ущелью вперед и вперед.

Ближе к полудню воздух раскалился, стало варно, и путников начало клонить в сон. Вдруг тяглы в упряжках резко дернулись, едва не выкинув из седел расслабленных седоков, и перейдя с ленивого шага на бодрую рысь, понеслись по ущелью.

– Чего… чего это… с ними? – сбиваясь и глотая от тряски слова, прокричал Волод.

– Грыз их разберет… Может воду почуяли! – Ичан стал натягивать поводья. – Давай-ка притормозим, а то неизвестно, что там впереди.

Животные плохо слушались седоков, но все-таки слегка замедлили бег. Тяглы фыркали, пыхтели, вскидывали морды и нетерпеливо трубили, словно извещая кого-то о своем скором прибытии. Впереди среди каменных стен появился широкий просвет.

Скалы раздались в стороны, и ущелье закончилось округлой каменной площадкой, шириной в полет стрелы, окруженной каменными стенами.

Первое что ощутили воины, выскочив на открытое место, была ужасающая вонь. Они словно с размаху ударились в стену зловония, одновременно упругую и вязкую. Тяглы остановили бег, стали топтаться на месте, взбрыкивать и тревожно трубить. Их будто одновременно и тянуло вперед, и отталкивало.

Слегка успокоив животных Волод и Ичан смогли наконец осмотреться. От увиденного Ичан отвалил челюсть, а Волод схватился за палаш и самострел одновременно.

Источником зловония были звери. Хищные звери. Пардусы, корсуки, глодыри, вискачи, куйруки, орфы… Звери живые и мертвые.

Мертвые устилали площадку – раздутые как бочки, с облезающей шерсть, сочащиеся гнилью, они скалили клыки на высохших мордах, вытягивали одеревеневшие лапы, над ними вились мухи, облепляли выпученные мутные глаза.

Живые стояли, сбившись в плотную массу, все направив морды в одну сторону. Бок к боку теснились орфы и корсуки, пардусы и куйруки, вискачи и глодыри. С ними вместе в одном коме проглядывались невиданные в степи плевуны, грызы и брюхозубы.

Звери стояли и ждали чего-то.

– Разворачиваемся… – тихо сказал Волод. – Разворачиваемся и уходим отсюда.

– Что же тут такое происходит… – справившись с челюстью, Ичан с интересом рассматривал хищное скопище. – Они просто стоят и пялятся все в одну точку…

– И знать не хочу, – рубанул Волод. – Пошли отсюда. Не хочу рисковать из-за этих сошедших с ума тварей.

Но уйти не удалось. Тяглы запротивились, уперлись всеми копытами в землю и не соглашались ступить ни шага.

По рядам хищников пробежало волнение. Стая дрогнула, начала двигаться вперед, уплотняясь все больше. Тяглы взревели. Не слушаясь поводьев, они пошли за хищниками.

Что-то случилось со светом – солнце горело все также ярко, но на площадку легла тень. Тень росла и расползалась с того края площадки, куда двинулись звери. Нечто обозначилось по ту сторону звериной своры – нечто бесформенное отливающее иссиня-черным глянцем и подернутое радужной пленкой как нефтяное пятно на воде.

– Уходим, Волод, уходим! Да что с этими проклятыми тяглами?!

Следопыт соскочил с седла, схватил тяглов под уздцы, стал с усилием разворачивать их. Волод последовал его примеру. Тяглы чуть попятились и снова пошли вперед, не обращая внимания на рывки поводьев и волоча за собой упирающихся хозяев.

Ударил резкий порыв ветра, засыпал пылью глаза, разметал застоявшиеся волны зловония – и улетел за звериной стаей. Тень уплотнилась, прихлопнула крышкой скальную чашу. Черное пятно, к которому устремились звери, вдруг выстрелило ворохом радужных лучей, раздалось, раскрылось, словно огромная пасть. Чернильно-черная глотка его была как провал, уходящий сквозь землю, сквозь камни, сквозь само пространство. Гигантский зев сделал вдох – воздух сорвался с места и с силой урагана понесся в бездонное иномировое нутро.

– Проклятье! Если потеряем тяглов – нам хана! – закричал Ичан и повис на упряжке, стараясь задержать их своим немалым весом.

Волод, напротив, бросил свою упряжку, отскочил, раскинул руки, вобрал в грудь побольше тяжелого грозового воздуха.

Крик. Слово. Рев. Приказ. Вопль. Удар. Нет наименования тому, что обрушил посвященный архитектор фактор на ураганный ветер, на вязкую тень, на черный алчный провал. Это был Голос, это была Сила, это была Вакана? А может быть просто человеческая воля…

Голос огородил, охранил, заключил в зыбкую купель спокойствия взбудораженных тяглов, испуганного Ичана, самого Волода, и просто кусок мира.

Тяглы успокоились. Ичан схватил обе упряжки. Волод замолчал – он непонятным ему самому усилием как-то продолжал сдерживать рубеж, по ту сторону, которого все сильнее бушевали вихрь, свет, тьма, хаос.

Звери медленно, ряд за рядом входили в провал и исчезали в бездонной глотке. Радужные лучи и полосы тьмы кружились и метались вокруг бездны, складывая как в калейдоскопе безумные пугающие узоры. Ветер налетал порывами, выл и бился сам с собою в сплетении вихревых струй. Густой рокочущий звук поднялся ниоткуда и залил, заполнил пространство до самого верха. Мощная, тяжелая вибрация пронзила предметы, тела, сам воздух. Всеобъемлющий разносложный шум заложил уши, поднялся до невыносимой высоты и опустился до состояния тишины, сквозь которую, кажется, невозможно пробиться…

Резкий пронзительный визг разрезал спрессованный ком гулкого безмолвия. Визг и поносная степная ругань. На площадку выскочил на дурном роняющем пену коне кочевой грязномордый босяк в расхристанном армячишке. Босяк ругался и рвал поводья, пытаясь остановить взбесившегося конька, рвущегося в черную пропасть.

– Прыгай! Прыгай с него! – Закричал Ичан. – Прыгай, дурень, бросай тягла! Не удержишь заразу!

Что удивительно кочевнушок, кажется, услышал Ичана, но в ответ только чумазо оскалился, сильнее натянул поводья и сдавил ногами бока скакунка.

– Пропадет, дурень! – с досадой повторил Ичан.

Когда кочевник поравнялся с разведчиками, Ичан бросил тяглов, схватил с седла ременную веревку и метнул, стараясь захлестнуть шею степного коня. Но, то ли Ичан оказался не большим мастером метания аркана, то ли степной конек слишком резвым, но вместо того, чтобы упасть коню на шею, аркан захлестнул плечи кочевника.

От удивления собственной меткостью Ичан ослабил веревку, а степняк завопил со всей мочи:

– Тяни! Тяни меня! Тяни, недотыка!

Ичан потянул. Сначала осторожно, потом сильнее, а потом со всей своей тяжелой дури.

Кажется, кочевник должен был вылететь из седла будто камень из пращи, но он остался сидеть как влитой, а вот конь резко остановился, присел на задние ноги и завалился набок. Чертов степняк вцепился в коня своими кривоватыми ногами как клещ жвалами, и оторвать его казалось невозможным.

Дальше на минуту воцарился ад. Почуявшие слабину тяглы ревели, ржал, бился и брыкался конек, прижатый своим седоком, ветряные кулаки молотили в спины, гулкая вибрация пробрала до костей и свела зубы, свет и тьма резали глаза, черный провал сглатывал и отрыгивал, хищные звери…

И вдруг все кончилось.

Тень ушла, звуки затихли.

Все хищники пропали.

На площади остались только старые трупы гниющие и смердящие. И три человека, и пять тяглов.

Животные успокоились. Степной конек смог, наконец, подняться, он тряс гривой и фыркал.

При вернувшемся свете Волод и Ичан узнали в чумазом кочевнике – Джильку.

– Все за нами гоняешься, вахлак… – то ли спросил, то ли констатировал Ичан. – А мы опять тебе жизнь спасаем. Ты чего ж тягла не бросил?

– Бойчак без коня – не бойчак. А я бойчак. С конем бойчак. А без коня не бойчак буду, – объяснил Джиллка. Он был довольно хмур и явно недоволен результатом своей погони. Степняк обихаживал своего конька, поправлял упряжь.

– А где твои товарищи, – спросил Волод, – вас же не меньше полста было?

На это Джилька только зыркнул исподлобья и засопел.

– Видно побоялись твои друганки с тобой идти? А? А ты чего же не испугался?

– Думал, успею вас словить до того как гайло откроется. А потом конь понес. Взбеленился малость.

– Гайло? Это что еще такое?

Джилька кивнул на тот край площадки, где недавно зияла черная пасть.

– Гайло. Не знаете что ли? Эх, горожаги! А чего тогда полезли?

Степняк вскочил в седло.

– Ну не до вас мне. Дела меня ждут. Много дел у большого бойчака.

– Постой! – Волод перехватил конька под уздцы. – Что такое гайло и куда пропали все хищники? Расскажи подробно, будь добр!

Важно наморщив лоб, снисходя и гордясь своими познаниями, Джилька ответил.

– Гайло оно и есть гайло – Однорукого пасть. А живоеды на войну двинули. Ничтожный, когда со Старцами схлестнулся, всяких разных тварей себе в союзники стал созывать. И живоедов тоже. А как же! Они же живоеды! Вот раз в однопять на двунадесять лет открывается гайло, да не одно, а невесть, сколько зевает их в укроминах по краям степным. А до того зов по степи идет и живоедов созывает. Не всех знамо дело, а тех, кто недалече окажется. Однако бывает что и тяглы, и куцаны тот зов слышат, волнуются и в гайло сигают. Так зверье на войну и уходит. Вот нынче самый такой день и был. И вы глупые горожаги чуть в то гайло не угодили.

От такого ответа Волод и и Чан только переглянулись.

Бравый Джилька тронул конька. На входе в ущелье, он обернулся.

– Слышьте, хозари! По тую сторону отсюда выход есть. На восток пути два дня, а там на север свернуть можно. Слышьте, чего говорю! Только я все одно поймаю вас и десятником стану.

– Спасибо, Джилька!

Джилька молодецки гаркнул и подхлестнул коня.

Погоня вышла на след через несколько дней. Снова встали дымки за спиною, а днем с холма видны были ползущие по степи догонщики. И снова Волод и Ичан неслись по разнотравью, гнали своих сдвоенных тяглов. Город был уже близко, осталось всего пару дней пути – впереди за пустошью начинались сельские угодья с большим охранным постом на границе со степью.

Пост уже был виден, когда погоня вылетела из овражка сбоку. Свистнули стрелы.

– Не поворачивай! – крикнул Ичан, – Гони прямо! Проскочим!

Загонщики и добыча сближались – степняки шли наперерез, разведчики старались миновать их. Снова ударили стрелы, но стрелять при такой бешеной скачке было бессмысленно.

Вот они уже почти поравнялись.

– Гони!!! – крикнул Ичан Володу и развернул тяглов навстречу погоне.

– Ичан! – Волод оглянулся, но взгляд потерялся в облаке взметнувшейся пыли. – Ичан…

А Ичан развернувшись, снова нахлестнул тяглов и, пригнувшись, вжавшись в седло, пошел на таран. Столкновение было ужасным. Спаренная упряжка была тяжелее и снесла двух передних всадников сходу, потом в нее ударились задние, в них следующие – погоня мгновенно сбилась в страшную кровавую кучу. Тяглы ревели и грызлись, хрустели ломающиеся кости, кажется, был слышен треск раздираемой плоти или это рвалась упряжь. Ичана тряхнуло, вышибив на мгновение дух, тяглы сдавили его, стали опрокидываться, в них врезались кони, били копытами. Сверху валились люди, кричали… Самые дальние всадники успели свернуть, но скорость их была уже сбита и они безнадежно отстали от Волода.

А Волод влетел в распахнутые для него ворота заплота. Кто-то принял тяглов, кто-то поддержал его.

– Ичан! Ичан! Там Ичан! Надо ударить по ним, отбить его! – Волод схватился за вышедшего навстречу человека.

– Мы не воюем со степняками, – эти слова были как ведро ледяной воды. – Они же не напали на заплот. И мы не имеем права нападать на них.

– Что? – Волод только сейчас взглянул в лицо говорившего. – Архитектор-функционер? Вы?

– Посвященный Архитектор-функционер. А там, вы говорите, остался ваш следопыт. Ичан, кажется…

Волод взревел.

– Его надо вытащить!

– Тихо. У вас просто стресс…

– Стивово проклятье!

И тут со стены заплота закричали:

– Смотрите! Смотрите! Человек! Горожанин!

Волод взлетел на стену.

– Ичан!

Да это был он – невероятно, но следопыт как-то выбрался из мертвой свалки и на чьем-то степном тягле несся сейчас к заставе. За ним, слегка промешкав от неожиданности, рванули степняки. Но Ичан уже оторвался. Степняки поняли это и, выстроившись в линию, подняли луки. Стрелы по пологой дуге пошли за Ичаном. Степняки были отличными лучниками – стрелы накрыли цель плотным пучком. Тягл рухнул на всем скаку, перевернувшись через голову. В замершей туше торчало не меньше десятка стрел.

– Ичан… – прошептал Волод.

Через пару секунд, словно услышав его, туша зашевелилась, и из-под нее выбрался невредимый Ичан и, прихрамывая на обе ноги, побежал к заплоту. Его приняли на руки.

От степняков отделился один всадник и, подъехав к заставе, прокричал непонятно к кому обращаясь:

– Я все рано буду десятником! Все равно! Слышишь, хозарь!

Глава четвертая

Волод уже битый час спорил с Посвященным Функционером, в караульном помещении заплота.

– Я вам еще раз повторяю – Грейт накопил огромные силы. Его армия представляет реальную угрозу для окраинных секторов Города! Против кого, по-вашему, он собирается воевать, имея в подчинении всю Степь! Вы обязаны принять меры!

– А я в свою очередь снова отвечаю вам, что степные легаты и посольство Грейта привезли заверения в миролюбии и почтении перед Городом, а также договора на значительные объемы по натуральному и денежному обмену. Какие меры, по-вашему, я должен принять? Отказаться от торговли? Закрыть Окраину?

– Грейт в любой момент может напасть на Город. Вы должны эвакуировать население сельских районов и прекратить все работы на Окраине, кроме конечно строительных.

– Послушайте, э-э… молодой человек… Ваше задание, кажется, заключалось в поисках источников воды на крайнем Юге, не так ли? Нашли вы воду? Нет. И не перебивайте меня! Более того, вы и ваш следопыт ввязались в очень сомнительные авантюры. Я уже наслышан о ваших подвигах! Вы нанесли тяжелое оскорбление глузгам, вы напали на воинов Грейта, вы укрывали какого-то вора, и что самое для меня поразительное – именно вы привозите мне известие о том, что крайняя фактория разрушена! Кем же?! Степняками, говорите вы, степняками и новыми гражданами Города, или как их называют на арго – клерухами. А ваше сообщение о битве, якобы произошедшей между войсками Грейта и воображаемой коалицией южных племен, во главе с теми же самыми глузгами? К вашему сведению в посольстве Грейта были представители практически всех южных родовых объединений и глузгов в том числе. Какая же в таком случае может быть между ними война?!

– Послушайте…

– Ничего не желаю слышать! – функционер решительно поднялся, значительно запахнул мантию на груди и выпятил вперед тройной подбородок. – Я отвечаю за жизнь Окраины перед Городом и не нуждаюсь в ваших советах. Далее. В отношении вас и вашего следопыта я принял конкретные и исчерпывающие решения – вы будете препровождены в резиденцию Главного Архитектора, а следопыт выдан глузгам, как преступник, скомпрометировавший перед кочевниками лицо Города, дабы глузги сами осудили и наказали его!

Тут уже не выдержал Волод.

– Вы с ума сошли! Выдать Ичана? Я не позволю этого! Я не могу запретить вам делать глупости, отворачиваться от очевидных вещей, и ставить под угрозу жизни горожан, но Ичана я вам не отдам!

– Как вы смеете, мальчишка! Я списываю этот ваш бред на состояние стресса и личностную деформацию…

– Заткнись! – Волод схватил мантию на груди функционера и скрутил ее так, что она врезалась тому в горло, перебив дыхание. Глаза Волода горели ледяным огнем, голос был холоден, размерен и тяжел, – Я еду к Главному и забираю Ичана с собой. На каком основании? На основании предписания Главного Архитектора, согласно которому следопыт Ичан находится в моем распоряжении до конца экспедиции. Так вот, моя экспедиция еще не окончена! Ты понял?

– Я… Вы… физическое насилие в отношении…

– Что? Насилие? Да ведь я даже не прикоснулся к тебе, ведь это мантия душит твое горло, не так ли? Ты видно сильно располнел на своей сидячей работе. Но ничего, кочевые хлысты снимут жир и с твоего брюха и с задницы.

Брезгливо двинув рукой, Волод отпустил функционера. Тот обессилено рухнул на стул.

– Я подам подробный рапорт Главному!

– Я сам подам рапорт. – Волод вышел из караулки. – Ичан! Ты готов?

– А то? Куда идем?

– В Город!

 
Когда безалаберный Хомо, потомок Творца Мирозданья,
наследство свое проиграл, что оставил высокий создатель,
то сам первый мир и планеты, и солнца, и время
удачливый Хаос решил понадежней запрятать
и сунул весь выигрыш в задний карман своих брюк.
И тут же, как водится, сам позабыл про прибыток.
В то время у Хомо беспечного был младший брат,
лишенный их общим папашей и доли наследства,
так вот, этот младший, завидуя Хомо, из зависти черной
во время игры подтасовывал Хаосу карты
в надежде, что Хаос поделит с ним выигрыш честно.
Но Хаосу дел без таких пустяков доставало
и он, не заметив в упор проклятущего братца,
отправился к девке своей возлежать на предвечном.
А братец, решив хоть немного урвать от добычи,
отправился следом и чуть Хаос храпом занялся,
проворно все руки свои в его задний карман запустил.
И правой рукой он схватил первый мир и планеты,
а левой рукой он схватил огнецветные солнца
и неуловимое время схватил своей средней рукой.
Но тут как на грех грузный Хаос решил потянуться
и перевернулся на спину и, рук под собою не чуя,
их задом своим непомерным как есть придавил.
О, как же обидно тут стало несчастному братцу,
со всех своих сил он рванулся из-под исполина.
Но слишком тяжел оказался для бедного Хаос
и руки себе младший брат оторвал по подмышки
остались в кармане и солнца, и мир, и планеты,
лишь в третьей руке, что растет из особого места
и из-за того оторваться не может, осталось
одно эфемерное время из коего каши не сваришь.
Озлобился сильно с тех пор младший брат, и озлившись
решил отомстить всему миру, и тем с чем остался –
одною рукою, растущей из странного места
и временем непостоянным, всем пакости строит.
И так наловчился, такого достиг совершенства
в искусстве владения временем, что даже Хаос
его однорукого начал весьма опасаться.
И рад был бы солнца, планеты и мир изначальный
калеке отдать, да карман на заду-то бездонный!
И падают в бездне безвременной солнца, планеты
и мир, что был первым, и нету конца их паденью.
 

– А дальше? Где про Первых людей, про Основателей, про Отступника?

– Где?! Хох! Легко сказать где… Не придумал еще – вот где, сочинять оно тебе не тягла гонять! Будет время – все предания в стихах перескажу!

– Да ты, Ичан, настоящий Поэт! – Волод тихо улыбался стихам, широкому солнцу, изумрудным полям, людям… Он радовался, хоть и ждала его впереди полная неизвестность… Но он был молод, силен, и здесь рядом с Городом молитвенное упоение наконец вернулось к нему, снова принося сладкую божественную слабость и опустошение. – Сколько у нас Поэтов было? Пять? Ты, похоже, шестым будешь!

– Ну, ты, Волод, даешь! – Ичан расплылся шире самого солнышка, – Куда уж мне… Это я так, девок потешить…

– Да, девок… А скажи ты мне, специалист по девкам, почему нам в дорогу до Города оружия не дали?

– А причем тут девки-то? Оружия не дали, потому что не иначе как функционер этот деланный хочет на нас напасть и меня умыкнуть да к глузгам отправить. А тебя за одно тоже того…

– К глузгам?

– Да нет, к Первым людям на нулевую отметку.

– Думаешь, осмелится?

– А чего ему бояться? Он здесь сам себе галман. Горожане на убийство не подпишутся, а вот клерухи легко и даже с удовольствием.

– Ну что ж, значит, будем держать нос по ветру.

– Значит так!

Друзья держали нос по ветру, ухо востро, и все остальное в том же духе, но и на Окраине, и в самом Городе никакие опасности им не встретились.

Снова везли их тягловые повозки по пыльным трактовым улицам, снова нырял челнок в темноте подземных туннелей. Тянулись долгие часы монотонного пути. В стоячей тишине спрессованной стенами катакомб и подземелий казались невозможными солнце, степь, луны. Не существовало в этом мире вольной конной скачки в волнах кипери, не кружил дорвач в раскаленном небе, соляная пыль не обжигала усталые веки. Но все же в один из дней и до этого оторванного от света мира дошла весть об опасности, смерти, войне.

Степь пошла на Город.

Степняки подошли к Городу в полдень.

Сначала появились быстрые конные разъезды по десятку всадников в каждом. Они стремительно и бестолково носились по пригороду, разгоняя не успевших укрыться строителей и сельскохозяйственных рабочих. Кое-где уже запылали деревянные времянки крестьян. Конники, миновав колосящиеся поля, под самыми стенами первых домов врезались в хвост уходящей в Город колонны беженцев. Складно и лихо высвистнули что-то сабельные хлысты, на взбитую в пыль дорогу легла первая кровь.

Люди бросились врассыпную. После сотен лет мира дикой и нелепой казалась смерть от степного клинка, и поэтому еще более ужасной. Это был ужас, животный ужас, который бросал людей друг на друга, заставляя рвать, топтать чужие тела, метаться, теряя направление, попадая под острые копыта, стальные хлысты. Несколько десятков диких босяков, распаленных собственным могуществом и безнаказанностью, гнали, кромсали сотни людей.

Наконец с домов ударили стрелы. Били из мощных арбалетов, баллист. Стрелы шли ровно и кучно. Стрелы шли в толпу. Стальные болты прошивали людей насквозь. Задело и степняков. Десятники, словно очухавшись от сладкого опьянения, разворачивали своих пронзительными визгливыми командами. Через минуту степь уже отходила к основным силам.

Десятник Джилька докладывал Грейту:

– …А сами ровно стадо какое. Сечем их, топчем, а они только руками прикрываются, да бегут как телки в гон. И ведь здоровые мужики там были. У некоторых лопаты стальные и другой инструмент. Да нет чтоб догадаться хоть под брюхо тяглу рубануть – бегут и все тут. Хорошие враги – слабые! Эдак мы весь ихний Город положим. Одно плохо – больно густо стрелами с домов бьют.

Грейт мановением руки убрал Джильку с глаз. Колыхнув бархатной хламидой он поднялся с походного трона, убранного червонной парчой и радужным шелком. Правая нога выдвинулась вперед, показав из-под хламиды расшитый носок мягкого сапога. Грейт положил руку на рукоять тяжелого клыча.

– Выступаем! Воистину не зря Дева-молоньица вела нас от берегов Великой реки. Взять Город!

Степь тронулась слаженно и почти одновременно по всей длине огромного полумесяца, охватившего Город с юга. Орда была не однородна: с расстояния двойного полета стрелы взгляд уже различал черные вымпелы хеттов, острые рыжие шапки пацальтаутов, сдвоенные конные башни западных велгов. Были здесь и покоренные глузги, и малые дурахи, на правом фланге гарцевали лучшие степные всадники китаврасы. Но больше всего в войске было пришлых: с дальнего юга из пустыни, в черных или темно синих балахонах на маленьких выносливых тяглах, с юго-запада из лесостепи с огромными луками, еще невесть откуда взявшиеся высокие и низкорослые, кряжистые и худые. Давно южная окраина не видела такого нашествия.

Наползая на Город сплошной массой войско в движении разбилось на несколько отдельных потоков, видимо, повинуясь какому-то плану. Колонны все ускоряли и ускоряли ход, и, наконец, с визгом и гиканьем сорвались в стремительный намет. С окраинных домов защелкали самострелы. Глухо гудели тетивы баллист, выбрасывая в налетающую толпу тяжелые колья. Орда не останавливалась. Взлохмаченная свора, ощетинясь копьями, саблями, клычами, еще бог весть каким оружием ворвалась на улицы. Дома окружили степняков. Срывая голоса, десятники спешивали признававших только конный бой воинов и бросали их на каменные здания. Степняки не представляли что такое осада, они бились в крепкие ворота, пытались влезть на стены, метались во дворах и узких переулках. А с домов били стрелы и огненные струи. Из окон, больше похожих на бойницы, из-за зубчатых парапетов крыш летела оперенная смерть, плескала жидкое пламя. Спрятаться невозможно. Кочевники тоже хватались за луки, срывая тетиву, посылали стрелу за стрелой, но редкая из них находила цель. С домов били в толпу и не знали промахов.

А степь все напирала, вдавливая новые сотни на улицы. Степь билась, крутилась в водоворотах тяглов, людей, оружия, смерти. И вот уже целые кварталы оказались захлестнутыми ею.

Джилька как угорелый носился по двору. Орать он уже не мог, убивать оказалось не кого, вокруг под стрелами умирали родичи. Казалось, Джилька сошел с ума. Он то принимался хлестать сабелькой тяжелую дверь, то опустошал колчан в неуязвимого противника, то просто катался беззвучно воя в горячей, замешанной на крови отяжелевшей пыли. Стрелы словно щадили безумца, вонзаясь в землю у самых ног, едва не щекоча оперением.